Ты - не Ева 43

Глава 43
«Требуется беременная натурщица с небольшим животом. Оплата хорошая» - объявление Ингу удивило и содержанием, и местом расположения – автобусная остановка. Но потом она подумала: «Где же еще его клеить, как ни здесь, возле здания гинекологической клиники?»

Обещание хорошей оплаты не выходило из головы. Правда, животика у нее нет. Но ведь она беременна. Надежда была слишком зыбкой, чтобы вылиться в боле-менее понятные планы, но Инга уже набрала номер телефона. Мужчина на том конце мобильной радиоволны удостоверился, что она беременна и предложил подъехать в мастерскую. Инга не стала откладывать визит в долгий ящик – она на автобусной остановке, учеба все равно пропущена, чего тянуть? Да и добираться отсюда недалеко, от общежития потом придется с пересадкой ехать.

По дороге она думала – может, судьба дает ей шанс? Ничего не зная о заработках натурщиц, Инга уже нафантазировала баснословные в ее понимании суммы, которые позволят ей просуществовать первое время с ребенком.

Через полчаса она добралась до обычной пятиэтажки, где, согласно адресу находилась мастерская – судя по номеру квартиры – на третьем этаже. Инге стало не по себе. Она-то надеялась попасть в какое-нибудь старинное здание с высокими потолками, а эта обшарпанная хрущевка совсем не походила на вотчину художника. Вдруг маньяк, помешанный на беременных, таким образом заманивает к себе жертвы? Но на дверь она все-таки поднялась взглянуть – и чуть успокоилась, увидев на той изображение ангела с мечом (кажется, такие называются архангелами).

Парень, открывший ей, выглядел как художник – длинные темные волосы, собранные в хвост, карие, почти черные глаза «с чертовщинкой», легкая небритость, синяя футболка и джинсы распятнаны краской.
Он пригласил девушку войти и только потом спросил:

- Какой у вас срок? Мне нужно, чтобы было видно, - он очертил полукруг от груди вниз.
- Два с половиной. Пока не заметно, - ответила огорченная Инга, ожидая, что сейчас он выпроводит ее без всякой «хорошей оплаты». Действительно, в объявлении ведь было написано про живот… Но она, хотя бы, попыталась.
Однако художник ее не выгонял – внимательно всматривался в лицо, о чем-то думал. Потом сказал:

- Определенно, вы мне подходите. Даже удивительно – я искал модель только на фигуру, не надеялся обнаружить то, что у меня вот здесь, - он щелкнул себя по лбу. – Ваше лицо – именно то, что нужно. Такая хрупкость, затаенная воля… одиночество. И даже такие волосы – словно недосотворенные - идеально.
- А что вы собираетесь писать? – заинтересовалась Инга.

- Этот рот… в нем чуть заметное ожидание боли… Настоящая Ева, - словно не слышал ее художник, продолжая с сосредоточенным любованием исследовать ее лицо.
- Ева?
- Да, беременная Ева, после грехопадения вынашивающая в чреве своем «человека от Господа». Ты читала Библию? - художник резко перешел на «ты».
- Нет.
- Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа, - дословно процитировал он.
- Адам… - повторила Инга и чуть не спросила «Откуда вы знаете?» Хорошо, что художник продолжил говорить:

- Вот так – Ева, отнявшая рай у Адама. Предмет ненависти и зависти Лилит…
- А кто такая Лилит? Тоже библейский персонаж?  - заинтересовалась Инга личностью, чьим образом стала тревожившая ее Тамара.
- В канонической Библии, откуда почти начисто выметено женское начало – нет прямого упоминания. Хотя некоторые толкователи и считают, что женщина, сотворенная по образу и подобию Бога вместе с Адамом и та, которую сделали из его ребра – не одно и то же лицо. Первой была Лилит, второй – Ева.
А во множестве околобиблейских писаний, трактатов Лилит присутствует уже непосредственно. Причем до конца невозможно понять, кто она: прекрасная демоница, соблазнительница, первая жена Адама, слишком свободолюбивая, чтобы подчиняться – и мужчине, и Богу, то бесплодная, то рождающая чудовищ, то убивающая чужих младенцев.

- И она ненавидит Еву? - интерес рос,  рассказанное художником невольно примерялось ею к женщинам Адама,  одна из которых совпала именем,  другая - приписываемой ей внешностью.
- Наверное. Должна ненавидеть. Я не помню, чтобы об этом прямо было где-то написано, но если у Лилит и есть потомство от Адама – а одна из легенд гласит, что после грехопадения они прожили какое-то время вместе – то это неполноценные дети, то великаны, то демоны, то духи – в общем, с изъяном. А Ева родила вполне земных, которые продолжили плодиться и размножаться.
Художник взял Ингу за запястье и повел в единственную комнату стандартной «однушки». Здесь повсюду были картины – развешенные по стенам или повернутые изнанкой.
Инга вздрогнула, по лицу прошла судорога. Художник, вспомнив, что его гостья «в положении», обеспокоено спросил:
- Тебе нехорошо стало? Воды дать?
Она утвердительно качнула головой, и пока хозяин мастерской бегал на кухню за водой, переводила взгляд с одного полотна на другое, потом на третье – установленное на мольберте, огромное. И везде видела Тамару, с которой столкнулась сегодня утром в дверях клиники. Может, у нее галлюцинации? Может, ее сознание принимает одно лицо за другое, зацепившись за огненную гриву непослушных волос? Или то, что она оказалась тут в качестве натурщицы – происки этой женщины, такой красивой и все еще опасной.

Поданную художником воду Инга пила жадно, но глаза не могли оторваться от картин, так и впились над ободком стакана в прекрасное и жуткое видение.
- Нравится? – ее смятение художник принял за восторг – на грани ужаса. Он уже видел такие лица среди тех, кому демонстрировал последние произведения. – Сам чуть сердечный приступ не заработал, когда нашел ее.

- Это… тоже ваша модель?
- К сожалению - нет! Это очень богатая женщина. Из современной элиты. Я когда узнал – чья невеста, был на грани второго приступа. Но теперь у нас что-то вроде сотрудничества – я подарил ей несколько картин, одну муж ее у меня купил за большие деньги – теперь можно спокойно работать и готовить выставку, посвященную Лилит. Она разрешает мне пользоваться ее лицом, при условии, что тело на полотнах будет в меру целомудренно. Но не позирует, конечно. Впрочем, теперь я ее и с закрытыми глазами могу писать.

Действительно, везде рыжеволосая красавица была прикрыта – то легкой тканью, то звездным шлейфом, то ветвями растений, оставляя взору зрителя гораздо меньше, чем стандартный купальник. Но в этой целомудренной недообнаженности было столько чувственности, что Инга подивилась демократизму неизвестного мужа Тамары и с затаенным злорадством подумала: «Не зря рога носит».
Возник закономерный вопрос, и Инга его озвучила:

- А я как буду позировать?
- Я собирался представить Еву голой, - спокойно объяснял художник. - Но она должна быть по замыслу картины беременной. А я не могу ждать, пока у тебя появится живот, сроки поджимают. Так что, если ты согласишься, я буду писать твое лицо. А для тела приглашу другую натурщицу.
- И… сколько это будет стоит? - она, наконец, вспомнила, что пришла сюда за деньгами, а не за мифами.
- Пятьсот рублей за час. Думаю, в два сеанса часа по три мы уложимся.
- Три тысячи за два дня работы? – Инга сникла. В ее ситуации эта сумма не могла помочь. Да и на что она рассчитывала? Что ей отвалят целое состояние, чтобы можно было продержаться первое время с ребенком, за то, что она посидит несколько часов неподвижно?
- Это совсем не плохие расценки для Краснодара.
- Да… я понимаю. А когда можно приступать? – «Хоть девчонкам часть денег отдам»,- подумала уже окончательно расстроенная Инга, вернувшаяся к апатичному состоянию последних дней.

- Хоть сейчас. Чем быстрее, тем лучше. Выставка меньше чем через месяц, картины готовы, осталось центральное полотно дописать.
Ну что ж, подумала Инга, пусть пишет, раз уж увидел в ней что-то Евино, хотя сама Инга, память которой хранила несколько популярных образов прародительницы, не могла понять, что в ее исхудавшем лице с тенями под глазами может напоминать создания живописцев Средневековья или Ренессанса. Единственное, что роднит ее с Евой – ребенок Адама под сердцем. Пока роднит…
- Хорошо, я готова, - она легко согласилась. Все равно уже приехала.
- Тогда давай знакомиться. Меня зовут Денис. Сними куртку. Вон туда можно повесить. И садись на стул как тебе удобно. Только смотри на меня.
Инга назвала себя. Спросила:

– Мне нужно что-то сделать? Расчесаться там… Косметики у меня с собой нет.
- Ничего не надо, разве что вот так, - он быстро уложил несколько прядок, бросив их на лоб. Развернул ее к зеркалу. Выглядела она болезненно и затравленно.
- Вы уверены, что Ева должна быть именно такой? – самокритично уточнила Инга.
– Да. И если ты сохранишь этот растерянный взгляд с долей трагизма, будет идеально.
- И с чего Еве так смотреть? Разве у нее не все благополучно? Она носит ребенка от своего мужа.
- Они изгнаны из рая. По ее вине. Это первый ребенок. Ей обещано «рожать в муках», и она еще не предполагает, каково это. А неизвестность всегда страшит. И Лилит рядом. Смотри.

Он подвел Ингу ближе к большой картине на мольберте. С боков под полотно были подставлены табуреты, так как размеры не позволяли надеяться на стандартную конструкцию держателя. В центре размещалось невысокое, но раскидистое дерево, на котором, подобно пушкинской русалке, занимая почти всю крону, восседала Тамара, предусмотрительно прикрытая ветвями. Взгляд ее был опущен, глаза обозначались лишь завесями каштановых ресниц и дрожащей тенью под ними. Она слегка прикусывала губу, выдавая нервное напряжение. Впереди и внизу, в нескольких шагах от дерева к зрителю, осталось светлое продолговатое пятно, рядом с которым стоял не до конца прорисованный мужчина, рука которого тонула в неоформленной бежевой пустоте. Он стоял затылком к зрителю в повязке из листьев по бедрам. Инга с облегчением отметила, что волосы у него не черные, скорее – русые. И вьющиеся. И фигура мало напоминала ее Адама – мужчина был слишком массивным, с очень развитой мускулатурой.

Не понятно, то ли он смотрит на угнездившуюся в ветвях Тамару, то ли на поля, раскинувшиеся за деревом – бесприютные, усыпанные каменистыми комьями, в один из которых художник вогнал мотыгу, на вид неудобную и тяжелую. Земля у его ног была густо усыпана яблоками.

- Вот тут будет беременная Ева – сказал Денис, указывая на пятно. – Адам касается ее живота, словно привязанный к ребенку. Но даже не глядит на нее. Может быть, тоскует по Лилит. Может, думает, как добыть в поте лица хлеб свой…