Муська

Весь мир делится на кошачников и собачников. Я, например, любитель
наглых пёсьих морд, а моей соседке по лестничной клетке больше нравятся
мурлыкающие шерстяные колобки. Но мне кажется, что лишь у собак есть
характер, а у остальных домашних животных лишь норов и повадки.
Судите сами, в качестве примера, приведу вам историю жизни одной собаки.
Эта была обычная рыжая сука, по кличке Муська, породы японский пинчер,
которой забыли вовремя купировать хвост. Её мой отец приобрёл у какого-
то барыги специально для моей бабушки, Аграфены Фадеевны. Мне тогда
лет тринадцать было. До этого у нас во дворе бегала псина по кличке Буран,
большая немецкая овчарка, съедавшая по два чугунка картошки в день.
Кроме картошки в его алюминиевой миске всегда были хлеб и куриные
кости. Но бабе Груне было уже за семьдесят и ей тяжело было одной
содержать свой дом, огород и хозяйство. Сначала избавились от кур, а
потом пришла очередь и главного «цербера» дома. Однажды, придя в гости к
бабушке на выходные, я не услышал приветственного лая моего
четвероногого друга. Обыскав весь двор, я даже залез с головою в собачью
будку. Но ничего, кроме ржавой\ цепи и карабина, не нашёл. Я сел на
крыльце и чуть не расплакался.  Но в это время из сеней вышла моя любимая
баба, вечно улыбающаяся, с большими синими глазами, большим
прибалтийским носом, в ситцевом, собственного кроя платье и безрукавке,
сшитой ей-же из старого шотландского пледа.
- Ой, Андрюша, внучек. Здравствуй, мой милый! Что, Бурана потерял?
Так отдали мы этого аспида окаянного, с твоим отцом, в службу охраны,
ещё давеча. А, тебе что, родители не сказали? Ну, хватит, хватит плакать.
Заходи в хату, будем завтракать. Я вчера пирогов с яблочным вареньем
и капустой напекла.
- Баба, а, как же мы теперь без собаки? А, если воры заберутся?
- Не заберутся. Я наказала Николаю найти мне собачку поменьше.
Не сегодня, завтра припрёт. Ты же знаешь своего отца, кого он только
к нам домой не притаскивал; и дворняг, и лаек, а в последнее время
немецкими овчарками увлёкся. Он притащит животину и уедет на своей
ПМГ-шке бандитов ловить. А её ж надо ещё и кормить,
и обихаживать.
Я, понимающе закивал головой, с бабушкиной житейской логикой, не
поспоришь.
- Ба, а молоко есть?
- Если слазаешь в погреб, будет.
Достав трёхлитровку молока, я умял шесть пирожков с повидлом, и
прикемарил на дедовом дермантиновом диванчике.
Меня разбудил зычный голос отца:
- А, ну вставай, засоня! Пошли собаку для бабушки смотреть!
От неожиданности я даже подпрыгнул, пытаясь сесть, старые диванные
пружины издали звук, похожий на бренчание арфы.
- А, далеко? – загорелся я.
- Да, нет. Здесь рядом, на Индустриальной.
И мы пошли с ним за новым питомцем в направлении трамвайной
остановки. Отец был в парусиновых бежевых брюках и белой рубашке в
клетку. Его кудрявые чёрные волосы развивались на ветру. На мне же, были
спортивные трикушки, красная футболка с надписью СССР и старая дяди -
Юрина ветровка. Наконец мы упёрлись лбами в невысокие глухие ворота,
когда-то имевшие салатовый оттенок, судя по облупившейся краске. Отец
без церемоний надавил на «чёрную пуговку» звонка, едва заметную на
двухметровом столбе. Сразу же залаяли собаки на несколько голосов и,
спустя минуту, к нам вышел похожий на деда Мазая, дядька, заросший
щетиной от бровей до бороды, одетый в тельняшку, галифе и галоши.
Из-под массивных усищ тлела «козья ножка» из самосада. Он сначала было
удивлённо уставился на меня, а затем, заметив моего отца, вынул изо-рта
цигарку и гнусаво так пробасил: - А, Николай Петрович! Вы это, за собачкой
пришли? Так, вот она под ногами крутится забирайте.
Под ногами носилось нечто рыжее и тявкающее. Ей вторил лай немецкой
овчарки, коротко посаженной на цепь возле будки.
- Спасибо, Харитон, только помоги нам сначала эту мелкую шавку
приструнить.
- Муся, а ну сидеть! – негромко скомандовал бородатый.
И к нашему изумлению, собачка, размером не больше кошки, села у наших
ног. Её чёрные глазки горели как антрациты, а её хвостик, продолжал
трудиться как маятник, виляя то влево, то вправо.
- А это, твой младший? – и Харитон кивнул в мою сторону.
- Старший, Андрейка. Младщий - Шурка, дома с матерью остался.
- Андрейка, обратился уже ко мне старый Муськин хозяин, а у тебя в кармане
случайно не завалялась, конфета, или кусок рафинада?
Я лихорадочно начал рыться в карманах, но ничего, кроме носового платка,
и тридцати трёх копеек мелочью, я не нашёл.
- Ничего, у меня кажется где-то финики были - и с этими словами он
направился в направлении нехитрой деревянной постройки, напоминающей
нашу летнюю кухню, только в полтора раза меньше и без двери. Нырнув
под цветастую штору, заменявшую одновременно и дверь и москитную
сетку, он вышел оттуда с каким-то кульком, в которых обычно уличные
бабки продают семечки. Харитон ловко, как фокусник из шляпы, извлёк из
бумажного конуса сморщенный заморский фрукт. И тут произошло чудо,
наша Пинчерша встала на задние лапки, а передними, засучила по воздуху,
как настоящая цирковая артистка.
- А теперь, Муся, танцуй! – скомандовал Харитон.
И стал медленно, медленно вращать финик над её рыжей головёнкой.
Бедная собачка ещё сильнее засучила лапками и закружилась «в ритме
вальса» вокруг вожделенного плода. Я сначала рассмеялся, а потом
зааплодировал. А Муська, получив добычу, махом проглотила её вместе
с косточкой, и злобно зарычала в нашу с отцом сторону.
- Возьмите с собой, на всякий случай. Мне они без надобности,
с этими словами - Харитон протянул отцу кулёк с финиками. Я вытащил
один, и позвал: Муся! Муся! Ко мне!
Маленькие треугольные уши на голове рыжей бестии встали домиком,
насторожились. Но увидев в моих руках своё любое лакомство, опали.
Её шершавый язык дважды лизнул мою ладонь уже после того, как она
слямзала с неё вкусняшку. Стал накрапывать мелкий дождик.
- Андрейка, возьми её на руки, чай не укусит. Она уж признала в тебе нового
хозяина: - пытаясь реанимировать серной спичкой самокрутку, пробубнил
дед Харитон. – Берегите её от переохлаждения. На зиму забирайте в дом.
Это вам не «германец». Он кивнул в сторону спрятавшегося от дождя в
будку черномордого кобеля. - А то погубите животину. Ей всего то год,
полтора от силы. Пока, Муся! Бывай! – и он полез в карман за папироской.
Лишь только с третьей спички «козья ножка» занялась маленьким огоньком.
Дождь усиливался. Оставаться дольше на холодном, залитом бетоном дворе,
было бессмысленно. Я взял Муську на руки и почувствовал, как слегка
подрагивает от холода её рыжее тельце. Было ощущение, что я взял на
руки не собаку, а короткошерстную кошку сфинкса, такой лёгкой, и
невесомой она была, и сунул её за-пазуху. Отец попрощался за руку с
Харитоном и мы пошли восвояси. Крупные дождевые капли залетали за
воротник ветровки, но в области сердца было тепло, ведь я прижимал
к груди доброе живое существо, по имени Муся.
Бабушка, увидев торчащую из-под моей куртки вертлявую собачью
головёнку, всплеснула руками:
- Така маленька! Я уж, со слепу подумала, что вы котёнка принесли!
Я бережно вытащил из-за пазухи скулящую собаку и мягко поставил её
на цементную дорожку, ведущую от дома к калитке. Собачка, несколько
раз тявкнула, в знак приветствия, и уставилась на Бабу-Груню своими
большими, как спелая черешня, глазами. Её тонкие, кривые ножки слегка
приплясывали, толи от радости, толи от холода. И тут подал голос отец:
- Вот, принимай пополнение, Фадеевна! Это – Муся! Прошу любить и
жаловать! Любит тепло и сладости!
И с этими словами, он протянул ей кулёк.
- А, у неё губа не дура. – усмехнулась бабушка, перебирая финики.
После чего, вдруг громко скомандовала, глядя на собаку, и размахивая
кульком в воздухе: - А, ну, Муся, служить!
Глазёнки у собаки от удивления стали размером с ранетки-полукультурки,
росшие в палисаде, по левую руку от неё. Затем она стала на задние лапки и
смешно засучила передними, пытаясь как можно дольше удержать
равновесие. Бабушка протянула рыжей «артистке» финик и та ловко
слямзила угощение.
- Петрович - улыбаясь обратилась к отцу, моя баба, - признавайся, ты её из
цирка спёр?
- Да, нет. Какой цирк? Её прежний хозяин, капитан ВДВ, в отставке.
Он её подобрал щенком с улицы. Может, кому-то не угодила её порода?
- А, что у неё за порода?
- Японский пинчер. Правда хвост у неё не купирован.
- Как это не купирован?
- Особенность этой породы заключается в отсутствии у неё хвоста.
- А, зачем же бедняжке хвостик отрезать? – искренне недоумевала бабушка.
- А, что б крысы и хорьки не откусили. Это не собака – это чистый
Рикки-Тикки-Тави.
- Кто, кто? – бабушка с недоумением взглянула на отца.
Я прыснул со смеху: - Баба, да это же мангуст из мультика, который ловил
змей и крыс. Ты что мультики не смотришь?
- Стара я уже, Андрюша, для мультиков. А если эта собачка и вправду
крысолов, то даже и хорошо. А то мне в последнее время стало казаться, что
у нас под сенками кто-то живёт. Всё шебуршит и шебуршит по ночам.
Не знаю точно, может хорь, а может и крыса.
Муська, как будто прочитала бабушкины мысли, перестала бестолково
крутиться под ногами, подошла к крыльцу и стала громко фыркать, а затем
и вовсе угрожающе зарычала. Старое деревянное крыльцо, представляло
из-себя две струганых доски, лежащих на четырёх деревянных брусках.
Со стороны входа оно казалось одной массивной лесиной, а со стороны
огорода никаких опорных брусков не было, лишь пустота, уходящая под
веранду и далее в сенцы. Вот именно туда и устремилась наша рыжая
героиня. Спустя минуту, из-под дома послышались лай, писк и звуки
борьбы. Баба Груня, мой отец и я, как зачарованные ждали окончания
поединка. Минут через пять наша храбрая собачонка вылезла из-под
крыльца, держа за горло большую серую крысу. Бросив бездыханную тварь
к нашим ногам, Муська юркнула обратно в лаз. Вернувшись, она швырнула
вдобавок к серой, коричневую особь. Охотница на крыс была явно
возбуждена: она звонко лаяла и скребла лапами крыльцо.
- Муся, умничка ты моя! – вырвалось у бабушки. - Теперь точно у нас
никаких грызунов не будет. И уже обращаясь к моему отцу: - Ещё раз
спасибо тебе Николай за подарок. Теперь даже кошку заводить не надо.
- Всегда пожалуйста, Аграфена Фадеевна. Сейчас я уберу этих дохлых
цуциков и мы наконец-то пообедаем.
- Да, да, Коля, конечно. Извини, я уже и забыла который час. Щас печку
на летней кухне растоплю, борщика разогрею.
Воспользовавшись заминкой, я забрал у бабушки кулёк и, найдя в сенках
старую алюминиевую миску, бухнул туда все финики.
- Ешь, Муся! Поправляйся!
Меня сначала конечно немножко пожурили, сказав, что у собачки, может
быть несварение. Но потом почему-то папа с бабушкой рассмеялись и забыли
про меня. Может быть на них так подействовал фирменный бабушкин борщ,
со шкварками, а может, та настойка, со странным названием - «рябина на
коньяке», которую баба-Груня поставила на стол в качестве магарыча.
Так, рыжая собачка по кличке Муся подарила нам всем палитру
незабываемых, положительных эмоций, на несколько дней вперёд.
Про то, что у бабы Груни появилась новая собака, скоро узнала вся улица.
И бабки-соседки, любящие «перемывать кости» другим своими длинными
языками, заходили поглазеть на заморскую зверушку. В то время во дворах
держали или лаек с овчарками или, на худой конец дворняг. Болонки и
пудели и те считались экзотикой. А тут пинчер, да ещё японский.
Но самой «любопытной Варварой» оказалась соседка бабушки по палисаду,
баба Улита. Бабка была старенькая, седенькая, с ногами «колесом», как у
кавалериста. И передвигалась она медленно с бадожком полностью
соответствуя своему имени. К тому же она недослышала на левое ухо.
И вот в один из прекрасных летних дней, хлопнула железная щеколда
на калитке и в проёме ворот нарисовалась одутловатая, старческая фигура.
Её маленькие хакаские глазки хищно постреливали из-под седых
«брежневских» бровей. Не знаю почему, но нашей новой охранице дома
не понравилась её шаркающая, прихрамывающая на правую ногу, походка.
Муська выкатилась из будки рыжим клубком и с истеричным лаем
набросилась на бабу-Улиту. Та стала отбиваться своим бадожком.
Но собака с остервенением вцепилась в палку зубами, и буквально повисла
на ней, как питбуль. Соседка не на шутку испугалась и заголосила:
Груня! Груня! На помощь! Убивают!
Моя баба, услышав лай и крики, вышла на улицу. Посмеявшись над
незадачливой соседкой, она отозвала собаку, и провела гостью в дом.
После этого случая баба-Улита стала появляться в нашем доме очень редко.
Кроме бабы-Улиты, Муська недолюбливала почтальоншу, которая раз в три
дня забрасывала в ящик, прибитый прямо на калитке свежий номер газеты
«Кузбасс». При её появлении, она бросалась к калитке, и с грозным лаем
подпрыгивала до высоты почтового ящика, чем очень пугала девушку
в синей униформе. А к остальным пришлым людям, гостям и родственникам,
она относилась весьма лояльно. Она могла запросто взять у незнакомца
финик или конфету. Из этого можно сделать вывод, что даже у такой
маленькой собачки как Муська, были душа и характер.

Примерно через два года, эта рыжая, мелкая бестия ощенилась. Всего
несколько раз она убегала на улицу, делая сапу под штакетником в палисаде,
и вот добегалась. Нас с бабушкой разбудил Муськин скулёж среди ночи.
Осенью та квартировала на подстилке возле кровати бабы-Груни. Бабушка
кое-как слезла с перины и щёлкнула выключателем. Все мои сны
разбежались кто-куда, после резкой вспышки света в соседней комнате и
надрывного собачьего визга. Не зажигая света, я всунул ноги в тапочки и, как
был в одних трусах, вышел на бабушкину половину. Та, в три погибели
склонилась над своей домашней любимицей, кряхтя и что-то ворча себе под
нос. До меня дошёл смысл только последней фразы: - Ишь, ты, что надумала
негодница, рожать ни свет-ни заря!
Я машинально повернул голову в сторону настенных «курантов», стрелки
часов, в старой деревянной коробке начертали что-то около трёх часов ночи.
Муська принесла тройню. Но один из щенков родился мёртвым, он запутался
в пуповине, окрас его был рыжим, как у матери. Второй был белого окраса,
но сам какой-то квёлый, с плотно зажмуренными глазками. А вот третий,
чёрный, с белой манишкой на груди, был живчик. Только что родившись, он
уже искал титьку и вовсю сучил лапками, отпихивая от себя брата –
«конкурента». Новоиспечённая мамаша старалась вылизать досконально
обоих детёнышей. Бабушка сходила на кухню за помойным ведром и скинула
туда всё что осталось от Муськиных родов, включая жмурёныша. А потом,
она, ничего не говоря, накинула на себя кацавейку и, сунув ноги в галоши
вышла из дома. Спустя какое-то время она вернулась с тем же ведром, но уже
пустым. Помыла руки на кухне в рукомойнике. И только тут заметила, что её
внук не спит и исподтишка наблюдает за ней.
- Андрюш, а ты чего не спишь? Подумаешь, сука ощенилась. Ты что,
никогда щенят не видел?
- Таких махоньких, никогда.
- Тогда подойди поближе и посмотри. Только не трогай руками, а то укусит.
Я подошёл к лежанке на расстояние около метра. Муська уставшая, с
осоловевшими глазами, лежала на боку, а подле, мирно причмокивали два
ещё совершенно слепых кутёнка. И благостная улыбка, как огородная лилия,
расцвела на моём лице. Но утром, снова возникла дилемма: моя баба вдруг
заявила, что псарня ей тут в доме ни к чему и что и одного щенка ей хватит
за глаза. Пришлось срочно собирать «семейный консилиум». Мы с бабушкой
подождали, когда отец заскочит с работы пообедать. Пока он уминал за обе
щёки жаренную на сале картошку, бабушка что-то говорила ему в полголоса
на летней кухне. Но что именно, я не расслышал. Кроме последней громкой
фразы отца: - Мама, ну вы блин даёте! Я что вам, Герасим что ли?
Баба Груня, заметив моё нездоровое любопытство, послала меня в магазин
за хлебом и за молоком, дав мне рубль.
И в конце, мягко добавила: - Сдачу можешь оставить себе на кино и
мороженное.
И я опрометью вылетел из дома. Мне не терпелось прочитать киноафишу
кинотеатра «Октябрь» располагавшуюся как раз напротив входа в
продовольственный магазин. Когда я вернулся с четырьмя молочными
треугольниками и белой буханкой хлеба, без корочки (сгрыз - пока нёс),
отца уже не было. Не было и беленького Муськиного кутёнка. Рыжая мамаша
пестовала лишь одного щенка, которого за чёрный цвет шёрстки назвали
Чернышом. Я не стал спрашивать бабушку об участи беленького щеночка,
потому что я вспомнил последние слова отца за столом и живо представил
себе концовку рассказа А.С Тургенева «Му-му», только вместо Герасима,
в лодке сидел мой отец Николай Петрович в милицейской форме, громко
ворчащий: - Вот, я, вашего этого! (его любимая присказка) и я невольно
громко вздохнул. Баба Груня, как бы поняв ход моих мыслей, сказала:
- Андрюша, не переживай, он всё равно больным был. Ты ж не хочешь,
чтобы твоя бабушка на старости лет моталась по ветеринаркам?
- Нет, конечно. Ты главное, баба, сама не болей. А для охраны дома и
огорода нам и двоих «Мусек» хватит.
Бабушка улыбнулась и, потрепав меня по не расчёсанным вихрам, сказала:
- Умная голова, да дураку досталась.
Только спустя годы, я понял, что она имела в виду. В «солнечном» декабре
тысяча девятьсот восемьдесят восьмого, меня забрали в армию, в не менее
солнечную Германию. В течении двух лет только из писем я узнавал о жизни
и здоровье членов нашей семьи. Так я узнал, что бабушка тяжело больна и с
ней постоянно сидит мой младший брат Александр. Что из магазинов вдруг
исчезли финики и конфеты, что практически все ходовые товары и продукты
по карточкам, что бедная Муська танцует теперь на задних лапках за
морковку или капустную кочерыжку. Я чуть не плакал, читая письма,
которые мне присылала мать из дома. И домой хотелось вернуться всё скорее
и скорее. И вот, я дембельнулся в декабре девяностого. Но той страны, из
которой я уезжал в армию два года назад, уже не было и в помине. Это было
похоже на агонию раненого зверя, который ещё дышал, весь утыканный
стрелами, но, над головой которого уже занесён боевой томагавк. 21 мая 1991
года умерла моя бабушка Аграфена Фадеевна, а 18 августа, аккурат на мой
День Рождения, почил в бозе Союз Советских Социалистических Республик
- страна, в которой я родился и вырос, присягу на верность и преданность
которой давал, будучи солдатом ограниченного контингента Западной
группы войск в Германии. Мой младший брат вернулся к матери, а мне в
наследство достался старый дедушкин дом, с восемью сотками огорода, да
две маленькие, голодные собачонки. Так, Муська и Черныш, в одночасье
стали моими подопечными. Мне срочно нужна была работа и я, недолго
думая, метнулся со своим дипломом помощника мастера на завод
химического волокна. (ЗХВ), но свободных вакансий не было, пришлось
устраиваться транспортировщиком - катальщиком ёлочек с большими
нитяными бобинами. Но денег, как и везде, не платили. В качестве
компенсации выдали потребительскую карточку заводчанина, «портянку»,
как мы её называли. Но она обслуживалась только в продовольственных и
промтоварных магазинах предприятия. Очень сильно выручал огород,
картошка, капуста, помидоры, огурцы - всё было своё. Мои собаки, как и их
хозяин, чуть не стали вегетарианцами. Спасибо отцу, который время от
времени подкидывал мне деньжат, а иногда привозил продукты с рынка, что
был тогда на «Швейной фабрике». В 90-е, он перешёл из обычной милиции, в
санитарную, инспектором.  Но однажды, вместо колбасы и денег, он привёз
персикового цвета собаку, неопределённой породы, которая почему-то не
гавкала, а хитро так, подмигивала мне, своими розовыми, поросячьими
веками глаз. Муська, для верности облаяла незнакомую морду. Но поняв, что
это их новый постоялец, успокоилась. Черныш высунул голову из будки и
флегматично потянулся. Но смекнув, что куриных косточек с колбасными
обрезками не обломится, опять зарылся в сено.
- Знакомься, Андрей, это Бим. Он будет жить у нас. Хороший, добрый пёсик.
Я его на Швейке подобрал. Он пытался стибрить окорок в мясной лавке.
Задержанный, так сказать.
- Пап, а зачем мне ещё собака? Я и этих - то не знаю, чем кормить.
- Не волнуйся, сынок, я тебе костей в конце недели подгоню, бульона
наваришь.
- Так будка ж одна. Ладно Муська, она постоянно ночует со мной в доме, а
куда ж я твоего Бима пристрою?
- Так щас лето. Ты постели ему половичок на веранде. Ему и это после
Швейки курортом покажется.
- Ладно, пап, но только до холодов. Потом сам будешь ему новую будку
из фанеры мандрячить.
Как ни странно, но Муська с Бимом подружились. И как очумелые носились
по двору, в две глотки оглашая улицу лаем. Черныш тоже пытался их
поддержать, но выходило лишь тонкое, писклявое тявканье. Но однажды,
придя с работы, я не услышал дежурного лая. Низ штакетника в палисаде
был выгрызен, а под ним шли два подкопа в сторону сада. А в саду в одном
месте была выломана штакетина (всё забывал прибить). Это Бим (сукин сын),
подбил моих собак на вечернюю вылазку. Он, как и все дворняги, не любил
комфорт хозяйских дворов, ему подавай заросли репейника и запахи свалки,
так называемая «романтика» всех бродячих собак. В районе полуночи звонко
лающая банда собачьих анархистов возвернулась в своё становище.
Бим получил от меня тапочком по заднице. А утром я приступил к ремонту
забора. И так повторилось ещё несколько раз. И я обратился к отцу
с просьбой, забрать от меня этого милого пёсика, пока я не зашиб его, по
«доброте сердечной», кочергой или поленом. Поняв, что я не шучу, он нехотя
выполнил мою просьбу. Наступила осень, и мои собачки поприжали хвосты.
Никто больше не грыз штакетник и не бегал резвиться за забор. А зимой,
несмотря на все мои табу, Муська частенько спала на дермантиновом,
дедовом диванчике, том самом, на котором любил кемарить в детстве и я.
Больше уже и не сгонял. Старенькая, думаю, пусть погреется. И вот
наступила третья весна моего единоличного хозяйствования в старом доме.
 Я уволился с ЗХВ и устроился охранником на «Токем» (бывший нпо
«Карболит). С огородом мне помогали отец с младшим братом. Мать
прибаливала, поэтому приезжала редко. Моя домашняя псарня больше не
грызла заборов и не делала подкопов под ним, собачонки с разинутыми
пастями ждали нового прихода родственников или гостя с тем, чтобы
улизнуть на улицу через неплотно закрытую калитку. Я уже привык к
подобного рода собачьим самоволкам. Пусть, думаю, собачки порезвятся.
Жрать захотят - всё равно домой вернутся. Но вот однажды Муська
вернулась с улицы и жалобно завыла, как-то нелепо оседая на левый бок, а на
правом виднелись три свежие раны, как от трезубца. Вилами кто-то пырнул.
(Добегалась, мелкая!) Я, как мог, обработал рваные края марганцовкой и
попытался даже забинтовать, но собака, так жалобно заскулила, что я оставил
эту бесполезную затею. Она доползла до своей лежанки, которую я устроил
ей под стулом на кухне и притихла. Думаю, доживёт до утра свожу в
ветеринарку, что на Федоровского. Рано утром меня разбудил истошный вой
Черныша. Он вышел из будки и выл, глядя на окно, из которого я
выглядывал. Мне вдруг стало не по себе. Войдя на кухню, я увидел
разгрызанную в папье-маше газету и Муську глядевшую куда-то под
потолок, застывшею в предсмертном оскале. Так нелепо и трагично
оборвалась жизнь самого преданного члена моей семьи, самого бесстрашного
и доброго в мире существа. Я бережно завернул Муськино безжизненное
тельце в старое детское одеяло и похоронил под забором, недалеко от
углярки. Слава Богу, хоть Черныш остался и иногда подаёт голос из будки.
Но как-то по осени, когда приехали родственники копать картошку, этот
сукин сын сумел-таки прошмыгнуть в незакрытую калитку. Он так и не
вернулся. Спустя две недели, вынося золу на свалку, я увидел мертвую,
чёрную собачку с раскроенным черепом. Судя по белой манишке, это был
Черныш. Рядом валялся окровавленный кирпич. Меня чуть не стошнило. Но
плакать я уже не мог. Последний раз я плакал на похоронах бабушки. Я
порылся в карманах и нашёл в кармане полтинник, который я обычно
оставлял на проезд. Но на этот раз, я использовал его не по назначению.
Дойдя до трамвайной остановки «Поперечка», я купил в ларьке бутылку
горького, тёплого пива. Пока я добрёл до улицы Сакко, половина бутылки
изошла пеной, а я изошёл хлёсткими ругательствами в адрес неизвестных
собако-убийц. Я прекрасно знал, что по соседству со мной живут и
наркоторговцы, и продавцы палёной водки… Подлые, мерзкие твари!
Человеко-заменители, а не люди! Но при чём тут маленькие, беззащитные
существа, мои милые собачки?
«Всё! - сказал я себе: - Больше никаких животных! Ни птичек, ни рыбок!
Хватит с меня нервных расстройств!»
Отец, прознав про моё горе, принёс со Швейки брошенного котёнка,
трёхшёрстного, бело-рыже-чёрного, и проговорил с рэперской интонацией:
- Не плачь, Андрейка! Вот, тебе котейка! Он будет ловить мышей! Его,
не гони взашей! Йоу!
- Спасибо, папа! – Ты читаешь рэп прямо как MC Hammer! – Воодушевился
я. Отец, лишь рассмеялся в ответ и похлопал меня по плечу.
Погладив мелкого пушистика за ухом, я налил в полиэтиленовую крышку
молока из холодильника.  Котёнка назвали Муркой. Так неожиданно в нашей
семье началась «эпоха кошачьих».