Аммаккатура

     А вот еще такой был случай...
     Боже, что за фраза.
     Такую банальность может позволить себе только какой-нибудь классик позапрошлого века, ему ведь все равно, как начинать рассказ, он классик, его всегда все читают. Меня же читают лишь знакомые и родственники, и то не все. Ну, ладно, оставим...
А случай со мной действительно случился забавный, и я о нем напишу. Но тоже - не для всех знакомых и родственников, а только для тех, кто бывал в Италии, кто знает Амальфитанское побережье между Позитано и Амальфи, кто знаком – наощупь – с горными петляющими серпантинами.
     Петляющие серпантины... Надо следить за языком, не допускать тавтологии.
Просто надо закрыть глаза и представить себе, что двести-триста лет назад по каменистой земле близ моря ползет змея, может, удав, может, анаконда... Она делает свои извивающиеся петли, оставляя заметный след. А потом эта земля по каким-то катаклизмическим причинам – фу, какое получилось некрасивое слово! - взрывается, встает на дыбы, превращается в громоздящиеся друг на друга горы, а тот змеиный след так и остается меж гор. Он превращается в ослиную тропу, потом в деревенскую улочку, потом добрые люди заливают ее асфальтом, и ты получаешь амальфитанское побережье Средиземного моря...  на блюдечке с голубой каемочкой.
      Спасибо, конечно, но ехать на автомобиле здесь очень и очень страшно.
      Потому что, не знаешь, держаться ли за руль, чтобы вовремя увильнуть от выскочившего из-з поворота громадного как динозавр автобуса, или смотреть  на открывающийся то справа, то слева сказочный пейзаж... А в голове -  головокружение. Физически ощущаешь, как крутит голову. По часовой стрелке. Из-за бесконечной узкой ленты, поднимающейся все выше и выше в небо, и из-за несказанной красоты, бьющей по глазам на каждом вираже серпантина.
      Наконец, не выдерживаешь, находишь  - сбоку припека – крошечный пятачок с низкой балюстрадой, - выходишь из машины и замираешь, боясь дыханием спугнуть волшебную картину, не понятно за какие заслуги подаренную человечеству.
     Ты - наверху, под самыми облаками, под тобой – обрыв, глубоко внизу – синее море, белые волны, черные скалы, на скалах – зеленые пинии. Ты стоишь здесь пять, десять, двадцать минут, ты живешь на свете пятьдесят, семьдесят, ну, восемьдесят лет, а это море посреди земли, и эти скалы в нем и даже пинии – все это живет здесь всегда, вечно. Тебе просто разрешено здесь постоять, помолчать, пригорюниться.
    Вдруг откуда-то слева в кадр влетает чайка, опускается к воде, зависает, не шелохнется, наслаждается своим счастьем летать...
     А что если... лезет вдруг в голову... «пускай погибну я, но прежде»... Встану на балюстраду, раскину руки и – вниз. Догоню чайку, испытаю вместе с ней упоительные мгновения полета.
    Фу, пошлость. Не надо допускать в рассказе ни тавтологий, ни пошлостей.
    Лучше вспомнить другого русского классика, тоже, как и я, любившего итальянское море и горы: «нет, не пейзаж влечет меня, не краски я стремлюсь подметить, а то, что в этих красках светит – любовь и радость бытия». Именно за этим, Иван Алексеевич, за радостью бытия, мы с мужем вслед за вами поехали на край Италии.
    И с нами произошел тот самый случай, печальный, смешной и нервный.

    Приземлившись в римском аэропорту Фьюмичино, мы, не теряя ни минуты отправились в офис прокатного агентства Hertz за заказанным автомобилем. С ворохом бумаг, - а еще считается, что компьютер освобождает мир от бумажной суеты! - крутимся кругами по гулкому гаражу, везя за собой грохочущие чемоданы, ищем конторку.
    Издали видим развалившегося на стуле скучающего парня. На лицо его падает отблеск от светящегося монитора, но он смотрит в другую сторону, в окно, в небо. А может, в свою душу. Удивительно, как в итальянском характере загадочно сочетаются живость и импульсивность - с ленностью и сонливостью. Подойдя ближе, я легко читаю его мысли – они световой строкой бегут по его лбу: что я с моей внешностью Марчелло Мастроянни делаю здесь в этой проклятой дыре?...
    Муж протягивает парню бумаги, он нехотя взял их, пошуршал-пошуршал и вдруг, сдвинувши брови, схватился за телефон и затараторил в трубку – в интонации одновременно и угроза и жалоба. Он возводит глаза к небу, трясет ребром ладони перед своим носом, вопрошает, утверждает и наконец бросает трубку. Снова схватил наши бумаги, приписал что-то, указал куда-то влево и, пребывая еще в волнении, в том же возмущенном тоне, но уже на английском, сказал: black Peugeot.

    Скатившись на маленьком пузатом пежо с гаражного пандуса, вырулив, наконец, на шоссе, Дима (наконец вспомнила, что еще нигде не упомянула имя мужа) вдруг спохватился и остановил машину. Что-то случилось, спрашиваю.
Все в порядке, - отвечает, - просто я Дусю забыл.
    Вышел, порылся в багажнике и принес свою дорогую Дусю. Подключил ее и она тут же распорядилась по-хозяйски: следуйте прямо по шоссе номер А1, до поворота направо на кольцевую дорогу...
    Надо сказать, что дома, в Чикаго, я к ней притерпелась, к ее монотонному аппаратному голосу, но здесь за долгую езду по длинному голенищу итальянского сапога - от Рима через Сорренто в Позитано -  я ее тихо возненавидела.  Она только и делала, что повторяла: recalculating, recalculating... Видимо, со спутника ей плохо были видны подробности реальной жизни. У нас на пути то объезд, то авария, то ремонт, мы, естественно, нарушали ее указания, вот она и гнусавила – reсalсulating. Знаешь, - я наконец не выдержала - tимя Дуся слишкои милое и простодушное для такого изверга, как твоя навигаторша, надо, чтобы в названии звучала стервозность и занудство, короче, я назову ее Гнусинда!
    Мой спутник лишь усмехнулся, мол, не вмешиваюсь в бабские распри, но сама Гнусинда мне этого не простила, потому что именно из-за нее у нас случился тот самый случай – нелепый, жуткий и идиотский, - о котором я собираюсь рассказать.
    Но пока мы едем и уже приближаемся к Позитано. Бесконечные поселки, незаметно перетекая друг в друга, рассыпаются белыми домиками по склонам гор, а стоит чуть свернуть в боковую дорожку, непременно упрешься в главный жизненный орган поселка –  базар, рынок, mercatto.
     Вот один такой обнаружился за поворотом - нас туда тянет как магнитом.
Все блестит, все сверкает на солнце – желтое, красное, изумрудное... Покачиваются на ветру гирлянды золотистого лука, тугие косы мудрено сплетеного чеснока. Меж прилавками гоняются друг за другом мальчишки и собаки. Пышная красавица из дома напротив, разложив телеса на подоконнике, кричит кому-то в суету базара, белозубый парень смеется ей в ответ. Кто писал яркими буйными красками – Караваджо, Ботичелли? Вот она, эта итальянская бытовая живопись перед нами – будничность, источающая праздничность... А вот и последний мазок – из подъехавшего черного авто появляется величавая фигура карабиньере в черном мундире с блестящими металлическими прибамбасами.  Он ставит ноги на ширину плеч, выгибает спину, поднимает подбородок  и орлиным взором окидывает подвластное ему пространство – не человек, а памятник человеческому достоинству. И он красив как Бог.
    С трудом отрываю от него взгляд и вдруг вижу необычайное архитектурное сооружение из красного горького перца. Длинные изогнутые полукольцом перчики так хитро сплетены один с другим, что получилась сложная ажурная конструкция, такая загадочная и красивая, что ей позавидовал  бы сам Гауди. Разумеется, я покупаю эту волшебную гроздь, продавец острожно, словно фиксируя момент для истории, снимает ее с гвоздя и, двумя руками с поклоном протягивает мне. Я почему-то тоже чуть-чуть кланяюсь. Цирк! Хотя, нет, все правильно, ведь я держу в руках бесценный дар - само чудо, само солнце, саму Италию! 
    «Ты собираешься везти это в Чикаго? - прозаический вопрос мужа сбил мое приподнятое настроение, - Ведь тебя таможня остановит!»
    Но я иду наперекор судьбе. Как всю жизнь. «Поехали! - говорю, укладывая сверток на заднее стекло, - надеюсь, наша Гнусинда еще не забыла адрес отеля».

    До Позитано уже было рукой подать. Гнусинда все талдычила «прямо... прямо», а ей, между прочим, следовало бы говорить «вверх... вверх».
    Наш маленький пежо кряхтел из последних сил, взбираясь в гору чуть ли не под 45 градусов. А кому-нибудь известно, что значит ехать вверх под 45 на авто с ручной коробкой? Это значит, что нужно иметь три ноги и три руки – третья нога занята сцеплением, а третья рука – ручным тормозом. Нос машины задран, ты видишь только небо, а дорога узкая, как хвост ящерицы и так же непредсказуемо виляет то вправо, то влево, то к обрыву, то к скале, как эта самая ящерица. Уфф...
     Но мы благополучно преодолели этот трудный кусок – тот нелепый и трагикомичный случай, о котором я все готовлюсь рассказать, случился позже, - и вдруг выскочили на вершину.
     Оказалось, что едем... по территории ресторана.
     Да, здесь по всему итальянскому побережью именно так: кухня прилепляется к горе, столики стоят через улицу - у моря.  Официанты с подносами в обеих руках, буквально танцуют, изгибая стан и увиливая от проезжающих автомобилей. Но все довольны: для машин другой дороги нет, для ресторана лучшего места нет, туристы рады поесть в пути и готовы приплатить за выставленный на обозрение пейзаж.
      В дополнению к пейзажу – вазы на каждом столике, переполненные фруктами.
      Вылезаем из машины – трое официантов делают стойку.
      Боже, и почему в Италии такие красавцы работают разными там клерками, продавцами, официантами? Им бы на съемочную площадку, радовать глаз будущим. кинозрителям. Вон стоят, сверкают улыбками - и отчего она такие счастливые, эти мужественные герои Эллады?
      Постойте, почему – Эллады? Это же не Греция...  А-а-а, виноват мой любимый Петр Вайль. Это он так писал (и мне запомнилось, близко к тексту):  читаешь о древних греках и остается ощущение молодой силы, а если и мудрости, то не стариковской, а бытовой, побуждающей радоваться каждому дню – такую мудрость среди нынешних народов являют итальянцы...
      В вазах лежали лимоны необычайных размеров, прямо не лимоны, а дыни! Я проявила наглость – подошла, потрогала пальчиком лимон. Молодой «эллин» тоже за наглостью в карман не полез, бесшумно, как кот, подошел сзади и пальчиком тронул меня за плечо:
      - Мадам, у нас все настоящее и все свежее!
      И – сощурил веселый глаз в щелку.

      Проезжая под аркой с огромными каменными буквами «Позитано», мой Дима торжественно погудел три раза, отчего я не расслышала, что там пробубнила наша Гнусинда, что-то вроде «Виле-нар-винчи»...  Надписи с обозначением улиц в Италии - большая редкость, но я все-таки увидела на углу: Виа ди Леонардо да Винчи. Ничего себе, трудно же дается Гнусинде мелодия итальянского языка, как же она, бедная, сможет произнести улицу нашего отеля: Вия Д’Анунциата?
      Как мы и видели на гугловской карте, наша «вия» поднималась под самое небо, поднималась-поднималась и остановилась у самого порога нашего отеля «Одиссей». Позади отеля шел густо заросший зеленый склон - опять вниз, к морю. Даже наш кургузый пежо еле поместился на кусочке асфальта перед дверью.
      Навстречу нам вышел грузный и важный господин в кучерявых бакенбардах – отличить его от Лучано Паваротти  не было никакой возможности, а когда он радостно вскинул обе руки в торжественном приветствии, я замерла, приготовясь услышать победный клич из «Турандот» - «Vincero-o-o!» Но нет, он приветливо произнес простое «prego» и подал мне руку перед ступенькой.
       Потом произошла заминка, даже чуть ли не скандал, потому что, дав ключи, он повел нас... по корридору первого этажа. Как! Мы для себя резервировали с балконом! Как можно жить в Италии без балкона? Паваротти лишь поднял бровь и – опять свое: «прего, прего». И войдя в наш номер, мы ахнули: вместо ожидаемого балкончика мы вышли на широченную террасу, которая, оказывается, была крышей нижней части дома и которая раскинула перед нами голубой простор Тirreno с зеленым островом посередине.
      Замолчали мы надолго... Глаз оторвать от величавой красоты моря, от горбатого островка в сизом тумане было невозможно. Потом муж очнулся:      
      - Знаешь, что это за островок? Это Li Galli. Когда-то его купил Рудольф Нуриев, не устояв перед его красотой. Но потом остров перекупили. К сожалению, съездить туда нельзя – частная собственность. Но мы с тобой съездим во-о-он туда, - он показал на мыс, - там, за углом - Капри.
      -  Последуем за Горьким?
      -  Да. Говорят, там до сих пор в ресторанах можно встретить его портреты... – И со смешком добавил: - Пожалуй, придуманная им серия «ЖЗЛ» - это его самое талантливое произведение. А все многочисленные его тома... Ни одной «ангельской» вещи!
      - Ангельской?
      - Да. Сальвадор Дали говорил: когда вы начинаете писать картину, совершенно необходимо, чтобы вашей рукой водил ангел...
      Потом мы вспомнили, что наш пежо надо поставить на паркинг.
      Хозяин отеля, весьма довольный, даже раскрасневшийся от наших горячих благодарностей, пригладил бакенбарды и объяснил, как нужно спуститься ко второму его отелю, уже не «Одиссею», а – кто бы сомневался! - «Пенелопе», где есть большой паркинг. «Пешком, через оливковую рощицу - два шага, вон видите терракотовую крышу? Это на пареллельной улице Монтепульчано, дом 20, но на машине надо кружным путем, по дороге».
      Мы тут же передали новую информацию Гнусинде и, еле развернувшись и изрядно помяв цветочки, поехали. Гнусинда, однако, сообразив своим электронным котелком, что можно укоротить кружной путь, послала нас... в ближайший переулок.
      Вот тут, наконец, я подошла вплотную к случившемуся с нами пренеприятнейшему случаю...
      
     Она послала нас в переулок – и что за идиот близорукий сидит там, на спутнике! – который стал плавно и медленно сужаться-сужаться и сузился, наконец, так, что крепко защемил нашего пежо в своих каменных объятиях. Я услышала тр-р-р! – страшный треск. Муж дернул тормоз, потом выругался (а кто бы смог иначе?)
     Он догадался опустить боковое стекло.
     - Ни миллиметра!
     Я тоже догадалась опустить стекло, вытянула голову и – о, господи! – стукнулась лбом о стену! Действительно – ни миллиметра.
      - Прижми боковое зеркало!
      Прижали оба – они и так уже были сбиты с места – и это дало иллюзию появившегося пространства. Что дальше? Ничего, постараться выкарабкаться – какое подходящее слово! - задним ходом.
       На эти сто метров мы потратили полчаса. Зато выехали на перекресток и распахнули обе двери. Свобода!
       - Ну, подлая Гнусинда, – только и смог сказать Дима.
       - А я подозреваю, что она просто не смогла произнести «Монтепульчано» и выбрала слово попроще. Вон прочти, как называется этот переулок.
       - Капри...
       Я внимательно осмотрела зеркала – ничего страшного, пара еле заметных белесых полосок. Послюнила палец, потерла пластик – все в порядке.
       - Будем считать, отделались легким испугом, - муж пострался взбодрить себя и раскинул руки: - Благословенный край Италия! Солнце, море, оливы – все опять наше!
       И тут я увидела ее.
       Огромную вмятину в правом крыле с расцарапанными краями. Смотри, тихо позвала я Диму, который стоял все еще с раскинутыми руками. Он обернулся, и из него словно вышел весь воздух. Руки опустились, колени подогнулись, он сложился пополам, потрогал зазубренные края вмятины и осел мешком на землю.
       - Да-а, блин, теперь нам мало не покажется...
       Ни он, ни я толком не спали в эту ночь.
       Утром стали перебирать варианты. Сдерут с нас не мешьше двух тысяч, сказал муж. А может, нам самим починить? – сказала я. Найдем халтурщика, какого-нибудь дядю Васю... фу! Какого-нибудь Марио и он нам по дешевке отрихтует, а? А, может, сказать, что наехал мотоциклист и – «hit and  run»? Время от времени муж бил себя в грудь – нет, это не наша вмятина! Стена не может дать такую вмятину! Я сто лет за рулем...
     Я его «успокаивала»: - но я ведь слышала треск!
     К восьми утра план был готов.
     В оплату ренты машины включена страховка! Так? Так. Значит, надо поехать на то самое место, вызвать дорожную полицию, зарегистрировать поломку и при сдаче машины показать рапорт. И все!
      ...Утром не разбирая еды, мы наскоро позавтракали и даже чуть-чуть порепетировали. -    
       - Ты заламываешь руки, готовая от досады заплакать, - учил меня Дима, - а я... Я уже  сбегал, узнал телефон этой, как ее?... Polizia stradale.
      - Слушай! – вдруг пришло мне в голову, - а если они спросят, какого черта вы поперлись на машине в этот пешеходный переулок?..
     - Итальянцы очень вежливый народ, они так не спросят... – только и нашел что сказать мой отчаявшийся муж.
     Он стал рыться в бумагах, выданных нам в Риме, нашел контракт на наш пежо и вдруг вытаращил глаза и, ни слова не говоря, кинулся в коридор – я за ним, - к конторке, к сонному, мало проснувшемуся еще Паваротти.
      - Пожалуйста, синьор, вот здесь, вот тут... – Муж нервно тыкал пальцем в какую-то маленькую розовую бумажку, прикрепленную к основным документам, - вот здесь что написано? Амма... Амма...кра... Что это значит?
      Не такой был человек, наш солидный хозяин, чтобы суетиться, нервничать, спешить. Он потер бороду, нащупал в боковом кармане очки, надел их на нос, взял бумаги, зажег настольную лампу, наклонился к свету и...
       Довольно артистично прочел по итальянски: «Ammaccatura grande  sull’ala  anteriori di destra соn i bordi strappati»
       И вернул нам бумаги.
       Мы продолжали стоять как два истукана.
       Тогда он улыбнулся и... вернул нам Италию во всей ее красе:
       - Вам в агентстве выдали машину с вмятиной и царапинами на переднем правом крыле.

      ...А гроздь красного перца я все-таки привезла в Чикаго. Она висит у меня на кухне и словно светится живым огнем. И когда теперь кто-нибудь из гостей спрашивает «что это за чудо? Как это называется?» в моей зрительной памяти, как в слайд-шоу, быстрой чередой проносятся - пинии на склоне, лимоны, как дыни, терраса над морем, парадная фигура карабиньере на базаре, загадочный Li Galli в сизом облаке... Я стряхиваю с себя эти видения и четко отвечаю: это «аммаккатура».