Поступление или исполнение 1

      Положив руку на сердце, скажу:  шла я  поступать  в этот самый ХИИКС без большого желания.     Ни конкретной  голубой мечты, ни четких планов на  профессиональное будущее  у  меня  не было. Ясно было только, что  моё высшее образование для жизни в нашем кругу совершенно  необходимо, и даже не столько мне самой, сколько  моим родителям... Так уж повелось.

      Были   хорошо известны и  пути, которые  для меня – инвалида 5й графы*  – были начисто  перекрыты.  В медицинский, и юридический нечего было и соваться, как и на  гуманитарные факультеты университета. В пединститут, скорее всего, – тоже, не говоря о том, что я и  не мыслила  себя никогда  школьным  педагогом…. 
   
     Поступление на физический факультет универа  также было  бы  крайне рискованным шагом .  И даже  мехмат*, который был на протяжении  двадцати последних  лет  надежным пристанищем для большинства выпускников нашей физ-мат  школы, вдруг за год до моего поступления    устроил на приёмных экзаменах форменную еврейскую резню, срезав на вступительных экзаменах  даже отличников и математических гениев…

      Примерно за полгода до решающего лета, кажется, на Новый год, отец написал своему фронтовому другу по фамилии Чухриенко, что его дочка – очень способная девушка  - хотела бы унаследовать профессию родителей и изучать медицину, но в Харьковский мединститут для неё дорога закрыта. Поэтому не мог ли бы он помочь с её  поступлением   в Днепропетровский мединститут. Папа на его помощь рассчитывал не случайно, ведь  на фронте Дмитрий был его учеником, не говоря уж о том, что тот был ему, возможно, и жизнью обязан. Об этом подробно написано в книге его – папиных воспоминаний.  А Дмитрий Павлович на тот момент занимал, кажется, должность проректора в ДМИ. Но  Чухриенко на письмо не ответил. И на этом их переписка, кажется,  вообще прекратилась, даже с праздниками друг друга поздравлять они перестали… 

     Куда же мне  было податься ?! Ведь без витамина П*,  с моей анкетой  было   практически  невозможно  пробиться вообще никуда.  Потому что даже там, где не было тотального запрета, существовала некая  негласная  процентная норма, на которую попадали блатные (имеющие блат, то есть – протекцию…) А где ж её взять, эту самую протекцию?   На дороге она, как известно, не валяется, а из друзей, родственников и знакомых  моих родителей на ту пору никто уже в системе харьковских  ВУЗов не работал, и в большом начальстве тоже не ходил…

    И вдруг, как это бывает не только в сказках, в мае того самого забытого 78го года  к моей маме в поликлинику на Журавлёвке приходит  больная старушка со зрелой  катарактой, которую привезла на приём на своём жигулёнке  её  дочь Любовь Петровна. Узнав, каким-то образом, что я должна поступать в этом году, она, прямо как фея из сказки,  тут же предложила  мне, а вернее,  маме  свою помощь в этом коварном деле.  Потому что,  как оказалось, Любовь Петровна  была   не только преподавательницей   вышеупомянутого ХИИКСа, но  еще и  членом его  приёмной комиссии.   
      Ни  этот институт, ни профессия  инженера-строителя  меня никак  не привлекали, да и с черчением у меня взаимоотношения были более чем натянутые…   Но дарёному коню, как известно, в зубы не смотрят, а    утопающему не приходится выбирать себе  плавсредства.
   К тому же  был  там один факультет, вернее, специальность – «Светотехника и источники света», - где ненавистного черчения было поменьше, зато много, очень много любимой мною физики и разных произрастающих из неё   предметов… Специальность, конечно, так себе, скромненькая, без больших  должностных и экономических перспектив. Зато и конкурс туда довольно скромный - 1.5 человека на место.

    Казалось бы:  слава Богу, найден разумный компромисс, и все  были если не счастливы, то удовлетворены. Подача документов прошла почти гладко.  Если не считать того, что паренёк, принимавший мои анкеты, где синей пастой  по белому листу  было записано, что мои родители – оба – врачи, слегка скривился и задал вопрос: «А что ж не в медицинский?» Не помню уже, что я ему соврала в ответ…

     Первым экзаменом из двух, которые мне по эксперименту* предстояло сдавать, была письменная математика, которую я  более чем легко написала. Даже помогла соседке с решениями второго варианта. Море казалось бродом. А дискриминация по национальному признаку - бредом.   Написала на пятерочку. Любовь Петровна с гордостью сообщила нам об этом так, как будто бы моя пятерка была её личным достижением.
   Возможно, так оно и было.  Естественно, задач она за меня не решала, и ошибок в моей работе не было. Но всегда ведь можно, придравшись к чему-то, например – к  оформлению, снизить отметку хоть  на один бал…
   Велела ей позвонить  накануне экзамена по физике.
   Мы звонили. вернее мама битый вечер пыталась к ней дозвониться. Но тщетно. Трубку в её квартире никто не поднял: ни в 8, ни в 9, ни даже в 10.30. Звонить еще позже мама не решилась. Через несколько дней выяснилось, что как раз в тот день Любовь Петровна вместе со своим новеньким синим жигулёнком попали в тяжелое ДТП, и моя протекция оказалась с черепно-мозговой травмой в Институте неотложной хирургии. Надолго. Что за дьявол мне это подстроил, я не знаю… Но другой  подстраховки у меня  не было. А  моя несостоявшаяся фея здесь навсегда выбывает из этого повествования. И из моей жизни. Больше я о ней никогда ничего не слышала.
 
    И вот настал мой Судный день. Ну не судный, конечно: всего лишь экзаменационный.  В лекционной аудитории, амфитеатром спускающейся к длинному прямоугольному столу, помимо меня сидело человек 10- 12 и ещё два экзаменатора. И у меня было время поглядеть по сторонам, потому что билет попался легчайший, и задачки простейшие – на равномерное и прямолинейное движение, и на закон Ома…   И это после того, что я была победительницей районной олимпиады по физике и участницей областной… Смешно просто! Еще и с двумя репетиторами готовилась к этому, с позволения сказать,  экзамену.
     Большинство абитуриенток  в аудитории были вчерашними школьницами, но видимо, не харьковчанками, это ощущалось как-то неуловимо по телодвижениям,  осанкам, материи  и длине платьев и выражениям лиц. Парней было всего двое, оба постарше, возможно, после армии. Оба в выглаженных рубашечках в клеточку, а один еще и при галстуке.
  За длинным прямоуголным столом тоже сидели двое интеллигентных мужчин, в меру упитанных, в возрасте за 40, и очень, очень добрых. Это легко было понять по тому, как ласково эти дядечки  уговаривали одну девушку с тощей  русой косицей не уходить из аудитории, бросив все экзаменационные листы на стол, а постараться сосредоточиться и всё-таки ответить хоть что-нибудь.   И по тому,  как мягко задавал один из них не дополнительные, а скорее, наводящие вопросы другой, запутавшейся в задачке абитуриентке с обожжённой перекисью водорода  стрижечкой.   Перед каждым экзаменатором сидело по одному абитуриенту, и каждый ответ длился недолго – минут 15-20 максимум.
 
 Поэтому, хоть и вызвали меня одной из последних,  шла к их столу совершенно спокойная и уверенная, что мне здесь  ничего плохого не грозит… Плохого, в общепринятом понимании этого слова, и не было: меня никто не бил, не насиловал и даже  не оскорблял…
   Тем не менее это была натуральная пытка. Дополнительные вопросы, которые на меня сыпались как из рога изобилия, были по сути не вопросами, а задачами, причем, задачами олимпиадного уровня.  Некоторые из них я сразу узнала, слава богу, опыт у меня был.  Решение их,  в принципе,  было для меня возможным, но оно требовало длительного и напряженного сосредоточения. А мне предлагалось отвечать тут же, не отходя от стола экзаменаторов – и это было уже совершенно немыслимо:
- Не знаю, что и делать с этой абитуриенткой, – подмигнул  своему коллеге мой экзекутор, когда тот закончил со своей последней клиенткой. - Она тут на сложные вопросы иногда  отвечает, а в простых – путается…
   Теперь уже  «добрые  дядечки»  стали   вдвоём испытывать меня, не столько на знание предмета, сколько на прочность моей нервной системы. И я увидела в списке,  лежащем перед вторым экзаменатором,    маленькую карандашную  птичку, стоявшую рядом с моей фамилией.  Эти интеллигентные с виду мужчины, видимо, преподаватели,  разыгрывали друг перед другом спектакль, в расчете на единственного зрителя – меня. Но аплодировать мне почему-то не хотелось. Напряжение моё было таким, что я по сей день, через сорок с лишним лет помню некоторые из этих «вопросов», как и последнюю свою мольбу:
- Ну спросите меня еще что-нибудь, я ведь знаю физику!
 На которую  я получила ответ-пощечину:
- Если бы вы не знали физику, мы бы вам поставили два. А так вы получаете три – удовлетворительную отметку.
 
    Мама и папа уже хватались за сердца у входа в институт: прошло почти два часа с тех пор, как из этих дверей перестали выходить  экзаменующиеся, и они не понимали, куда это я пропала… А я и сама уже ничего не понимала.

    Всё дальнейшее помню смутно. Было не важно, что у меня почему-то поднялась температура, а по ночам ноги стала скручивать судорога. Экзамены следовало  продолжать сдавать. Запасного варианта у меня  не было…

    На   устной математике я блестяще, по словам экзаменатора, ответила на сложный, предназначенный для гораздо более востребованной специальности билет, но, когда начались дополнительные вопросы,  голова отключилась,. Как сказал потом тот же экзаменатор: «у девочки сдали нервы» И в результате – еще одна тройка.
   И по сочинению – еще одна,по всей видимости, вбившая гвоздь в крышку гроба моего поступления в ХИИКС. Тройке по сочинению я не удивилась: во-первых, я к нему не готовилась, как говорят сегодня, от слова «совсем», во-вторых, я никогда не дружила с запятыми и правописанием частиц, а в-третьих, я уже вообще перестала удивляться чему бы то ни было.
     Я знала, что до проходного балла мне не хватило какой-то половины балла, но какое это уже могло иметь значение?

   Тем не менее, принять факт моего фиаско, душа всё ещё  не соглашалась и я продолжала молиться, о том, чтобы, вопреки всей логике происходящего, меня в институт зачислили. Как? Я не знала. Я просто тупо повторяла одно и то же: «Господи, сделай так, чтобы меня приняли! Господи, сделай так, чтобы…»
 
    Видя моё, почти сомнамбулическое состояние, папа предложил мне в свой выходной съездить на пляж городского водохранилища. Я, конечно, согласилась. Сочетание воздуха, солнца, воды и совершенно незнакомых людей обязаны были хоть немного снять стресс, из которого я никак не могла выкарабкаться.
   
     По августовскому   небу плыли белые облака. По определению географического учебника они называются перистыми. Но эти сведения вряд ли когда-нибудь в жизни мне пригодятся.  А какие пригодятся?... Лезть в воду не хотелось. Она была холодной, и я боялась повторения судорог. Но больше всего я мучилась, представляя, что в будущем году мне придётся повторить весь этот кошмар со вступительными экзаменами. От этих мыслей я, лежа на берегу, на примятой  травке, ощущала себя тонущей в омуте, но продолжала, как мантру повторять:"Господи, сделай так..."

     Как вернулись домой, не помню. Но оказалось, что за три часа нашей пляжной нирваны, многое успело случиться.
    Во-первых,  мне позвонили из института и зачем-то вызвали на 12 часов на собеседование с деканом моего несостоявшегося факультета. Мама оказалась в неразрешимой ситуации – дозвониться к нам на Журавлёвку, возможности не было, перенести время встречи – тоже: она не знала  номера телефона в деканате. В сфере доступности оказалась лишь моя сестра. Она в это время  сидела  у себя на работе  в проектном отделе  Стройбанка, и там, разумеется,   стоял служебный телефон. На него мама и позвонила.

    Лена в свои 26 вполне могла  внешне сойти за  двадцатилетнюю  абитуриентку, и она вызвалась пойти на встречу вместо меня. Думаю, для неё это была забавная и ничем лично ей не угрожающая игра. Ведь она-то свой инженерно-экономический диплом уже получила несколько лет назад, кстати, в том же ХИИКСе.
   Она так торопилась в свою альма-матер и так сильно волновалась, что даже не подумала снять обручальное кольцо, которое и  было немедленно замечено деканом нашего факультета Владимиром Науманом.

- Ах, как жаль, как жаль! – сокрушался декан, - Вам всего каких-то полбалла не хватило до поступления. Я вижу - Вы замужем. Может, это для Вас был последний шанс…  Но я Вас прошу, не теряйте надежды! 
   Хорошим был человеком  наш декан, и Лена ему явно понравилась, но и он реально ничем не мог помочь…

    После разговора с деканом, Лена, расстроенная, вернулась в Стройбанк. Начальницей её отдела была Мина Матвеевна Розенблюм (или Розенцвейг?)…  Вот  подводит меня память по части фамилий.  Она сразу отметила печаль на лице молодой сотрудницы.
- Что случилось? Сестра не прошла?  А куда поступала? В ХИИКС? Так это ж наши подопечные! Напомни, на какой факультет она поступала…
 
    И тут же, ничтоже сумняшеся набирает номер  директора Харьковкоммунпроекта.
- Имярек Батькович, там в вашем подшефном институте хорошую девочку на экзаменах провалили... Почти отличница, выпускница физмат школы, светлая головушка!... Ну не знаю, не знаю.  Вы там с ректором побеседуйте, пожалуйста, можно ли что-то с этим сделать… Конечно,  ручаюсь. Нет, двоек не было, ни одной. Ректорский фонд? А почему бы и нет? Какая разница?...


После  этого звонка Мина Матвеевна выдохнула с облегчением:
- Фуууух!  - и сообщила Лене, что всё уже уладила.

      Неужели вот так просто можно было  всё решить одним звонком?
      
    19-го августа  списки поступивших должны были вывесить в вестибюле института. Я пришла к воротам одна из первых.   Сотни  жаждущих узнать свою судьбу быстро  столпились за моей спиной  у ворот ХИИКСа уже  к 9-ти . А ворота всё ещё были закрыты. Толпа всё нажимала и прижимала меня к кованным прутьям ограды. Один из студентов, дежуривших по ту сторону ворот,  сжалился надо мной, видимо уж очень придавленный  у меня был вид.

- Ты  куда поступала?
- На СИС.
- А фамилия у тебя какая?
- Спивак.

 Студент с  физиономией, более подходящей для сявки с Холодногорских окраин, удалился за таинственные и недоступные двери ВУЗа, но через две минуты он уже шел через двор, улыбаясь во весь рот:

- Ирина Бениаминовна? – шепнул он мне, сочувственно наклонившись к решетке.
 И толпа, давящая на меня  сзади, как-то немного отпрянула и ослабила давление.

- Что, поступила?! – я не могла поверить своим ушам… 
- Тю-ю-ю…, - обиделся студент-сявка. – А шо, я эту твою  "Бениаминовну" выдумал что ли?!!!   
      
  Из моего правого глаза покатилась слеза - первая за всё время поступления.
 Я  не стала дожидаться раскрытия ворот. Я уже и так всё поняла.
   Вернее, прошло ещё очень много лет и много вод сменилось в харьковских серых речках, пока я хоть что-нибудь стала в этом деле понимать…
     Так было.







*инвалид 5й графы – в 5й графе советского паспорта записывалась национальность. Инвалиды 5й графы – люди   еврейской или немецкой  национальности в послевоенные годы в СССР.
*мехмат- механико-математический факультет, единственный в городе занимавшийся подготовкой программистов.

*витамин П – протекция – тоже выражение из 70-х
* эксперимент – практика второй половины 70-х в технических институтах – абитуриент, чей средний балл аттестата выше 4.5,  освобождался от половины вступительных экзаменов. И в случае если письменную математику и устную физику (или химию) сдавал  в сумме на девятку, автоматически зачислялся в ВУЗ.