Эпизоды счастливой жизни

                1


            Погожий июльский день клонился к закату. Ветер стих, в вечерней прохладе поднимались растительные ароматы: перед домом цвели розы и лилии… за оградой – донник, иван-чай, ромашка… скошенная трава благоухала по-своему… Вдоль ограды плодовые кусты нянчили свои благородные ягодки: малина, смородина, крыжовник…
            Вдруг залетела парочка щеглов. Сели на стену соседского дома, затем спорхнули на штакетины, а оттуда канули в траву. Высоко в чистом небе метались ласточки. В терраску плавно влетел шершень.

            Александра Семёновна сидела в старом, сморщенном кресле на крыльце, смотрела на всё это летнее благолепие и думала о своём. Двадцать лет как в дожитии, то есть на пенсии. Все мысли только о смерти. Иные утверждают, что смерти нет. Как же это так? – кладбища есть, крематории есть, ритуальные услуги есть, церковный чин отпевания есть, а смерти нет. Чудно, ей-богу. И Бог есть, и божий суд есть. Господи, помилуй.
            Шершень зловеще гудел.

- Нюра! Нюр!
- Ну, чего тебе?
- Шершень в терраску залетел… надо бы выгнать… или убить…
- Цветы полью, выгоню.
- А если покусает кого?
- Кого? Ты да я, остальные купаться уехали.
- Как всегда – на всё у тебя готовый ответ…
- Не заводись, мама, не заводись… и меня не заводи… ты вон сидишь, любуешься, а я втыриваю, как лошадь… мне ещё ужин готовить…
- Что уж мне теперь и сказать ничего нельзя?
            Сноха молча опустила пустую лейку в бочку, вытянула полную и пошла поливать розы.

- Всё! Не надо уже! – крикнула Александра Семёновна.
- Что не надо? – сноха повернулась к свекрови.
- Шершень сам вылетел.
- Слава Богу.
- Пойду молочка попью. – свекровь, кряхтя и охая поднялась с кресла.
            Сноха молча опустила пустую лейку в бочку, вытянула полную и пошла поливать лилии.



                2


            Обыкновенно, вознеся утренние молитвы и совершив положенные чтения, Александра Семёновна Прохорова делала свою старушечью гимнастику, обтиралась мокрым полотенцем и шла на прогулку по улице. По возвращении, она завтракала и ложилась подремать.
            Маршрут прогулки простой, всегда одинаковый: от дома до большака и обратно – полкилометра в общей сложности. По времени – около получаса.

            Летнее солнце плыло уже высоко. Дневная жизнь села кипела во всю: на другом конце, где рубили дома и бани на продажу, выли бензопилы и электрорубанки… поближе кто-то косил траву триммером… кто-то завёл трактор… кудахтали куры, гоготали гуси… ласточки щебетали на проводах, жужжали насекомые… над старой извилистой сосной кружили два больших чёрных ворона, обмениваясь сухими, картавыми выкриками – видимо, сообщали что-то друг другу, а может и всему миру… по тропинке в лес, разноголосой шеренгой, с бидончиками и ведёрками прошли цыгане по ягоду… аромат донника с каждым днём становился сильнее, ярче…
            Александра Семёновна медленно шагала обратно, в одной руке чётки, в другой клюка из орешника – подарок алтарника Саши. Утреннее установление почти выполнено, осталось поесть и на боковую – это ли не благодать Божия. Вдруг из подворотни выскочила новая собачонка Петра Ивановича Дугина и давай брехать на счастливую богомолицу. Та опешила, выставив клюку, как защитное орудие. Скрипнула калитка, на улицу вышел сам хозяин. Небольшого росточка, сухой, жилистый, вечно одетый в замызганное старье, матерщинник – Боже упаси.
- Кусь её, кусь! – закричал старик, пребывающий в дожитии уже около тридцати лет.
- Ты что же это, сосед, меня собаками травишь, совсем сдурел что ли? – нервно удивилась старушка.
- А с колдуньями только так и надо! Кусь её кусь!
- Какая же я колдунья, когда в церковь хожу, за тебя, дурака, молюсь каждодневно?
- Церковь колдунам не помеха. А когда я картошку сажал и у меня трактор не заводился, не ты ли пошептала?
- О-о-о, батенька, да тебе к врачу надобно…
- Без тебя разберусь, куда мне надобно. А ты за себя отвечай: не ты ли Стилязовых надоумила дрова свалить перед моим полем, чтобы мне разворот затруднить? Кусь её, кусь!
- Я вот щас в милицию позвоню – будет тебе «кусь-кусь» – куськина мать!
- Звони хоть президенту, а здесь больше не ходи!

            Александра Семёновна не заметила даже, как преодолела остаток пути, как открыла калитку, вошла во двор, в дом – так её трясло и душило. Какой теперь завтрак, какой теперь сон!

            Выслушав истошную речь свекрови, Анна улыбнулась.
- Ну, и что?
- Как это что?
- И не ходи туда, ходи в другую сторону, пока он не успокоится. Кто-то же должен уступить.
- А почему я?
- Потому, мама, что ты ему сестра во Христе, а он тебе брат, у которого разум помрачился.
- Хороши бараночки – у него, значит, разум помрачился, а я страдай…
- Ну, чего тебе стоит гулять в другую сторону, Христа ради?
- Стоит! Ещё как стоит! Там цыгане живут! Или не знаешь?
- По-твоему, цыгане не люди?
- Люди, но они магией занимаются… ой, да ну тебя… где мои таблетки?
- На месте.

          Она выпила лекарство, измерила давление и резко ушла в свою комнату.
          Анна варила вишнёвое варенье, готовила завтрак и слышала, как свекровь обзванивала всех и вся, жалуясь на соседа, ища участия, и сочувствия. Минут через двадцать набежали дети из своих спален и голос несчастной Александры Семёновны утонул в океане топотни и звонкой огласки ребяческого жития.



                3


            Дом, на стену которого почему-то садятся щеглы, прилетающие к Прохоровым, принадлежит благочестивому семейству Стилязовых – так их называет местный батюшка, протоиерей отец Иннокентий. И, видимо, по праву. Церковный устав соблюдают: постятся-молятся, исповедаются-причащаются, все праздники и воскресные дни в храме. К тому же, детей пятеро – от двух до восемнадцати лет, к тому же, подвиг на себя взяли не шуточный: будучи городскими, решили жить на селе. Многие ведь как – пришла мысль-идея, сердце вспыхнуло жарким огнём и, очертя голову, ныр в омут неведомой деревенской культуры, а через год-другой, смотришь, опять в город запросились. А эти, Стилязовы, нет – не так. Они с умом подошли к делу, с рассуждением. Сперва хозяин поездил, посмотрел-поискал, выбрал место, дом купил подходящий, оборудовал все удобства, наладил хозяйство, перевёз семью, а сам пока в городе остался – деньги зарабатывать. На селе не больно-то с этим делом, а денег надо не мало – старшая, Галюся, неровён час, замуж выскочит, да и остальным мало ли надо – не на луне чай живём.

            Александра Семёновна новых соседей приняла, что называется, всей своей православной душой: и советы советовала, и воду из своего колодца давала, и спички, и соль, и сахар, и муку и прочее, чем располагала сама и в чём нуждались они. А самое главное – это в храм вместе ходить, приходские дела обговаривать, по писанию, по молитвам, и прочее такое. Свои-то лишь на лето приезжают, а в другое время только на выходные два раза в месяц. 
            И Стилязовы к ней прикипели, к общей радости. Чуть что, сразу: Александра Семёновна, а как это, а как то? И когда пришёл трактор с телегой дров, они естественно, к соседке, к сестре-матушке во Христе:
- Александра Семёновна, подскажи, Христа ради, куда свалить?
- Да валите, как мы –  напротив дома, через дорогу, там свободно, земля ничья.
            И свалили. И тут же, мгновенно, словно в засаде сидел, выбегает Пётр Иванович Дугин и в упор из крупного калибра:
- Вы што тут творите, ёк-козелок вашу мать! Как я теперь разворачиваться буду!?
- Извините, мы не знали… что тут нельзя… сейчас я мужу позвоню… и мы решим этот вопрос…
- Звоните, решайте, бубёнть, как хотите, а чтобы к субботе здесь было чисто – мои приедут, картошку будем сажать.

            Людмила трясущимся пальцем набрала номер мужа.
- Алё, Рома!
- Да, слушаю тебя, радость моя!
- У нас тут ЧП!
- Говори спокойно, Божий промысел радеет о всех – нет такого ЧП, которое нельзя разЧПить…
- Не шути, дело серьёзное – этот старик такие слова говорит – ужас просто… говорит, если до субботы не уберём… кто его знает, что у него на уме… вдруг дом подожжёт…
- Успокойся, завтра приеду, перетащу в другое место.
            И приехал и перетащил. И слава Богу, в тот год всё обошлось миром.

            Однако, в этом году лукавый подстерёг подвижников и поразил в самое сердце. Да ещё эта пандемия, мухомор её в дышло. Роман сидел в городе на полной самоизоляции, работал на удалёнке по компьютеру.
- Алё, Рома! – звонит Люда.
- Да это я, радость моя!..
- Как ты там, один!
- Ничего, слава Богу… скучаю…
- Не захворал ли, а то и у нас тут, в глуши, этот вирус как-то находят…
- Нет, слава Богу, температура нормальная, запахи и вкусы различаю… А вы, как там? Неужто, и в нашей, затерянной в туровских лесах, Иванчаевке обнаружился?
- Нет у нас, в принципе, всё, слава Богу, хорошо… а вот в Параксине да, кто-то там в Москву съездил  и привёз – всю семью посадили на карантин… однако, я по другому поводу звоню – завтра дрова привезут, куда сваливать будем?
- Вали туда же!
- А Пётр Иваныч?
- А что это мы перед ним должны расшаркиваться? Вали, и дело с концом! Пусть он теперь подвинется, на общей-то земле… Ты меня поняла?
            И поняла, и свалила. Но дело оказалось не с концом, а очень даже с продолжением.



                4


            И ночью не было сна у Александры Семёновны. Как уж только ни молилась: и лёжа, и сидя, и стоя, и с земными поклонами. И вроде устанет, думает, ну всё лягу, усну, но нет – только начнёт дремать, как тут же, голос этот противный: «кусь её, кусь!» Так и домучилась до звонка будильника, а он у неё всегда на одно время настроен – на 5:30.
            Нажала кнопку, но не встаёт, лежит, в потолок смотрит и молит Бога, чтобы подсказал, как ей быть: идти сегодня гулять мимо этого сумасброда и матерщинника… или в другую сторону пойти – к цыганам… хрен редьки не слаще… или, вовсе, дома остаться?
            Сколько она так пролежала, спроси – не скажет, не вспомнит. Слышит, движение в доме началось, значит, сноха поднялась, помои понесла. «Всё и мне пора…» – подумала Александра Семёновна, и сознание её заметалось – «как же быть, как же быть?». И в этот самый момент, в этой мыслетворной сумятице весьма внятно и убедительно прозвучал другой голос:
- Сахару возьми и услади собачонку.
- Слава Тебе, Господи! Как же это я сама не догадалась – ведь так просто, так просто…

            Утреннее правило было полностью нарушено: ни молитв уставных, ни евангельских чтений, ни канонов, ни акафистов, ни псалмов. И гимнастику не делала, и мокрым полотенцем не обтиралась. Но причина-то уважительная, и Бог её видит – не осудит напрасно. Оделась, взяла сахар, посмотрела на часы – ещё десять минут до обычного выхода. Села, на дорожку в террасе. Вошла Анна.
- Ты чего здесь сидишь?
- Не время ещё – ты же знаешь, я точность люблю.
- И куда решила пойти?
- Ну, не к цыганам же… вот… – показала сахар.
- Что, с сердцем плохо?
- Ой, да ну тебя… пошла я.

            Всё было, как вчера: и пилы, и рубанки, и донник… только вороны не кружились над старой сосной, не каркали – видно, всё уже обсудили.
            Дом Дугина крайний на улице, перед ним дом Стилязовых, а дом Прохоровых перед Стелязовским. Стало быть, от своей калитки до окаянной подворотни шагов тридцать пять – сорок. Она осенила себя спасительным знаменьем, накинула длинные чётки на шею, взяла сахар в левую руку, в правую – клюку и двинулась, как на амбразуру вражеского укрепления.

            Едва заступила на территорию противника, Фантик выскочил, так нарекли собачонку, и залился, что есть мочи, наворачивая круги вблизи ног старицы.
- Да что ты, такой беспокойный, Фантик? Я с миром иду, со Христом… – и протянула пёсику сахар. – На-ка вот, усладись…
            И надо же так случиться, в этот самый момент, когда консенсус между человеком и животным был почти достигнут, выскакивает старик, выхватывает у старухи сахар и отвешивает ей хорошего, размашистого леща.
- Ах ты, гад, руку на женщину поднял! – и двинула свободной левой куда придётся. А пришлось прямо в лоб.
- Ах, ты моль подрясочная! Одну собаку, значит, отравила, за другую взялась!?
- Да мы его курятиной, да остатками шашлыка угощали, тогда как ты, живодёр, на воде и хлебе держал… – парировала Александра Семёновна и принялась охаживать Дугина клюкой.
            Тот выхватил у неё клюку и, с криком «убью!» кинулся к себе в дом.
            «За ружьём!» – подумала богомолица и, забыв про пособие в ходьбе, бегом рванула восвояси.



                5


            Увидев молодецки влетевшую в дом свекровь, Анна тайком улыбнулась.
- Что случилось, мама?
- Он руку на меня поднял… ну ничего, я ему тоже ответила – во, кулаком прямо в лоб, и потом ещё посохом по спине, по спине, и по рёбрам… правда, он посох у меня отнял... ну ничего, я Сашке скажу, новый сделает...
- Да как же ты смогла?
- А по-твоему, я ему другую щёку должна была подставить?
- Думаю, да – как в Писании сказано…
- Это читать об этом хорошо, сидя на мягком диване… а когда тебя всю трясёт от нервов, и этот гадёныш тебе нагло врёт и под нос кулачишками тычет, посмотрела бы я на тебя…

            Анна внимательно посмотрела на свекровь и увидела, как азартно сверкают глаза, и в выражении лица, пусть не полное, но удовлетворение.
- А ты, мама, я смотрю, такие ситуации любишь…
- Любишь, не любишь, к делу не пришьёшь…
- Опомнись, мама, что ты говоришь?
            И та опомнилась.
- Где мои таблетки?
- На месте.
            Она выпила лекарство, измерила давление и резко удалилась в свою комнату.

            У Анны был малиновый день – она взяла посуду, надела платок, пошла собирать ягоду.



                6


            Вернувшись с огорода, Анна увидела, что дети встали и, гогоча, толкаются возле умывальника.
- Доброе утро, мам!
- Доброе. Только потише – бабушка отдыхает… может даже и спит…
- Неа, не спит, по телефону разговаривает…
- Ну всё, тема закрыта… умывайтесь и за стол, завтракать будем.

            Умылись, старший затеплил лампадку. Помолились утренним правилом, по очереди читая молитвослов. Анна стала накладывать кашу.
- Вова, пойди, сынок, спроси у бабушки, она кашу будет?
            Мальчик пошёл и тут же вернулся.
- Нет, говорит, помирает, через час приедет отец Иннокентий, исповедовать и причащать.
- Ясно, читай молитвы и благословляй стол.

            Настоятель Спасо-Преображенского храма в Иванчаевке, протоиерей Иннокентий Говорков, служил здесь не слишком давно – лет пять. Служил, можно сказать, отчаянно, фанатично даже. Все помнят, каким он пришёл сюда: высокий, стройный, молодой, упитанный, русоволосый красавец – таких называют «кровь с молоком», а как звенел его баритон. А теперь что: тощий, сухой, как жердь, болен решительно всем, проповедь заведёт, прислушиваться надо. Но народ его полюбил – «наш батюшка» говорят.

- Ну и где тут у вас умирающая? – благословляя Аннины ладошки чашечкой, спросил батюшка.
- У себя.
            Благословив и детей, отец Иннокентий прошёл в комнату Александры Семёновны. Минут сорок длилось таинство. Наконец батюшка вышел.
- Ну что, как она, жить будет? – спросила Анна, волнуясь.
- Она ещё нас с вами переживёт… – улыбаясь, ответил настоятель.

            Закрыв за священником калитку, Анна вернулась в дом – варенье варить. Свекровь сидела за столом, как ни в чём не бывало – румянец на щеках, улыбка на устах. Не чудо ли.
- Кашу поем… – розово-бархатным голосом пожелала воскресшая.
- Чай будешь?
- Буду.

            Свекровь помолилась, приступила к трапезе. Сноха ссыпала ягоду в тазик, добавила сахар, поставила на огонь.
- Батюшка сказал, в полицию надо заявить… – нарушила тишину Александра Семёновна.
- Ему легко так говорить – он здесь не живёт… а мы и так уже на слуху у всей округи.
- Хорошо, я тебя услышала…
- Услышала, но сделаешь по-своему, да?
- Как Господь присудит…
- Ясно… только зачем тебе полиция, когда у тебя старший сын майор, оперуполномоченный… правда в отставке, но законы знает и внушительно поговорить умеет…
- А ведь и вправду, Аркашка-то у меня бывший мент… совсем память ослабла… щас позвоню, пусть не медля выезжает.



                7


            Судьба Аркадия складывалась не просто, извилисто, узловато. Про служебные подвиги вряд ли имеет смысл говорить – этого добра и в телевизоре, и в интернете полно. А вот личной жизни слегка коснёмся, дабы живопись поразнообразить, и смыслы укрепить.
            Вкратце это выглядит так: первый раз женился неудачно – через год развелись, детей не нажили. Второй раз – тоже нехорошо – но тут сынишка родился. Третий заход оказался удачным – двух мальчиков народили. Однако, поздновато пришло это счастье – отцу-то теперь шестьдесят, а ребятам четырнадцать на двоих. Ему бы на пенсии отдыхать, да с внуками возиться, а тут вкалывать приходится во все лопатки. Ладно, не будем судить-празднословить – главное в жизни любовь, остальное приложится. А любовь у них есть и не какая-нибудь шальная-тинэйджерская, а зрелая, выстраданная – Ксения тоже не первый раз замужем, и от первого брака два взрослых сына имеет, которые тоже нуждаются в помощи отчима.

            На зов матери Аркадий откликнулся сразу – так Александра Семёновна воспитала своих сыновей. Примчался на следующий же день, к ужину. Выслушав мать, тяжело вздохнул.
- Господи, мама, о чём это ты?.. я думал, тут реки крови текут… нельзя так по телефону разговаривать… я мама хоть и на пенсии, но вкалываю, как ишак – ты моё положение знаешь…
- Не заводись, Аркаша, не заводись… что же мне заявление участковому писать, когда свой майор имеется… пойди, поговори с ним по-мужски, глядишь и остынет, просветлеет…
- Ладно, схожу… всё равно уже здесь…
- Когда, щас пойдёшь?
- Ну, мама, ты в своём репертуаре – годы тебя ничуть не тронули… зачем же на ночь-то глядя… пусть человек отдыхает – он тоже за день наломался небось – хозяйство-то вон какое… да и мне отдохнуть надо бы… утром встану, когда спать уже не будет хотеться, позавтракаю и пойду…

            Старик Дугин работал на поле – боролся с жуком. Аркадий поздоровался.
- Здорово, Пётр Иваныч!
- А-а-а, уполномоченный… здорово, но ближе не подходи!
- Это почему?
- А вдруг ты коронавирусный… откуда я знаю, где тебя черти носят…
- Понял… давай разговаривать на дистанции… скажи мне, дорогой, Пётр Иванович, что у вас тут происходит? Ведь столько лет жили душа в душу… какая кошка дорогу перебежала?.. или может собака?.. в таком случае, по закону, её надо выгуливать на поводке… а если чрезмерно свирепая, то и в наморднике… или ты против закона?
- Да не против закона я… и собака тут ни причём… погляди на Фантика – он же мухи не укусит – так визгу только…
- А мать говорит, что ты травил её этим Фантиком и она пугалась… а потом и вовсе, избил – а это уже дело подсудное…
- А вот этого не было, не докажешь, начальник… а у меня есть доказательство – синяки от ейного костыля, и на спине, и на рёбрах и на руках… показать?
            Майор задумался.
- Ну, хорошо… допустим… а с дровами что – почему ты распоряжаешься здесь, разве это твоя земля?
- Моя, Аркаша, моя. И эта, на которой ты стоишь, и та, что напротив этих новеньких…
- Стилязовых…
- Их… ити их… Я эти земли купил – одну для себя, другую для сына.
- Для Анатолия?
- Нет, у него есть… для Серёги.
- И документы имеются?
- Имеются.
- Хотелось бы посмотреть.
- Айда.

            В доме Петра Ивановича было прохладно и тихо. Жил он один – лет десять уже как супруга померла. Дети приезжают – оно конечно утешение, но всё равно один, бобыль бобылём.
            Он подошёл к серванту. Скрипнула дверца. Взял старую женскую сумку, извлёк из неё бумаги, отобрал необходимые к случаю, протянул Аркадию. Тот внимательно их рассмотрел.
- А что же ты молчал? Никто же не знает об этом.
- А никто и не спросил. А я что, бубёнть, каждому встречному-поперечному должен этими бумажками в нос тыкать? Я сказал им прошлый год, не валите сюда дрова, мне на тракторе разворачиваться неудобно… послушали, убрали… но зачем же в этом-то году надо было сюда же валить?.. а я знаю, на принцип пошли... и подозреваю, твоя маменька их поддержала… она и Фантика моего отравить хотела…
- Ну, это уже чересчур…
- А у меня вещьдок имеется… вот – отравленный сахарок…
- Дай, сюда… я его на твоих глазах съем…
- На.
            Аркадий взял сахар, положил в рот, разгрыз, рассосал и проглотил.
- Вот и всё, дорогой ты мой, Пётр Иваныч…
- Не-е-е-т не всё, Аркашенька, – давай посидим… яд может не сразу действовать…

            Посидели, повспоминали былые времена, былых людей, былые события.
- Извини, Пётр Иваныч, мне пора… значит договорились: инцидент исчерпан, живём, как встарь – мирно и дружно…
- Договорились.
- И последнее.
- Чего ещё?
- Клюку верни.
- А-а-а, нужна мне ваша клюка… вон стоит, забирай.

            Пообедав, Аркадий вздремнул часок, завёл машину, попрощался со всеми и поехал править свои дела.



                8


            Погожий июньский день клонился к закату. Анна поливала цветы. Дети с соседскими вот-вот должны были вернуться с купания. Александра Семёновна сидела на крыльце, в своём старом, сморщенном кресле. Одолеваемая воспоминаниями, она безучастно смотрела, как трудится сноха. Вдруг пришло понимание, что что-то она делает в жизни не так, что-то надо изменить. И казалось ей, это «что-то» вот оно рядом – только протяни руку и ухватишь. Она протягивала руку, но ничего ухватить не могла, и попросила помощи.
- Нюр, может, присядешь, отдохнёшь?.. а заодно и поговорим…
- Извини, мама, некогда… мне ещё ужин готовить.
- А помнишь, как он свататься ко мне приходил?
- Кто?
- Да Пётр Иваныч.
- Нет, не помню.
- Правильно – это же зимой было, а вас в эту пору здесь нет… Смеркалось… я пошла, включила фонарь, пришла, затопила печь, села, читаю житие преподобного Серафима Вырицкого… вдруг слышу, звонок… кого это, думаю, принесло, на ночь глядя… отложила книжку, оделась, выхожу, открываю калитку, стоит – рубаха белая под телогрейкой, в одной руке банка мёда, в другой – бутылка самогона… всё своё… стоит улыбается, будто праздник двунадесятый на дворе… а день был постный, точно помню… среда… я в этот день кашу гороховую варила… и суп чечевичный у меня был… и главное, пробки у него, видимо, нормальной не нашлось, так он бутылку бумажкой заткнул… смешной… вот, в гости к тебе пришёл, говорит… проходи, говорю, а сама думаю, чем же его угощать? – он-то наверняка не постится, а у меня ничего скоромного нет… ладно, думаю, чай с его мёдом попьём и будет… да-а-а… поставила я чайник, а он за столом сидит, молчит… спрашиваю, по какому случаю дары?, и на банку с бутылкой киваю… а он вскочил со стула, как солдат перед генералом… мне его даже жалко стало – весь вытянулся в струну, маленький, щупленький, как мальчишечка, и улыбается по-детски, по-детски… давай, говорит, жить вместе… я от такой новости чуть под стол ни рухнула… немного очухавшись, ляпнула первое, что на язык прилетело – тебя что, хоронить некому?.. вижу, обиделся… шибко обиделся – на глаза слёзы наворачиваются, губа трясётся, вот-вот заревёт… я скорее исправлять положение, мол, извини сосед, не так выразилась, а он махнул рукой – да ну тебя – и вон побежал… дары-то, кричу, забери!.. да где там, только калитка хлопнула… мёд я, конечно, употребила – отнесёшь обратно, ещё больше обидишь… вкусный был мёд… донниковый… на банке так и написано было – «донниковый»… а самогон я Витьке отдала Редькову, который дрова нам возит… да-а-а… не хорошо вышло… грех… в воскресенье пойду, исповедаюсь… скажи, что-нибудь, Нюр?..
- Что тут скажешь…
- А мне как-то легче стало…
- Слава Богу.

            Дневные звуки села затихали. Только телок Петра Ивановича, привязанный к гире, размычался что-то. Видно, домой просится, а хозяин не слышит.
            Александра Семёновна, глядя на сноху, подумала, помочь бы ей, да где мне с моими ногами. Вдруг она часто-часто заморгала, потёрла глаза, ещё проморгалась, ещё потёрла.
- Ой, Нюр, что это у меня с глазами?
- Что, болят?
- Да нет… смотрю на розочки и они будто на тебя похожи… во, и лилии… а ты похожа на ласточку… чудно…
- Скоро гладиолусы пойдут…
- Да, гладиолусы… дело к осени…

            Эту ночь Александра Семёновна спала, как никогда крепко, сладко. С детства так не спала. Ни петухов не услышала, ни будильника, ни как Анна поднялась. Проснулась, когда уже на прогулку пора идти.
            Встала, умылась, оделась, коротко помолилась на образа.
            Выйдя за калитку, несколько постояла в раздумьях, потом сняла с шеи чётки, и, медленно, творя Иисусову молитву, пошла в сторону цыган.




15.07.2020 - 22.07.2020