Смеялось лето звонко...

Разгулялось лето красное, лето знойное, лето сладкое.  Надело сарафан пестрый, где по зеленому лугу  цветы яркие, нарядные разбежались, а по небу синему облака пышные, словно зефир сахарный, да медовый  плывут.  Так и хочется откусить кусочек и насладится сладостью нежной. Украсив косы пшеничные бантами разноцветными- васильками, ромашками, огоньками разными, бродит по земле оно, расточая ароматы дивные трав удивительных, ароматы сена душистого, земляники лесной- такой яркой, сочной, точно уста девичьи желанные. А в ручьях влага живительная, прохладная, да прозрачная так и манит испить… Ах! Как же хочется поддаться искушению этому… А почему бы и нет?  Лето ведь, жара…  И счастье, радость какая! А то вдруг тоска нападет и захочется чего-то такого… полениться немного разве… Или…Нет! Любви захочется! Настоящей, знойной, жгучей , такой, как лучи летние, солнечные… Чтобы на сене, да земляникой пахло….

Колян Степашкин вдруг почувствовал, что именно такой любви ему надо и хочется. Он покосился на супругу свою, спящую, как говорят, богом данную, а по-настоящему, так им самим выбранную. Разбросала Зиночка телеса белые по простынкам летним, в лютиках которые. Лежит, сопит и в ус не дует. Ничего не надобно ей, ни любви, ни земляники. Нет, конечно, от земляники бы она не отказалась, дай целое ведро, так и  слопает, и про Коляна не вспомнит. Одним словом, нет ничего возвышенного в ней, ни тебе нежности, ни ласки.  Секс есть, но что он такое без этой самой нежности. Как роботы, право слово.  Что и говорить, Зиночка – приземленная натура. А Коляну хочется необыкновенных чувств и чтобы непременно на сеновале, и чтобы непременно аромат полыни горький и терпкий, и чтобы ласковая женщина с земляничными губами, и… Да много еще чего… Но главное,  чтобы любовь страстная, огненная… И тут вспомнил Колян, что очень давно уже не был в деревне  у матери. А там ведь…всё это есть… И какая-нибудь Маруся, и  скошенная трава, и вкус парного молока… Всё-всё…
–Надо ехать!– решил Колян, энергично поднимаясь с постели.– И непременно сейчас, сразу, чтобы не передумать, чтобы не закрутила опять городская жизнь… И Зиночке не говорить… Нет! Она не поймет. А , если поймет, увяжется, хоть и не любит деревню. Но специально попрется и тогда… Тогда не будет Маруси…, не будет земляничных губ…,ничего не будет.
–Ты куда это?– Зиночка сонно потянулась, открывая один глаз. Второй просыпаться явно не желал.
–Я это… В деревню к матери хочу съездить,– Колян покрутил головой.
–Чего это?– проснулся второй глаз.
–Давно не видел…
–И что?
–Сон приснился,– соврал Колян,– зовет, хочет повидаться. Я долго не задержусь.
–А…Ну ладно. Позвони,– Зиночка повернулась на другой бок и мирно засопела.
Колян облегченно вздохнул.
–Пронесло. Надо быстрее уезжать, а то проснется и передумает,– и зашлепал в ванную, стараясь даже дышать через раз, дабы не разбудить жену.

И вот доехал он на автобусе до развилки, а там… по тропинке через луг изумрудный, позолоченный  утренним солнышком к родной деревне топает. Такой воздух!  Чабрецом пахнет, мятой… Вдыхает Колян полной грудью этот воздух  такой чистый, прозрачный, точно вода родниковая. Соловей поет , заливается. И вспомнил тут Колян, что примета есть, если поет соловей так звонко, загадать желание надо и оно сбудется непременно. И будет сеновал, и земляничные губы у Маруси. И он загадал…
А дома матушка, как только увидела, раскинула руки, бежит, обнимает. Сынок ведь родимый приехал. Не часто балует. Но ведь помнит, коли здесь. Вертится вокруг сыночка, не знает, куда посадить, чем  угостить. А вечером гости собрались. Так уж водится у них в деревне.  Водку, квас пили, окрошкой с пирогами заедали…, а потом, известное дело, пели… И Маруся ведь была. Да…Была. Оказалось, именно так зовут молодайку, что по соседству  живет.  Правда пахло от нее не земляникой, а парным молоком, а все потому,  что дояркой работала. Но это все равно. Хороша была Маруся, краше в селе и не было, наверное. Волосы, будто с поля собраны, пшеничные, да и глаза ну точно цветочки льна, синющие, огромные в мохнатых ресницах. Брови дугой, губы пухлые, да малиновые, так и хочется целовать их. Да и стан не подкачал. Стройна, пышногруда, бедра тоже роскошные…
–Приглядись к Марусе,– шепчет мать,– чем не жена, а хозяйка…Другую такую будешь искать и не найдешь. Замужем-то и побыла всего месяц. Муж утонул, пьяный был. Замуж хочет она…
–Но…Я же женат…
–Ай,– махнула рукой мать,– Зинка твоя и в подметки не годится нашей Марусе.
Как-то не по себе стало Коляну, хоть и мечтал о сеновале с какой-нибудь Марусей, а совесть вдруг пробудилась. Зиночку предает… Опрокинул рюмочку, потом другую.
–Да ведь Зиночка далеко, не узнает,– справедливо решил и… подмигнул Марусе, ожидая, что засмущается она. А та улыбнулась и кивком показала на выход.

Луна светила знатная и, казалось, ехидно улыбалась, как бы спрашивая:
– Ну что? Спешишь ? А как же Зиночка?
 И звезды –яркие, огромные  висели так низко, как никогда в городе не бывает, да и вообще их там почти не водится. Они  подмигивали насмешливо, подзадоривая, смелее, друг, смелее.
Колян сошел с крыльца и тут услышал тихий, переливчатый  смех. Под раскидистой яблоней, окруженная ветвями, стояла Маруся.
–Ну? – нетерпеливо топнула она ножкой.– Иди же…
И не успел Колян подойти, как жаркие , полные руки обхватили его шею, а горячие, влажные  губы прильнули к его, отчего-то вдруг высохшим губам.
–Что прямо здесь? А как же сеновал?– дернулся он.
–Сеновал?– хохотнула Маруся.– Да ты романтик,– и , ухватив Коляна за руку, потащила в соседний двор.
Дверь скрипнула. По приставленной лестнице поднялись на сеновал. Рядом в хлеву тяжело вздыхала корова, хрюкнула спросонья, наверное, свинья, закудахтали разбуженные куры, даже петух, перепутав ночь с утром кукарекнул. Но быстро успокоился. 
Маруся опустилась на сено и, смеясь, дернула Коляна за руку, и он, не удержавшись, плюхнулся рядом. К духмяному аромату сена примешивался запах живности.   Горячие, полные руки  опять обвили шею, жаркие, влажные губы, оказавшиеся вовсе не земляничными, прильнули к его губам. Пылающее тело Маруси, словно изголодавшись, казалось, вросло в его тело. Страсть охватила, заставив забыть обо всем. Маруся была на высоте, но …сено кололось, тело чесалось и …хотелось в чистую постель.
Маруся , будто прочитав его мысли, пригласила в гости. В комнате было прохладно, чисто, громко тикали старые ходики. Колян с любопытством разглядывал убранство дома. Его удивила огромная кровать с пышной периной и горой огромных подушек под белоснежной накидкой, похожей на фату невесты. Такие кровати он видел только в кино. Они мгновенно утонули в этой роскошной постели. Любовью заниматься было приятнее здесь, чем на сене, но не очень удобно и ужасно жарко. Потренировавшись, они перебрались на обычный диван, где и, утомившись, уснули.
  И стал Колян жить сладко, вкусно, приятно. Пока…

В ту самую ночь Зиночке тоже не спалось. И вовсе не из-за сена духмяного, и не из-за луны наглючей, висевшей над балконом, дверь которого  была из-за зноя распахнута. Шаловливый ветерок надувал парусом тонкую занавеску… Ничто не нарушало тишину за окном. И тут вдруг раздался грохот. Огромный то ли мешок, то ли  какой-то клубок невероятных размеров свалился на балкон. Зиночка смотрела во все глаза . И внезапно  мешок шевельнулся и выругался. Зиночка  онемела, но, спохватившись, вспомнила, что она одна в квартире.  Босиком подскочила к двери, собираясь её захлопнуть.  Мешок ворочался, кряхтел. И вскоре Зиночка разглядела полураздетого мужчину. Он был в одних труселях, по которым волк носился за зайцем. Зиночка хихикнула.
–Чего смеешься, дура?–  прорезался голос у господина.
–Сам дурак,– не осталась в долгу Зиночка и захлопнула дверь.
–Эй, ты чего это?!– затарабанил мужчина.
–Еще раз стукнешь, вызову полицию,– пригрозила Зиночка.
В этот момент на балкон свалились чужие брюки. Зацепившись за веревку, они беспомощно болтались на ветру. Вскоре к ним , взмахнув рукавами, присоединилась рубашка. За ними прилетели туфли, едва не расколотив стекло. Мужчина с радостью срывал, будто яблоки, одежду и лихорадочно натягивал на себя. Он спешил так, что казалось , соскучился по своим вещам. И вот забавные труселя спрятались , и он стал выглядеть вполне презентабельно. Он опять постучал.
–Простите меня. Я был не очень вежлив. Но вы должны меня понять.
–Никому и ничего я не должна,– отрезала Зиночка.
–Ну, выпустите меня хотя бы,– молил узник.
Сердце женское отходчивое, нежное. Сжалилась Зиночка, открыла дверь. Вошел в комнату арестант. А уходить-то не торопится. Смотрит на Зиночку, глаз отвести не может.
–Я,– говорит,– к соседке к вашей пришел в гости чайку только  попить,– известное дело, мужчины многие забывчивостью страдают иногда.  Вот и он забыл, что только что щеголял в труселях с зайками и волками,– а тут муж…Представляете? – бывший узник , как будто не заметив, присел в креслице,– разбираться не стал и на меня попер…А я …Нет! Я не испугался!– заметив искорки смеха в глазах Зиночки, вскрикнул он.–Но я ответственный работник и мне просто никак нельзя появляться с фингалами. Вы понимаете меня?– он уставился на Зиночку.–Вы не можете не понять. Ведь сразу видно, что вы- натура тонкая, возвышенная. Только такие нежные красавицы способны на понимание. Вы достойны самой пылкой любви! Ах!–он вдруг плюхнулся на колени и схватил Зиночку за руку.–Ах, позвольте мне любить вас.
От слов таких нежное сердце Зиночки  растаяло, как мороженое в тепле и растеклось. Она вспомнила, что давно, очень давно не слышала таких слов.
–Он, наверное, и стихи пишет,– подумала, пытаясь собрать в кулак раскиснувшую волю,– а стихи…
–Что стихи?– оторопел незнакомец.
–Стихи пишете?
–Для вас,моя фея, обязательно напишу,– он прижался губами к её руке, тихонько пододвигая ее к дивану.
–Ах, прямо девятнадцатый век какой-то,– млела Зиночка, закрывая от избытка чувств темные очи.

Тут луна спряталась за облаком и не мешала больше наслаждаться друг другом.  Так и остался милый друг, назвавшийся Костиком,   у Зиночки.

 А тем временем Маруся стала торопить Коляна с разводом.
–Пора,– говорит,– к одному берегу прибиваться.
А Колян и не против вовсе. И отправился он в город. И видит, Зиночка-то не скучала без него. Обидно даже стало. Думал, убиваться будет, страдать, а она…, вот коза драная, с удовольствием  разводиться побежала. Даже подружку свою Лильку, которая в ЗАГСе работала подключила, чтобы та всё по-быстрому сделала. Так и получилось.
Собрал кое-какие вещички Колян, да в деревню опять отправился. Идет, а ноги не хотят отчего- то, луга вдруг ароматы утратили, соловьи не поют.
–А чего им петь,– думает Колян,– желание-то исполнилось.
А Маруся песни поет , радуется. Живут дальше. Но жизнь в деревне –не простая штука. Отвык Колян и от сенокосов, и от огородов, и от скотины всякой. А Маруся всё погоняет его. И взбрыкнул.
–Всё,–говорит,–надоело. Домой поеду. По жене соскучился.
–По какой-такой жене?– таращится Маруся.– Али я плоха чем?
–Ты хорошая,– мнется Колян,– но к Зиночке хочу. Люблю её.

И пошел.  Идет…А соловьи заливаются.

Зиночка поначалу бабочкой порхала, стрекозкой летала, стихи слушала, сонеты всякие … Но иссякли оды, дифирамбы.  Стал Костик капризничать. То то не так, то это не этак… Надоело Зиночке, не привыкла она к занудству и молвит так, по-доброму.
–Марш,– говорит,– отсюда! Надоел уже. Хочу, чтобы муж вернулся.
–Да ведь я хочу твоим мужем стать,– удивляется Костик.
–Не бывать этому! Коляна люблю.
Собрала вещички и за дверь выставила. А тут и Колян нарисовался. Не сотрешь. Стоит живой, сияющий, руки протягивает.
–Прости ,– говорит,– дурака.
–И ты меня,– вторит Зиночка.
–В ЗАГС сегодня же!– командует Колян.
–Ага,– светится Зиночка и трубку хватает , и ну звонить Лильке.
–Да вы что ,братцы, белены объелись,– сердится Лилька,– то разводи вас, то расписывай и все быстрее, и быстрее надо.  Поживите так. Зачем опять вдвоем на те же грабли прыгаете?
–У нас любовь! – вместе кричат и целуются так, что завидно становится. – Мы сейчас хотим.
–Ну да ладно,–вздыхает Лилька. И расписала.
А лето, между тем, к осени двигалось. На деревьях повисли ажурные паутинки. Оно немного грустит, что прошла его пора и оно уходит…уходит, взмахивая на прощанье пестрой косынкой. Уходит… Не смеется уже, не хохочет… Шутки кончились…