8. Призрачные силы

Крёстный отправил для меня в посылке не дубовый венок, который однажды переправил Ван Гогу его брат Тео. Он прислал золото, в котором теперь отражаются  дубы и поля, сосны и холмы, метель и золотые солнечные глаза.

Подарок для меня, крёстный положил в один из бумажных пакетов, - я открыла только на следующий день; тянула время, испытывая свою силу воли. Ивовая веточка говорила, если у человека сильная воля, плохие силы не смогут одержать победу над ним. Моя первая бабушка  останется навек окном в иной мир.

Не буду описывать сейчас в дневнике все свои способности, потому что мне не нравится отличаться от других. Но замечу, что была скорее счастлива, чем одинока, в своей комнате, где сидела в кресле-качалке, разложив перед собой на откидывающийся дощатый помост,  - привинченный для меня крёстным в один из моих дней рождений, - его подарки. Было мне почти семнадцать лет и качалка, вместе, с так называемой, партой, служили колоссальным подспорьем для письма.

Подарки крёстного восхитили меня: три тетради на пружинках с обложками-репродукциями картин Клода Моне, Пьера-Огюста Ренуара и Берты Моризо. Где он их отыскал? Золотая цепочка, тоненькая, словно шёлковая ниточка с крестиком, спряталась в одной из них. А миниатюрные, золотые серёжки с горным хрусталём, оказались в баночке с кремом. На цепочке и серёжках  висели бирки с пробами и названием ювелирного магазина.

Ручки крёстный присылать не стал. Знает, как я тщательно  выбираю их в канцелярских лавках. Ещё, в моём бумажном пакете оказались деньги - пачка денег, перевязанная алой атласной ленточкой. Вторую атласную ленточку я отыскала в одной из тетрадей. Теперь я могу заплетать косички и вплетать в них ленты с отпечатками крёстного. Он столько делает для меня! Я так благодарна! Мне хотелось позвонить крёстному, но я не могла  - мама и папа не дали мне его новый номер телефона, ссылаясь на то, что дорого.

На половину подаренных им денег мне купили на выставке очаровательное пальто - зимнее, кашемировое, приталенное, серое и в белых пятнах. Удивительное, какое оно тёплое и оригинальное! Крёстный будет счастлив, узнать, что у меня теперь всё хорошо. Я приняла решение, - буду писать ему письма и складывать их в его посылочный ящик. А когда он вышлет адрес, я отправлю ему все письма  сразу. На посылке нет почтового адреса. Подумать только! Мои письма полетят птицами, чтобы тот, кого я люблю, мог их прочитать!

Иногда я словно золотая рыбка, плавающая в небе. Порою река, отражающая облака. Но всегда - любовь.

Люблю растрёпанный снег, налипающий на стёкла. Люблю весну: ждёшь представляешь ранимое счастье. А когда весна приходит, - наполняешь себя солнцем до самого темени, - местом, которое позволяло  Ивовой веточке видеть моё «нестандартное, таинственное будущее». Хорошо, что между этими двумя словами, не оказалось маленького и объединяющего  слова «и». Моя первая бабушка не перечислила все важные прилагательные, описывающие мои будущие дни. Жаль, она никогда не рассказывала, как проявлялись её способности в юношеском возрасте. Неужели и она чувствовала себя одинокой синей  бабочкой на синем цветке?
 
Почему сейчас Ивовая веточка передаёт  мне мысленно о том, чтобы я не боялась того призрака и перестала обижаться на тех, кто смеётся мне в лицо. Могла бы рассказать  о той молнии, или хотя бы, о  статуе, похожей на меня…
Книги. Они стали для меня лучшими друзьями. Я дышала, зарываясь в страницы томиков  Цвейга и Моруа, Достоевского и Диккенса, Лондона и Гёте. Они говорили со мной молчанием. В них, время от времени,  я узнавала продолжение раньше, чем находила закладку.

Иногда читала, не открывая книгу, просто держала её закрытой и видела напечатанный текст теперь уже открытыми глазами.
Сначала он «вплывал» в мой взгляд, нависая, еле заметными, почти неокрашенными буквами. Затем, каждая из них, вдруг обретала контур, и абзацы выстраивались друг за другом в единую, вертикальную линию. Только отступы слева, больше на два сантиметра, чем обычно.

Затем, в процессе чтения, прочитанное мной, окрашивалось в цвета. Нежные, перламутровые, самые диковинные оттенки: голубовато-зелёные, бело-серебряные, розово-золотые…

Иногда я не могла назвать сочетание цветов, потому что у них появлялся основной фон, но это случалось редко и как правило, тогда, когда содержание книги так вдохновляло меня, что  я захлопывала её на самом интересном месте, оставляя себе возможность перечитать захватывающие моменты ещё раз.

Особые цвета сохранялись лишь при первом прочтении. После, я созерцала другие фоны, либо их отсутствие.

Теперь  могу с точностью сказать, что собрание сочинений В. Скотта ; томики розового  цвета, - по содержанию выглядели, как виноградники, между рядами которого, затерялось столько лучей, сколько не бывает  на рассвете. Диккенс радовал моё восприятие лазурью: светлой и тёмной, находящейся в постоянном движении, раскрывая в глубинах своих воронок - яркие, топазовые звёзды.
Читала и водила по звёздам ладонью. Они проходили сквозь мои пальцы  и долго мерцали на поверхности кожи. Сначала мне стало страшно читать таким образом. В школе, обычно я занималась уроками, как все, не разглядывая в книгах того, что от других учениц скрывалось. Теперь, получалось, я не только чувствую мысли и стремления автора, но и прохожу сквозь написанное.

Мы оставались с  бабушкой Анной вдвоём каждый день, кроме воскресенья, так как родители на работе. Мы много разговаривали, а однажды, с самого утра, я почувствовала такой невероятный подъём, словно становлюсь более уверенной и сильной. Возможно, это из-за результативного изучения сложного, учебного материала по физике и правильных ответов «со звёздочками» - отправляла выполненные задания по электронной  почте.

Мне поставили сразу две отличные оценки и написали в постскриптуме важные слова: меня преподавателям не хватает. Никто кроме меня не находит в школе творческие решения задач.

Опять это слово - «творческая». Оно вернулось между строк, хлопая моими крыльями. «Творческая» - звучит ужасно, так как  выделяет меня.
Я ощущала себя маленькой лодочкой, качающейся на волнах с надписью: «Осторожно, не такая!» и это беспокоило меня всё больше всего.

Мама говорит, что я такая не в папу. Папа не верит в чудеса. Он никогда не верит в Деда Мороза. Мы с крёстным верим. Знаем, что Дед Мороз существует, где-то там.
Крёстный умеет хохотать до слёз и его пышные тёмные ресницы темнеют, как панцирь черепахи, вылезающей из воды. Папа улыбается. Папа может себе позволить только улыбнуться. Хохотать - это не про него.

Иногда я специально говорю: «папа хохочет» и тогда он сводит брови к носу. Нос у папы красивый, породистый, немного выточенный. Но у крёстного нос лучше. У папы нос открыточный, а у крёстного - нос для жизни. Так я думала в те далёкие  январские дни.

Рассуждая о своём внутреннем плену, я росла  и  благодаря своим сверхъестественным способностям становилась более  свободной внутри. Школы не было. На меня никто не давил. Все заняты. Я занята, прилежна и любознательна. Бабушка  Анна готовит еду. Ивовая веточка восседает на кухонном венском стуле, но вторая бабушка об этом не догадывается. Мир раскрывается для меня, словно цветок. Я читаю, пишу или играю на пианино, - подарил крёстный на шестилетие, - и все счастливы.

Однажды, на улице, когда  медленно  оседали  на землю крупные, кокосовые хлопья снега, я долго смотрела вверх. Кого высматриваю, не думала. Просто закрыла глаза и ловила снег ресницами. Снежинки щекотали лицо и я смеялась. Просто смеялась, словно я необычная, красивая, творческая  и умею помогать словом и делом; странная, но у меня есть свои маленькие цели… на душе стало так уютно! Снег, падающий и на моё лицо, создан для счастья!

В те дни я неожиданно осознала, что можно стать умнее, красивее и счастливее, если просто захотеть этого. 

Однажды вечером, в зимнюю оттепель, лепила снеговика, как обычно одна и пока создавала его ком за комом, рассказывала снежному созданию о себе. Мне бы очень хотелось, чтобы когда-нибудь, в полнолуние, например, он бы взял и ожил, пусть даже на короткое мгновение - на один сверхъестественный, белоснежный кивок ; кивок его замысловатого, снежного одобрения. Тогда бы  убедилась, что живу правильно, несмотря на то, что  моя странная сущность, не вписывается ни в одну рамку.

Я напоминаю картину, которая сливается с миром и получает информацию из энергетических слоёв растений, природных явлений, книг, собственных мыслей и предметов; информацию, характерную для судьбы каждого из них. У каждого предмета и существа своя высота, значит, она есть у меня. А если так, я должна гордиться своей высотой, только потому, что она никому и ничему не вредит. И будет приносить пользу.

Пусть её не понимают, не принимают и порой, осуждают, она рождается внутри  моей индивидуальности, доказывая мне и моим близким, что душа не имеет берегов. Она бескрайняя. Мы любим энергетику,  обитающую в нас и все свои особенности.
Наверно, издалека, люди думают, что я танцую, когда иду. А я просто не наступаю на следы птичьих лапок, охраняющих белый, сияющий  снег. Ещё зима. После ледяного дождя появился туман. Он скользил, словно на коньках и его длинные ноги свободно перешагивали через поля и холмы.

Неожиданно, с неба спустилась метель. Томный, напудренный жизнью, снег. Маленькие кедры на ветру. Сиреневое небо. Сегодня оно может превратиться в энергетический  пятилистник и исполнять желания людей. Гора, украшенная елями. Где-то прячется лось. Я почти чувствую его иллюзорное присутствие. Сосновые лапы прогибаются под тяжесть снега. Стволы сосен тонки, но исключительно сильны.

Метель прикрыла руками рассвет, но он освободился и теперь улыбается светом. Пусть дует ветер! Пусть разносит тёплую, метельную радость всем, кто живёт в ожидании светлого и хорошего! Да, свет может посеять бесконечное добро и закрыть собой темноту, от которой печалится сердце! Печаль убегает со всех ног, когда светло. Она растворяется в утре, вместе с вулканическими крыльями ночи.
Ветер пишет на полях, словно на чистых листах. Ветер - писатель. Он верит в свою судьбу. Танцует и верит. Под зимним, но близким солнцем.

Тогда я впервые отправилась  в соседний город одна. Удивительное сорокаминутное  путешествие.
Я передала маминой подруге кулинарную тетрадь. У мамы нет личного дневника, но она с двадцати лет ведёт кулинарные тетради. Теперь подруга сможет приготовить на свой юбилей всё, что пожелает. Мама - отличный повар, только из-за уроков у неё совсем мало времени.

В городе я была не более двадцати минут и сразу отправилась на автобусе  домой, чтобы бабушка Анна скорее перестала переживать за меня.
Дома  я пообедала  и прилегла. Только накрылась пышным и лёгким одеялом, как уснула.

Сначала слышала шум ветра, затем шуршание исписанных листов, словно они разлетелись по полу, а я не успела это увидеть.

Что-то разбивается. Ваза. Вдруг её осколки соединяются, и ваза превращается в прекрасное, мозаичное полотно. На столе - тёплый кекс. Аромат кекса смешивается с ароматом цветов. Они повсюду. Звон чашек в кухонном буфете. Комната. Парк. Темнота. Яркий свет. Странный свет. В этом свете кто-то есть. Силуэт тянет ко мне руки. В его руках что-то лежит. Он окутан белым, сильно белым сиянием и оно такое яркое, что мне сложно заметить, кто этот человек. Мне не страшно, но холодно. Мёрзнут запястья. Я задёргиваю шторы, чтобы увидеть того, кто находится за моей спиной. Слышу голос. Знакомый голос. Слишком родной, чтобы не узнать его. Но всё же  не узнаю.

Чувствую ветер. Он врывается в щели окон. Вдруг стёкла лопаются и ветер врывается ко мне, окутывает меня. Силуэт подлетает ко мне и, наконец, я вижу его руки. Он протягивает их ко мне. В руках что-то есть. Плечи. Широкие плечи. Он говорит что-то, чётко проговаривая слова, только смысл уплывает, не доплывая до меня. Мне жаль этого человека. Он замолкает. В полной тишине раздаётся реквием Моцарта. Звуки становятся громче и громче. Я поворачиваю голову к себе лицом и просыпаюсь. Реквием продолжает звучать, и я понимаю, что это телефон. Сонно  подношу телефон к уху. Мама. Спрашивает, дома я или нет. Я окончательно проснулась.

Оборачиваюсь: дверь  моей комнаты полностью открыта - он был здесь. Почему он не прошёл сквозь дверь? Он не желает мне зла. Стремится, чтобы я поняла, кто он. Я почти вышла с ним на контакт.

Мы были знакомы с ним  раньше.