Король и Мастер. Глава 10

               
                10

Брюссель, 1481 год.

     Дон Диего де Гевара, усталый и голодный, но довольный тем, что удалось завершить все намеченные на день дела, наконец-то приступил к позднему ужину, лёгкому и простому, состоявшему только из воздушного белого хлеба, нескольких  ломтиков превосходного сыра, да пары кружек пива. После ужина он сразу отправится в постель. По этой причине, несмотря на голод, он нарочно распорядился о незамысловатой и быстрой трапезе, чтобы не набивать живота своего, а только утолить голод и быстро заснуть.

     Завтра предстоит встать ещё до рассвета и тотчас отправиться в брюссельскую резиденцию бургундских герцогов. Расстояние, впрочем, небольшое - его дом находился неподалёку от герцогского дворца; поэтому он пошёл отдохнуть этой ночью у себя, а не остался во дворце. С раннего сегодняшнего утра и до сего часа Диего не присел ни на минуту, крутился  как белка в колесе, занимаясь приготовлениями визита Эрцгерцога Австрийского Максимилиана, супруга герцогини Марии Бургундской, и их трёхлетнего сына Филиппа в Хертогенбос.

     Герцогиня Мария, тоже собиравшаяся присоединиться к процессии, дабы осчастливить собственным присутствием хертогенбосцев, обожавших, как и все брабантцы, свою правительницу, неожиданно обеспокоилась о состоянии малютки дочери Маргариты и отказалась от поездки. Путешествие предстояло недальнее и недлительное, но знаменательное и потому требовавшее серьёзной подготовки. Максимилиан ехал в  Хертогенбос на капитул* рыцарей Ордена Золотого Руна.

     Рыцарский орден этот основал в Брюгге дед Марии, Герцог Бургундский Филипп Добрый, известный любовью к рыцарским обрядам и церемониалу. Таким образом он ознаменовал свою женитьбу на португальской инфанте Изабелле. Главою рыцарского ордена стал затем сын Филиппа, Герцог Бургундский Карл Смелый. Теперь, после смерти Карла, за неимением у него мужского потомства, пришла очередь Максимилиана возглавить Орден, ставший за это время престижным и почитаемым по всей Европе, до времени, когда его маленький сын Филипп станет взрослым настолько, чтобы принять причитающийся ему по законам наследования пост.

     На хертогенбосском собрании маленькому Филиппу предстояло стать рыцарем и кавалером ордена. Забота о благоденствии драгоценного мальчика-наследника, следующего Герцога Бургундского, являлась обязанностью, недавно возложенной на дона Диего, в придачу к прежним, герцогиней Марией. Дон Диего де Гевара являлся одним из редких придворных неисчислимого двора бургундских герцогов, кому герцогиня Мария безоговорочно доверяла.

     Родившийся в Испании, знатной, но не богатой семье, Диего де Гевара прибыл к бургундскому двору юношей и начал службу пажом при дворе отца Герцогини Марии, Герцога Бургундского Карла Смелого. Умный, предупредительный без суетливости, умеющий держаться скромно, соответственно своему посту, и в то же время со спокойным достоинством, соответственно своему воспитанию, Диего привлёк внимание герцога Карла, и тот приблизил к себе молодого испанца.

     Теперь Диего сопровождал герцога, отчаянного вояку, в военных походах. Диего не отличился особыми военными умениями, но отличился бесстрашием и верностью, защитив однажды герцога от грозившего ему увечья ценою собственного ранения. Герцог Карл не забыл поступка Диего, который ещё не раз доказал свою преданность, герцогские милости посыпались на молодого придворного в виде прекрасного дома и денежных пожалований.

     Со временем дон Диего стал советником герцога во всех делах, касающихся сношений с Испанией и Португалией. Когда подросла дочь Карла Мария, герцог Карл, сам ценивший дона Диего де Гевару, велел ей поддерживать преданность благородного испанца хорошим обращением и добрым содержанием. Юная Мария в точности следовала заветам отца, пока он был жив, с ещё большим вниманием, когда тот умер, и не разу не пожалела об этом.

     Дон Диего де Гевара продолжал безупречную службу Бургундскому Дому. Герцогиня Мария опиралась на его надёжное плечо в смутное время после смерти отца, он исполнял тайные дипломатические поручения юной герцогини, касаемые поиска подходящего мужа-союзника перед лицом враждебной Франции. Положение не изменилось и после прибытия в Брюссель мужа герцогини – Эрцгерцога Австрийского Максимилиана. Более того, Диего де Гевара, достигший к этому времени тридцати с небольшим лет, ставший влиятельным придворным, отличался личной преданностью герцогине Марии, безоговорочно принимая её сторону во всех интригах двора.

     И сейчас, во время лёгкой и быстрой трапезы, его мысли вращались вокруг герцогини. Диего де Гевара обожал свою госпожу. Лёгкое недомогание дочери герцогини только усилило чувство необъяснимой, неясной тревоги, которое постоянно преследовало его последнее время. Часто он просыпался среди ночи в холодном поту от ужасных сновидений, в которых герцогиня падала то со скалы, то из башни дворца, то с лошади или летела в пропасть.

     Заканчивались все эти сны одинаково – она разбивалась, и в следующий момент дон Диего резко пробуждался. Он думал о своих мыслях, как о нечестивых, клял себя за них, боялся их и истово молился за здравие госпожи. Дон Диего не желал оставлять герцогиню, но не выразил ни слова возражения, когда она послала его в Хертогенбос. Он понимал, что герцогиня доверяла ему самое драгоценное, что у неё было – наследника Бургундского Герцогства.

     Закончив с трапезой,  дон Диего взял со стола серебряный фигурный подсвечник с двумя свечами осветить себе путь в опочивальню. Он непроизвольно поёжился – стоял промозглый, дождливый ноябрь, в обеденном зале было холодно. Но в спальне постель, по его указанию, уже согрета медными согревателями.

     Проходя мимо висевшего на стене небольшого круглого, чуть выпуклого зеркала старой работы, дон Диего бросил на него случайный взгляд, увидел  отражение своего лица, обеспокоенного невесёлыми думами. В следующее мгновение в зеркале показались очертания лица герцогини Марии. Она смотрела на дона Диего печальным взором прекрасных светло-карих, светящихся изнутри глаз. Лицо её было почти прозрачным. Она пыталась что-то сказать дону Диего и ему показалось, будто по её губам он прочитал имя Филиппа.

     Затем дон Диего увидел лицо красивого молодого человека с закрытыми глазами. Когда он их открыл, Диего увидел прекрасные светящиеся очи герцогини Марии, только голубого цвета. Видения продолжались лишь несколько мгновений, но Диего показалось, что прошла вечность. Лёгкая выпуклость зеркала придавала возникающим образам зловещий вид. Как вкопанный, стоял он перед зеркалом, желая убежать прочь, но не в силах сдвинуться с места.

     Только когда видения исчезли, к Диего вернулось его обычное самообладание. «Это худое предзнаменование, плохой знак, - с отчаянием подумал Диего, - Господи, спаси и сохрани мою госпожу Марию Бургундскую и детей её – Филиппа и Маргариту», - он несколько раз осенил себя животворящим крестом и направился в спальню.


     Хертогенбос встретил Максимилиана  радостными возгласами, пожеланиями доброго здравия. Несколько дней перед прибытием процессии город чистили, украшали цветами и флагами, придавали аркам вид триумфальных, изгоняли нищих и попрошаек из мест по которым должна проследовать торжественная колонна, приостановили работы в Соборе Святого Иоанна для проведения торжеств. Горожане разочаровались, не увидев своей божественной правительницы, но с тем большим ликованием встречали трёхлетнего мальчика-наследника.

     Дух разочарования, тем не менее, витал в воздухе и ощущался так очевидно, что Максимилиан вынужден был уверить городской магистрат: Герцогиня Бургундская находится в добром здравии, и если бы не неотложные государственные дела, требующие её присутствия в Брюсселе, она непременно приехала бы приветствовать столь чтимых ею жителей славного Хертогенбоса. Оправдываясь таким любезным образом перед магистратом, про себя Максимилиан клял на все лады строптивые города Брабанта и Фландрии, перед которыми ему, да и герцогине Марии, то и дело приходилось отчитываться по всевозможным поводам, чтобы получить причитающееся им по праву содержание.

     Прибывших членов ордена с их свитами разместили в монастырях, благо, недостатка в них не было в Хертогенбосе, и в домах богатых горожан. Хертогенбосские Братства Пресвятой Богоматери и Общей Жизни сочли для себя честью и долгом приять участие в обустройстве членов Ордена Золотого Руна, и этому была причина: первою святою, которой посвятили орден являлась Пресвятая Дева Мария. Вторым был Святой Андрей, поэтому ещё со времён основания ордена собрания, как правило, происходили в ноябрьские дни Святого Андрея.

     На шествие в честь Пресвятой Девы Марии вышли едва ли не все горожане, Братья вынесли на улицы города свою чудотворную статую. Священники отслужили несметные мессы Пресвятой Богоматери и Святому Андрею. И снова горожане вместе с Братством и Орденом внимали торжественным славословиям месс в величественном Соборе и остальных храмах божьих.

     Малютка Филипп вёл себя послушно, не доставлял хлопот и не капризничал, точно понимал, что всё происходящее являет собой особую важность и для него самого. На главном собрании в день Святого Андрея Максимилиан, одетый, как и все присутствующие кавалеры Ордена, в бело-красные одеяния и золотую цепь с подвеской в виде шкуры барашка, посвятил Филиппа в рыцари и кавалеры ордена, водрузив на мальчика специально для него изготовленную маленькую золотую цепь с подвеской. После церемонии народ ликовал приветствуя новоявленного рыцаря, через несколько лет ему предстояло стать главою Ордена.

     В честь Ордена Золотого Руна городской магистрат и Братство Пресвятой Богоматери дали роскошный пир, куда пригласили и видных горожан. Поедались зажаренные лебеди и кабаны, выпивались реки вина и пива, игрались весёлые мотивы, велись нескончаемые беседы. Маленький рыцарь-наследник Герцогства Бургундского в длинных атласно-парчовых одеяниях выразил свою благосклонность к народу Хертогенбоса, преподнеся магистрату чашу с вином. За день до пира Филиппа обучали нужным действиям его воспитатели и нянюшки под оком Диего де Гевары.

     Дон Диего де Гевара, долгое время готовивший эти собрания Ордена, не принимал непосредственного участия в текущем церемониале и мог, поэтому, на пиру предаться собственным думам. Дон Диего не желал оставлять герцогиню, но когда она настояла на его пребывании в Хертогенбосе вместе с Эрцгерцогом Максимилианом и Филиппом, он подумал и о собственных интересах, которые рано или поздно привели бы его в Хертогенбос.

     Дон Диего совершенно очаровался нидерландской живописью. Он отдавал должное уважение гремевшим на всю Европу итальянцам Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонарроти, Джорджоне, но сердце его билось в унисон с нидерландскими мастерами, душа была околдована красотою и совершенством цветов Яна ван Эйка, одухотворённостью и драмой Рогира ван дер Вейдена, чувствительностью Хуго ван дер Гуса.

     Немалые деньги тратил Диего на живописную коллекцию: покупал картины, авторские копии или заказывал копии с известных картин. Гордостью его коллекции была картина Яна ван Эйка, изображавшая пару из семьи Арнольфини. Особый его интерес вызывал ни на кого не похожий молодой художник Иероним ван Акен, и жил художник здесь, в Хертогенбосе. Его небольшие картины, ироничные или саркастические, изображающие весёлые гулянки, сценки обыденной жизни, нищих и слепых или даже ведьм и Ад кромешный, становились невероятно популярными в Брабанте, Фландрии и по всем Нидерландам.

     Ни один мастер до него не додумался или не отважился изображать на картинах не божественные, а оживлённые, деятельные бытовые сцены, не знать, а маргиналов. Это было необычным, смелым, новым. Дон Диего не удивился бы, если бы узнал, что Иероним ван Акен привлекает к себе пристальное внимание доминиканцев из Рима, да так оно, наверное, и было, но художник писал и библейские сюжеты, как все остальные живописцы.  Ещё один удивительный факт о ван Акене поражал Диего: он не видел ни одного портрета, написанного кистью Иеронима ван Акена, художник не писал портретов на заказ.

     Мастера безбожно копировали или использовали его сюжеты, пытаясь заработать на его известности.  Диего и сам приобрёл пару таких копий, хотя он обладал работой из мастерской художника. Он купил копию с Фокусника из мастерской ван Акена, он обожал её, любил подолгу рассматривать, картина вызывала смех. Ничего более удивительного и представить себе невозможно – картина, вызывающая не божественное вдохновение, а хохот.

     Более всего Диего желал приехать в Хертогенбос, лицезреть художника и заказать картины лично мастеру. В Хертогенбосе Диего без труда разузнал где живёт Иероним ван Акен, но так и не смог выбрать время посетить мастера. Вероятно, ему так и не удастся, думал Диего, придётся посетить Хертогенбос специально с этой целью.

     Предаваясь таким рассуждениям, отпивая терпкое красное вино из небольшого серебряного, гладко отполированного бокала, Диего разглядывал присутствующих на пиру. Внимание бургундского придворного привлёк высокий, сухощавый, но крепкий горожанин примерно его лет, слегка за тридцать, рядом с женщиной того же возраста с лучистыми глазами и тёплой улыбкой. Они забавно оделись, отметил Диего, их одеяния сочетались по цветовой гамме.

Пара сидела несколько поодаль от главных лиц торжества, восседающих за центральным столом. Поодаль находился и сам Диего, только с другой стороны. Женщина любезно беседовала с окружающими, мужчина же, отвечая иногда спутнице, если та к нему обращалась, более наблюдал, как и Диего, время от времени быстро что-то рисовал на клочке бумаги. Когда их взгляды встречались, они понятливо улыбались друг другу. «Они, несомненно, знатная семья, если приглашены на этот пир», - подумал Диего, когда его взгляд снова оказался обращённым к паре. Он сразу уверился, что эти двое являются близкими людьми, связанными родственными узами – братом и сестрой или мужем и женой.

     Один из членов городского магистрата, с кем Диего пришлось часто сноситься в дни собраний Ордена в Хертогенбосе, у кого он расспрашивал как найти Иеронима ван Акена, с загадочным выражением на лице сообщил: он желает представить господину де Геваре некую хертогенбосскую семью. В следующую минуту они подходили к занявшей мысли дона Диего паре.

   - Милостивый дон Диего, позвольте представить вам значительное в Хертогенбосе семейство, - в голосе магистратора слышалась всё та же загадочность, - художник, мастер Иероним ван Акен, помогавший писать декорации для празднества и процессии, и его бесподобная супруга, Алейт ван Меервене, её знатная семья много сделала для нашего города.

     Пока представляемые любезно раскланивались друг другу и дон Диего приходил в себя от нежданной-негаданной приятности, магистратор успел ретироваться. После вежливых фраз, полагающихся при знакомстве, Диего и Иерониму представился случай побеседовать наедине. Живописец и придворный мгновенно почувствовали особое расположение друг к другу. Взаимная симпатия ощущалась в их дружеском, искреннем тоне беседы.

   - Я до сего момента не могу поверить своим собственным глазам, достопочтенный мастер Иероним ван Акен, ведь все эти дни я страстно желал посетить вас, дабы заказать картины, но всё моё время ушло на организацию собраний и заботы о наследнике Филиппе, я сопровождаю его по поручению Герцогини Бургундской Марии. Я несказанно счастлив лицезреть вас.
Иероним отвесил лёгкий поклон, Диего де Гевара поклонился в ответ, хотя, согласно высокому рангу, он мог не кланяться.

     По обрадованному и несколько удивлённому выражению лица придворного, искреннему тону его голоса Иероним почувствовал, что его слова не просто обычная вежливость любезного светского разговора, а в точности то, что сейчас ощущает этот высокопоставленный бургундский придворный. Тем временем, дон Диего, пришедший в себя, продолжал:
   - Надеюсь, мастер Иероним, вы не станете отрицать – вы и я давно приметили друг друга на этом знаменательном пиру. Вы тоже более созерцали публику нежели предавались удовольствиям поглощения прекрасных яств, напитков и праздной светской беседы. Я также успел заметить, что вы рисовали, но мысль о том, что вы можете являться художником почему-то не посетила меня. 

     Тонкие губы художника тронула лёгкая улыбка, он выудил из привешенного к поясу мешочка-кошелька, вышитого мелким жемчугом, маленький лист бумаги, специально заготовленный для этой оказии и развернул его. И снова Диего пришёл в удивление: он увидел зарисовки, сделанные не общепринятым серебряным карандашом, а угольным, отчего линии рисунка были довольно резкие и угловатые.

     Невзирая на общие контуры сделанного, вероятно, в считанные минуты наброска, Диего видел очертания походящего на незаконченный прямоугольник стола, на нём лебеди, источающие пар, фигурку мальчика, подносящего чашу, он даже узнал некоторых из гостей и рассмеялся. Иероним сложил бумажный клочок, положил его обратно в кошелёк и обратился к Диего , слегка кланяясь:
   - Прошу вас посетить мой дом и мастерскую, когда вам будет угодно, многоуважаемый дон Диего, - последовало немедленное приглашение от ван Акена, и, немного помолчав, обдумывая что-то, Иероним продолжил:
   - Я, так же как и вы, досточтимый дон Диего, не только наблюдающий, но и, в определённом смысле, сопровождающий, я сопровождаю мою супругу Алейт ван Меервене. Она приглашена на пир, согласно знатности её семьи и значимости для нашего города.

   - Вы и сами человек уже вполне известный, мастер Иероним.
   - Ммда..., - неопределённо протянул Иероним, - моя известность, пожалуй, несколько иного рода.
   - Пожалуй, соглашусь, - в тон Иерониму, протянул Диего, - и я полагаю, герцогиня Мария по достоинству оценит вашу живописную иронию. Когда я в следующий раз увижу вас, дорогой мастер, мы обсудим картины, которые я закажу. Одну из них я преподнесу в дар нашей обожаемой герцогине.
* Капитул – общее собрание ордена.