Гоголевка - Дюссельдорф

     К часу ночи  приличных людей в метро оставалось все
меньше. Пассажиры, проссеянные тряской, как через
сито, делились на тех, что выходили, на ближайших к
центру станциях и на остальных, - граждан более
грубого помола. Подвыпившие или совсем уже
нетрезвые, они следовали в дальние районы, многие из
которых ещё недавно были пригородами.
Мы с братом, с которым давно не виделись,
возвращались домой из сверкающего центра столицы в
нашу, тормозившую во времени, окраину.
По нашей ветке всё ещё ходили эти устаревшие и
смертельно уставшие вагоны. Они грохотали и ревели,
а нетрезвые пассажиры будучи не в силах
противостоять силе движенья,  не сопротивлялись,
вяло хватаясь за поручни, позволяли  швырять себя из
стороны в сторону.  Казалось, что этих людей ничто
не сможет разбудить - ни этот рёв, ни качка вагонов,
но  способность всех вовремя просыпаться на
последней станции поражала. Объяснение тому что
заставляло их вылетать из вагона, как пробка из
бутылки, было: прибывая на конечную станцию, звучало
объявление о том, что человеку, не освободившему
вагон  на последней остановке, почему-то  грозило
преследование по закону, вплоть до уголовного. Никто
не интересовался- почему, но все, кто спали, быстро
просыпались, и мгновенно выскакивали из поезда.
В вагон вошла и тяжело села напротив нас женщина в
ярко бирюзовом сарафане и с ярко бирюзовыми тенями
на опухших веках.
Не в
состоянии  ни на чем сосредоточиться,под соломенной
челкой плавал взляд. Женщина,
безрезультатно пыталась уцепиться своим нетрезвым
взглядом  за карту метро, прилепленную у нас над
головами. Она никак не могла сфокусироваться на
разноцветном и тугом клубке станций. Когда же она
попыталась встать, чтобы приблизиться к карте, её
сильно качнуло, но мой брат тут же вскочил и
подхватил её.
-Сынок! – вскрикнула она, прижавшись к нему не
по-матерински, - спасибо тебе!
Мой брат бережно посадил даму на место и остался
сидеть рядом, подперев её собой.
От  соседства с прекрасным молодым человеком женщина
разомлела, помолодела, забыла про схему метро. Время
от времени она открыто  пялилась на него, спьяну,
думая, что он, сидя тут же, впритык к ней, этого не
замечает.
Брат привык. Женщины любого возраста любили его. Те,
что были гораздо старше, на правах матерей распускали

руки, тискали, пытались чмокнуть, потрепать  его
шатеновые кудри.
     У моего брата Жени есть одна особенность – он без
разбору любит людей, проявляя к ним пожизненную
преданность, привязанность и участие , что на мой
трезвый взгляд  во многих случаях опрометчиво и
 расточительно...
Чувствуя к себе такое чуткое, диковинное в наше
время отношение, каждый человек, не колеблясь,
назначает себя самым
близким другом Жени и начинает опутывать его
узловатыми веревками своей судьбы... А Женя не
только не пытается выпутаться, но с живейшим
интересом выслушивает все скорби и жалобы напуганных
жизнью людей. Где бы не поймал его страждущий, он
никогда не получит отказ в возможность вывалить на
Женю сугроб  своей жизненной истории, с тем,  чтобы
потом уставиться на него с немым, а еще хуже, с
озвученным вопросом-
-«Как жить?»
Рецепт получал каждый. А по тому, что человек, как
правило, возвращался к брату за новым и новым
советом, и зачастую возвращался не один, видно,
было, что Женин рецепт срабатывал.
- «Куда вам нужно ехать? – по-отечески спросил Женя
свалившуюся на нас среди ночи спутницу.
Тут благостное выражение лица, на котором трепетала
ярко красная лодочка  улыбки, сменилось у женщины
почти свирепым выражением, - красная лодочка
перевернулась…
- В Гоголевку,- прошипела она, шумно и тяжело со
свистом выдохнув, как паровоз, прибывший на
последнюю станцию.
- Мой сын, мать его, - квартиру там купил! Не
посоветовавшись, ничего!

Мы с братом посмотрели друг на друга и нам
показалось, что мы начинали догадываться...
Гоголевка, как и многие деревеньки, к которым
подбиралась очень быстро раздающаяся в бёдрах
Москва, оказалась быстро погребена под надвигающейся
лавиной массовой застройки.
За пару лет от Гоголевки ничего не осталось, она
потеряла все, что имела взамен на столичный статус.
До того, пока её не стерли с лица земли, это была
хоть  довольно и  запущенная деревенька, но давным
давно обжитая, тихая, укоренненная, вросшими  в
землю деревянными домами, огромными шумными деревьями.
Никому из жителей этого нетронутого цивилизацией
посёлка не пришло бы в голову, что земля под их
ногами – из чистого золота и вот–вот начнет
приносить кому-то там несметную прибыль.
Узкие и высоченные здания быстро множились так, что
плотно застроенными казалась не только вся земля, но
и всё небо!
Ни дерева, ни птицы... попадались лишь странные,
квёлые голуби, - они не летали, но 
шатко ходили, иногда заваливаясь набок.
Воображение рисовало огромного младенца, сидящего и
пускающего слюни от удовольствия игры в кубики,
которые он ставил один на другой, получалась
высоченная башня, вплотную к ней еще одна, еще и
еще...
Башни быстро вырастали из-под его пальчиков, а он их
строил и строил, радостно попукивая.
Так, за неполные 3 года построили «нью-Гоголевку».
Квартиры поспешно распродавали  даже ещё в
недостроенных домах. Расчёт сработал безошибочно -
покупатели, в основном,  ринувшиеся в Москву в
поисках работы, люди со всей России, хватали всё,
что называлось «свое жильё».

Когда новосёлы начали интересоваться огромной кучей,
поросшей травой, возвышающейся  посреди микрорайона,
им отвечали, что запланировано её превратить в
лыжный спуск, а вокруг сделать всё, как в
Олимпийском Сочи- модернизация и нанотехнологии.
С модернизацией не торопились. Жители, района,
особенно близко прилегающих к этой насыпи домах,
начинали тоскливо догадываться, что куча эта -
мусорная, потому, что стоило только пойти
дождечку , как она начинала сильно пованивать.
-  За 9 миллионов мой сын  купил квартиру в этом
сраном районе, где нет ни травинки, ни червячка!
- Сама я живу в Дюссельдорфе,- давилась слезами
женщина- меня утром птички будят, зелень в
окошке...воздух..! Десять лет я зарабатывала на
квартиру сыну, дома мыла, спину
надорвала..а он...Расскажите, милые, пожалуйста, как
доехать до этой ... Гоголевки, запуталась я.
Женя с готовностью стал объяснять, показывая на
карте как сделать два перехода, а оттуда ещё на
маршрутке добираться нужно.  Было видно как,
нехорошо делалось  нашей попутчице, наверняка в
прошлом не москвички, от этих диковиных названий.
Женя терпеливо продолжал.
- Вы выхОдите, потом переходите, потом едете, потом
выходите и еще раз переходите... Она уже не
слушала-было ясно, что этот поздний час её
необходимо проводить,

самим рискуя опоздать на последний
поезд. Но Женя об этом не думал, тем  более, что
сама она была уже уверенна, что такая находка, как
Женя её никогда не бросит на полдороги.
Мы вышли из вагона, чтобы проложить дальнейший путь
этой несчастной женщине из Дюссельдорфа,  только что

закопавшей свои 9 миллионов в мусорной куче
Гоголевки..
-  А где вы жили пока не переехали в Германию? -
спросила я.
- Я из Пятигорска родом, - сказала женщина.
Я остолбенела.
_- И я...из Пятигорска!- сказала я.
Женщина, тоже оцепенев на мгновенье, и, как львица
ринувшись ко мне, красными
губами, сочно целуя меня в шею.
- Землячка моя!Только в России, можно встретить
таких людей!
Я не стала ей говорить, что последние 25 лет  живу в
Америке…
- Ребята, родные, - она цепко схватила нас с братом
под руки,
- Приезжайте ко мне в Дюссельдорф буду так рада!
Адрес запомните, - очень простой: Дюссельдорф,
Кохлсберг штрассе 30 - очень просто найти. Людмила.
Людмила Шульц. Телефон...что-то не вспомню, недавно
поменяла, простите, выпила лишнего.. Приезжайте!
Хрен с ними, с девятью миллионами, правда? Она
смеялась, целовала нас по очереди, не замечая ни
длинных переходов, ни смены поездов..
Наконец, мы вышли наружу, откуда нужно было сесть в
маршрутное такси, чтобы отправиться в Гоголевку.
Брат помог Людмиле, уже успевшей позабыть
неудобства маршрутных такси, взобраться в машину.
Она неуклюже плюхнулась рядом с хмурым шофером, тот
брезгливо отвернулся.
- Приезжайте ко мне, пожалуйста, - умоляла женщина,
барабаня пальцами по стеклу  закрытой двери
маршрутки. 
 - Запомнили? – Дюссельдорф, Кохлсберг штрассе 30, 
выкрикивала она в приоткрытое окошко.

Мы стояли и махали вслед машине, увозящей Людмилу в
темноту ночи.
Нам, вдруг сильно захотелось приехать к ней, в
Дюссельдорф...