В кафе

Вспомнился ещё один знаковый момент из истории моего общения с Леной.

Однажды она пригласила меня - нищего 23-летнего аспиранта - в довольно дорогое по моим меркам кафе. Почти ресторан. Бойко и неутомимо болтая о литературных делах, вытаскивая из своей неисчерпаемой сумки какие-то сборники, диски, фотки и распечатки она вводила меня в самый настоящий транс, заставляя почти полностью отключиться от реальности, полностью переключившись на созерцание тех полуфантастических-полуреальных миров, которые она неутомимо ткала своей невероятно яркой, органичной, эмоционально нюансированной речью.

За всем этим она успела назаказывать кучу всяких вкусностей и предложила мне сделать тоже самое пообещав заплатить за меня. (Она прекрасно понимала мою тогдашнюю финансовую несостоятельность).

Я же чувствовал себя несколько напряжённо и не желая превращаться в альфонса, попросил официанта принести мне кружку горячей воды.
 
"Я же плачу! Чего ты привередничаешь!?" - возмутилась Лена. На её лице отразилось искреннее недоумение смягчаемое почти материнским сочувствием и заботой.

"Нет-нет, мне правда только кружку воды. Я больше ничего не хочу. Кроме того я не понимаю в этом меню ни единого слова" - поспешил я утвердиться в аскетической горделивости.

"Ну, тогда я сама закажу тебе человеческой еды! Совсем тебя там замордовали в твоём универе! Питаться по человечески разучился!" - и ткнув официанту в жаркое и какой-то салат, выделила мне ещё часть из уже принесённых ей блюд. "Ешь!" - назидательно сказала она, пододвигая в мою сторону тарелки.

Тем временем явилась и заказанная мною вода. Не говоря ни слова я достал из кармана пакетик растворимого супа типа "maggi" или "rolton", засыпал его в кружку, размешал и стал флегматично похлёбывать, даже не глядя на стоящие передо мной яства.

Помню, как с каждым моим хлебком затухала её бойкая речь, как останавливался на мне, потухая, её острый, блистающий взгляд, становясь озадаченно-изучающим, сострадательным и вместе с тем осуждающим. Мой аскетизм оказался заразительным: достойный зависти аппетит Лены заметно поубавился. Несмотря на то, что её рот был свободен, она молчала, как будто бы некая скорбная дума, неспособная ещё облечься в слова, заволокла её разум.

Большую часть блюд так и унесли на кухню нетронутыми.

Мы возвращались домой на такси почти в полном молчании.