Сага о вечной любви

«С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!»
Александр Кочетков.

    Их семейные кланы издревле враждовали между собой. Желчь взаимной ненависти годами отравляла души их родителей. Велика была цель соперничества – трон! Конец распрям положила война, ибо победить можно только объединив силы.
    ...Ранним утром они впервые безпечно стояли на ратушной площади – неприметные в многолюдье и забывшие о былых ранах от жал злых языков. Сизый туман заботливо скрывал их от глаз недругов. Откинув капюшон накидки, Она припала к могучей груди любимого и её соломенные волосы запутались в кольчуге. «Я вернусь. Так чем поклясться?», – тихо сказал Он, но, может, ей только послышалось? – «Вовсе не клянись; иль, если хочешь, поклянись собою, самим собой – души моей кумиром, – и я поверю»... Сердце, будто норовистая лошадь, металось в груди, и Она не смогла удержать слёз.
    Он нежно поцеловал её в лоб и положил руку на седло.
    Властный окрик старого ворона на островерхой колокольне послужил сигналом к походу. Пронзительные звуки рожков полоснули слух. Загрохотали цепи, заскрипело ржавое железо, огромные ворота замка медленно распахнулись, и через ров опустился мост.
    Она смиренно семенила рядом, держась за подпругу, и успела привязать к ней мокрый платочек, исполненный тайных воздыханий и молитв. Иногда отставала, и тогда почти бежала, не сводя взгляда с любимого. Поскользнувшись в грязи, ударилась о тяжёлый двуручный меч, который висел позади седла, – так похожий на могильный крест. Вот, что Она ненавидела больше всего! Его меч! Символ разлуки и горя. Людская молва хранила в памяти множество имён великих воинов, ушедших в чужие земли с подобными мечами, и не вернувшихся домой…
    Дальше идти было опасно, и Она остановилась. В сей миг и Он обернулся, прощально подняв руку в шипованной перчатке. Белая мантия, расшитая золотом фамильных гербов, сложилась складками на его плечах. Она вздрогнула, ибо узрела в ней траурный образ погребального савана. Губы его что-то шепнули, но Она прочла слова надежды: «Я пришлю гонца…» И долго стояла, прижав к груди ладони, пока туман не сокрыл во мгле последнего всадника: «…Молю, оставь свои исканья и предоставь меня моей тоске».
    ...Неделя миновала, затем другая. Уже и месяц на исходе. Ком невысказанных печалей обременял её сердце невыносимой ношей. С каждой зарёй Она выбегала на самую высокую стену замка и всматривалась в степную даль. Но там, в волнах ржи, гулял только ветер.
   
* * *
 
    Она не любила море, боялась его. Впрочем, так было не всегда. С того дня, когда упала в воду, прогуливаясь по пирсу с юными подругами, – залюбовалась синей далью, оступилась... И утонула бы, но рядом появился Он – чудом! Красивый, сильный... Влюблённые и счастливые, они наслаждались своей молодостью, но пришла пора взросления и они расстались. За годы разлуки Он обучился военно-морским премудростям и стал капитаном. А Она всё это время думала о нём, изнывая в безмерном томлении ожидания. Редкие его письма не утешали, но чаще огорчали, а иногда терзали душу, заставляя гадать на скупых строках – любит ли? Поэтому и ждала писем, и ненавидела их... Ей казалось – они так бедны на слова любви! И часто вспоминала, как они держались за руки и неотрывно смотрели друг-другу в глаза в блаженстве молчания!
    Но всему приходит конец. Настал день, и они вновь сплелись в объятьях. И всё бы хорошо, но слухи о войне разрушили все планы.
    Эскадра боевых кораблей теснилась в гавани, готовясь к выходу в океан: гремели якорные кабестаны, скрипели рангоуты, звенели струны такелажей, хлопали огромные паруса, суетливые матросы едва поспевали за командами...
    Она протиснулась сквозь пёструю и разноголосую толчею зевак в порту и стремительно бежала по высокому берегу, спотыкаясь о камни и путаясь в кружевах платья. Природа не пускала её: хлёсткий ветер сбивал с ног, уносил шляпу с лентами, а наглые чайки что-то дерзко кричали ей, почти касаясь лица крылами. Наконец, разглядела его сорокапушечный фрегат и на резной корме любимого: «Моя, как море, безгранична нежность, и глубока любовь. Чем больше я тебе даю, тем больше остаётся: ведь обе – бесконечны». Он что-то крикнул в ответ, но донёсся лишь обрывок «…вернусь» – ветер разметал слова. Сквозь искорки слезинок на ресницах она прощалась с родным образом, пока тот не растаял в ослепительной пляске света на водной глади.
    ...Месяцы сменяли друг-друга, но корабли не возвращались. Она тревожно вглядывалась в свинцовые воды морской пучины, едва сдерживая рыдания ладонью, другой же скользнула ниже своего унылого сердца, там, где билось другое, маленькое сердечко… Ступая по мокрой гальке, взывала: «Душа моя полна предчувствий мрачных: мне чудится – ты там стоишь внизу, как будто бы мертвец на дне могилы».
    И была услышана! Разом замолчали горластые чайки, и немилосердный ветер внезапно утих: бурлящие холодные волны выбросили к её ногам несколько досок бортовой обшивки – это всё, что вернуло ей море.

* * *
 
    Накануне вылета они поссорились. В словесных перепалках ускользало то, что недавно виделось ей вечным. Разногласия не выглядели столь уж значимыми, но Он был непреклонен и становился чужим. Растерянная и утомлённая от догадок и домыслов, Она быстро исчерпала свои доводы. Может быть, ей вообще не стоило настаивать на своём? Недосказанность повисла в воздухе, доверие рушилось как карточный домик, а его невыносимое молчание развеяло надежды.
    Утром Он почти пожалел о вчерашнем, однако боевая тревога не оставила времени на телефонные звонки. Мысли о полётном задании и вовсе изгладили остатки уязвлённого самолюбия. Её же чувства сызнова опутала паутина давно забытой ревности. Имя – той, другой, оброненное им невзначай, жгло огнём...
    Она не хотела его провожать, но непокорные ноги сами привели её на аэродром. Пилоты и техники сновали между крылатыми машинами, подвозили на скрипучих тележках бомбы и другое оружие, и, похоже, не замечали хрупкую блондинку в бежевом плаще. Низкие грозовые тучи неслись со стороны океана и вскоре расплескались неласковым дождём. «О, небеса, уж сжальтесь надо мною!» Она едва удерживала лёгкую косынку, которую вырывал нещадный ветер. Холодные струи хлестали по лицу, но Она, отрешённая от всего, торопливым взором искала его.
    Боковой люк бомбардировщика был открыт, и Он неспешно поднимался по ступеням. Она не сразу узнала его – в кожаной куртке с меховым воротником и шлеме – таких непривычных, но не умаляющих его стати. В какое-то мгновение Он обернулся, словно кто-то его окликнул. Скорее не Он сам, но его суровое лицо отобразило улыбку, а губы прошептали, неуверенно, намёком: «Прости…» И на мгновение задержал взгляд – пронзительный, жгучий: струйки дождя стекали по лицу любимой и скрывали её слёзы. Она же напрасно сжимала кулачок у лица, пытаясь унять скорбный крик сердца: «Нет, милый, уходи!..» И уже не понять было, то ли душа её так стонала, или завыли моторы…
    Отчаяние околдовало душу безутешным чувством, с которым ещё предстоит ей смириться. Одна за другой поднимались грозные железные птицы со смертоносным грузом во чревах, и тут же растворялись в гнетущем поднебесье. Чёрные кресты на бортах и крыльях – последнее, что ей запомнилось.
    Где-то в штормящей дали затерялись последние звуки моторов. Вскоре и ветер утих. Наступила тишина.   
    …Прошёл день, и ещё один. На пустом горизонте из ниоткуда являлись зыбкие облака и уплывали в никуда, а над аэродромом беззвучно парили гордые альбатросы. Она вслушивалась в шипение эфира, но радио молчало. Радисты не выдерживали силы её вопрошающих глаз и опускали головы к бездушным приборам.
   
* * *
 
    Письмо от него пришло слишком поздно – до старта ракеты оставался всего лишь день. Несколько часов Она гнала машину под палящим солнцем, надеясь успеть. Они расстались, но Она по-прежнему любила его. Безсонными ночами изводила себя, сотый раз вспоминая тот роковой день, и свои слова… Ещё можно было всё исправить, но Она зарылась в мокрую от слёз подушку, сокрушённая и изнурённая обидой. И Он ушёл, хлопнув дверью.
    Она оставила автомобиль на стоянке космодрома перед ангаром, где собрались журналисты и родственники астронавтов, и поспешила в зал. Там царила суета; от вспышек фотокамер слепли глаза, корреспонденты, толкая друг-друга, ломились к подиуму со своими микрофонами, друзья и близкие норовили прорваться сквозь цепь военной охраны, и никто не обращал внимания на женщину в оранжевой футболке и джинсах. Забывая дышать от волнения, страстно искала его взгляда – Он же будто смотрел в пустоту. Предполётные интервью закончились и их глаза, наконец, встретились. Она едва прошептала дрожащими от неуёмного сердечного трепета устами: «Не стану вспоминать, чтоб ты остался; лишь буду помнить, как с тобой мне сладко». Он выходил последним, и, задержавшись на секунду в дверях, шевельнул губами в ответ неразборчиво, но Она без сомнений прочла: «Меня какой-то дух уносит ввысь над землёю…» Дверь закрылась, и уже не увидел, как взмахнула прядями русых волос, пряча за ними слёзы.
    И вот свершилось: громом ударили могучие двигатели и нестерпимо яркое пламя опалило провожающих. Ракета, похожая на древний обелиск в пустыне, вонзилась носом в небеса. Чудовищный титановый торс плавно поднимался над планетой, набирая скорость, и возносил на орбиту мертвящую тайну, запечатанную в свинцовом коконе. Чтобы потом, в зловещий миг, разрешиться от своего бремени в безмолвии космоса мириадами ядовитых стрел, удерживая в страхе все племена земные.
    Порыв тёплого вечернего ветра донёс до неё возгласы восхищения и шорох редких аплодисментов. Но звуки потускнели в безумствованиях её души. Предчувствие, назойливое и липкое, болезненно теснило сердце. Она нервно сплетала пальцы в единый кулак и молитвенно прижимала его к остывшим губам: «Сложу всю жизнь к твоим ногам, и за тобой пойду на край вселенной».
    Звёзды приняли её моления, но не простили вторжения.
    Прошли минуты, и там, в небесной вышине, с ракетой содеялось неведомое и не предусмотренное планом создателей: едва заметная, но, по-прежнему яркая звёздочка на темнеющем своде, вдруг полыхнула блеском тысяч солнц! И тотчас обратилась в сияющее плазменное облако – на полнеба, которое мгновения спустя излилось огненным дождём.   
    …Она безвольно взирала, как догорали и гасли в ночи последние струи и капли того, что уже не было ракетой, и не ощутила, как истомившееся в муках сердце притихло, и, наконец, замерло. Лишь едва дрогнула плечами от рёва сирен служебных машин – силы покидали её, и Она рухнула на колени, нелепо укрыв лицо одеревенелыми ладонями.

* * *

    – Ужель слаба моя любовь?
    К чему такие испытанья?!
    Иль Смерти нет печали в страданиях людских?
    Иль дело мужа непростое,
    Исполнено неблагородных целей?
   
    – И первое вернo', и дело не благое…
    И Смерти нет забот в людских стремленьях.
    Беда в другом: обмануты надеждой ожиданья,
    Тогда как миг решает всё.
   
    Мы не прощаемся навек,
    Когда приходит час разлуки:
    Сердца полны мечтаний там,
    Где сто дорог судьбу вершат...

    Санкт-Петербург. Июль, 2020 г.