Хроника одной смерти - 9

«Арестант, хотя сам по себе и невеликой важности есть»

Приведенные в предыдущей главе выдержки из секретных инструкций о порядке содержания «секретного узника», порождают новые вопросы.  Ведь фраза «… арестант,  хотя сам по себе и невеликой важности есть», появившаяся в очередной инструкции коменданту крепости, заставляет задуматься …
А действительно, был ли Иоанн Антонович в его 22 года – а именно в таком возрасте его вернули в Шлиссельбург из Кексгольма, - уже так важен для власть предержащих?  Да и был ли мужчина, содержащийся в каменном каземате Светличной башни, свергнутым императором  Иоанном VI?
Как ни странно, но на второй вопрос могли ответить только два человека – капитан Власьев и поручик Чекин. Потому что только они могли «сравнить» человека, поступившего вновь под их опеку после возвращения узника из незадачливого «путешествия» по Ладоге до Кексгольма и обратно с тем, кто находился в крепости до этого. Ибо другим тюремщикам, как следует из секретной инструкции, видеть арестанта живьем не разрешалось. Но почему для коменданта крепости арестант сам по себе мог быть «невеликой важности»? Казалось бы, зачем было подменять «секретного узника» другим человеком и держать значительную караульную команду для охраны неизвестно кого?  Опять вопросы …
Но мы все же не будем уподобляться сторонникам легенды о русской «железной маске» и сохраним наше расследование в рамках официальной версии, что «секретный узник» Шлиссельбурга на июль 1764 года был свергнутым в младенчестве императором.
Так вот, а, действительно, был ли Иоанн Антонович важен как таковой на момент, предшествующий его гибели? Но, во-первых, всякий человек имеет родственников, для которых его состояние не должно быть безразличным. А, во-вторых, он, на минуточку, был, хотя и совсем недолго, никем нибудь, а императором Российской империи со всеми, как говорится,  вытекающими!
Ведь, согласно светским и духовным законам Империи, все служившие в момент вступления нового императора на престол военные, гражданские и прочие уполномоченные лица давали ему присягу на верность. А такими лицами в октябре 1740 года - т.е. когда присягали на верность Иоанну VI,- наверняка были все действующие в 1764 году сенаторы, генералы и многие церковные иерархи. Да вот тот же глава «секретной комиссии» граф Н.И. Панин был в 1740 году корнетом 22-х лет от роду.  Впрочем, данная Иоанну Антоновичу в 1740-м году присяга не помешала Панину, да и другим подобным лицам, в ноябре следующего года присягнуть на верность Елизавете Петровне. Словом, к тому времени в России отношение к присягам было уже не так чтобы очень серьезное … 
Вторым фактором «важности» секретного узника было его фактическое родство. А вот в этом отношении все было совсем не так просто. Ведь вспомним, что его родителями были люди иностранного происхождения. Мать – Анна Леопольдовна – была дочерью герцога Меклембург-Шверинского, т.е. наполовину немкой. Отец же – Антон Ульрих – был чистокровным немцем и принадлежал к весьма уважаемой в европейских странах древнейшей Вельфской династии. Да и вообще, его брауншвейгские предки отличались большой плодовитостью. Именно их плодовитость заставила несчастного Антона искать невесту в холодной России, поскольку на всех детей-наследников Брауншвейгского герцогского семейства их фамильного имущества уже давно не хватало.  У Антона Ульриха было, ни много ни мало, а только родных пять братьев и семь сестер. Причем некоторые из них родились у его папеньки и маменьки, когда Антон романтическим юношей уже собирался убыть из своего колбасного герцогства искать счастья в России. Братья и сестры Антона Ульриха, видимо, были более практичными людьми и не покидали пределов цивилизованной Европы. Почти все они за время отсутствия своего незадачливого братца естественным образом составили брачные союзы с весьма уважаемыми особами королевских, герцогских и подобных кровей.   
Так вот, на июль 1764 года ближайшими родственниками томившего в Шлиссельбурге Иоанна Антоновича являлись:
- родная тётка - королева Пруссии Елизавета Кристина, супруга прусского короля Фридриха II;
- другая тётя - королева Дании Юлиана Мария. Именно к этой тётушке отправили оставшихся в живых детей российского Брауншвейгского семейства после смерти Антона Ульриха в 1774 году;
- еще одна родная тётка - сестра отца, Луиза Амалия - приходилась невесткой королю Фридриху II и была матерью наследника прусского престола.
Не стоит также забывать, что бабушкой Иоанна VI была сестра австрийской императрицы, дочь которой, эрцгерцогиня Мария Терезия, приходилась ему двоюродной тетушкой.
Ну и прочая, и прочая … Таким образом, внешний фактор родства "секретного узника" неоспоримо тяготел над действующей на тот момент российской императрицей Екатериной II. Она определенным образом сама была родней всем вышеперечисленным особам голубых кровей, поскольку к тому времени большинство владетельных семейств Европы было так или иначе в родстве друг с другом.
С другой стороны, Екатерина уже ровно 20 лет безвыездно жила в России, да и скоропостижная смерть её мужа Петра III, по всей видимости, отдалила её от немецкой родни. Что уж говорить о родственных чувствах к троюродному племяннику по мужу, томившемуся в заточении? Кстати, в отличие от большинства почтенных особ своего Двора, Екатерина в 1740 году не приносила Иоанну VI никакой присяги, поскольку тогда ей, юной принцессе Ангальт-Цербстской, было 11 лет, и жила она в пасторальном мирке игрушечного немецкого княжества.               
Но вот человек, написавший «… а ежели арестант занеможет, то неописашись ко мне лекаря не допускать», а именно - Никита Иванович Панин, на момент вступления малютки Иоанна VI на престол уже служил корнетом конной гвардии. И посему в октябре 1740 года, безусловно присягу на верность новому императору давал и перекрестившись крест, конечно же, целовал. Но, как и большинство российских военных и гражданских чинов того времени, видимо, не являлся в этом вопросе догматиком …