Колеса

.                Иногда надо творить безумства. В мире,
.                где нет логики и разума, лишь
.                сумасшедший найдет правильный путь.
.                Сергей Джевага


     Мне нравилось быть студентом.
     Прошу прощения, но я не говорил изучать, учиться, грызть гранит науки и прочая, и прочая. Горбатиться над учебником в библиотеке мне нравилось не очень, ломать глаза, запоминая падежи и склонения, стараясь вызубрить формы словообразования, вообще совсем не нравилось, часами водить карандашом по ватману, рисуя прямые, кривые и окружности с дугами — было совсем не по мне.
Но называться студентом и чувствовать себя как бы наследником миллионов в серых шинелях нравилось очень и очень.

     Да я и представить себя не даже мог слесарем, строителем или колхозником.
Я студент, студиозус, пускай даже просто школяр. Но быть студентом моя судьба, моя планида, и студентом я останусь на веки вечные.

     Узнав, что меня разыскивает деканат, и сообразив, что наши руководители решили укоротить мой срок пребывания в универе, я решил, что приказ об отчислении мне нужен не очень и следует попробовать побороться. В общем, начал я свою подготовку, которая, как я уже говорил, заключалась в употреблении всяческих
успокоительных лекарств в сочетании с отсутствием сна.

     Таким хитрым способом я готовился к получению справки о необходимости академического отпуска. Ни один деканат в мирене станет отчислять переутомившегося студента. Так рассуждал я и кое в чем даже был прав.
     Требовалось имитировать нервный срыв, переутомление. Эдакая имитация или моделирование сильнейшего нервного расстройства с полным истощением нервной системы в большинстве случаев и приводила к получению необходимого документа.
    
     К сожалению, весь механизм процесса мне не был понятен. Сказали не спать 5—7 дней и ночей, и я пытался не спать именно такое время. Чуть ли не по всему универу я собирал всякие таблетки, именуемые в народе «колесами». Не брезговал ничем. Были у меня «Элениум», «Седуксен», «Димедрол». Однажды даже попались
несколько штук «Люминала» (он же «Фенобарбитал»).

     Долгое время я считал, что эти колеса следует искать у девчонок: мол эти создания всю жизнь сами себе треплют нервы, всего на свете боятся и при этом постоянно ахают и охают, а потом свои растрепанные нервы пытаются залечить таблетками.

     Но неожиданно оказалось, что существует целый слой публики, использующей таблетки совсем с другой целью. Удивительно, но люди пьют лекарства не чтобы излечиться, а чтобы заболеть!

     Народ жаждет «получить приход», другими словами, добиться опьянения с помощью «колес».

     Сейчас этим никого не удивишь. Иду по тротуару, на асфальте разноцветными мелками написано: «Покупайте спайс!» или «Спортивное питание!» и жирная стрела указывает нужное направление. Увидев первый раз такую надпись я хмыкнул в полный
голос: «Сколько у нас спортсменов появилось!» Проходивший мимо соседский паренек одиннадцати лет засмеялся:
   - Вы что, вправду подумали, что это спортсмены пишут или для них написано? Да это дурью торгуют…
    
     Вот тогда я вспомнил рассказы приятеля, с которым мы жили в одной комнате в Салтыковке.
    
     Когда я учился в «Стали и Сплавов», жил со мной такой Володя. Он был сыном начальника милиции города Вологды и сам, как он говорил, очень хотел стать милиционером.
     Забегая вперед, скажу, милиционером он не стал, а стал директором одного НИИ в Подмосковье.
     Не знаю, по какой причине, может быть, просто желая подстраховаться на случай неудач с учебой, но он активно участвовал в работе какого-то оперотряда при городской московской милиции.
    
     Издавна в каждом институте были студенты-спортсмены. Они занимались спортом больше, чем учебой. Тем более, что спортом заниматься легче (по крайней мере для них), а спортивные успехи всегда наиболее заметны.

     Общеизвестно, что хотя и кричат со всех сторон, про то, что нужно обязательно думать и в футболе, и в борьбе, а особенно в боксе, как раз думать у футболистов и боксеров получается не очень. И им перебирать ногами или махать руками проще, доступней и интересней, чем засыпать над книжкой или тетрадкой.
Но так как спортсмены участвуют в соревнованиях, входят в команды и прочая, и прочая, то при двойках, незачетах и иных учебных неудачах, им на помощь всегда приходят тренеры, физруки и остальные спортивные организаторы. Как же! Ведь спортсмен — это лицо ВУЗа.

     Может быть именно по таким же причинам и посещал Володька рейды дружинников. Ведь тем самым он тоже становился лицом ВУЗа. Об этом мы с ним никогда не говорили, поэтому точно я не знаю и повторюсь, может быть это просто мои домыслы.Но рассказывал он множество различных интереснейших вещей.

     Про музыку «на костях», другими словами, про музыкальные записи на рентгеновской пленке, про пластинки на которые наклеивали ложные наклейки — «лейбола», а затем продавали такую музыку по двойной или даже тройной цене рядом с магазинами «Мелодия» или «Советская музыка».

     Про то, как покупают с рук в ГУМе дорогие импортные брюки, а там одна штанина, а из нескольких вторых штанин сооружаются еще одни брюки.

     Как меряют импортные джинсы, а, придя домой, обнаруживают в сереньком пакете штаны фирмы «Рабочая одежда».

     Вот тогда-то я впервые услышал, а сейчас вспомнил, его рассказы о том, как в «Метелке» (кафе «Метелица» на Калининском) прекратили продавать спиртные напитки. Но тут же появились знатоки, которые вгоняли себя в полупьяное состояние различными «колесами».

     Начал разговор о «колесах» и память услужливо достала из каких-то запасников Леху Марченко. С ним я уже познакомился непосредственно в Кащенко. Лешка лежал в этой больнице что-то третий или четвертый раз. Такой маленький щуплый мальчик, на вид не старше 14 лет, с большой круглой бритой головенкой и бегающими, как у мышонка, глазками. Он мне и преподал основные секреты употребления, катания «колес».

     Самым известным и легкодоступным является анальгин. Да-да! Обыкновенный анальгин, который вы пьете от головной боли. Таблетку анальгина, больше не нужно, следует растолочь, но не очень мелко, не «в пыль», а на кусочки 1—2 мм. Затем берется папироса, лучше «Беломор Канал», высыпается из нее табак, и этот табак перемешивается с толченой таблеткой. В конце «забивается косяк», т.е. эта гремучая смесь помещается обратно в папиросную гильзу. Папироса горит и продукты горения уже не в виде пепла, а как черная змея вылазят из горящего кончика.

     Курящий в это время затягивается дымом.

     Лучше всего курить через кулак, чтобы дым смешивался с воздухом. Тогда гораздо быстрее получаешь «приход» — своеобразный удар по мозгам.

     Ты не делаешься пьяным, но сознание у тебя несколько «искривляется».

     Помнится со мной произошел один случай. Это когда я сидел на Усачевке. Я уже говорил, что в том КПЗ пища у нас была обильная, почти всегда была выпивка: и водка, и вино, и пиво.

     Но днем обычно мы чифирили — готовили и пили чифирь.

     Готовился напиток в трехсот граммовой эмалированной кружке, в таких кружках нам давали чай или компот. Одну-две посудины обычно утаивали после завтрака именно для приготовления чифиря.

     Дежурные милиционеры, конечно же, знали о всех наших занятиях, но, как правило не вмешивались, делали вид, что не замечают. Мы же всегда изображали, что своих надсмотрщиков очень боимся и все следы преступлений (курение, чифирь, карты
и прочее) тщательно скрываем.

     А тут как-то мы в очередной раз зачифирили, но защелкали дверные замки, кто-то входил в камеру. Кружку с чифирем тут же спрятали, пепел от жженной бумаги накрыли чем-то, дым от сигарет постарались разогнать…

     Я стал и стою в сторонке молча.

     Зашел дежурный сержант. Старый милиционер, наверное, старше моего отца. Стоит и молча с укоризной смотрит именно на меня.И вся камера вслед за ним тоже начинает смотреть на меня. Я как голый перед всеми стою и не понимаю, что им всем от меня нужно!

     Но что-то явно происходит не так.
   
     Милиционеру надоело просто так смотреть на меня, и он выдает тираду:

   — Тра-та-та! Тара-тара-та! Ты такой сякой, совсем совесть потеряли… — при этом, как у Жени Клячкина, «чередуя существительных полк, он единственный спрягает глагол…»

     Я нервно затягиваюсь сигаретой, она почти догорела и уже жжет пальцы…

     Черт подери! Это ж мент, при нем курить в камере нельзя! Я суматошно бросился гасить окурок, при этом прося пощады и прощения и т.д., и т.п.

     Милиционер не стал устраивать репрессий, показал, что вполне удовлетворен моими извинениями и вскоре ушел в коридор. А мужики в камере, особенно, которые поопытней, ржут:

   —Эк тебя чифирь зацепил, эк тебя торкнуло!

     Вот такое и бывает опьянение и от колес, и при курении разной гадости. Оно и на опьянение-то не похоже, просто теряешь способность здраво воспринимать окружающий мир и себя в этом мире.

     Вся разница лишь в том, насколько сильно ты теряешь ощущение реальности, насколько переселяешься в какую-то иную эфемерную среду.

     Как-нибудь расскажу о том, как уже в городе Виннице я попал в местный дом веселья. Когда меня выписывали оттуда, то выдали несколько упаковок различных лекарств со строгими инструкциями и наставлениями что и как следует принимать.

     Прибыв домой, я, естественно, благополучно забыл все указания и, распределил колеса по группам, как подсказывали мне мои знания и опыт (а я уже обладал каким-то опытом «катания»).

     Какие-то я принимал вечером за полчаса или за час до сна. Этот час я проводил в прекраснейшем состоянии, потом очень быстро засыпал и спал спокойно и крепко.

     Другие я принимал с утра. Они помогали сбросить с себя сонное состояние и чувствовать себя бодрым и веселым. Правда это состояние довольно быстро слабело и потом исчезало совсем. Но ведь ничто не мешало мне тут же принять следующую горстку таблеток и вновь быть бодрым и веселым.

     Так длилось что-то три или даже пять дней. В последние сутки мать с отцом заметили, что у меня какое-то сумеречное состояние. Настроение очень быстро меняется, я раздражителен, вполголоса разговариваю сам с собой.

     Отец решил вывести меня на улицу, сходить вместе за хлебушком. По дороге он встретил какого-то знакомого и остановился поболтать.

     Мне их разговоры были неинтересны, и я отошел к газетной витрине.

     Где-то в передовице я быстро обнаружил замаскированные уравнения разных степеней с указанием найти корни. Вначале я решал уравнения устно, но определять корни многочленов четвертой и пятой степени без записей стало несколько затруднительно, и я вернулся обратно к отцу с его знакомым.

     Что-то в их разговоре меня не устроило. Я ткнул указательным пальцем этого знакомого в грудь и резко и громко, как чекисты на допросе, спросил:

   — А что вам известно о теореме Абеля о неразрешимости уравнений в радикалах?

     Мужик, до этого что-то говоривший, сбился, замолчал и начал вдруг медленно-медленно пятиться. Затем он развернулся и, не прощаясь, быстрым шагом ушел.

     Отец тоже взял меня за руку и повел домой.

     К вечеру я, кажется, принял еще дозу и меня повело сильнее.

     Забегая вперед, скажу, что за эти несколько дней я съел месячную или даже двухмесячную дозу лечебных снадобий.

     Родители позвонили домой моему лечащему врачу — Ольге Сергеевне. Она на своей машине увезла меня в больницу.

     Когда там меня решили прификсировать к кровати, это так называется, а на практике просто пристегивают брезентовыми ремнями к металлической раме, мне это не понравилось.

     Но что можно сделать с персоналом дома Ку-Ку!

     С тремя мордатыми хохлами-санитарами, выросшими на шматках хохляцкого сала и борщах с пампушками! С тремя-то я еще как-то справлялся, но, когда из соседнего корпуса явились еще два щекастых амбала, удача изменила мне.

     Мне вкололи порцию чего-то болезненного, и я потерял из жизни трое суток.

     А через трое суток на четвертые я пришел в себя здоровым и нормальным. Это все к вопросу опьянения и к кайфу при катании колес.

     Вот так и используют снотворные таблетки и всякие транквилизаторы. Их пьют, как обычно, только в гораздо большем количестве. «Седуксен» или «Димедрол», колес восемь, если есть, то можно и все десять, выпиваются за один раз. Еще лучше, если взять таблеток чуть поменьше, но каждую таблетку запивать глотком пива. Тогда гораздо больший «приход» ты получишь после 4—6 колес.

     После этого на полчаса или час наступает приятная активность.

     Ты не ходишь— летаешь, чуть-чуть протянул руку, а кажется, что она
улетела от тебя на метр или два. В общем как-то так. Но скупые слова не передают ощущения даже на четверть.

     Было еще множество самых разных транквилизаторов, я сейчас уже и не припомню ни названий, ни способа применения.

     Лешка Марченко познакомил со своим приятелем — Димой Широковым. Этот приятель был уже чуть крупнее физически и выглядел постарше Лешки. Как правило, они держались друг друга и время от времени устраивались в каком-нибудь укромном уголке и «катали колеса».

     Таблетки для этого собирали у тех, кто сумел утаить их во время утреннего или вечернего приема лекарств. Этот Дима постоянно рассказывал какие-то истории, часто лишенные правдоподобия, но всегда настаивал на их истинности.

     По его рассказам он был сыном филолога, зав. кафедрой современной советской литературы. Такая кафедра у нас была и был профессор Широков. Но вот был ли этот профессор специалистом по современной советской литературе я не знал, и кто был
завкафедрой соврем. литературы тоже оставалось загадкой.

     Дальше приятель Дима повествовал, как они теплой компанией отправились за город, набрав с собой вина, колес и еще какой-то дряни.

     Дело было в субботу, а в понедельник его вызывал на ковер Михаил Ефимович Зозуля - зам. декана по учебной части. 

     Чуть поправив здоровье остатками какого-то снадобья, Дима отправился к зам. декана. Но в кабинете с ним случился казус. По столу Михал Ефимыча прыгали и бегали мелкие симпатичные зеленые чертенята. Студент-таблеточник попытался навести порядок, но был отправлен в клинику, а заодно и отчислен из числа
студентов.

     Не знаю насколько рассказ был правдив, но занимательности
у него не отнимешь.