Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна - мать Мария

ЕЛИЗАВЕТА  ЮРЬЕВНА  КУЗЬМИНА–КАРАВАЕВА
(Мать Мария) (1891 – 1945)

                В этой композиции участвует много               
                исполнителей,  на экране демонстрируются фотографии и слайды.

   Начало ХХ века подарило русской литературе три поэтических женских имени -  Анна Ахматова, Марина Цветаева и Елизавета Кузьмина-Караваева.
Сегодня можно сказать, что мы более-менее знаем поэзию А.Ахматовой и М.Цветаевой. Узнать и признать стихи Кузьминой-Караваевой  -  матери Марии  - нам ещё только предстоит.  Сегодня мы только слегка прикоснёмся к её стихам.
                /На экране – фото памятника Матери Марии/

     Этот скромный, почти незаметный памятник расположен рядом с морским вокзалом  Анапы.  Гранитная плита, на которую  возложен наклонный крест и надпись: «Нет, Господь, я дорогу не мерю, - что положено, то и пройду. Мать Мария».
       Так увековечена память горожан о талантливой, энергичной женщине, которая прошла свой противоречивый и трагический путь. Памятник был установлен в 1991 г. к столетию со дня рождения Елизаветы Юрьевны Пиленко. Пиленко – это фамилия была дана ей при рождении;   Кузьминой-Караваевой она станет позже, а ещё позже монахиней в миру Матерью Марией.
                /Звучит музыка/

         Лиза Пиленко родилась в Риге. В трёхлетнем возрасте вместе с родителями переехала в Анапу, где её отец – Юрий Дмитриевич – возглавлял Ботанический сад и занимался виноградарством.  В 1906 г. отец скоропостижно скончался, и мать переехала с дочерью в Петербург, к своей сестре – фрейлине Царского Двора.
        Это был период взросления. Лиза часами бродила по туманному, загадочному городу. У неё не было покоя  в душе. Однажды – на вечере поэзии – она вдруг услышала стихи, близкие и понятные.  Это был незнакомый ей Александр Блок. Лизе непременно захотелось увидеть поэта, поговорить с ним.  Ей казалось, что он поможет унять её душевную смуту. Презрев условности, молоденькая гимназистка отправилась к Блоку, ещё не особенно представляя, зачем она делает это.  Лиза пришла к нему на квартиру и залпом выложила ему о своей тоске, о бессмыслице (как ей казалось) жизни, о желании всё изменить в этом мире.
        Александр Блок её внимательно выслушал, а потом начал говорить сам, тщательно подбирая слова, пытаясь избежать нравоучений, чтобы не ранить юную душу.               

      Из воспоминаний Елизаветы:  «…За окном уже темно. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек,  что он мучается больше, чем я. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность. Уходя с Галерной, я оставила там часть души. Это не полудетская влюблённость. На сердце, скорей, материнская встревоженность и забота. Через неделю я получаю письмо. В нём – стихи»:

Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,               
 Но такая измученная,
Говорите о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту -
Что же?  Разве я обижу вас?
О, нет!  Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой,
Ведь я – сочинитель,
Человек, называющий всё по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Всё же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как – только влюблённый
Имеет право на звание человека.

        Это было обидно и больно. Похоже, что Блок не расслышал в юной Лизе биение родного сердца.
        Как отличалась эта гимназистка и от неугомонной эгоистичной жены Любы, не умеющей ничем жертвовать; и от экзальтированной, но холодной Натальи Волоховой, в которую поэт был тогда влюблён;  и от всех других женщин, встретившихся на его пути.
       Лиза тонко чувствовала внутреннее одиночество поэта, желание его спасти,  но даёт себе зарок  -  никогда больше не встречаться с ним. К чему мечтать об этом странном человеке с таким красивым и холодным лицом, который никогда не будет с тобой рядом?
И слова «всё ещё впереди»
Заменились словами «всё было»,
Я скорбевшее сердце укрыла
Без любви у себя на груди.
                /Звучит музыка/

      В феврале 1910 года, ещё будучи курсисткой,  Лиза неожиданно для родных, подруг и, пожалуй, для себя самой вышла замуж.  Лиза Пиленко в 18 лет вышла за Дмитрия Кузьмина-Караваева,  близкого к эстетствующим модернистским кругам в мире искусств. Муж – из петербургской, профессорской семьи – сын известного профессора правоведа, - и дальний родственник Николая Гумилёва. Он – большевик. Большевики вовлекли его в работу связного; какое-то время он перевозил нелегальную литературу. Потом был пойман и судим. Правдами и неправдами из тюрьмы его вызволил отец, после чего Дмитрий разочаровался в подпольной работе и вышел из партии большевиков.
      Как-то на «Башне» читала свои стихи Анна Ахматова. Вячеслав Иванов попросил Блока оценить их.  – «Она пишет стихи как бы перед  мужчиной, а надо писать как бы перед Богом.» - изрёк великий символист.
      Эту фразу Кузьмина-Караваева запомнила на всю жизнь, и однажды она написала:
Средь этой мертвенной пустыни
Обугленную головню
Я поливаю и храню.
Таков мой долг суровый ныне.
Сжав зубы, напряжённо, бодро,
(Как только опадает зной),
Вдвоём с сотрудницей, с тоской
Я лью в сухую землю вёдра.
А где-то нивы побелели
И не хватает им жнецов.
Зовёт  Господь со всех концов
Работников, чтоб сжать поспели.
Господь мой, я трудиться буду,
Над углем чёрным буду ждать,
Но только помоги мне знать,
Что будет чудо, верить чуду.
Не тосковать о нивах белых,
О звонких выгнутых серпах,
Принять обуглившийся прах,
Как данное тобою дело.

       В октябре 1911г. состоялось открытие  «Цеха поэтов» под руководством Николая Гумилёва.  Лиза стала его активной участницей, но очень скоро поняла, что ей с этим «Цехом» не по пути:  «Гумилёв рыскал вне русской равнины, в чужих экзотических странах;  Ахматова, напротив, не выходила за порог комнаты, упиваясь несчастной безответной любовью».  Ни с ним, ни с ней Елизавете было не по пути, и она пошла своим путём.
Разве я знаю, что меня ждёт?
Разве я вижу таинственный жребий?
Но снится и снится в пылающем небе
Надмирный, спокойный и вечный полёт.
Мне снится дрожанье немеркнувших крыл,
Земля за плывущими вдаль облаками;
Благославляю земными руками
Всех, кто живёт и кто будет, кто был.
Ярки виденья;  размерен мой шаг;
Сердцу грядущие чужды потери.
В чьи ж постучусь я закрытые двери?
Как угадаю, кто брат мой, кто враг?
Верю, надеюсь и знаю: придёт
Час мой последний;  и в откровеньи
Увижу ведущие к небу ступени,
Приму мой надмирный и вечный полёт.

      Весной 1912г. вышел в свет первый поэтический сборник Елизаветы Кузьминой-Караваевой  «Скифские черепки».  Николай Гумилёв в рецензии отметил: «Я думаю, что эти черепки имеют много шансов слиться в цельный сосуд, хранящий драгоценное миро поэзии. Однако Блок отозвался совсем по-другому: «Скифские черепки»  мне мало нравятся – это самое точное выражение;  я знаю, что всё меняется.  Вы очень молоды.
Но всё-таки мне кажется, что ваши стихи – не для печати. Вероятно, «Скифские черепки» звучали бы иначе, если бы они не были напечатаны».
      Этот суровый отзыв не мог не оставить горечь в душе поэтессы. Но она и сама уже видела просчёты своей первой книги и пыталась сделать соответствующие выводы.
      Однако Блок также критически отозвался и о втором её сборнике.  Для  Елизаветы, безраздельно влюблённой в Блока, считавшей его самой значительной личностью, эти его оценки представлялись едва ли не истиной в последней инстанции. Она в письме поблагодарила поэта и вновь много писала о своём чувстве к нему – большом и безответном.
За этот день, за каждый день отвечу, 
За каждую негаданную встречу, 
За мысль и необдуманную речь…
  /Звучит музыка/

      Весной 1913г. супруги Кузьмины-Караваевы разошлись. Это случилось после того, как Лиза поняла, что вскоре станет матерью, а Дмитрий – её законный муж -  не имел к этому никакого отношения. Родилась дочь – Гаяна (что значит «земная»).  Отца Гаяны  Лиза называет  «простым человеком», очевидно подчёркивая этим: она совершила то, что предначертал ей Блок, после их первой встречи.
      Блока она любила всю жизнь и во многих письмах писала ему об этом:  «С мужем я разошлась. Иногда любовь к другим заграждала Вас, но всё всегда кончалось как-то глупо, потому что есть Вы».  Но Блок – существо трагическое – отвечал ей сухо:  «Елизавета Юрьевна, я хотел бы написать Вам не только то, что получил Ваше письмо, я верю Вам, благодарю Вас и целую Ваши руки.  Других слов у меня нет, а может быть, не будет долго… и всё…»

      В 1916г. Блок уходит в армию, а Елизавета, убегая от самой себя, возвращается в Анапу.  Там в шести километрах находилось её имение.  Но Санкт-Петербург не отпускал её от себя: там находился её Александр Блок.  Она не переставала о нем думать, она упорно надеялась, что Блок рано или поздно позовёт её.  Она забрасывала его частыми письмами, но письма словно улетали в пустоту – долгожданного ответа не было…
Нежданно осветил слепящий яркий свет
Мой путь земной и одинокий;
Я так ждала, что прозвучит ответ;
Теперь же – ясно мне – ответа нет,
Но близятся и пламенеют сроки…

      После октября 1917г. жизнь Елизаветы Юрьевны приобрела совершенно неожиданный оборот.  Потеряв всякую надежду на взаимность со стороны поэта, она  «с моим народом вместе шла на бунт, в восстании всеобщем восставала…»  Она была очень популярна среди местной интеллигенции и, несмотря на свою молодость (26 лет),  её избрали главой г.Анапы. Случай небывалый для России того времени – шёл 1918 год.
       По долгу службы ей пришлось участвовать в национализации собственности и здесь она стала положительным примером для других: своё имение с виноградниками и пахотной землёй она подарила местным крестьянам с пожеланием, чтобы там устроили школу для крестьянских детей. Такая школа, действительно, была создана и просуществовала до конца 1940-х годов.

       В 1919 году её арестовали. Просидев три  месяца в каталажке, бывший городской голова г. Анапы была выпущена под залог. От трагической развязки её спас Даниил Ермолаевич Скобцов – русский офицер, член правительства Кубанской Рады. Он неожиданно увлёкся  этой  молодой женщиной
       В ноябре 1919 года состоялось венчание. Что свело этих двух неординарных людей?
Скобцов, несомненно, всем сердцем полюбил эту необыкновенную женщину. А она? Она вряд ли.  Тяжело пережив собственные невзгоды, не разлюбив того далёкого и единственного, она не страстно отвечала Скобцову взаимностью. Она вышла замуж, как в благодарность за спасение, за огромное уважение к этому человеку.  А быть благодарной она умела. Елизавета Юрьевна отошла от политической деятельности, занялась домашними делами и воспитанием дочери. Она ещё не знала, что впереди гражданская война, когда «брат будет смертно биться с братом, и сына проклянёт отец».
        Жизнь расставляла всё по-своему:
Средь знаков тайных и тревог,
В путях людей, во всей природе
Узнала я, что близок срок,
Что время наше на исходе.
Не миновал последний час,
Ещё не отзвучало слово;
Но, видя призраки меж нас,
Душа к грядущему готова…

       Однако, ни Елизавета Юрьевна, ни её муж (на которого она могла полностью опереться) даже не представляли себе, каким окажется это грядущее. И семья Скобцовых вместе с матерью и дочерью Гаяной отправилась в эмиграцию.
       Так они попадают в Тифлис, где у них в 1920 году рождается сын Юрий.  Затем дорога лежит в Константинополь и Белград, где на свет появилась дочь Анастасия. Во время этих скитаний, в августе 1921г., Елизавета узнала, что умер Александр Блок.
Горе её было беспредельным, она узнала о кончине единственного ею любимого. Хоронил его весь Петроград (Санкт-Петербург), но среди огромной толпы  не было той, отвергнутой им когда-то, не во всём им понятой.
Прихожу к нищете и бездолью,
Всю прошедши дорогу греха;
Помнить мертвенный лик Жениха
Я могу только с тайною болью.
Как несутся года надо мною;
Сколько минуло горестных встреч:
Как могла я твой облик сберечь,
Приближаясь навеки к покою.
И забыв имена и обличья
Всех, кто некогда мною владел,
С тайной болью я вижу предел,
Где твоё воссияло Величье…

       Долгие скитания Скобцовых завершились лишь в 1924г., когда многочисленная семья – трое детей и мать Софья Борисовна Пиленко – перебрались в Париж. Муж – Даниил Ермолаевич – обучился на шофёра такси. Елизавета Юрьевна тоже не бездействовала – она выполняла заказы по шитью, изготовлению кукол, занималась техникой росписи по тканям, а также  много вышивала. Вышивала она всегда с чистого листа, без нанесения рисунка на ткань. Сюжеты своих вышивок она брала из Библии, подкрепляя их своей фантазией.
О другой тишине буду Бога молить,
Вышивать бесконечный узор,
Поведёт меня медленно алая нить
Средь пустынь и сияющих гор.
Вышью я над водою оливковый лес,
Тёмных снастей кресты, рыбарей,
Бесконечную синь распростёртых небес,
Красных рыб средь прозрачных морей.
И средь синего полога голубь взлетит
С ореолом прозрачных лучей;
И средь звёздных полей будет дьявол разбит,
Вышью золотом взмахи мечей.

       В 1925 году известный философ и богослов Николай Бердяев возглавил Парижский православный институт.  Елизавета Юрьевна стала вольнослушательницей его.
 Атмосфера института  совершенно преобразила её. Наконец-то у неё появились единомышленники!  Она словно начала новую жизнь. Сблизилась с отцом Сергием Булгаковым, ставшим её духовником.  Н.Бердяев в это время отмечал, что в религиозности Елизаветы Юрьевны «было что-то трагическое, была борьба с Богом, порождённая человеческим страданиями».
     Зимой 1926г. тяжело заболела младшая дочь – Настенька. Мать два месяца не отходит от постели своего ребёнка, но Настенька умирает. Смерть дочери потрясла Елизавету, перевернула её и без того исстрадавшуюся душу, но не замкнула сердце этой удивительной женщины – наоборот, обернула к несчастьям страдающих людей.  Она уже не могла жить интересами только своей семьи.
Какие суровые дни наступили;
До дна мы всю горькую чашу испили,
И верим, что близок блистательный срок.
Господь мой, прими же теперь искупленье,
Не в силах нести мы былое томленье,
Средь новых и грозных тревог

     Со смертью Настеньки оборвались последние нити, которые связывали жену и мужа. Они уже не могли жить вместе,  назрело слишком глубокое внутреннее расхождение. Елизавета Юрьевна всё больше и больше стремилась служить всем обездоленным. А их во Франции, в эмигрантской среде было огромное множество.
Безработица толкала мужчин в кабаки и притоны, а женщин – на панель. Елизавета Юрьевна ведёт большую миссионерскую работу: ездит в шахтёрские посёлки русских беженцев,  вызволяет с риском для жизни из рук наркоманов молодёжь, читает лекции среди молодых эмигрантов.
Из дневника  Кузьминой-Караваевой тех лет:
«Я увидала перед собою другую дорогу и новый смысл жизни: быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Остальное уже второстепенно. Я  говорила с моим духовником, семьёй, потом поехала к митрополиту…»
      В марте 1932 года с согласия  Даниила Ермолаевича митрополит дал Елизавете Юрьевне   церковный развод, и она приняла монашеский постриг. Отныне она стала называться Мать Мария, в  честь святой Марии Египетской.               
В рубаху белую одета,
О, внутренний мой человек.
Сейчас ещё  Елизавета,
А завтра буду – Имя рек.
О «блудной» же интеллигентке она просила всех забыть:
Все забытые мои тетради,
Все статьи, стихи, бросайте в печь.
Не затейте только, Бога ради,
Старый облик мой в сердцах беречь.
Не хочу я быть воспоминаньем -
Буду вам в грядущее призыв,
Этим вот спокойным завещаньем
Совершу с прошедшим мой разрыв.

      Жизненная позиция Матери Марии находила самый горячий отклик в её душе. По мнению Бердяева  «она была одной из самых замечательных и одарённых женщин, она стремилась к новому типу монашества, не созерцательному, а активному, отвечающему на мучительные запросы мира, на муку мира».               
      Надев монашеское одеяние,  Елизавета Юрьевна ещё больше отдалась благотворительной работе,  она поддерживала нуждающихся как материально, так и морально.
Подвёл ко мне, сказал: усынови
Вот этих, - каждого в его заботе.
Пусть будут жить они в твоей крови –
Кость от костей твоих и плоть от плоти.
О, Господи, не дай ещё блуждать
Им по путям, где смерть многообразна.
Ты дал мне право, - говорю, как мать,
И на себя приемлю их соблазны.
      Свою общественную деятельность она называла «монашество в миру», своё жизненное кредо она выразила в стихах:
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет есть,
Наг – одет, и напьётся пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий  весть.

       В 1933 г. при поддержке друзей и митрополита Евлогия она организует в Париже женское общежитие с домовой церковью и дешёвой столовой. Она участвует в приготовлении пищи, берёт заказы на вышивки и рукоделие.
Тружусь, как велено, как надо;
Ращу зерно, сбираю плод;
Не средь равнин земного сада
Мне обетованный оплот. 
И в час, когда темнеют зори,
Окончен путь мой трудовой;
Земной покой, земное горе
Не властны больше надо мной;
Я вспоминаю час закатный,
Когда мой дух был наг и сир,
И нить дороги безвозвратной,
Которой я вступила в мир.
Теперь свершилось: сочетаю
В один и тот же божий час
Дорогу, что приводит к раю,
И жизнь, что длится только раз.

       Вплоть до Второй Мировой войны Матери Марии удалось организовать ещё несколько домов того же типа.  Под Парижем был организован санаторий для выздоравливающих туберкулёзных больных.  (Кстати, в этом санатории, впоследствии ставшем домом для престарелых,  закончили свои дни муж Д.Е Скобцов и мать С.Б. Пиленко).
        В это же время она много ездит по стране, выступает с православными беседами, общается с молодёжью.  В её подвижнической работе активно ей помагают  её мать, дети Гаяна и Юрий, а так же её муж, который остался её другом и любящим её человеком до конца своих дней.
    В 1935г. в Париж приезжает писатель Алексей Толстой. Он навещает  Мать Марию и уговаривает Гаяну вернуться на родину. Гаяна с Толстым уезжает в Россию, живёт в его семье,  пишет родным восхищённые письма, работает на заводе, выходит замуж. Но в 1936 году при невыясненных обстоятельствах умирает.

Не слепи меня, Боже, светом,
Не терзай меня, Боже,  страданьем,
Прикоснулась я этим летом
К тайникам Твоего мирозданья.

Средь зелёных, дождливых мест
Вдруг с небес уронил Ты крест.
Подминаю твоею же силою
И кричу через силу:  Осанна.
Есть бескрестная в мире могила,
Над могилою надпись: Гаяна.

Под землёй моя милая дочь,
Над землёй осиянная ночь.
Тяжелы Твои светлые длани,
Твою правду с трудом понимаю.
Крылья дай отошедшей Гаяне,
Чтоб лететь ей к небесному раю.
Мне же дай моё сердце смирять,
Чтоб тебя и весь мир принять.

     Смерть второй дочери подкосила Мать Марию. В своих стихах она пишет:
Сила мне даётся непосильная,
Не было б её – давно б упала бы
Тело я на камнях распластала бы,
Плакала б, чтобы услышал жалобы,
Чтоб слезой прожглась земля могильная.

      Несмотря на большую общественную работу, Мать Мария пишет много стихов, и в 1937 г. В Берлинском издательстве выходит сборник её стихов. Николай Бердяев отмечал, что в этих стихах обнаруживается внутренняя жизнь её, что она совсем не оптимистка.
      В Матери Марии было что-то трагическое, предчувствие своего трагического конца.
О, Боже. Отчего нам так бездомно?
Зачем так много нищих и сирот?
Зачем блуждает Твой святой народ
В пустыне мира, вечной и огромной?               
 
      В годы Второй Мировой войны на чужбине Мать Мария стала оплотом всех гонимых, голодных и преследуемых. В ней вспыхнуло пламенное патриотическое чувство, хотя оно жило в ней всегда, только она не давала ему воли. Мать Мария не раз говорила:
«Европа? По правде говоря, она просто для меня не существует. Я живу только Россией. Только она мне нужна и интересна. И ещё православие.  Остальное всё чужое и чуждое».
     Как-то естественно, само собой рядом с именем монахини Марии встаёт слово МАТЬ, в самом высоком смысле, главное в её жизни.
     8 февраля 1943 года Мать Мария её сын Юрий Скопцов были арестованы. Юрий погиб в Бухенвальде.

Не буду ничего беречь,
Опустошённая, нагая,
Ты, обоюдоострый меч,
Чего же медлишь, нас карая?
Без всяких слаженных систем,
Без всяких тонких философий,
Бредёт мой дух, смятён и нем,
К своей торжественной Голгофе.
Пустынен мёртвый небосвод,
И мёртвая земля пустынна.
И вечно Матерь отдаёт
На вечную Голгофу Сына.
     Мать Мария проведёт два года в лагере смерти Равенсбрюк. По воспоминаниям  выживших подруг, Мать Мария и в этих нечеловеческих условиях отдавала последний кусочек хлеба тем, кто был слабее, подбадривала, и даже в такой обстановке вышивала, читала стихи:
В последний день не плачь и не кричи:
Он всё равно придёт неотвратимо,
Я отдала души моей ключи
Случайно проходившим мимо,
Я рассказала, как найти мой клад,
Открыла все незримые приметы;
И каждый мне сказал, что он – мой брат,
И всем дала я верности обеты.
                /На экране фрагмент худ.фильма  «Мать Мария»/      

     30 марта 1945 года измученную и обессиленную Мать Марию отправили в газовую камеру. Предвидя свою смерть, она написала:
И в небе зарево стоит,
Вы слышите, друзья и братья,
Моя душа, душа горит…

     Ещё в пятилетнем возрасте Лиза Пиленко как-то сказала родителям: «Меня ждут мучения и смерть в огне». Может быть, это легенда. Но человек, заслуживший такую легенду, бесспорно легендарен… Её последний подвиг – естественное завершение жизни этой замечательной русской женщины.
     За непоколебимую веру в своё православно дело, за заступничество и укрывательство евреев, русских военнопленных, за участие во Французском сопротивлении, за преданность избранного пути Мать Мария заплатила самой высокой мерой – жизнью сына, близких по вере и духу людей,  своей собственной жизнью. В Великую пятницу – 31 марта 1945 года на Страстной неделе  русская монахиня Мать Мария покинула этот многострадальный мир так же, как и жила, - следуя евангельским заветам.
    О последних часах жизни Матери Марии существуют две версии, передаваемые в воспоминаниях бывших узников. По одной из них – её отправили на смерть из-за тяжёлой  болезни; по другой  –  она сама вступила в группу отобранных, заменив одну из заключённых – молодую женщину, мать троих детей.
    А через месяц лагерь Равенсбрюк был освобождён…
    1 мая 2004 года Константинопольская православная церковь причислила русскую монахиню Мать Марию к лику святых.

                К  О  Н  Е  Ц    
    
.