Старая дама

     Любовь настигла как нож, пронзила насквозь так, что ни охнуть, ни вздохнуть.

     А начиналось все так обычно.
     Старинная приятельница предложила сходить в театр – кто-то ей похвалил спектакль, а одной идти не хотелось. И они пошли вдвоем.
     Театр был маленький, камерный и назывался смешно: «Сфера». Потом оказалось, что он таким и был – сферическим, с крошечной круглой сценой внутри, похожей на арену. В фойе раздевались люди, тут же играл тапер, настраивая зрителей на театральный лад.

     А потом вышел Он и еще какой-то артист – стали разыгрывать сценки из Аверченко. И она пропала. Совсем. Мир исчез, исчезли окружающие люди, толкотня, запахи, звуки. Исчезли куда-то 70 лет большой жизни. Ей было 15. И она стояла, замерев, с распахнутыми глазами, и видела только его, и слышала только его. И столько в ее глазах было восторга и удивления, что и Он обратил на нее внимание, и пригласил старую даму на танец – танго.
     Танцевать танго она не умела, но пошла – не могла не пойти. Просто положилась на музыку и на него, растворилась в его руках. Он был хороший партнер. У них все так здорово получилось, что зал разразился аплодисментами. А Он наклонился и церемонно поцеловал даме ручку. Потом зрителей пригласили в зал.
     И все два часа на руке горел огнем этот неожиданный поцелуй. Она осторожно касалась его пальцем, и тогда пламя заливало ей щеки. И она ничего не могла с этим поделать. Она была растеряна и счастлива.

     В перерыве она узнала имя молодого актера, спросила, в каких еще он играет спектаклях.

     И пришла на следующий спектакль с его участием. Уже с цветами. Он принял букет с благодарностью и вновь поцеловал ей руку. Это был уже второй поцелуй. Она горела как девочка. Она была влюблена, «хоть не к лицу и не по летам», но она об этом не думала. Просто любила. Ведь любовь не спрашивает можно или нельзя, она обрушивается, снисходит, – и это всегда счастье, даже если с горчинкой.

     Судьба ее была решена. Она приходила на каждый его спектакль. И никогда с пустыми руками. Всегда что-то приносила, это мог быть тортик, кокетливо перевязанный зеленой ленточкой, коробочка конфет или цветы.
     В театре ее уже все знали, она была как артефакт, как символ, как визитная карточка театра. Сначала она старалась купить место в первом ряду поближе к кумиру. Потом для нее оставляли одно место – просто не продавали его – и усаживали ее, как почетного гостя. Никто не смеялся. Все умилялись. В театре шел чудесный спектакль «Гарольд и Мод», о любви молодого человека к старой даме, над которым рыдали девчонки. А они были овеществлением этой любви.

     У артиста была жена и двое детишек. Он был отличный парень. И как-то его пригласили сняться в рекламе шоколада «Альпен Голд». Он шел сказочным охотником где-то в австрийских Альпах и улыбался. Рекламу часто крутили по телеку. И у нее появилась возможность еще чаще видеть своего сказочного принца. Но это по телевизору.
     А наяву… «каждый вечер в час назначенный» она шла в театр, надевая свое нарядное вечернее платье. Он приглашал ее на танец в фойе. И они танцевали под восхищенные взгляды зрителей. Шелковая бретелька сваливалась с костлявого плечика, но это было не важно. Она краснела, возбужденная танцем и его близостью, и восхищенно смотрела на него. А потом он церемонно целовал ей ручку. Ради этих минут она жила.
     Так прошло пять долгих счастливых лет.

     В очередной раз она пришла в театр и узнала, что он погиб где-то на загородном шоссе, попал в аварию – насмерть.
Прямо у входа в театр висел лист в траурной рамочке с любимым единственным лицом, где объявлялось о панихиде и похоронах.
     Она пришла на панихиду с букетом белых цветов. В последний раз подарила их любимому, наклонилась и впервые поцеловала его – целомудренно в лоб. Очень не плакала, скорее тихо удивлялась: «Почему Бог забрал его к себе раньше, такого молодого и красивого». А что все должно было когда-то кончиться, она знала с самого начала. Такого полного счастья не бывает! Только она думала, что уйдет первая…

     Она поехала со всеми на кладбище, проводила его в последний путь. И опять ничего не видела, ничего не слышала; не замечала бросаемых на нее пугливых взглядов актеров.
     В душе ее тихо звучали печальные звуки танго. Они танцевали, танцевали, Он растворялся как звуки музыки и уплывал куда-то вверх. Потом она очнулась и тихо побрела домой.
 
     Больше старую даму в театре никто никогда не видел.