Там поймешь, кто такой!

- Передайте, пожалуйста! - по моему плечу постучали сзади, причем чем-то острым.
Я схватилась за плечо и обернулась.
На соседнем сиденье расположился какой-то вальяжный дядька, протягивая мне карточку.
- И вы думаете, что кто-то впереди встанет и... - я удивленно помахала принятой карточкой в воздухе.
- А, плевать! - как-то блаженно улыбнулся тип, сложил руки на груди и закрыл глаза.
Нет, я не возмутилась.
Усмехнулась: всяко бывает!
Рассмотрела карточку: о, да это виза!
Может, с деньгами...
Обернулась еще раз - он приоткрыл глаз и  еще раз улыбнулся.
Заигрывает, что ли?
Да нет, вроде, не похоже.
Может, пьяный...
Я вздохнула и встала с кресла: трамвай как раз остановился. Приложила карточку к валидатору и пошла обратно, как вдруг увидела, что мое место заняли!
Встав у кресла мужика с визой, я потихоньку пожала ему предплечье.
Могучее, надо сказать!
Мышцатое такое...
Он открыл глаза, осмотрелся, взял протянутую мной карту и стал подниматься:
- А-а-а, поня-а-атно, подсидели, значит...
- Нет-нет, сидите, я выхожу на следующей!
- А? - наклонился, ко мне, трамвай качало и трясло, искры сыпались снаружи вперемешку с каплями ливня, слышимость, конечно, была ужасной. - Так пойдемте! У Вас есть зонт?
- Я показала ему разноцветную растрепу, с которой стекало прямо мне на ботинки.
- Пойдет! - махнул рукой и, выудив себя с сиденья окончательно, стал продвигаться к двери.
Я рассмеялась и пошла за ним.
Выйдя в дождь, он подал мне руку, и я, выскочив, раскрыла зонтик.
Он приобнял меня, взял зонтик, и мы пошли по лужам, стараясь соблюдать шаг, "в ногу" - так еще давно научил меня мой первый парень, курсант военного училища, и этот, видимо...
- У Вас армейская выправка, похоже! - озвучила я свое предположение, причем дважды, жестикулируя, чтобы пробраться беседой сквозь шум дождя и уходящего трамвая.
Он хмыкнул, кивнул и показал рукой на козырек ближнего магазина.
Мы направились туда.
В магазине он предложил мне подождать, поставив рядом с раскрытым мокрым зонтом, и унесся.
Для его габаритов это было прям "унесся", хотя на поверку просто ушел, быстро скрылся за стеллажами с продуктами.
Я отвлеклась на зудящий сообщениями телефон и очнулась оттого, что мне в нос ударил дичайший аромат, за которым нарисовался букет такой величины и силы, что мог конкурировать с его медвежьей грацией.
Ой, как я обрадовалась!
Даже больше, чем следовало бы.
Наверное.
Он получил видимое удовольствие от моих восторгов, щурился  как кот от того, что его хвалят.
- А что... дальше? - спросила я, заглянув в его глаза. - Пригласите Золушку на бал, принц с визой? Или спешите? - прибавила, увидев, что посмотрел на часы.
Надо сказать, что и часы, и карточка, и кожаные мокасины, и какие-то небрежные светлые тряпки, накинутые на него будто в впопыхах, выдавали в нем богатенького буратину.
Вот я и резвилась.
- Никуда, что Вы, никуда не спешу! - потряс головой, осведомился: - А где у вас можно выпить, милая Золушка? Хотя, нет, не похожа ты на Золушку, - перейдя резко на «ты» и подхватив зонт с какой-то веселой досадой, - скорее, Белоснежка, да?
- Но ты на гнома вообще никак не тянешь, - в тон ему прыснула я, увлекая его в ближайшее кафе, то есть пиццерию, в которой мы с подругами любили выпить глинтвейна под разговор.
Там мы расположились за какими-то кашпо с цветами и вешалками, с которых стекало, и зонт мой создавал дополнительное укрытие - в общем, интим, да и только!
И заказали глинтвейн - он еще пару шотов, а потом - грог и еще глинтвейн, и какие-то дурацкие пицце-палочки с соусом, и салат нисуаз - он махал рукой, весело и позволительно, на каждый мой вопрос, и я призналась, что мне хочется еще и еще, хотя я уже объелась и распухла - при этих словах он внимательно посмотрел куда-то в район моих губ и задумчиво попросил воды.
Сначала - у меня, а я уж подозвала ожидающего наших взбалмошных, взвивающихся время от времени, рук официанта и переадресовала заказ ему.
Мы помолчали.
- У тебя что-то случилось? - отважилась я. И, увидев набыченный, исподлобья взгляд, улыбнулась: - Или просто скучаешь?
Его звали Дима.
Меня - Саша.
Из него сыпались деньги.
Всегда.
Даже в кровати от него оставалась дорожка из мелочи.
Но это позже.
А тогда...
- Потанцуем? - протянул он ручищу, вставая.
Я ухватилась за него, и мы долго топтались около столика. Три песни, по-моему. Утыкаясь друг в друга и немного даже целуясь.
Так, необременительно.
Нежно и почти по-братски.
Он меня щекотал, засовывая, свои на удивление тонкие пальцы мне под ребра, я хохотала и висла на нем, поджимая ноги...
Когда начался "энергичный танец", как в " Афоне", мы пару раз дрыгнулись, он отмахнулся, взял меня за руку и притянул к себе, и сел, и я плюхнулась к нему на колени.
- Уау! - протянула я, потянулась и притянула к себе стакан, потянув из соломинки красную жидкость, пока он сквозь полуприкрытые веки смотрел за всеми этими потягиваниями-притягиваниями.
Затем я повернулась и обвила руками его бычью шею.
И уткнулась.
Он слишком большой для такой маленькой меня -  так пожаловалась ему в ухо.
Предложил проверить.
А негде, - говорю.
Дома же маленький Тюшка.
То есть Матвей.
Хорошенький! - но никак не проверишь…
Мда, незадача, - посмотрел на мою шею опять очень внимательно. Приложился к ней носом: тогда... ко мне?
А Матюшка?
В общем, судили-рядили, с руками под одеждой, мяли и гладили. И я позвонила няне, и выслушала, и попросила, предложила, дала указания и обещания.
Он достал ту самую счастливую визу, расплатился, вызвал такси.

Мы ехали недолго.
Оказалось, он жил ближе к центру по тем самым трамвайным путям, и поехал в этом трамвае, потому что... потому, что... а, неважно! - очень часто он махал своей ручищей, и мне это нравилось, я перехватывала ее и клала себе на грудь, или целовала, кусала тонкие пальцы, а теперь...
Что-то много многоточий.
Много-много-многоточий.
Наверное, это от любви.
Я люблю Димку.
Димка любит Сашку и Тюшку.
И Даньку, и Эльку любит!
Или... любил?!
Дрожь по коже и много-многоточий.


*   *   *

Я действительно почувствовала себя Золушкой, как только открылась дверь его квартиры.
Точнее, даже не квартиры: особняка! В центре города.
«Это, даже если родительское, то – зашибись», - подумала тогда.
Такой студийный "спортзал" внизу, несколько комнат наверху - и ни одного человека, кроме нас!
Конечно, мне захотелось заполнить это шикарное пространство.
И я это сделала: Тюшка поселился в самой маленькой комнатке, скорее, закутке, и ему ничего не нужно, кроме кровати-чердака и компа, а младшие, Димины Элька и Даня, в комнатах побольше, да и Чипсик, в народе - Чарли, дружочек корге, имел свой охренительно уютный угол у огромного аквариума...
Золушка!
Ну, я не была тогда совсем бедной, но первый муж уплыл за моря - точнее, улетел за океаны, - няня собиралась за город к детям навсегда, и работа тоже накрывалась медным тазом: посольству была невыгодна школа, и ее закрывали уже несколько месяцев, со скрипом и вскриками, но все шло к худшему.
И - бабах! - Димка в трамвае.
Душевный, обкуренный, немного потерянный.
Я нашла его и заземлила.

*  *  *

Открыла дверь сегодня, а там - приставы.
Я и не знала, кто это, пока бумагами не обложили.
Говорят, конфискация и все такое.
А Димы-то и нет!
И я не знаю, что делать.
Совершенно не знаю.
Выезжать? - куда, как? -  у меня маленькая квартирка, где сейчас живут родители, и дача - а может, на дачу? Собирайтесь, дети, берите все необходимое - и вперед!
Суета, паника, даже слезы - Чипсик-таки ухайдокал Данькиного медведя, Элькины фломастеры разбросаны так, что трех и не найти, коробка зияет пустотой, - я мечусь от чемодана к сумке и к другому чемодану. 
И мысли, озвучиваемые детьми: где папа? Димка-то где, мам?
Тел выкл.
Дом конфискован.
Димка, ты где!?
Муж мой - человек очень мирный, но и очень скрытный. Такой хитрой улыбки я больше не встречала. Чуть копнешь - щурится, как в тот первый свой, укуренный вечер - и отмахивается рукой своей могучей, взрощенной гантельками и прочими железными атрибутами, размещенными в подвале дачи...
Вот туда мы и едем.
Он мне подарил ту карточку на свадьбу - и в качестве сувенира, так сказать, символа нашей встречи, ну, и денег на ней было... не в баксах, но в нулях.
Нули, нули.
И еще какие-то шесть на девять по асфальту.
В общем, денег было столько, что я сразу плюнула и на работу, и на эту няню, выписав другую, знакомую и любимую, из соседнего нищего государства, куда она вернулась после недолгого, неудачного периода работы здесь.
Я быстро освоилась в новом статусе.
Научилась заменять множественные телодвижения нажатием на кнопочки.
И жала, жала.
Мне привозили - я брала спасительную карту, прикладывала ее ко всему, что мне протягивали, и захлопывала дверь, накидываясь с ножницами на упаковки.
Вечером Диму ждал новый сервиз, кресло-качалка, семга в маринаде и ром.
Иногда мы курили.
Иногда принимали ванну, включая функцию джакузи (тоже мое приобретение).
Ему было хорошо - и все равно.
Как был вальяжным и томным, так и оставался.
Только когда я рожала, он включался: бегал, носил, массировал, орал вместе со мной, матерясь и негодуя на врачей, чем смешил меня так, что боль уходила, и начинались сосредоточенные потуги, и выходило из меня по чуду в пару лет, и вот, спустя десятилетие, я мысленно обещаю Димке, что рожу еще, давай рожу Ульянку, или Ромика, как ты хотел - только вернись, вернись, пожалуйста!
Так мы ехали, и слезы заливали мне лицо, и был дождь на улице - только не летний, как тогда, в нашу встречу, а зимний, как в Израиле, куда мы ездили к Димкиному другу в прошлом году.
Зимний дождь! - аномалия, под новый год, а завтра точно будет гололедица, хоть коньки доставай, а у нас и есть коньки, да, народ? - оборачиваюсь к детям, они насуплены, но не очень, для них это - приключение.
- Мам, смотри, дядя Коля, - показал на дорогу Данька. И точно: Однополчанин, как называл товарища Диман, стоял у дома под своим огромным зеленым зонтом, махал, показывая место для парковки.
Войдя в дом, мы опешили: все вверх дном, как будто Мамай прошел.
- Это что, Коля? - схватилась я за щеки.
Тот подошел, положил свои руки поверх моих и сказал в лицо, нежно так:
- Сашенька, его взяли, понимаешь? Наркотики!
- Какие наркотики?! - взвилась я, выскользнула и метнулась наверх, в нашу спальню.
Там я сразу увидела записку. Сразу! - а как можно было не увидеть? - на приколотой моей заколкой к занавеске бумажке чернели корявые семитские буквы. Не, ну, не то что бы он еврей, но я-то... В общем, с ивритом знакома не понаслышке, была на программе в Израиле в юности, а он восхищался языком и несколько фраз запомнил, буквы выучил.
И вот Диминым почерком там было накарябано несколько букв: "хаки ани аво кола ло хавер зэиирут" - и приправлено кучей вскл. Что-то вроде "жди, я приду, кола не друг" - что за кола, черт?! И тут...
Он постучался, вошел.
Кола!
Ясно.
На иврите надо было бы написать "Колья", но Диман не догадался, как смягчить, или времени не было...
Коля - не друг.
Коля... враг?? 
Тем временем он подошел, обнял  сзади, уткнувшись мне в волосы, и прошептал:
- Что это, милая?
Я смяла листок, проворчав что-то о детских уроках иврита, которые заполонили весь дом в городе, и вот - здесь тоже рисуют...
- Выпьем? - поднял бутылку джина, зная, что я его пью на каждом сабантуе.
Коля.
Враг.
- Да. Только детям постелю.
Пить с врагом, подумала я, это как в постели с врагом - фильм, вроде, такой был. И, похоже, до постели недалеко, судя по его нежным прижиманиям да поглаживаниям. Как быть, думала я, укладывая и утешая детей, спускаясь вниз, нарезая сыр к бутербродам и открывая банку любимых Димкиных помидоров.
Сердце сжалось.
Рука соскочила, консервный нож больно врезался в ладонь.
- Эй, ты что, дай, я открою! Ого, как тебя… Есть чем прижечь? – засуетился Коля.
- Да, конечно, открой,  я в ванную! – и я побежала обрабатывать рану, незаметно по пути прихватив свой телефон.
В ванной все тоже было перерыто. ФСБ – эти три буквы я старалась не говорить, не думать никогда!
Я знала, что он работает на ФСБ.
Что майор, что подписка о неразглашении, шрам видела и даже гладила в интересном месте – но не могла, не хотела думать ни о чем плохом.
Война кончилась! – ты был в Афганистане? – ну, да… (задумчиво), - а в Чечне? – А как же! (уже почти весело), - А расскажи! – Не могу, милая, вот когда мы станем ста-а-аренькими… (сжав в объятьях и целуя в шею).
Мне хватало самого моего могучего мужа и его волшебной визы.
И вот его работа прорвалась в мое обывательское гнездышко.
Обыск!!!
Ну, ничего себе.
И друг, круче, чем у Высоцкого, оказался вдруг «и не так», а – враг!
Я смыла кровь, открыла шкафчик, чтобы достать ватный диск.
А там лежал телефон.
Маленький, дурацкий, как игрушечный – я сначала и подумала, что он игрушечный.
Взяла его, поискала кнопочки, понажимала, и вижу – сообщение:
20.07 в 23.00 МЫ БЕРЕМ НИКОЛАЯ НА УЛИЦЕ ВЫВЕДИ ПОД КАКИМНИБУДЬ ПРЕДЛОГОМ
Мой Димка никогда не блистал грамматикой, не то, что я, училка.
Дрожащими руками я убрала телефон обратно, выключив заложив какими-то полотенцами.
Было двадцатое.
Двадцать три часа.
Я жутко испугалась!
То есть я понимала, что мы выйдем покурить, и его возьмут.
Я радовалась, что увижу, наконец, Димку.
Но мне было по-настоящему страшно.
И тут я услышала шум внизу, что-то упало, кто-то крикнул.
Выстрел! – и снова крик, и завывание, и кто-то, - наверное, Коля, - стал ныть что-то и уговаривать кого-то невидимого и жесткого…
Я подумала, что выходить не буду.
Села на край ванной и сижу.
А потом – что все-таки выйду.
И приоткрыла дверь.
А там…
Ох.
Димка вломился в ванну, немытый, небритый, страшный - и страшно довольный, зажал меня, припер к стене и зарылся в меня, как маленький – а я смеялась, смеялась, целовала его в щетинистые щеки, гладила, щипала за шею, трепала волосы – Димка, это ты! Это ты-ы-ы – да не реви ты, тише, нельзя, потом поревешь, давай мыться! – и воду включил, и посадил меня в ванную прямо в одежде, и сам потом…
Мы никогда еще так долго не целовались.
Зацеловали друг друга почти до обморока.
Во все места.
Во все, отвечаю!

- Ну, мне надоело, что хлопает каждый раз меня по плечу, отбой мол, вольно – и уходит куда-то, все звонит, шепчется. А тут случайно услышал – в сортире, какой-то тухлый разговор с челом с акцентом таким, знаешь… мусульманским, я-то такой узнаю везде.
- И что говорили? – пока он жевал, я изнемогала от любопытства.
- Бабки, мол, давай, нет денег – нет товара, а Коля ему – выполни свою часть договора, тогда и деньги будут. И вышел такой мэн, похожий на афганца. И за ним – Коля. Я ему: «что за хрен-то?», а тот – нервно так: «а, вместе на службе были, а ты что слышал, разведчик гребаный?» - со смешком, а сам явно не в себе.  Я ему – лан, расслабься. А сам копать начал.
- Да, слушай, Дим, ну, это и понятно было: новая квартира, тачка немереных денег стоит…
- Ах ты, следовательница моя ненаглядная! – потерся о мой бок, а я так и сновала вокруг него, то тарелку вытащу, то кружку поставлю… Муж, муж дома! – пела моя душа, и я жадно вслушивалась в жуткую историю.
- Короче, приехал домой – ну, ты видела, что там творится. Все перевернуто! Я – обратно в тачку, и – к друзьям. Начали копать – и выяснили, чем наш Коля занимается. В общем, хренью – крякнул, поднялся.
- Чем?!
- Да темными делами, Сашенька. Продает новейшее оружие со складов, ворует, покрывает… Начали следить, прослушивать – выяснили, что связан с вышестоящим руководством, там уже Кремль бери… В общем, нашли доки, выложили с левых носителей в интернет – там и фото, и копии документов…
Он был уже в ванной, я стояла на пороге и боялась услышать дальнейшее.
Но он замолчал, фыркал себе в воду, встряхивался, как медведь, вытирался…
- Дим, а вчера…
- Да что вчера? – показали все ему, посадили, пригрозили – всех выдал. Такие всегда нормально раскрываются.
- А как вы его без меня на улицу-то выманили?
- А, так ты не…?
Я удивленно посмотрела на него.
Димка закашлялся, а потом долго не мог вздохнуть от смеха:
- Так это не ты? Не нашла телефон-то? Вот сюда же положил… - Дима порылся в полотенцах и выудил телефончик. – А чего это он выключен?! – повернулся ко мне, нахмурившись.
Я ему и рассказала про свою руку и Колины поползновения, а также свои сомнения, страхи и звуки внизу.
- Так он просто покурить вышел, видимо! – стукнул себя по лбу Димка. – Вот это удача. Мда, чудеса! – раскрыл мне объятья, и мы опять постояли, гладя друг друга по волосам и спинам.
- И что теперь?
- ФСБ следит за всем, что происходит в интернете. Уже отдали приказ о его задержании и аресте.
- Ох, Дима.
Он что-то услышал и, отпустив меня, кинулся вниз по лестнице.
Ох, Дима!
Ничего себе, история, - подумала я.
Уеду-ка я с детьми куда-нибудь на Сейшелы.
Или на Кипр.
Или на Бали: купим негров и заживем без твоих дурацких стрелялок и друзей-врагов, - так я подумала.
Но потом услышала голоса детей и лай Чипсика, грохот и топот, и смех, и возню, и поняла, что никуда мы от него в ближайшее время не денемся.
По крайней мере, года два.
До того, как Ульянка или Ромик родятся и повзрослеют немного.
А потом, может, уйдет из своей лавочки на пенсию – и вместе уедем.
Ох, Дима…