10. Философия взросления или прощание с детством

 «ФИЛОСОФИЯ ВЗРОСЛЕНИЯ ИЛИ ПРОЩАНИЕ С ДЕТСТВОМ»
 
        Как бы медленно не тянулись годы, а 5-й класс всё-таки закончился. Мы становились всё взрослее и взрослее. Прошлым летом папа сказал нам, что его приглашают работать в какой-то далёкий и неведомый мне город, в Мурманск. Всё это казалось ещё так далеко и по времени, и по расстоянию. Но, время неумолимо приближало всех нас к этому событию.  Поэтому после 5-го класса я понял, что отправляюсь в своё самое загадочное путешествие, которого ещё не было в моей увлекательной жизни – в будущую взрослеющую жизнь. Как же сложится моя жизнь и жизнь всей нашей семьи? Тогда я ещё и не думал, что мы с Танюшкой в Мурманске окончим школу, папа станет Лауреатом Государственной премии, а мама всегда будет нашей любимой мамой.
 
       И вот мы уже сидим в купе поезда «Арктика», который везёт нас в Мурманск, где папа уже ждёт нас. Танюшка крепко спит на нижней полке. Мама что-то читает, а я, глядя в окно мчащегося поезда, думал и думал обо всём, что было и что будет…. Ехали мы летом.  За окном мелькали непохожие ни на что северные пейзажи. Тёмную Ночь кто-то похитил. Ночь-то – Полярная! Светло! Мама тоже заснула. Я лежал на верхней полке, смотрел в окно и думал. Нахлынули уже взрослые философские мысли. Захотелось всё вспомнить. ВСЁ-ВСЁ-ВСЁ.

         С трёхлетнего возраста я отчётливо помню счастливые моменты полёта к высоченному потолку комнаты бабушки Маши, когда меня подбрасывали на очень большом, тёмно-красном стёганом одеяле, которым можно было бы накрыть всю комнату. Я зависал у потолка. Дух захватывало, время замирало, и я плавно приземлялся на вовремя подоспевшее одеяло и уже на нём опускался до самого пола. Мои дяди-тёти Володя, Саша, Валя и Нина придерживая углы одеяла, подбрасывали меня снова и снова. Мы все задорно хохотали. Я был маленький, а они – очень молодые, счастливые, дружные и весёлые. Во дворе этого дома, взрослея, я всё больше получал примеры своих первых жизненных уроков. Здорово и интересно!
 
           Вспомнилось, как вся наша большая и молодая семья: мои родители, дяди, тёти и их друзья по вечерам все вместе ходили на Каток. Брали с собой сумки с коньками. Сажали меня на санки и так на них перебрасывали через высокий забор Стадиона – из тёмной лесной части той стороны забора – в другую, яркую и волшебную его часть! На другой стороне забора меня уже принимали заботливые взрослые руки. Это ощущение перелёта я помню до сих пор. Почему мы проходили на Каток не через главный вход, я не понимал, но острое ощущение того, что мы все делаем что-то тайное, роднило меня со всеми взрослыми. Первое ощущение от самого Катка – это фантастический и сказочный мир, как за потайной дверцей с холстом у Папы Карло. Много-много ярких огней, красивая музыка, блестящий, прозрачный и сверкающий лёд. Все в красивых костюмах, раскрасневшиеся и улыбающиеся. Родители, дяди, тёти весело кружили на коньках вокруг моих санок, таскали и раскручивали их за верёвку вместе со мной и весело смеялись. Теперь вся моя насыщенная детская жизнь была тесно связана с этим волшебным местом. Летом – это Стадион с футболом; Зимой – это Каток с хоккеем. Впервые меня поставили на коньки в три года. Коньки выточил из дуба дядя Володя. Повзрослев, я получил коньки, которые были большего размера, чем надо. Для того чтобы моя нога не бултыхалась в ботинке конька, её одевали в маленький тапок, а задник ботинка делали из толстого картона. Я был счастлив. У меня были настоящие коньки! Я рос, играл в хоккей, появлялись и новые коньки. А эти запомнились особо.
            
          Вспомнилось и то, как мы из нашего дома, который находился напротив Стадиона, бегали туда через дорогу. Я, как и все мальчишки наших дворов, одевал коньки уже дома. Чтобы не затупить их лезвия при переходе через дорогу, мы прикрывали коньки прорезанным резиновым шлангом. Там, на катке мы прятали свои шланг-чехлы в сугроб, запоминали место и полностью отдавались жизни Катка. Мы или просто катались по большому кругу под музыку, или играли в хоккейной коробке, если сегодня она пустовала от игры настоящих хоккеистов. Возвращались домой поздно вечером. Бывало и так: мы с дворовой ребятнёй выходили играть в хоккей сразу после школы. К вечеру я только-только успевал забегать домой перед приходом родителей с работы. Прятал заледеневшие коньки под ванную, сбивал ледяные катышки со своих штанов и протирал мокрый кафельный пол тряпкой. Быстро садился за открытые учебники и тетрадки. Старался прикрыть раскрасневшиеся щёки от взгляда родителей. После их прихода я частенько спрашивал:
 
– «Мама-Папа», я сделал все уроки. Можно я пойду на Каток?

Конечно же, меня отпускали. Учился я хорошо. И когда только успевал? Переоценив свои ученические возможности, однажды я получил дневник полный троек, даже по поведению и пению. Это была катастрофа. Предвидя самое ужасное, вроде награды ремнём, я решил обезопаситься. Прикрепил раскрытый учебник к заднице резинкой так, чтобы полностью прикрыть то место, которому больше всего достаётся при такой процедуре. Поверх прикреплённого учебника я надел тёплые штаны с начёсом. Это и дополнительная защита, и рельеф учебника сглаживает. Повертелся перед зеркалом, спросил Танюшку – не видно ли? Расчёт был на то, что папа придёт с работы усталый и не заметит этой премудрости. Родители пришли. Танюшка лукаво косилась на меня и ждала интересной развязки ситуации. Папа просмотрел дневник за неделю, подошёл ко мне и только сейчас заметил моё изобретение. Комната взорвалась безудержным смехом. Вбежала мама и теперь уже все дружно хохотали. Потом была долгая беседа о недопустимости троек и необходимости хорошо учиться.
 
           Мама всегда просила меня одевать на Каток тёплый шарф. Я с таким же упорством сопротивлялся. Как бы меня встретили пацаны на хоккейном корте в таком длинном и тёплом шарфе? Я спорил с мамой до хрипоты. Ничего не помогало, пока как-то дядя Саша не шепнул мне на ухо:
 
– Данилка, а чего ты треплешь всем нервы по такому пустяковому вопросу? Одевай шарф, варежки и шапку, которые просит мама. Выйдешь в коридор и заткни этот шарф за батарею отопления. Будешь возвращаться с катка, вытащишь то, что спрятал, оденешь на себя и заходи домой. Всё тихо и все довольны. Данилка, будь мудрее!

С той поры мы никогда не спорили с «Мамой-Папой» на подобные темы.

        Особенно вспомнилось время, когда я маленький ночевал у бабушек. У бабушки Маши в угловом деревянном доме были три большие комнаты. У стены главной из них стояла высокая до потолка печь-пенал, ощерившаяся огромной чугунной топкой. Эта красавица печь была покрыта бело-голубыми изразцами. Отопление в доме уже было, но и печку в этой комнате не разбирали. Мне стелили постель на кровати с железными шариками, у окна,  взбивали высоченную пуховую перину и всё это накрывали тяжёлым тёплым одеялом. Когда все укладывались спать, а печка ещё не прогорала, я любил смотреть на потолок, где суматошно дёргаясь, метались причудливые огненные блики, пробиваясь из щели чугунной топки. Приятно ощущался терпкий запах догорающих дров. Было очень завораживающе рассматривать через заиндевевшее окно тёмный ночной двор бабушкиного дома. Тепло, спокойно, тихо…. Только слышно, как догоравшие угли потрескивают в печке. Все засыпали, а я начинал мечтать о путешествиях, экзотических странах, разных открытиях и о заповеднике Аскания Нова, где я скоро буду работать. По утрам, позавтракав, я катался по длиннющему коридору на самокате, который мне сделал дедушка. Самокат был на шарикоподшипниковых колёсах, которые во время езды шелестели то тихо, то громко, в зависимости от скорости езды. Я был горд, что у меня, как и у всех, был настоящий самокат, и я мог катить на нём во весь дух.

         Вспомнилось, как я ночевал и у бабушки Нади с дедушкой Василием Семёновичем, у легендарного командира Красной Армии. Я всегда уговаривал дедушку рассказать мне интересные «военные эпизоды» со всех трёх войн. Дедушка показывал мне свои ордена и медали, будёновку, настоящее именное оружие, красивую военную форму с кожаной портупеей. Бабушка всегда вкусно кормила и почти всегда спрашивала меня:

– Данилка, напомни, давала ли я тебе сегодня 22 копейки на эскимо? Вот ещё, на всякий случай! Да, возьми-ка 3 рубля на карманные расходы на эту неделю.

Как же я был доволен. У меня появлялись собственные сбережения, которые я время от времени с удовольствием расходовал и на свою сестрёнку Танюшку, и на детвору из моего двора. Конечно же, это придавало мне огромную значимость в глазах окружающих меня мальчишек. С бабушкой Надей мы любили ходить в лес за грибами. Иногда к нам присоединялся и дедушка. Он всегда одевал в лес свои галифе, заправленные в хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска. Сверху на нём была одета форменная чёрная кожаная куртка с жёлтой плотной подкладкой и неизменная полевая фуражка. Выходили в лес в 6 часов утра. Глаза не открывались. Пока я квёло плёлся по серым улицам города в сторону леса, утренняя свежесть пробирала меня насквозь. Как же я хотел обратно в тёплую и уютную постель. Только гордость перед легендарным дедушкой мешала мне проявлять слабость. С подъёмом солнца, тепло пробуждало в нас бодрость и подогревало интерес к грибной охоте. Постепенно наши корзинки наполнялись грибами. Иногда дедушка громко кричал:

– Данилка, подойди-ка ко мне. Посмотри здесь под елью. Уж, не гриб ли там? Что-то я не вижу, да и нагнуться не получается. Помоги!

Конечно же, я быстро подбегал, нагибался и под густыми лапами большой ели находил целую семейку красивых подосиновиков. Вылезая из-под еловых лап с целой охапкой красивых грибов, я заискивающе спрашивал дедушку:
   
– Дедушка, мне переложить грибы в твою корзину или пусть лежат в моём лукошке?
– Конечно, пусть остаются у тебя! Ты же их нашёл, и ты же их срезал, –  так уверенно отвечал дедушка, что у меня не было никаких сомнений, что грибы нашёл именно я!

        Когда солнце было в зените и становилось даже жарко, мы делали привал на какой-нибудь сказочной полянке и бабушка доставала захваченную с собой снедь, раскладывая её на салфетке, прямо на лужайке. Как же мне всё это нравилось. Бабушка и дедушка меня очень хвалили:

– Да, Данилка, ты настоящий грибник. Знатная сегодня будет жарёха с картошкой! Молодец!

Конечно же, я был горд и очень доволен! Мне нравилось ночевать у бабушек.

        А ещё мне вспомнились катания на Бугре с крутых горок на кирзовых сапогах. Бугор, крутая лесная гряда, проходящая через весь город. Дом наш находился рядом с Бугром. Там мы, мальчишки проводили много времени. Весной Бугор сильно прогревался и мы, пацаны на кирзовых сапогах пробивали извилистые ледяные дорожки до самого подножия Бугра. Ступни ног ставились одна в след другой, и с каждым съездом дорожка покрывалась более плотной ледяной коркой. Как же я мечтал о кирзовых сапогах. Родители убеждали меня, что в таких сапогах ходят только в деревне, да и в Армии. Но без этих сапог я не мог ходить со всеми дворовыми мальчишками нарезать ледяные зигзаги на Бугре. В этот момент мне было очень грустно. И вот однажды бабушка Маша купила мне на мой десятый день рождения настоящие кирзовые сапоги! Дедушка смазал их свиным салом. Меня тут же научили начищать сапоги ваксой. Новые сапоги пахли очень вкусно! Крепко расцеловав бабушку, я сразу же вышел во двор, демонстрируя всем свои замечательные сапоги. Никогда позже я не гордился так обувью, как этими кирзовыми сапогами.

       Вспомнились все соседи нашего дома и особенно – соседи подъезда. Тётя Фая очень добрая и малограмотная женщина, завидев меня, всегда ласково приглашала:

– Данычка, иды пырожки кушать? Заходы, ешь. Вкусно!

Конечно же, я всегда заходил и с удовольствием съедал парочку штук, с интересом посматривая дочку тёти Фаи, Раю. Она мне подмигивала, и я довольный выходил во двор. Нравилась мне и наша красавица Люба Гришина, соседка с первого этажа. Ей было уже много лет. Наверное, больше 18-ти. Она красиво играла на скрипке и пользовалась заслуженным интересом мужской части всей нашей улицы. Люба мне тоже иногда подмигивала.

         Вспомнилось, как мы с моими друзьями, Мишкой Панасюком и Лёнькой Эйдерманом, стоя в подъезде, на подоконнике ровнёхонько делили на троих половинку пластинки заморской жвачки. Трудное дело делить что-то на три равные части! Другая половинка жвачки честно досталась его сестре с подругами. Жвачка казалась чем-то диковинным и почему-то – запретным и порочным.

          Ярким и запоминающимся впечатлением был случай, когда мы с Лёшкой Гришиным, младшим братом красавицы Любы, внизу Бугра, где проходила местная железнодорожная ветка, подкладывали самые большие гвозди на рельсы и ждали, когда проходящий паровоз проедет по ним. Гвозди плющились и превращались в маленькие игрушечные рыцарские мечи. Здорово! Как-то мы с Лёшкой, сидя в низине Бугра, под пригревающим осенним солнцем жгли опавшие листья и смотрели на маневрирующий перед нами, паровоз. Потом мы начали бросать в него яблоками, которых у нас была целая запазуха. Вдруг паровоз шумно выпустил бело-молочный клуб пара и дыма, гуднул с шипением и свистом, и притормозил. Мы с Лёшкой, застыв в ужасе, замерли на минуту. Выглянул машинист, гуднул ещё раз, улыбнувшись, помахал нам рукой и тронул паровоз дальше. Казалось, что он, растворяясь в облаке дыма и пара, медленно пересекал границу иного мира. Так, растворяясь в густом облаке пара, он постепенно исчезал прямо у нас на глазах. Кажется, что именно этот паровоз вот-вот вернётся ко мне из небытия. Жду его появления….
 
           Эти мои воспоминания были первыми впечатлениями вне жизни моего двора. Казалось, что моё восприятие Мира расширяется, как расходящиеся круги от брошенного камня в тихую воду.
               
         Сидя в Москве на перроне Ленинградского вокзала с узлами, чемоданами и пакетами с поездной едой, мы вместе с мамой и Танюшкой вдруг одновременно поняли, что сейчас мы уезжаем куда-то в неведомое будущее. Мы посмотрели друг на друга и по-дружески улыбнулись. На этом перроне я очень чётко почувствовал, что нахожусь на переходе из детства в юность. Этот поезд именно туда меня и увозил. Так я ехал, смотрел в окно, вспоминал свою жизнь и незаметно засыпал. Меня ждало нечто взрослое, тревожное и увлекательное.
 
                Детство! Прощай!