Один день

       Лето. Жара. Сухо. Дышать нечем. Дайте воздух! Собираются на просьбу тучи, темнеет, чернеет. Сверкает, грохочет и наконец льёт. Наполняет лёгкие чистым, душу светлым. Радуга. Хочется взяться за руки и пройти под неё в мир счастья.
       Из чего складывается этот мир – из неприметных на первый взгляд дней. Их можно не заметить, пропустить. Как и саму жизнь. А можно раскрасить, наполнить звучанием, сохранить в памяти кусочки радости. Тогда из них, как из музыкальных нот, и составится симфония жизни. Зазвучит своя «Ода к радости». Не обязательно быть Бетховеным, главное, чтобы самим нравилось.
      Обычное утро. Обычность его в том, что независимо ни от чего, в том числе от погоды, внутри – светло, любимая рядом. Я встаю на цыпочки, вытягиваюсь: «Слово «Утро» должно быть с большой буквы. Всегда». Сегодня голубое небо. Дача, Ира чем-то занималась и позвала меня, показывает светло-коричневую щепку. Смеюсь, хочу поднять (носил дрова к мангалу-коптильне и обронил) – Не подходи, потревожишь. Замечаю на щепке такого же цвета бабочку со сложенными крыльями. Ира называет, но разве запомнишь заковыристое латинское слово? Держит за руку – что-то ждём… Раскидываются крылышки, какие они большие, но на щепке всё равно почти незаметно. И вдруг: не крылышки, а уже – крылья, засветились ярко-голубым сиянием с переливами. Небо, наверное, обзавидовалось.
– Вот это да. . . Первый раз вижу.
– Чтобы увидеть – нужно уметь ждать.
– Я и ждал . . . тебя пятьдесят лет.
       Любуемся. Красотой можно наслаждаться бесконечно, если вдвоём с любимым.
       Обед, Ира готовит. Я – тихонько на велосипед, привожу лукошко земляники (с рынка, конечно) и букет душистого Иван-чая для заварки: «Тебе от лета вкус и запах, от меня – теплоту». Отвечает:
               
Лето, лето,
Иван-чай,
Хорошо душе – согрета,
А не только чай,
Сердце радуется взгляду,
Годы дальше не берём,
Всё так просто – ты же рядом,
И не просто, в этом – всё.

      До залива на машине пять минут. Когда объявлялся (Ирой) свободный день, мы там. Летом – купанье, весной и осенью – гулянье. Между небольшими дюнами тропа здоровья из аккуратных досочек в окружении деревьев, даже сильный ветер не задувает.
      Рядом – небольшой, по-домашнему устроенный, музей с дорогими именами русской культуры и милыми вещами того времени. На перекрёстке, не на самом, а как и положено культуре, – сбоку, стоит скромный гранитный валун, с надписью, напоминающей о любившем бывать здесь короле поэтов, Северянине. Вспоминаем со смотрительницей, оживившейся при нашем приходе, его хождение в Пюхтицкий монастырь. Она рассуждает, без оценки разумеется, о другом хождении – представительниц прекрасного пола к нему домой, в Таллине. Когда ревнивый муж ломится в парадную дверь, и он успевает выпускать свою забаву через чёрный ход. Сочетание высокой поэзии о любви и… прозы – простого удовольствия жизни. Может быть, в этом тоже есть поэзия? Небольшая экспозиция музея заставляет смотрительницу вернуться к грустному:
– Разъехались, кто куда, выцветшие фотографии… всё, что осталось.
– Может показаться странным, – говорит Ирина, – но уже не так важно, где они жили потом. Другой перекрёсток разделил серебряный век и тех, на ком этот век держался. Одних изгнали, другие бежали сами. Бунин и Набоков, Рахманинов и Стравинский… так сложилось. На самом деле, у многих – не сложилось. Кто вернулся домой удачно, как Алексей Толстой, кто на трагическую гибель, как Цветаева. Попрыгали они по странам и континентам. Толстой рассказывал: «Пароход из Севастополя. Всё забито людьми, тюками ненужных вещей и измученными нервами. Единственное свободное место – под трапом. Снуют вверх и вниз издёрганные люди. Он сидит и… пишет». Это не удовольствие – потребность. Для себя и для нас.
      На дорожке перед музеем два школьника крутят верёвку, девчонки по очереди скачут. Пытаюсь вывести Иру из грустных размышлений: «Давай… «попрыгаем». Нам уступают очередь. Повернулись лицами друг к другу, держу её за талию. При каждом прыжке она разводит руки до плеч, я поочерёдно успеваю вскидывать ноги, то левую, то правую. Родители в такт хлопают. 
       После нас другая пара пытается повторить:
– Почему у нас не получается?
– Потому что вы вдвоём, но не вместе, – замечает вышедшая с нами смотрительница.
       Кафе. У самой воды между сосен четыре столика. Мы одни. Закат, оранжевый шар притянут водой. Волны нет, у берега точной кистью художника расставлены чайки. Красивым становится всё, на что смотришь с любовью. Принесли крепкий кофе – приятно. Стало прохладно, выдали пледы – уютно.
– Что за счастье – быть вечно вдвоём! – соглашается Ира с Северяниным, – чем ближе шар к горизонту, тем становится больше и опускается быстрее. Оптический эффект, но Солнце этим подчёркивает, что торопится уйти и оставить нас вдвоём. 
       Посылает ему воздушный поцелуй, меня легонько гладит по затылку:

Горит закат, уходит вечер,
И от надежды – только тень.
Он не дождался с милой встречи,
Он однолюб, мой верный вечер,
Ходить он будет каждый день.

     Прижимаю её крепко-крепко, я, «верный вечер», молчу, всё сказано. Чуть-чуть грустно, вечер уходит, не я – время. Замирает сердце не от его быстротечности, мы её не замечаем – от нашей близости. Прав Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Самое главное – вот оно, рядом.
    Солнце уже почти там, где мы его не увидим, чайки решили взлететь, замахали крыльями, и я по привычке, стаж у неё с шестнадцати лет, смотрю на часы. Зачем? «Вечер» извиняется. Ира улыбается – слишком частый глагол? Похоже на забор. Не потому, конечно, что следую классике, известной со школы: «Глаголом жги сердца людей». Улыбка сидит внутри, и ей всегда хочется выйти. Отгородить любовь от всего лишнего. И, главное, улыбка любимой – это ощущение счастья.
 Традиционная вечерняя процедура на даче – поклон лаванде, тонкий запах тянет дотронуться носом, на одной клумбе удаётся беречь её уголок (беречь – точное слово).
– Лаванда здесь, потому что ты одна такая (не слышали, чтобы у кого-то в округе была ещё).
      Соседи, которые, проходя по улице всегда препираются, забегали днём и позавидовали: «Нам этого не хватает». На моё уточнение «чего?» муж в недоумении показал взглядом на цветы. Жена взяла его за руку: «А ты подумай!» Он выпятил челюсть, будто беспокоит зуб: «Есть о чём» – и уставился на жену. Её не затруднило достать из сумочки зеркало: «Сюда лучше посмотри». Рассчитывают, что их рассудят. Подошла Ира: «В личных отношениях поможет не третейский судья, а собственное сердце».
      Ночь, допустимое и приятное отличие от города – мало огней. Взамен яркие звёзды, их много-много. Луна полная, руками не обхватить. Ира показывает своё созвездие – возражаю:
– Бывшее.
– Почему?
– Потому что ты здесь. И мне светло.
    На мгновения небо прочерчивается лучом падающей звезды (метеорит разумеется) и быстро гаснет, желание загадать не успеваем. Смеюсь:
– Мне нечего загадывать, у меня всё исполнилось.
    Обнимаю своё желание, встаю на колени, вручаю букет цветов. Наших цветов. За её головой Луна образует светящийся нимб – икона.
– Ирочка, ты дар неба, моя святая.
Соглашается:

«Ответ один, когда мы мним,
Что главное в судьбе –
Увидеть у любимой нимб,
Как дар божественный тебе».

    Хор соловьёв приветствует «явление», кузнечики не отстают. Выделяется соловей рядом с домом, заслушаешься.
– Не улетел бы.
– Я с ним утром договорился.
     Закончился день, обычный день. Из таких, неприметных со стороны, дней и состоит жизнь. Их можно не заметить, пропустить ...Как ту бабочку, ...Как саму жизнь. А можно наполнить его звучанием. Композитор у нас прекрасный – Ирочка. Следуем совету Визбора: «Наполним музыкой сердца». Начинаю опасаться – не расплескать бы.

«Никто не властен над судьбой»?
Слагаем жизнь из разных нот,
И нужно быть самим собой –
Душа мелодией живёт
Волшебной музыки любви.
Шагал нам написал Полёт,
Как оторваться от земли.
Он музой сердце ввысь зовёт,
В полёт, поднявшей к божеству,
Из суеты земных забот
И не во сне, а наяву.
Рука в руке, судьба, – «на взлёт».

     Ещё мы слушаем дождь. Почему говорят шум дождя? Шум – это, если звук мешает и раздражает. Дождь, наоборот, – успокаивает. Листья шепчут каплям слова благодарности. Так их спешит выговорить влюблённый. Мы выходим на крыльцо и слушаем чужое признание. Наши объятия – тоже слова, слова благодарности. Благодарности нашей близости. 


      
Из повести «Ирина. Репортаж»