Бесы-2

После того как в «Современнике» напечатали мои рассказы «Пекло» и «Бесы», мне написал один престранный человек. Он убеждал, что видел моего чёрта и знает, чем вся история закончилась. Все это он предлагал рассказать мне за кружкой пива (которую, естественно, я ему куплю). Несмотря на всю странность полученного предложения, я все-таки согласился. И вот что мне поведал тот страннейший человек.

Мужик, который писал мне, оказался из той породы людей, которая, медленно жирея и тупея за бражным делом, постепенно врастает в кабацкую лавку. И всё это – с вечной улыбкой и неугомонным хохотом.
За пивным же жиром и глупостью можно было разглядеть рыжие усы и что-то невнятное, расплывчатое, что вечно указывает на человека военного.
– Ну что ж, значится, чёрт этот твой, – мой собеседник потер усы и крякнул, – он после того, как с бандой этой бесовской загулял, он много ещё помещиков перебил. Выполнил этим договор подписанный на крови ну и смог обратно сквозь землю проваливаться. Только не захотел. Понравилось ему над людьми порядочными издеваться. Но потом армия пришла и всех их порвала клочья. Кого на месте порешили, кого на суду. Атаману вот ихнему голову прилюдно отрубили. Редким на каторгу утопать повезло. Только черт, собака этакая, в последний миг зачуял неладное – хлоп сквозь землю и нету. Разучился он правда маленько сквозь землю проходить. Всё хуже и хуже это у него получалось, но получалось кое-как. С другой стороны света он уже не выскочит, ну а поодаль – запросто. Убежать смогёт. Договор то он выполнил, вот и силы вернул. Да только, как я тебе уже сказал, ни черта! Понравилось ему гадить и пакостить на белом свете. Вот он и стал убивать помещиков, да начальников всяких и дальше. Не так смело как с шайкой, само собой. Но тоже, парочку в год, так сживет на тот свет. Веселился так значит, веселился, а потом – хлоп и отменили помещиков. Сказал государь-император нашенский, давай значит их долой, ну и закончились они. Запутался тогда черт. Не знал с кем ему воевать теперь. Кому пакостить. Так и не нашёл никого и пошел в кабак. Ну так и полагается, на самом деле, при такой оказии. Просидел он в кабаке, между прочим в том же, что и мы сейчас, просидел он тута лет –дцать. Всем рассказывал о своих похождениях. На него не раз доносы писали, да только не верил никто в жандармерии. Кто как такие вещи рассказывать будет кроме сумасшедшего? Да… вот так вот.
– И всё?
– Нет, конечно, не всё.
– А что же было дальше?
Мужик засмотрелся в опустевшую кружку. Я заказал ещё пива.
– Ну так слушай…

Пенилось пиво. Бурлила кровь. Со стуком деревянных кружек добрая половина выпивки выливалась на стол. Демонический хохот наполнял кабак.
Черт пустился в старые воспоминания.
– Вот помню одного мы запрягли в сани. А еще был случай…
Шпала – тощий паренёк лет семнадцати, что, правда, никак не мешало ему быть давним знакомым черта по кабакам – долго слушал рогатого, а потом многозначительно кивнул и сказал:
– Тебе нужен Михаил Палыч.
– Какой ещё Михал Палыч?
– Терентьев. Он у нас этот, главный рэволюцинер! Во.
– Кто?
– Ну этот, лидер духовный.
– Не-е я духовников не переношу. Он при церкви ещё небось?
– Нет. Он с ними не дружит. Он этот, атеист.
– Кто?
– Ну ну не верит он, значит.
– В смысле не верит?
–Ну в Бога значит, в ангелов всяких… чертей. Не верит.
– Вот те на. Таких я ещё не видал. Совсем не верит?
– Ни капельки, – гордо заявил шпала и расплылся в улыбке.
Черт почесал затылок.
– И церкви не любит, – продолжил шпала. – Это у него эта, политическая программа такая. Говорит, когда рэволюция будет, нужно всего церкви того.
– Чего того, то? Шо ты все загадками говоришь?
Шпала оглянулся, а затем пододвинулся к чёрту и шепнул ему на ухо.
– О-о, – протянул рогатый, – это мне нравится. Одобряю эту вашу, как ты там говорил? политическую программу.

Михал Палыч к разочарованию рогатого совсем не походил на прошлых его товарищей. Не бысло в нем ни капли бесовского. Вот совсем! Терентьев оказался мужчиной сорока-сорока пяти лет. Хотя черт разберет этих стариков. Чесно сказать ему могло быть и меньше тридцати, а мог быть и седьмой десяток. В общем, Михал Палыч был из тех людей, возраст которых остается загадкой для всех, кроме церковных писарей.
В остальном главный революционер был не менее загадочен. Он носил офицерскую форму без знаков отличия и простую крестьянскую фуражку. За ухом у него всегда торчал свежий цветок, а во рту – папиросина Salve. Причём никто и никогда не видел, как он закруивает новую новую.
А ещё Михал Палыч говорил. Очень много говорил.
В основном про какой-то капитал и нужды рабочих.
Чёрт долго его слушал, не понимая ровным счётом половины из того, что тот говорит. Когда же терпение лопнуло, рогатый саданул копытами по столу и крикнул:
– Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Вы может напакостить кому хотите? На вилы кого посадить или на кол?
– Хотим, – усмехнувшись, ответил шпала, – Царю хотим напакостить, да всей братии евойной.
– Ну так бы и сказали, – чёрт довольно плюхнулся на стул.
– Только, эм-м, пакостить, – Михал Палыч выпустил густое облако дыма, – мы будем более технически-современным методом.

Технически-современные пакости Михал Палыча чёрту понравились. Они стреляли, травили людей газом. Не было правда веселухи и кутежей как раньше правда. Никто никто в сани не запрягал. Ну и пусть! Зато они пускали поезда под откос. А всего-то надо было с рычажками поиграться! «И как я сам до такого не додумался?», – думал про себя чёрт.
Но больше всего рогатому понравилась взрывчатка. Стоило эту самую штуку швырнуть в окно или карету, как грохотало пуще, чем в грозу, а кровавые ошметки взлетали до небес. Вот же умора!
Как в пекле. Даже лучше!
Их пакости становились все больше и больше. Шпала каждый день приводил новых людей. Были тут и отставной полковник по фамилии Заболотный, военный – и вроде как комиссар – Петкун. Был какой то старый дед, которого все кликали Табаковым. Хрен пойми кто такой! Остальные же были ещё менее внятными. Двоих забулдыг даже выдворили за пьянство. Не сказать, что другие революционеры выпивки сторонились, просто исключенные из движения по освобождению пролетариата пили так, что вести с ними не то что конструктивный, а самый просто диалог, который мог бы вести и папуас с конкистадором, было ну совершенно невозможно. Потому как если конкистадор всегда умел разрешить любое недопонимание пистолетом, то подходить к этим забулдыгам даже с пистолетом никто не решался. Вот и выгнали их. Чтобы выгнать окончательно пришлось даже тайную квартиру поменять. Что ж поделать?
В конце концов собралось революционеров столько, сколько собралось, и за количество своё они назвались дюжиной. Назвались почти демократически. По-крайней мере так говорил Михал Палыч, который и придумал название.
– И правда дюжина, – радовался черт, поправляя штабеля погон, – прямо как у нас.
Михал Палыч, наблюдая успех организации, говорил про нужды рабочих уже без остановки.
А что чёрт? А что ж ему? Справил такую же форму так у Михал Палыча, да только облепил её всяческими наградами – одних погон у него было десять штук. Фуражку себе подобрал офицерскую.
Дела шли как нельзя лучше. Каждый день они все вместе придумывали всё новые и новые шалости. Кому в окно гранату кинуть, кого в театре подкараулить. Чёрту это нравилось.

В один, не такой уж и прекрасный, день шпала по своему обычаю пошел искать новых забулдыг и не вернулся. Не вернулся он и на следующий день. Значению этого много не придали – шпала и по неделе пропадал.
На четвертый день Петкун заходя в кабак, подвал которого революционеры и звали тайной квартирой, издалека заприметил людей в форме.
Полдень был жаркий. Чёрные сапоги вздымали пыль.
– Сколько их там?
– Мелкий говорил что дюжина. Двенадцать значится.
– Ясно. Вы, двое, с заднего хода, остальным приготовиться. По моей команде начинаем.
Заскрипела кобура. Щелкнули затворы.
– Пошли!
Захлопали стволы. Kабак наполнился пороховыми аплодисментами.
Стихло.
– Последний, – взвизгнул тоненький голос.
– Отлично, выживших в железо и поехали.
Тут за дверью кабака раздалось ржание коней, одна из казенных упряжек затарахтела по дороге.
Жандармы выскочили на улицу.
– Эй, солдатик! Считать-то научись, – крикнул рогатый и хлестнул лошадей, – чёртова дюжина то побольше будет.
– Огонь! – закричал жандарм и воздух снова затрещал от гулких выстрелов. Но повозка была уже слишком далеко.

– Прибился чёрт потом к другим таким же заговорщикам. Их много оказалось. Но много-не много, а всех потихоньку накрывали. Правда чёрт каждый раз – хлоп и сквозь землю. Изменился он, конечно, за это время. Каждый раз все речи Михал Палыча пересказывал, да так ему это понравилось, что как и тот в своё время тараторил без умолку. Да вот только чем больше он тараторил, тем хуже сквозь землю проходил. Мысли у него стали забиты другим. Чушью всякой.

Однажды его снова поймали. В этот раз он может и рад был провалиться сразу, ещё до облавы, но так лень его разобрала. Это же надо настраиваться, собираться... делать!
«День ещё подожду, а ночью в камере сбегу. Ночью сподручней».

– Тогда, надо сказать, я его и встретил, – сказал мой друг и примолк.
Я заказал ещё пива.

Когда за решетчатым окном показались звёзды, черт лениво потянулся, привстал на нарах, прыгнул и распластался по каменному полу.
– Как так то? – схватился за шерсть рогатый. – Как же это? Как…
Он вскочил и метнулся к решетчатому окну.
– Не может быть, не может быть. Не-ет!
В ярком свете луны поблескивал купол небольшой церквушки, выстроенной посреди тюремного замка.
– Охранник! Охранник!
– Чего тебе? Спи давай. Мне вообще с вами, чертями говорить не положено.
– Зачем церковь во дворе?!
– Эка темень! Чтобы помолиться могли напоследок. Хотя молись-не молись, завтра вас – хлоп и все тут. Вот так вот.

Медленно спустилось на землю утро. Чистое, голубое.
Их выволокли на внутренний двор и поставили у вбитых в землю столбов.
– Готовсь! – без прелюдий крикнул комендант.
Чёрт поднял голову.
По небу летели птицы. День громыхал латунной броней.
– Пли!

– Вот так вот, – протянул мой собеседник, отодвигая от себя пустую кружку.
– И что же было дальше?
– Ничего.
– Как это?
– А вот так. Расстреляли и всё тут.
– Так это ведь сам чёрт был!
– Эка невидаль – чёрт. Да хоть сам дьявол. Не было ещё такой нечисти, какую царская жандармерия не расстрелять не смогла бы!