Трагикомедия бродяги любви 3 глава и 4 глава

Глава «Скрипач в театре и тюрьма или начало злоключений Джовано Казановы»
 
…  Так незаметно пролетело ещё два года,  Джовано Казанова из четырнадцатилетнего отрока подрос до шестнадцатилетнего юноши. В свои совсем юные шестнадцать лет Джовано был  хорошим скрипачом, ответственно подходящим к своей работе, и выглядел красивым молодым человеком.  Он любил спортивные занятия, поэтому его  фигурка перестала быть несуразно-нескладной отроческой, а, хоть он и был худощав, но из-за  мышечных плеч казался чуть старше своих лет,  а вот черты лица не изменились, были  по-прежнему по-мальчишечьи мягкими и изящными, а карие глаза такими же большими. Волнистые собранные лентой в хвост волосы же, которые немного выцвели и стали из тёмно-русых просто русыми, стали её длиннее.
… Всё это время Джовано работал скрипачом в театре господина Бруни за несправедливо маленькое жалование и жил в той комнатушке, что отдал ему надменный директор театра.
Его соратники по театру уважали Казанову за ответственное отношение к работе и, если у них заходила в беседе речь о Джовано, обычно о нём они говорили так:
— А согласитесь, наш скрипач парнишка Джовано неплохой человек: скоромный, ответственный, репетиций и выступлений не пропускает, не опаздывает, да и в общении приятный…
— Ну, да, я соглашусь с вашим мнением, только у меня он вызывает больше вопросов, чем приятных впечатлений. Я не понимаю, где его родители, почему он уже с четырнадцати лет живёт один, сам зарабатывает себе на хлеб. Где он мог научиться играть на скрипке, и, вообще, стать таким образованным читающим человеком, если он говорит, что из бедной семьи? Кто его родители и где? Осиротел что ли?
— У меня тоже возникают все эти вопросы, но я, скажу вам, сочувствую юноше: я вижу, как тяжело ему одному, как он у господина Бруни больше всех музыкантов старается, лишь бы эти несчастные монетки на хлеб заработать. Как он вертится, чтобы дополнительный заработок найти,  даже ходит в азартные игры на деньги играть, потому что ему ведь не хватает этой мелочи, что платит жадный господин Бруни.  Как не спросишь Джованни, будет он кушать со всеми или сытый, он всегда такой голодный, прямо с такой жадностью кушает, что жалко на мальца смотреть …
— Ха-ха, тут я с вами согласен, директор нашего театра господин Бруни такой скупердяй и скряга, каких ещё свет не видел! Он может дать такое маленькое жалование, что поневоле полуголодным жить будешь! И я тоже не могу жить на такое мизерное жалование, тоже зарабатываю помимо театра тем, что выигрываю какие-то суммы денег в азартные игры, в того же фараона, Джованни тут такой пострадавший от жадности господина Бруни не один!
… Как реагировал на такие разговоры о себе сам юноша? Никак. Он старался избежать слишком дружелюбного или враждебного общения с кем-либо, был затюканный и недоверчивый к людям…
… Ну, конечно, это были последствия такой судьбы, не от хорошей жизни юный Джовано стал таким недоверчивым и малообщительным. Хотя, иногда жизнь всё же удивляла юношу и приятно.
… Так случилось и в тот, совершенно обычный будничный день Джовано.
Как и обычно, юный  Джовано никак не мог заставить себя встать с постели, он был любителем поспать, утро было самым нелюбимым временем юного скрипача, вот они и ворочался ещё полчаса с мыслью: «Эх, утро, зачем ты наступило, так сладко спалось! Ну, ещё урву пять минут, тогда встану…».
 
Потом юноша всё-таки встал, умылся, оделся в свою привычную простенькую одежду: белые чулочки,  ботинки, белая простая рубашка и тёмно-синие кюлоты из дешёвой ткани. Потом стал у зеркала и сам же пошутил над собой:
— Да, Джованни, ну и вид у тебя потасканный! Давай, дружище, хоть волосы во что-то приличное расчеши из пакли…
…Тут же он взял деревянный гребешок расчесал русые волны волос и собрал в хвост ленточкой со словами:
— Вот так уже получше будет! Та-а-к, у меня ещё до репетиции в театре два часа, неплохо было что-то сейчас раздобыть на завтрак себе…
Джованни посмотрел в свой мешочек, где хранил деньги, и застыл с расстроенным и насупленным от досады лицом:  там было пусто, ни одной монеты. Джованни со стыдом вспомнил, как вчера у него оставалось жалких пять центов, на которые кроме крынки молока да куска хлеба ничего не купишь, а до жалования ещё неделя, и отчаянный юноша решил подзаработать, выиграв что-нибудь в азартную игру на деньги «фараон», и поставил на кон эти пять центов, и проиграл. Ему не на что сейчас было купить даже хлеба.
«Какая досада! Ладно, всё равно я бы прожил на жалкие пять центов  день, не больше, никак уж на неделю до жалования мне их не хватило. Что же делать? — поразмышлял расстроенный Джовано — Эх, как это ни низко, придётся видно мне залезть в чью-нибудь гримёрку и стырить немножко! О. Господи, прости, до чего ж, правда, противно быть воришкой, но у меня нет выхода, мне нужно на что-то кушать…».
 
… Джовано накинул суконный плащик  и тихо пошёл в пустой театр, заметил гримерку уважаемого актёра Бенволио Фатум и решил залезть к нему через окно…
… У юноши запрыгнуть в окно получилось легко, и он сразу же стал искать себе «добычу» по всем расписным позолоченным шкафам и трельяжу, нашёл целый мешочек золотых монет, и только собрался ретироваться с ним в окно…
… Тут сзади кто-то очень крепкий и высокий схватил Джовано больно за руку и выкрутил назад со словами:
— Ах, ты, хитрюга, уже умудрился ко мне в гримёрку залезть, не иначе, как стащить что-то хотел! До чего докатился, а?!! И тебе, Джовано, не стыдно, только честно?!
— Если честно, то нет…  — нехотя протянул Джовано в ответ на возмущения Бенволио Фатума, которого без труда узнал по голосу и силе в крепкой руке  — Бенволио, ну, больно же, пусти руку, пожалуйста, я верну сейчас всё, что стырил у тебя в гримёрке. Не надо звать стражу сразу, прошу, позволь мне всё объяснить…
Бенволио, крепкий и высокий красивый мужчина средних лет в напудренном парике после этого отпустил  руку Джовано, юноша же сразу вернул артисту его мешочек с деньгами, тихо с пристыженным видом промолвив:
— Вот и всё, что я стырить-то хотел…
Сам же с несчастным взглядом больших карих глаз подумал: «Ну, всё, полное фиаско, если даже Бенволио пожалеет меня и не позовёт стражу, всё равно, ведь скажет господину Бруни, и я вылечу с грохотом и скандалом отсюда  опять на улицу. Ох, Господи, прости грехи мои, никак не пойму, за что мне такая бурная на злоключения, беспокойная жизнь, когда я же спокойствие какое-то найду?».
Бенволио с хмурым видом же, заметив пристыженность и несчастный вид Джовано, уже не таким сердитым тоном спросил:
— Ну, что, хитрюга бесстыжий, ты что-то хотел сказать в своё оправдание? Говори, я тебя слушаю, как видишь, даю возможность оправдаться, не зову стражу…
— Спасибо, что проявили сочувствие, просто я же не случайно ответил на ваш вопрос, не стыдно ли мне «нет», потому что, когда голоден, забываешь всякую стыдливость. Я сейчас на мели, и мне не на что было купить покушать, вот я уже и оставил совестливость до лучших времён и полез. Пожалуйста, войдите в моё положение.  Моё жалование скрипача в театре господина Бруни всего каких-то жалких сорок пять центов! Всего! И это за такую усердную работу! Вы вот давно на рынок за едой ходили, вы цены на молоко, сыр, хлеб видели, не говоря уж о других продуктах?  Как, скажите, можно прожить месяц на эти жалкие сорок пять центов, если  большая буханка хлеба стоит шесть центов, маленькая — три цента?! Я не говорю уж про остальное. Я не знаю, почему господин Бруни положил мне такое маленькое жалование, но он сам человек богатый, и одет дорого, и с таким, очень заметным лишним весом, видно, что он точно сам рынок не посещает, ему кухарки и купят, и наготовят, что ему не понять таких вещей. И, по-моему, ему вообще всё равно, как живут его подчинённые, я попробовал один раз повысить мне жалование центов на двадцать, так он на меня так накричал, что я больше тему эту не поднимал. Вот и хожу вечно полуголодный, мне на самое главное, на еду не хватает, всё-таки юноша шестнадцати лет. Я пытался подработать слугой, меня не берут никуда, потому что, мол, малой ещё, ничто не умеет, говорят. Уволиться из театра господина Бруни и устроиться в театр, где бы больше платили, я не могу по той же причине, что и подрабатывать слугой. И у меня жалование через неделю, а оставалось всего пять центов! На кусок хлеба только с молоком, на раз покушать, и я так надеялся выручить себя заработать на недельку, выиграв что-нибудь в азартные игры на деньги, сел в кабаке сыграть в фараона, я так пару раз спасал себя от голода.  Но в этот раз мне не повезло, и я проиграл даже эти пять центов, и сейчас я голодный, вот и полез в окно. А что мне оставалось делать? — закончил свою тираду Джовано со слезами в огромных нечастых карих  глазах.
Бенволио же слушал это уже без тени рассерженности или обиды, наоборот, его тронули за душу честные и простые слова юноши, ему стало искренно жалко мальца, поэтому бывалый артист задумался…
… И вдруг протянул Джовано  тот мешочек с золотыми монетами со словами дружелюбным тоном:
— Эй, Джованни Казанова, держи. Да, говорю тебе, держи, не стесняйся, ты их не стырил, я их тебе просто дарю безвозмездно, мне, правда жаль тебя, ты ведь неплохой парень, я понимаю, как тебе туго приходится полуголодным жить тут, при театре. И не переживай, всё осталось между нами, ни стража, ни этот заносчивый толстяк господин Бруни не узнают, но, раз у нас зашёл такой откровенный разговор, может, ты расскажешь, как так вышло, что ты живёшь с четырнадцати лет один и сам зарабатываешь на жизнь? А где же твои родители? Ты сирота?..
Джовано смущённо улыбнулся и слегка зарумянился, ему стало необъяснимо и тепло, радостно, и до слёз больно от доброты Бенволио. Радостно, что простил, и даже помог деньгами, что, оказывается, мир не без добрых людей, больно от воспоминаний, что аббат Гоцци когда-то тоже был добр к Джованни, но потом, когда вмешалась коварная Гертруда, Гоцци равнодушно, будто забыл о своей доброте, выставил отрока на улицу на погибель.
— Так получилось, что я сам не знаю, осиротел я ещё или нет, потому что мои родители отдали меня на обучение меценату-благодетелю аббату Гоцци в одиннадцать лет, и  того  дня я не только не видел их, но не получил от них ни одного письма или маленькой записки, им было всё равно.  Семья была бедная, я, как старший из шестерых детей, лишний рот только, вот так и вычеркнули меня из своей жизни…
Бенволио с большим интересом приподнял бровь и уточнил:
— На обучение аббату? А, теперь мне понятно откуда ты такой грамотный, так любишь читать, а ещё знаешь этикет и обучен игре на скрипке. А почему ты тогда не у того аббата?
— Да… — стыдливо и нехотя протянул Джовано — выгнал меня на улицу аббат Гоцци, когда мне было четырнадцать лет. Просто тогда два года назад случилась очень неприятная для меня ситуация с его младшей сестрой, девицей двадцати лет, ... не хотелось бы вспоминать, сразу больно становится, унизительная история, после которой аббат Гоцци равнодушно выгнал меня на улицу. Вот так, без разговора и без разборок, хотя мог бы и выслушать меня, что я не виноват, логически сам рассудить, что она здоровая взрослая девица, а был мальчишка ещё тогда, конечно, испугался её, да и он был не слеп, если бы захотел, давно бы мог синяки у меня заметить…
Тут от воспоминаний у юноши потекла слеза, но он быстро  вытер её (а Бенволио растрогался ещё больше, потому что Джовано не видел, что статный крепкий актёр заметил эту слезу) и подрагивающим голосом закончил разговор:
— Огромное вам спасибо, просто от всего сердца благодарю за всё, и за то, что выслушали, простили, не стали звать стражу, жаловаться господину Бруни.  Спасибо вам, и за то, что проявили такое милосердие, дали мне эти деньги, они ведь мне так нужны, для вас это незначительная сумма, а для меня это просто спасение! Я  же на эти деньги буду сытым месяца три, а то и четыре, и мне не будет нужды, чтобы не голодать бежать после работы играть в эти ненавистные мне азартные игры на деньги! И огромное спасибо вам за вашу человечность, что просто по душам поговорили, я хоть кому-то свою боль рассказал…
А Бенволио и слова сказать не может, стоит как громом поражённый от  того, что сегодня узнал о Джовано: оказывается, он остался без родителей в одиннадцать лет, в отрочестве пережил домогательства, и сейчас один карабкается по жизни!!!
— Джовано-Джовано, славный парень, не благодари за милосердие, милосердие должно быть в каждом человеке, я сочувствую тебе, жаль, что больше ничем не могу помочь, кроме, как денег дать, ничего, я верю, что у тебя ещё вся наладится, ещё вся жизнь впереди, а пока иди, купи себе покушать. Увидимся на репетиции через час…
Джовано, растроганный, молча, поцеловал Бенволио руку, и пошёл на рынок, купил там хорошей еды, потом покушал у себя в комнатушке и  запеченной говядины  картошкой, и сыра с приятной мыслью: «Вот, спасибо Господу всё-таки за то, что мир не без добрых людей, сразу так как-то веселее стало от доброты Бенволио, видно, что у него христианская душа. Жаль, что таких людей слишком мало…».
Ну, а потом в театре Казанова потрудился на славу скрипачом, и был сегодня, всем на удивление, в первый раз на репетиции в приподнятом настроении, а Бенволио, зная причину этого, смотрел на юношу со слезами в глазах, так ему было жалко Джовано.
Ну, а вечером, Джовано, довольный, что сегодня ему не придётся, чтобы заработать, идти в кабак и играть на деньги в  азартные игры, которые он терпеть не мог, уютно устроился в своей комнатушке за чтением интересной книги по географии…
… Действительно, четыре месяца юный Джовано Казанова прожил без всяких проблем, но потом опять вернулась тот же вопрос: жалования на еду не хватает, где взять ещё заработок?
… Джовано долго мучился над решением этой головоломки, а потом ему повернулась под руки книга о разных ремёслах, в том числе  упоминалось ремесло стекольщика, который делает разную стеклянную посуду…
…Джовано читал это и с хитренькой улыбкой и с блеском в больших карих глазах подумал: «О, как всё тут понятно и хорошо описано, весь процесс выдувания и создания стекольного раствора, а я ведь разбираюсь в химии, у Гоцци изучал эту науку, а что если использовать это для одной махинации?..».
 
Ну, и взялся юноша за воплощение своей, как ему казалось, шикарной идеи.  Сделал из разноцветного стекла   разные ложные геометрические фигуры, потом натёр хорошенько эти разноцветные стекляшки растительным жиром и вышел на дальнюю улицу в Венеции продавать их за большие деньги, обманывая людей, что это драгоценные камни: алмазы, рубины, изумруды и розовый кварц… 
Конечно, не сказать, что Джовано совсем не переживал, зарабатывая таким нечестным путём, муки совести давали о себе периодически знать и портили юноше настроение, но Казанова успокаивал себя: «Это ненадолго, я просто пошёл на этот стыдный поступок, чтобы заработать определённую большую сумму денег, а потом, когда я накоплю эти деньги, бросить театр господина Бруни и уехать в Рим учиться на хорошую профессию…».
Но, увы, планам юноши не удалось сбыться.  Один раз Джовано стоял рядом с очередным покупателем подделки, расписывая молодому дворянину «всю красоту этих драгоценных камней, что достались мне от матери, когда я осиротел».
Молодой дворянин же, что был одет в дорогой вышитый золотой ниткой кафтан-жюстокор  из лилового атласа и белоснежную богатую манишку с бриллиантовой брошкой, слушал речи Джовано, когда внезапно из-за угла появились стражники, двое крепких солдат со шпагами и треуголками.
Ой, как несчастный Джовано испугался! В переполнявшей до  лёгкой дрожи в руках панике, юный Казанова стал способ сбежать но не увидел такой возможности, и понял, что сейчас попался.  Его нежное юностью лицо  перекосилось от ужаса, карие глаза расширились как два красивых больших камушка, а длинные волнистые русые волосы, собранные лентой в хвост неопрятно растрепались по плечам. Он застыл в ожидании полного фиаско, как замороженный.
Два солдата же подошли к Джованни и молодому дворянину и тот, что был постарше, гаркнул:
— Так, молодой господин, а вы думаете, за что платите деньги? Извините, господин, вы разве не видите, что не драгоценности, а стекло обыкновенное покупаете? Извините меня, знатный дворянин, а попались на удочку этому мелкому жулику? Вы знаете, что у нас уже три жалобы от знатных богатых людей разного титула, что этот юноша продавал стекляшки за большие деньги под предлогом, что это, яко бы драгоценности?
— Эм, нет, извините, я и подумать не мог, молодой человек выглядит прилично… — растерянно пробормотал молодой дворянин.
 
… Джовано с ужасом схватился за голову и подумал: «О, Господи, за какой же из моих тяжких грехов ты решил меня так наказать?».
Второй же солдат, моложе и с длинными волосами сказал своему старшему соратнику:
— Да ладно тебе уже разборки устраивать, надо у этого мошенника его поделки забрать да под арест брать. И, слушай, по-моему, паренёк сильно испугался, так что давай осторожней…
— Хорошо, жалостливый ты наш, давай, делай, как сказал… — со смехом ответил старший солдат — Ты у нас добродушный, я так вот не умею…
После этого молодой солдат с длинными волосами подошёл вплотную к Джовано и промолвил:
—  Так, паренёк, сейчас пытаться от нас сбежать уже бесполезно, но, если будешь делать всё по-хорошему, ничего ужасного не случится,  так что не надо так пугаться, давай лучше, отдавай сюда стекляшки свои, да, если не хочешь проблем, протягивай руки, я перевяжу, и поведём в камеру. Не дрейфь, ничего не терпимового там нет, обычная сухая камера, да ещё и покормят, да я уверен, что такому молодняку  судья даст небольшой срок…
Джовано немного успокоился, отдал солдату свой мешочек с поддельными драгоценностями,  протянул руки и тихо попросил:
— Только без грубости, только без рук, пожалуйста, я всё выполню, что скажите…
— Вот, другое дело! — сказал солдат, перевязал руки юноши верёвкой, и несчастный Джовано  поникшим видом пошёл покорно  со стражей…
… Спустя час юного горе-авантюриста  привели в камеру, развязали руки, и солдат весело прикрикнул, прежде, чем оставить его одного:
— Ну, я ж, говорил, что в камере ничего ужасного нет, ни крыс, ни сырости, обычная камера, давай, привыкай, да не вздумай рыпаться отсюда и пытать сбежать, тебе же хуже будет!
… Джовано же остался один с грохотом закрытой камере, испуганно осмотрелся…
… Пустая тихая комнатушка с выкрашенными в бежевый цвет стенами, с окном с железной  решёткой, деревянная, застеленная простынкой, то ли лавка, то ли кровать да стол со стулом. И полная тишина, которая немного напугала Джованни. Он приютился на своём деревянном  месте для сна с тоской и слезами, застывшими в огромных карих глазах, мысленно отчитал себя: «Ну, вот, хотел, как лучше, а получилось, как всегда! Ведь знал, что эта денежная афёра и подсудное дело, и, вообще, нечестный постыдный поступок, но ведь нет, всё равно авантюрист-неудачник, полез! Так уж мне просто хотелось заработать деньги, да бросить театр этого вредины и жадины господина Бруни, поступить учиться на хорошую профессию. Так уж мне хотелось получить достойную профессию и начать полноценно жить, но опять ничего не вышло! И денег на учёбу не успел скопить, и сейчас после такого и работу скрипача в театре Бруни точно потеряю, он мне быстро замену найдёт! А всё из-за легкомыслия, раньше надо было думать! И тут так тоскливо, одиноко, хоть бы кто-то из стражи заглянул…».
За такими мыслями несчастный Джовано сидел, скрючившийся комочком с взлохмаченными русыми волосами, напуганными большими  карими глазами в которых стояли слёзы, а одна слезинка всё-таки  побежала по личику, и слегка пошмыгивал носом…
… Тут, и впрямь в камеру к Джовано скрипнула дверь, и на пороге появились два пожилых седых стражника, один из них прохрипел:
— Эй, малец, что-то ты сидишь такой тихий и нечастный, что аж жалко тебя. Ты чего так испугался? И как такой молоденький умудрился уже  тюрьму попасть? Тебе хоть сколько лет?
— Шестнадцать лет мне. Как умудрился в тюрьму попасть? Заработать на жизнь хотел, я сам себя содержу  четырнадцати лет. Надоело ходить полуголодным, вот и на одной афёре думал заработать. Напугался, да потому что в первый раз в тюрьму угодил, а здесь так что-то тихо и одиноко… — честно рассказал Джовано, не меняя своей позы сжавшегося комочка, обрадованный тем, что тишину прервали разговором.
А второй стражник прохрипел в ответ:
— А, всё ясно с тобой малец, ладно не бойся, бедолага, давай, пойдём в нашу комнату, у нас там вино, колбаска, ещё кое-какая еда, мы тебя подкормим, а то на такой пайке, как у всех, ты совсем дойдёшь…
Обрадованный Джовано пошёл за ними, поблагодарив за приглашение, и  скоро сидел в их  комнате конвоиров, где были ещё двое седых пожилых солдат. 
… Солдаты угостили Джовано и колбаской, и жареной говядиной, и сыром с хлебом. Сами же пожилые солдаты тоже ели и пили вино, и быстро все опьянели.
… А Джовано заметил их состояние, потом заметил, где висит связка запасных ключей от всех камер и тут его осенило, как отсюда можно сбежать…
 
Когда они все были пьяны, юноша очень осторожно и тихо  стащил и спрятал под рубашкой эту запаснную связку ключей, а потом, ближе к вечеру пьяные солдаты вернули  Джовано в камеру, закрыли, а сами легки спать.  Сам юный Джованни дождался, чтобы стало тихо, они точно уснули, а потом аккуратно, тихо, чтобы не разбудить стражу, открыл дверь камеры, потом так же главную дверь тюрьмы и оказался на воле!
Очень быстро и тихо Джовано сел в первую попавшуюся гондолу и поспешил как можно дальше уплыть от этого мета, и только, когда был уже недалеко от театра господина Бруни, с радостью вздохнул и крикнул, ликуя:
— А-а! Да, у меня это получилось, я на свободе!!! Как же это здорово, спасибо, господи, что помог!!! Ох, как я переволновался, но получилось, я на воле!
Но следующее же событие, что последовало после этого, сразу стёрло из души юного Казановы всякую радость и вогнало в ещё большее уныние.
Когда Джовано пришёл в театр в свою комнатушку, там его ждали новый молоденький скрипач и толстый  одетый в дорогой кафтан-жюстокор с самоцветами и перстни господин Бруни и заплаканный Бенволио Фатум…
— Я вас прошу, господин Бруни, не будьте столь категоричны, ведь юноша так исправен и трудолюбив, как скрипач, дайте, пожалуйста, ему шанс объясниться, выслушайте его… — со слезами умолял господина Бруни Бенволио, с большим сочувствием поглядывая на юношу…
— Нет, уймитесь, Бенволио Фатум, я уже всё решил! — высокомерно крикнул на статного красивого, но плачущего  актёра господин Бруни, а потом обратился к Джовано — Так, Казанова!  Я и так был к тебе слишком снисходительным, но после того, как ты всё-таки загремел в тюрьму так позорно, я тебя не оставлю в театре ни на одну минуту!!! Всё, ты уволен, вон, уже все твои вещи и книги, что лежали в комнате, скиданы в тот большой сундук, бери его и иди куда хочешь, я уже и замену тебе подобрал! Мне не нужен вор и тюремщик в моём театре, я не хочу, чтобы страдала репутация моего театра! Всё, выметайся, Джовано Казанова!
В висках у юного Казановы  появилась резкая  сильная боль, предательский комок подкатил к горлу, но он послушно взял сундук и протянул:
— Что ж, господин Бруни, раз вы мне не дали и слова сказать, а уже сундук даже мой вышвырнули, мне ничего не остаётся, как уйти…
После этого разочарованный обессиленный Джовано забрал свой сундук, идти ему было некуда, а силы были на исходе, поэтому юноша нашёл для первого ночлега укромное место под мостом и на сундуке  тихо задремал, решив решать проблемы с новой работой и ночлегом уже завтра…

Глава «Джовано знакомиться с куртизаном Ромео и начинает карьеру куртизана и  любовника-альфонса»
…  На следующее утро Джованни проснулся под мостом в ужасно растрёпанном и грязном виде, головой мирно расположившись на сундуке, а сам лёжа прямо на гранитной мостовой и укрывшись простым суконным плащом.
 После вчерашних потрясений у юноши не было никаких сил, и, когда над Венецией поднялось и заполнило всё собой яркое тёплое Солнце, будто напоминая, что начался новый день, Джовано совершенно не хотелось вставать, усталые веки никак не отпускали дремоту и он подумал: «Эх, ну, утро, почему ты всегда так быстро и не вовремя наступаешь, так ещё поспать хочется, почему обязательно нужно уже соскакивать и решать все проблемы?! Ещё чуть-чуть полежу…».
Но потом Джовано всё-таки преодолел физическое недомогание, встал, собрал длинные русые волнистые разлохмаченные волосы кое-как ленточкой в смешной хвост-метёлку, глянул на своё отражение в воде канала и подшутил сам над собой:
— Ну, Джовано, у тебя сейчас такой вид, что даже крокодил будет симпатичней тебя! Докатился вчера, конечно, ладно, что сетовать, думать дальше надо…
После этого Джовано постоял, поразмышлял, какие у него есть варианты дальше, а потом решил: «Ладно, раз на пустой желудок сейчас всё равно ничего путного не могу придумать, пойду, заработаю немножко денег, выиграв что-нибудь в азартные игры…».
Джовано покопался в сундуке и среди множества книг нашёл одну-единственную дорогую вещь красивую, с кожаной обложкой и гравюрами книгу  «История древнего Рима», которая досталась юноше ещё от Гоцци, и Джовано решил, что поставит сейчас на кон её.  Больше у него ценных вещей не было, если выиграет, так замечательно же, а поиграет, тоже уже нечего бояться, только книгу эту потеряет, не беда.  И с этой книжкой в руках Джовано пошёл в один маленький переулок возле кабака, где простой народ играли в азартные игры…
— Ребята! — крикнул Джовано с блеском в огромных карих глазах на нежном, но уставшем личике — Тоже буду играть! Ставлю от себя эту дорогую книгу! Говорите. Во что играем!
— Давай, присоединяйся, играем в кости,  спортивные эстафеты и в фараона!
 
… Местные молодые люди поставили от себя деньги, и состязания начались. Спортивные эстафеты Джовано выиграл легко при своей спортивной подготовке, мускулатуре  рук и лёгком весе, потом пошёл следующий этап, теперь ему нужно было выиграть в кости…
… Юноше деньги были нужны, как воздух,  и он решил идти за победой до конца и сжульничать, чтобы победить, ведь потом останется выиграть в фараона, а это легче, и такие большие деньги будут его…
… И тут кто-то из пёстрой  большой толпы кто-то гневно крикнул:
— Казанова жульничал!  Смухлевал! Я видел!!! Бейте, ребята его, чтобы неповадно было!!!
В  ужасе Казанова перекосил своё нежное личико  и хотел уже ловко прыгнуть на ближайшую карету, убегать от опасности, но не успел: его со всей силы схватили за плечи, и завязалась потасовка, и каким бы спортивным Джовано не был,  у него не было шансов выжить.  Молодые люди из толпы игроков и зрителей были, конечно, сильнее и старше, вдобавок, они кинулись со всей яростью на юношу целой толпой, а так крепко, что Джованни не смог вырваться, они уже были готовы затоптать беднягу, который уже потерял сознание…
… Он не видел, как его ловко отбил от толпы крепкий молодой мужчина двадцати пяти лет и отнёс избитого, но живого Джованни в свою комнату, где проживал, смазал юноше мазью синяки и положил на большой мягкий  с литыми витиеватыми ножками диван…
… Очнулся Джовано только через два часа, с трудом распахнул карие глазки  и очень удивился: он жив и лежит в совершенно незнакомом месте, а рядом стоит незнакомый молодой человек!
…Юноша стал с настороженностью и удивлением осматривать то место, где очнулся.
… Большая просторная комната была покрашена краской нежно-голубого цвета, на полках стояли книги,  посуда, чугунные изящные подсвечники, на большом окне висела шторка из зелёного лёгкого шифона.  Возле того дивана, на котором лежал Джовано, стоял маленький столик с красной розой в фарфоровой вазе  и мягкое кресло.  В другом же углу стояли большая кровать с плотным бархатным синим балдахином и резной деревянный комод, а у окна стол с двумя стульями.
… А на столе была поставлена и так приятно аппетитно пахла, что у голодного Джованни в желудке всё заболело, разная еда: овощное рагу запеченная рыба, сыр, хлеб,  ароматный чай и сладкие булочки к чаю. За столом же сидел тот молодой человек.

 
… Молодой мужчина с грубоватыми чертами лица, забавно  зачесанными в маленький хвостик с неопрятно выпавшими прядями, каштановыми волосами и в опрятной белой рубашке со светло-коричневым камзолом  и большим, ярко-красным рубиновым перстнем на руке очень внимательно тоже смотрел на Джовано, и в его взгляде чувствовалось сопереживание юноше.
— Эй, — приветливым тоном вдруг позвал Джовано молодой мужчина —  Ты как, паренёк, живой? Не повредили эти бездушные глупцы тебе ничего? Оклемался, не нужно звать врача? Может, сядешь за стол, поешь, да поговорим, познакомимся. Как тебя зовут?
Юноша несказанно обрадовался предложению пообедать и, хотя ещё относился к этому доброму незнакомцу с небольшим недоверием, радостно воскликнул:
— Ой, спасибо вам большое за доброту, я голодный, с радостью приму предложение покушать, тем более, что у меня сейчас ни цента, я совсем на мели, так что, когда повезёт покушать в следующий раз, не знаю. Меня зовут Джовано, Джовано Казанова, боль уже утихла, спасибо, что подобрали меня, только я не совсем понял, зачем и как у вас получилось вытащить меня живым, но вы спасли мне жизнь, спасибо…
Джовано сел за стол и стал кушать, а молодой человек по-доброму рассмеялся:
— Джовано, а ты, видно забавный парень!  Перестать обращаться ко мне на «вы», мне всего лишь двадцать пять лет, меня зовут Ромео. И не благодари за то, что жизнь спас, ты был уже без сознания, конечно, не видел, как ловко я разогнал этих нахалов, они оказались ещё и трусы, у а потом я принёс тебя к себя, помазал синяки, и вот, ждал, пока ты очнёшься.  Боялся, чтобы не было повреждений похуже синяков, но, раз соскочил так прытко за стол, значит, зря боялся, ты у меня живучим оказался! И меня удивил вопрос «зачем». В каком смысле? Мне жалко просто стало тебя, такого молоденького и хорошенького, ведь прибили бы, а ты совсем молодой, вырвал тебя у них, потому что хотел помочь, не волнуйся, ты мне ничего не должен, я хотел просто помочь. Так что тут уместней «почему», а не «зачем». И, поверь, за добрые поступки благодарности не ждут. Ты мне лучше, Джовано, и скажи, сколько тебе лет, и где твои маменька и папенька, почему тебя отпустили на эти азартные игры жизнью рисковать, почему ты один? Почему, говоришь, что нам мели и не знаешь, когда у тебя будет ещё возможность покушать?
Джовано хорошо покушал и слегка смущённо нехотя  ответил Ромео:
— Ох, Ромео, большое спасибо за помощь, но опять я слышу этот глупый и надоевший мне вопрос о «маменьке и папеньке». Меня родители отдали  из отчего дома на обучение к известному меценату аббату Гоцци, когда я был одиннадцатилетним мальчиком, и всё, пропали из моей жизни, я весточки от них не получал уже пять лет! И, да, не удивляйся, мне шестнадцать лет, и я сам зарабатываю себе на жизнь, а вчера я потерял работу, я служил  два года скрипачом в небольшом театре в Венеции у одного знатного господина Бруни, а вчера случился постыдный инцидент, и меня выгнали без единой монетки. А ты, Ромео,  думаешь, что я от хорошей жизни пошёл в азартные игры баловаться? Нет, я просто заработать хотел на хлеб и жильё…
— Хм, — с вытянутым от растерявшегося состояния лицом протянул Ромео —  Во-первых, я думал, что ты чуть старше, что тебе семнадцать-восемнадцать лет примерно. Во-вторых, что-то мне твоя история не совсем понятна. Если ты, конечно, хочешь поделиться, не скрываешь, то, может, расскажешь, если тебя отдали на обучение аббату, то как вышло, что ты сейчас не у своего учителя-благодетеля, а уже два года сам по себе? И что такого могло случиться постыдного, что тебя уволили из театра? И, если ты сейчас без денег и жилья, где ты ночевал?
У Джовано сразу взгляд несчастный стал, в огромных карих глазах слёзы застыли очень заметно, а на личике появился стыдливый румянец:
— Хм, Ромео, ты, конечно, такие вопросы задал, что мне будет неловко отвечать, я старался как-то скрывать о себе такие вещи, а мы знакомы первый день, но, знаешь, почему я всё-таки хочу рассказать правду? Во-первых, ты покорил меня своей добротой, ты всё-таки мне жизнь спас,  поэтому, я думаю, не будешь осуждать за доверчивость, а во-вторых, я чувствую себя таким одиноким, что мне иногда очень хочется  довериться, пойти с кем-то на откровенный разговор, лишь бы ощутить поддержку. Дело в том, что аббат Гоцци выгнал  меня на улицу, когда мне было четырнадцать лет из-за его младшей сестры Гертруды, девицы двадцати лет. Так вышло, что я выглядел старше своих лет, как ты и сейчас заметил, и приглянулся этой змеюке, и она вынудила меня быть её возлюбленным. Да, сейчас звучит смешно «вынудила», а, между прочим, мне было всего четырнадцать лет, а ей двадцать, представляешь, насколько она была выше, крепче и сильней меня? Между прочим, это очень больно, даже синяки оставались, но я тогда был мальчишка, боялся кому-либо пожаловаться, а когда Гоцци застал нас, то я же ещё и виноватым оказался, вышвырнул меня на улицу на погибель. Обидно было, ведь до инцидента  Гертрудой у нас  с  Гоцци были тёплые милые отношения заботливого опекуна и послушного воспитанника, он постоянно проявлял доброту ко мне, и даже так мечталось, что он мне заменит родителей, но, нет, он вышвырнул меня с моими бедами, как ненужную вещь. Но я неплохо играл на скрипке и устроился в театр скрипачом, даже комнатушку дали.  Но мне моего жалования на еду никак не хватало. И я вот придумал такую удачную афёру, не честный, конечно, зато безотказный способ заработать хорошие деньги и на еду, и на учёбу, чтобы приобрети хорошую профессию: я  наделал ярких стеклянных фигурок, намазал растительным жиром и продавал как драгоценные камни! Но обман раскрылся, и я угодил в тюрьму вчера, откуда мне повезло сбежать, но, конечно, директор театра господин Бруни сразу же выгнал меня, мол, я позорю его театр. Вот, я и ночевал… под мостом просто-напросто. Ну, вот, скажи, как ещё я должен был сейчас выживать, если не азартными играми? Так я и оказался  тебя. А собственно, где мы?
Ромео же слушал эту историю нового друга в странном состоянии оцепенения и похолодевших рук, молодого мужчину поражала стойкость юного Джовано, он искренне посочувствовал ему, словно та боль, с которой говорил юноша, сейчас эхом отозвалась в сердце Ромео.
—Хм, — протянул в ответ тихо Ромео, когда снова собрался с мыслями для разговора — Слушай, Джовано, дружище, ты меня, конечно, удивляешь, но ещё больше меня поражают люди, о которых ты рассказал, я сочувствую такому тотальному невезению на людей.  Во-первых, родители твои проявили верх безответственности! Как так?! Пять лет не интересоваться сыном! Во-вторых, эту бы распутную преступницу  Гертруду за такое бы в тюрьму бы, да срок  бы большой! Да и с театром история… хм… видно, опять ты на равнодушного богатея наткнулся просто.  Конечно, эти афёры с поддельными камнями и ночёвка под мостом — не дело, нужно это исправлять. Короче, я тебя научу сейчас, чем можно тебе будет заработать. И, кстати, ты разве не понял, что эта комната, в которой я живу — комната в… борделе! Ну, а я работаю здесь, культурно выражаясь, «куртизаном»!  Разве не заметил рубинового перстня, отличительного знака всех куртизанок и куртизанов?  Работа прибыльная, комнату дают каждому хорошую, посмотри, вон, как я тут устроился, так что давай Джовано, я поговорю с хозяином борделя, и тебя пристрою!
Юный Джовано Казанова, как услышал эти слова, так стыдливо покраснел, а от отвращения к такой доле для себя у него началось головокружение, а в желудке стало кисло, бедняжка аж чаем поперхнулся и вскрикнул возмущённо:
— Ромео! Ты что мне такое предлагаешь?!! Я, конечно, всё понимаю, но постыднее такой работы, по-моему, ещё нет в Венеции! Это ж такой позор: пойти разрабатывать грехом блуда!  Пойти на панель! Нет, даже не предлагай мне таких вещей! Это только ты красиво назвал «куртизан», а на деле все будут осуждать, что «падший, блудник грешный», «жигало, альфонс»! Я не знаю, как кто бы отнёся к такому, но я не смогу, я со стыда сгорю просто!!! Нет, лучше вернусь под мост обратно, к своему сундуку с книжками!!!
Ромео тяжело вздохнул, убрал с лица неопрятно выпавшие из хвостика и падающие на глаза пряди каштановых волос и тихо ответил:
— Так, Джовано, друг, давай прекращай краснеть стыдливо, как красивая девочка отроческого возраста, переставай быть мечтательным мальчиком, который тоскует по родителям, подумай здраво головой, как взрослый, на что ты себя обрекаешь, если сейчас не примешь моё предложение. Во-первых, голод. Неужели ты  наивно думаешь, шестнадцатилетний мальчишка, что тебя возьмут на путную работу? Образования у тебя нет, ремеслом ты никаким не владеешь, устроиться слугой в дом богатого человека у тебя не получиться, просто потому что тебя по возрасту не возьмут, им нужен работник, они тебя слушать не будут, да ещё, если ты придёшь наниматься такой чумазый, как сейчас сидишь. То есть, ты остаёшься без единой монетки с одной честью, а честью сыт не будешь, и что потом? Какая-нибудь афёра или просто воровство, и ты снова в тюрьме? Во-вторых, бездомность. У тебя нет денег, чтобы снять себе жильё, а под мостом жить, думаешь, так уж безопасно? Вот! А здесь и деньги заработаешь, и комната сразу, и, главное, ты ведь будешь пользоваться большим спросом у дам, баснословные суммы за тебя платить ведь будут, потому что ты такой юноша красивый, как раз дамы любят таких. Ты будто создан для такой работы. Красивые волосы, нежное аристократичное лицо с выразительными карими глазами, высокий, поджарый, с узкой талией, плечи широкие, мужественные! А насчёт угрызений совести, я тебе знаешь, что скажу? Быть может, жестокосердные люди и осудят таких, как мы, но Господь знает, что нас толкнуло на такое падение, поэтому не осудит никогда. Я ведь не далеко от тебя ушёл, в своё время сталкивался с похожими проблемами, по сути, такой же молодой человек из бедных слоёв общества, как и ты, только мне выпало как-то поменьше испытаний, чем тебе. Вот ты тяжело расстался  родителями в одиннадцать лет, а я своих родителей не помню даже, я попал в сиротский приют в два года. Как мне воспитательницы говорили, мои родители были любящими порядочными добрыми людьми из одной деревни, но там началась чума.  Они, спасая мою жизнь, быстро привезли меня в Венецию  и отдали в сиротский приют. Через три месяца пришла из их деревни записка от соседей, что мои родители скончались от чумы. Так что я о них только слышал.  В приюте меня дорастили в спартанских условиях до семнадцати лет и просто указали на дверь. Ну, я тоже пытался найти работу то слугой, то ещё по мелочам подзаработать, но никакого образования или особого навыка у меня не было, и я маялся с места на место два года, пока в девятнадцать лет не стал работать и жить здесь, в борделе. Сначала тоже стыдился и стеснялся, но потом понял, что это не так уж ужасно, как кажется на первый взгляд, и привык. Просто такие богатые и избалованные люди, как этот Гоцци или господин Бруни, а таких людей хватает в жизни, никогда не поймут нас, сытый голодного не разумеет. Ну, так что, будешь всё равно настаивать на своём, или я прошу хозяина борделя взять тебя на работу, дать комнату и рубиновый перстень, мы перетаскиваем туда твой этот сундук с вещами, что оставил под тем мостом, да завтра отдохнёшь, а потом наведём тебе марафет и пойдём пассий искать?
… Джовано с тяжёлым камнем на душе, горя от стыда, тяжело вздохнул,  закрыл карие глаза с мыслью: «Ромео, как это ни цинично, прав, я так долго не протяну, да и в тюрьму больше не хочется, а здесь всё-таки  заработок и жильё, пусть даже таким постыдным путём, но  мне сейчас не приходится, увы, выбирать, у меня нет альтернативы на данный момент. Всё, придётся попрощаться с отроческими мечтами о профессии врача, юриста или писателя, и просто начать зарабатывать. Ужас, до чего докатился, но не вижу иного выхода…».
— Ладно, —  с явным стеснением и слезами в огромных карих глазах протянул Казанова — Иди, Ромео, поговори с хозяином борделя, чтобы меня взяли на работу, перетащим мой сундук на новое место жительства, да буду привыкать как-то к своему новому статусу куртизана. Да хоть не скажи, что мне ещё шестнадцать, скажи семнадцать или восемнадцать….
… Ромео печально вздохнул, но с добродушной улыбкой на грубоватом лице ответил, желая подбодрить друга:
— Ну, ладно, Джовано, не смущайся, вот увидишь, что всё не так грустно, привыкнешь, а если совет нужен, так у тебя же теперь есть я, твой старший друг. Понимаю, больно и унизительно, и, поверь мне, как человеку, прошедшему в воё время через это, пройдёт…
Ромео ушёл куда-то на полчаса, а пришёл радостный и с порога объявил:
— Всё, хозяин согласился взять тебя в бордель, и комнату выделил, очень уютную и тёплую, с камином, сейчас сам увидишь, и твой рубиновый перстень дал, с которым ты будешь работать. Давай, пошли, в первую очередь, показывай, чумазый дружок мой, под каким мостом ты вещи свои оставил, перетащим к тебе в комнату, да начнём отмывать и переодевать тебя…
… Скоро тот самый сундук Джовано с книгами и ещё кое-какими вещами, на котором он ночевал, уже стоял в его новой комнате. Комната оказалась очень уютной, с мягкой большой кроватью  балдахином, с резным комодом и камином.  Джовано аккуратно расставил кругом свои многочисленные книги, разложил вещички, а Ромео удивился:
— Ничего себе сколько книг! А ты, оказывается, любитель читать! Я ещё не встречал такого! И все такие разные книги! И по истории, и по химии, физике, и Вольер, и Мольер, и Гомер, что только нет! А по медицине аж пять книг!
Юноша со слабенькой улыбочкой протянул:
— Да, я любить почитать, мечтал врачом стать, и сам кое-что сочинял, хотел своё творчество послать письмом Вольтеру в надежде, что он меня, как начинающего одарённого юношу, как-то поддержит и советами, и деньгами, но не решился, всё-таки Вольтер такой знаменитый почитаемый человек, ему явно уж не до меня…
Тут Джованни кончил работу с обживанием комнаты, и Ромео скомандовал:
— Так, друг ты мой, а сейчас бегом мыться и чистое переодевать, а я пока подготовлю тебе какой-нибудь красивый наряд для свиданий с пассиями! Тебя нужно соответственно нарядить!
Джовано натаскал себе воды, и, впрямь  вымылся хорошенько и переоделся во всё чистое: белоснежные чулки, зелёные кюлоты и  бежевую с кружевами рубашку. Вдобавок, красиво завил свой русый хвост и перевязал яркой малиновой лентой.
— О, вот так намного лучше! — воскликнул Ромео — Теперь держи сам рубиновый перстень, да отдыхай, а я тут тебе  такой нарядный кафтан-жюстокор нашёл и камзол, и парик, если поедешь к даме! В, общем, отдыхай, послезавтра утром на работу пойдём, два бродяги любви! Буду тебя там по ходу всему учить…
… Собственно, этот вечер и весь следующий день юный Казанова отдыхал, набирался сил, стараясь подержать бодрость духа и не в падать в уныние, лишь изредка со скорбью вздыхал, глядя на рубиновый перстень с мыслями: «Эх,  до чего всё-таки докатился,  стыдоба! Прости, Господи! Правы были, наверное, родители, когда смеялись, что из меня никто путный не вырастит!».
… Утром в назначенный день Ромео пришёл за Джовано. Тот был красиво расчёсан, одет в ту же идеально чистую опрятную одежду, как тогда после умывания, и с рубиновым перстнем на руке.
— О, а я гляжу, ты бодрячком и готов идти работать! Просто отменно! Пошли, покажу, где будем своих дам искать…
Юноша, со стыдливым румянцем опустив взгляд огромных карих глаз в пол, пошёл за другом…
… Скоро Ромео и Джовано пришли в подворотню  старых, покрытых гипсом и украшенных гипсовыми скульптурами и скамейками домов,  на этих скамейках, возле одного здания расположились куртизаны, а возле противоположного дома — куртизанки. Всем было тяжело стоять, так как погода выдалась жаркой…
 
Ромео сам взял красивую венецианскую маску  с ярким пером, и такую же дал Джованни, а потом широким шагами подошёл к двум куртизанам, что сидели вальяжно на гипсовой скамейке, и прикрикнул на них:
— Так, что развалились? Вы тут не одни заработать пришли, дайте нам место!
Тот из молодых людей, что был в простом опрятном кафтане-жюстокоре и в треуголке  спокойно встал и просто оперся на белокаменную стену здания. Второй, что был в дорогом напудренном парике, золотой маске, в камзоле и кафтане-жюстокоре с дорогой вышивкой золотой нитью и камнями, а на белоснежной манишке сверкала топазовая брошь, ядовито ухмыльнулся и съязвил:
— О, Ромео, это что за мелкое недоразумение с тобой? Разве этот потешный мальчишка может привлечь женщину? Ха, даже забавно!
Ромео  скривил недовольно лицо  и прикрикнул:
— Так, быстро замолчал, и чтобы в адрес моего друга не смел, пискнуть, ясно?! Он  вовсе не недоразумение, а очень даже приятный молодой человек, в отличие от тебя, чучело расфуфыренное напудренное, и вот, увидишь, он найдёт сегодня свою даму ещё быстрей тебя!
Модник недовольно  досадой  фыркнул и демонстративно отвернулся от двух друзей, прикрывшись венецианской золотой маской.
Ромео и Джовано же сели на гипсовую скамейку, и Ромео тихо и дружелюбно прошептал юному Казанове:
— Видишь, какие у нас сильные соперники? Вот, не всё так просто, но ты сильно не переживай, за твою безопасность тут отвечаю, как старший друг, я, просто сюда, как ты видишь, и приходят богатые господа за куртизанками и богатые сеньоры за куртизанами. Просто сиди красиво, улыбайся и показывай рубиновый перстень проходящим дамам, кому-нибудь ты обязательно понравишься, о том, какую цену называть, мы по дороге с тобой обсудили, так что не дрефь…
…Юный Казанова сидел, демонстрируя свою статную осанку, волны русых волос собраны лентой и красиво рассыпались по плечам. Тонкие черты лица и  большие глаза табачного цвета, как и у других, слегка прикрыла венецианская маска, а он, нервничая, то поднимал руку с рубиновым перстнем демонстративно, то быстро её прятал …
… По всему поведению Джовано чувствовались  смущение, униженность и стыд, рядом с ним невозмутимо сидел Ромео.
«Мдаа, вот это конкуренция здесь!  — размышлял Джовано, рассматривая других куртизанов и куртизанок, которые столпись своим отдельным женским кругом и успокаивали дружелюбно одну плачущую молодую девушку  — Боюсь, у меня ничего не получится, те модники будут смотреться выгоднее. Ругаться, как это сейчас Ромео делал с тем модником в парике, у меня не получиться, я не такой смелый. И я никак не могу до конца правиться со стыдом и муками совести. Прости, Господи, до чего ж я всё-таки докатился!…».
 — Ромео, ну когда на нас обратят внимание? Чего не хватает этим графиням, герцогиням и леди? Тут ужасно жарко…— заныл тихо Джовано.
— Сиди тихо и не возмущайся! — слегка недовольно шепнул Ромео — Посмотри, как тут сложно заработать, сколько желающих! А тех франтов, с которыми я поругался, видел? Понял всё теперь? А нам нужны деньги, так что сиди без возмущений  и смущений, и  красиво улыбайся!
… Тут к куртизанам подошла молодая красивая девица, судя по роскошному наряду, благородного происхождения и из богатой семьи.
 
... Её образ состоял из бархатных туфелек, шикарного пышного платья кремового цвета с голубыми и розовыми воланами, голландскими кружевами,  цветами на лифе и золотыми пуговицами, на шее сверкал бриллиант на золотой цепочке, нежное личико она припудрила и украсила мушкой, а завитые светлые локоны покрыла кружевным чепчиком. Кокетливой походкой, стреляя глазками, девица подошла к Джовано…
Сначала юный Казанова легка напрягся, но Ромео, чувствуя, как его другу сейчас неловко и неприятно, тихо подбодрил его:
— Друг, давай, не дрефь, вот увидишь, что всё будет, как надо, а стыдливость со временем пройдёт, не страшно, не волнуйся, лучше улыбнись, смотри, какая красивая молоденькая девица…
Джовано выдохнул покойней поле этого, улыбкой встал, подошёл к девушке с мыслью: «А она и впрямь мила и юна, я думаю, не значительно старше меня, быть может, нам будет даже… приятно…», кокетничая взглядом больших карих глаз.
Девица же обратилась к Джовано:
— Привет, обаяшка, а ты здесь ищешь заработок? Просто не хочу обидеть, но ты, правда, такой  приятный молодой человек, а мы  моей кузиной Кейси хотели себе на ночь снять куртизанов, и ты мне понравился, я  с тобой провела бы время с большим желанием. Просто моя кузина завтра выходит замуж по расчёту за пожилого барона, а пока наши родители  будут в гостях у её жениха, а нам разрешили на последок устроить бал, мы хотели бы, чтобы после окончания бала, когда слуги уберут сладкие угощения, и оркестр уйдёт, и гости разъедутся, провести остаток ночи с приятными молодыми людьми. Я — герцогиня Лизетта, для тебя просто Лизетта, а как тебя зовут, сколько ты берёшь за ночь?
Джовано, игриво улыбаясь и играя в руках  венецианской маской:
— Что ж, моё почтение, прелестная Лизетта,  меня зовут Джовано Казанова, да, я тут за заработком, но вы так восхитительны, что только таким настоящим красавицам, как вы, я снижаю цену, всего-то двадцать золотых луидоров за ночь (Джовано, надо сказать, специально назвал такую большую сумму денег, а солгал, что это сниженная цена, во-первых, ради такого большого куша, а, во-вторых, чтобы она не заподозрила, что он тут сам в первый раз), и я с большой радостью покажу все удовольствия  ночи с настоящим бродягой любви…
 — Что ж, приятно познакомиться, Джовано Казанова, эта сумма для меня не значительна, я тебе дам записку с адресом и времем, приедешь со всеми гостями, потанцуешь на балу, а, когда всё кончится, мы уже уединимся. А ты не мог бы посоветовать кого-нибудь из твоих друзей среди куртизанов на ночь доля моей кузины Кейси? — просила новая знакомая Джовано, Лизетта.
— Хм, даже не знаю, но мне кажется, что мой друг Ромео мог бы ей понравиться, просто он живёт в борделе уже давно, где мы и подружились, и, по крайне мере с его слов, ни одна его пассия не была в нём разочарована.  Только и цена у него будет больше, чем у  меня… — ответил Джовано.
Ромео радостно прикусил губу, потому что хотел сейчас заработок, а Казанова сейчас ему в этом так хорошо помог, да ещё и расценки так повысил!
— Что ж, — закончила Разговор Лизетта, подав Джовано листок бумаги, где чернилами указывался адрес имения и время начала бала — Всё, договорились, мы с Кейси будем ждать вас на бал и на ночь…
Джовано взял записку из её рук, обаятельно улыбнулся, и Лизетта ушла так же быстро, как и появилась в этой подворотне.
— Молодец, Джовано! Это то, что нам сейчас надо! Пошли отсюда, будем готовить себя к балу! Ещё и повеселимся на балу, помимо того, что такие деньги получим! Ловко ж мы сделали этих модников! — ликовал Ромео.
Джовано только тяжело вздохнул, он не в полной мере разделял радость Ромео, и неохотно пробурчал:
— У меня нечего одеть на бал…
— Не бойся, всё подберу, будешь красивее всех кавалеров сегодня! — весело пробасил Ромео.
… Ромео дал Джовано модный напудренный парик с красивой лентой белоснежное жабо с атласной лентой, светло-коричневые кюлоты и камзол и светло-серый украшенный вышивкой и золотыми пуговицами кафтан-жюстокор. Джовано принёс себе в ванную воды, потом долго что-то икал в одной своей толстой медицинской книге, потом заварил карие-то терпкие по запаху травы, добавил их в воду…
— Эй,  — с мальчишечьим любопытством на грубоватом лице удивился Ромео — А что за травы? А зачем?
— Да…, — протянул тихо Джовано — Есть тут в медицинских книгах советы хорошие, касающиеся мужского здоровья, такой вот рецепт ванны, чтобы всю ночь в мужской силе быть, зажигать с дамой без усталости, и никакая болезнь не прицепиться, хорошо так обеззараживает, да ещё и пахнет лучше всяких духов. Короче, Ромео, я пошёл в ванную комнату, я тут готовлюсь, приду к тебе уже преображённый через час. За одолженный наряд красивый спасибо…
Джовано исчез за дверью ванной комнаты, а Ромео ушёл в свою комнату и стал тоже наряжаться, немного переживая за юношу:
— Ой, Господи, сам буду переживать за него. Джовано такой ещё юный, несмелый, так боюсь сейчас сделать ему ещё хуже, приучив к своем ремеслу, ещё больше страданий добавить…
… А Джовано тем временем принял травяную ванну, нарядился с иголочки, и парик напудренный модный, что дал ему Ромео, и белоснежную рубашку с таким же жабо с атласной лентой, и чулки, кюлоты и камзол светло-коричневые, и тот нарядный вышитый светло-серый кафтан-жюстокор с золотыми пуговицами,  и свой рубиновый перстень. Потом ещё покопался в медицинской книге, прошуршал пожелтевшими страницами,  заварил себе  горький травяной чай для мужского здоровья, попил и взглянул на себя в трельяж….
… Да, вид сейчас у юного Казановы был красивый и богатый, как будто у бывалого сердцееда, он выглядел таким красивым и статным, что ему на первый взгляд все восемнадцать-девятнадцать лет можно было дать, но юноша лишь с застывшими в больших табачных глазах слезами стыдливо опустил взгляд в пол, не по душе ему было такое дело, мысленно себя лишь ругал: «Ужас! Ходить по рукам! Стыдно!!! Были бы рядом отец и мать, застыдили бы меня. Хотя, у меня сейчас нет других вариантов, никакой другой альтернативы, придётся смириться со статусом падшего…».
Когда, после этого Джовано пришёл к Ромео, молодой мужчина тоже был наряжен для бала, и, увидев сейчас Джованни, воскликнул:
— Ого! Не ожидал я, что ты так можешь представительно выглядеть! Точно на бал!
… В назначенное время два друга прибыли на бал, их встретили Кейси и Лизетта, гости в богатой позолоченной мраморной зале, освещённой свечами, танцевали вальсы, полонезы, мазурки, галопы, котильоны и польки, слуги разносили гостям  мороженое и всякие сладкие десерты: кексы,  тортики, булочки, зефир…
Пока Ромео танцевал с Кейси, и они вместе угощались  булочками, Джовано танцевал  Лизеттой, и, надо заметить очень приятно и непринуждённо общались, юная герцогиня была покорена изысканными манерами, оригинальными комплиментами, остроумными шутками и блестящими навыками бальных танцев Казановы…
… Время пролетело быстро, они не заметили, как на часах уже было два часа ночи, оркестр собрал инструменты и ушёл, гости разъехались, слуги тоже все разошлись, а Кейси повела в свою спальню Ромео.
Лизетта с кокетливой улыбкой  прошептала:
— Ну, что, Джовано, пойдём ко мне, ты говорил, что умеешь доставить удовольствие…
Казанова с натянутой улыбкой пошёл в спальню с Лизеттой…
 
«Что ж, — решил для себя  юноша — чем-то же я, как мужчина нравился тогда Гертруде, пробую сейчас примерно тоже, только теперь в отношениях доминировать буду я, как и положено мужчине…».
Джовано и Лизетта ещё долго в спальне заигрывали с друг  другом, потом в окне показался их силуэт, слившихся в один благодаря страстным объятиям и поцелую, а потом парчовая портьера на окне в спальне Лизетты опустилась, скрыв тайну бессонной ночи любви между юным Казановой  и его молоденькой  ветреной подружкой Лизеттой…
… Только Джовано подремал с часок, как утром его растолкала в бок разлохмаченная напуганная в белой кружевной ночной сорочке Лизетта,  сунула ему в руки мешок денег с той большой суммой, что он назвал ей при знакомстве, кинула ему в руки его одежду и крикнула:
— Так, через час, примерно, приедут родители и жених Кейси, вот твои деньги за ночь услуг, я всю сумму дала, не бойся, не обманула, твоя одежда, чтобы за полчаса оделся и в окно ретировался отсюда, мы с тобой, как будто не знали друг друга! Понял?!
Джовано от её крика соскочил, как на пружине и поспешил одеваться во всё великолепие, в котором вчера танцевал на балу, закрепив мешочек с деньгами на поясе. Юноше вовсе не хотелось сейчас встрять опять в неприятность, поэтому он привёл себя в должный вид за десять минут, и уже собрался прыгнуть в окно, когда Лизетта вдруг окликнула его:
— Джовано, перед тем, как расстаться, я хотела сказать спасибо и выразить восторг: ты просто зажигал ночью, эта была настоящая ночь удовольствия для меня!
…Джовано многозначительно кивнул головой и прыгнул в окно. А внизу   его ждал уже прибранный опрятный Ромео, только каштановые волосы молодого мужчины разлохматились, как метла.
— Ой, Джовано, друг, наконец-то. Я немножко волновался за тебя. Ну, что скажешь?
— Терпимо для первого раза… — неохотно буркнул юный  Джованни со смущением на лице и в больших карих глазах — Что дальше будем делать?
 
— Как что? У нас сейчас появились такие  большие деньги! Пойдём, отдадим хозяину за комнаты, а потом будем отсыпаться, отдыхать, заниматься каждый своими делами, а как деньги кончаться, опять так же пойдём в ту же подворотню других пассий искать!
У Джовано от этой мысли голова закружилась, но глаза слипались, сил разбираться сейчас во всём не было, поэтому он скорей с Ромео добрался на гондоле до борделя, отдал хозяину за комнату, а потом в первую очередь у себя в комнате приземлился на кровать, даже не раздеваясь, и крепко уснул…
…  Днём, ближе к обеду, Джовано решил взяться за медицинские книги и сделать одну интересную и нужную по его новому образу жизни работу: выписать  в толстую большую тетрадь себе  все рецепты, связанные с мужским здоровьем. Там были  диеты для  внешности и мужской силы, что бы особенно сильно зажигать по ночам (он понял, что эти уловки действительно работают по реакции Лизетты), травяные  ванны для обеззараживания и приятного аромата, травяные чаи для усиления мужской активности и здоровья. И работа шла у юноши быстро,   в медицине он знал толк…
Эту свою книгу Джовано назвал «Кухня Казановы». Когда Ромео узнал от своего юного друга о его разработке, то удивился:
— Ничего себе! Если же тебе будут каждый раз, как Лизетта платить из-за твоих медицинских уловок, то ты быстро разбогатеешь и съедешь из борделя на своё жильё…
— Да, — ответил юноша — я мечтаю выбраться со времем из борделя и всё-таки, попав в высший свет, попытать счастья найти себе другой способ заработать, завязать потом с делом альфонса и добиться чего-то большего…
— Ой! — испуганно вскрикнул Ромео — Насчёт добиться большего и попасть в высший свет. Это ты зря, друг, надеешься! Очень зря, хоть ты и станешь обеспеченным, люди тебя всё равно будут воспринимать лишь падшим непристойным человеком недостойного их уровня, никто не оценит тебя по достоинству, зря питаешь иллюзии…
— А я всё равно попытаю счастья! — твёрдо заявил юноша.
… Собственно, так и потекла жизнь Джовано Казановы — юного куртизана. Жизнь в борделе была спокойной и сытой,  Джовано по-прежнему дружил с Ромео.  Вместе они и в поисках денег ходили в ту же подворотню в поисках богатых дам, и женщины всегда приходили от Джовано, благодаря «кухне Казановы», в бурный восторг как от умелого любовника, ну, и галантного любезного кавалера.   
Часто за Казановой, известным альфонсом, приезжали дамы специально, долго ожидая своей очереди на ночь с ним, ведь светские благородные леди уже друг от друга были наслышаны о Джовано Казанове. Цены были соответствующие такой репутации. Иногда бывало, что богатые знатные вдовы приглашали юного Казанову не на одну-две ночи, а какое-то время пожить в их имении на правах любовника-содержанца  месяца два, Джовано нравились такие предложения, ведь там жизнь была намного удобнее.
Быстро юноша потерял своим возлюбленным счёт: бесконечная смена громких титулов, женских итальянских имен, похожих на Бабетт, Жоржета, Иветта, Флоретта, Беттина, Изабелла…
 Они все были внешне и возрастом разными, но их объединяло одно: они восхищались юношей, как любовником, платили большие деньги, но ничего большего о нём узнать даже не пытались.  Он был для них просто забавой, а они для него — источник дохода.   
А ещё Казанова постоянно старался чему-то учиться и развиваться, он много читал научных, в том числе медицинских книг, учил иностранные языки, сам писал медицинские труды, и стихи о любви и комедии.  Часто Джованни  делал  литературные переводы художественных книг  и  известных комедий  с французского языка на родной язык, он перевёл  и поэмы Гомера с греческого на итальянский язык. 
Юный Джовано пробовал издать свои труды, но ему отказывали все издательства по одной причине: « С вашей репутацией обманщика, тюремщика и  падшего куртизана из борделя даже не рассчитывайте на снисхождение, с вами никто не захочет серьёзно работать…».
… Почему-то именно в такие минуты на Джовано находило странно чувство уныния и безысходности, приливы стыда и мук совести  из-за непристойной работы на панели на время снова покрывали его с головой, и это выливалось в нудные страдания над ухом Ромео:
— Я так больше не хочу и не могу!!! Мне надоело, что я стесняюсь самого себя, сам себе кажусь грешным и недостойным человеком, мне надоели оскорбительные слова «падший из борделя, блудник, последнее венецианское жигало, наглый альфонс», которые я слышу каждый раз, когда пытаюсь  проявить свои таланты и выползти со дна!!! Всё, никуда не иду, ни к какой очередной избалованной напудренной кукле!
 
Ромео же только недовольно раздувал ноздри своего смешного большого носа и ворчал с шипением на младшего друга:
— Так, это что за бунт?! Прекрати сейчас же! Ты думаешь, на что ты будешь жить, если останешься без работы куртизаном, а?  Да, у тебя есть деньги, но лишь на первое время месяца два-три, а потом что будешь делать? Опять пойдёшь под мост, где погибнешь от голода или холода,  или возьмёшься за воровство и мошенничество и загремишь в тюрьму? Так что кончай, ведь идёшь сейчас на ночь любви далеко не в первый раз, и не в последний, так что прекрати стесняться, как мальчишка! Знай свою работу, как и все «бродяги любви» куртизаны!
… Но тут к девятнадцатилетнему Джовано в первый раз в жизни ненадолго повернулась удача. 
… В тот вечер Джовано и Ромео, как и обычно вместе вышли на поиски работы, и их за большие деньги взяли себе на ночь две знатные дамы в возрасте, у одной из них, та, что выбрала Джованни, был сегодня День Рождения, и она вместе с подругой и двумя друзьями развлекались. Собирались сначала ехать на пикник с шампанским и играми, потом кататься в лодке, а потом уже уединиться каждый с выбранным на панели партнёром, дамы с куртизанами, а знатные господа с куртизанками.
… Сначала они вместе кушали деликатесы, пили шампанское  и играли в разные карточные игры, потом, вечером сели в нарядные гондолы с шампанским и стали развлекаться лодочной прогулкой…
Два пожилых господина сидели и заигрывали со своими куртизанками, Ромео старательно рассыпал комплименты своей пассии, а Джовано, единственный трезвый, как стёклышко и не выпивший ни грамма шампанского, расточал изысканные комплименты и остроумные шутки перед своей дамой, Клариссой.
Вдруг пожилому знатному господину и сенатору Маттео Брагадину стало плохо, на широкое белое лицо выступил холодный пот, у него начался сердечный приступ…
Никто из сидящих в лодке не знал, что делать, все были в подпитии и запаниковали, лишь Джованни понял всю опасность и знал, что делать. Молодой человек быстро скинул с себя нарядную треуголку с перьями и красивый шёлковый терракотовый плащ, который был у него поверх зелёного кафтана-жюстокора и крикнул:
— Быстрей к берегу, нужно его уложить, нужна медицинская помощь! Я знаю, что делать, как врач, поверьте, только счёт идёт на секунды, поэтому быстрей делайте, что я говорю!!!
Вся буйная компания сразу протрезвели от испуга, и стали выполнять указания юноши, скорее подкатив гондолу к берегу. Там один знатный господин, что был в их компании, предложил:
— Это точно удар! Ужас! Давайте позовём врача, пусть ему скоре положат на грудь ртутный компресс, если успеет врач вовремя, то точно пасёт ему жизнь…
Джованни не выдержал с рассерженным взглядом своих огромных табачный глаз крикнул:
— Какой удар?!! Какой ещё ртутный компресс?!! Вы с ума сошли?! Решили окончательно загубить его?! Нет, никакого компресса, и ждать врача некогда, делайте, что я вам говорю!!!
… так, с горем пополам, Кларисса вспомнила, где находится усадьба Маттео, и все вместе его скорее доставили домой, там Джованни лучше любого врача начал одну манипуляцию за другой. Сначала Кровопускание, потом напоил незадачливого сенатора травяным сердечным сбором и микстурой для сердца, массаж в зоне груди и головы…
Юноша сейчас не думал ни о чём, кроме того, что ему было жаль пожилого господина, он, как врач, всеми силами боролся за его жизнь…
И тут знатный сенатор очнулся, лицо приняло снова здоровый цвет, и Маттео уснул…
… Вся компания наконец-то с облегчением вздохнула, поблагодарила Джовано и скорее разошлись отдыхать, оставив молодого Казанову на правах врача смотреть за пожилым сенатором ночью, чтобы тому не стало хуже…
… Эту ночь Джовано просто подремал в шикарном украшенным золотом массивном шёлковом кресле в спальне Маттео, только вещи юноши, терракотовый шёлковый плащ, яркая маска да треуголка лежали на ковре…
… На следующее утро часов в девять Маттео проснулся, по-старчески прокашлялся, огляделся, и понял, что Господь вчера над ним смиловался, он жив и  себя дома в роскошной кровати с шёлковый балдахином и золотым изголовьем.
 
Джовано в это время стоял, выглядывая на красоту солнечного утра в открытое окно и, услышав стон пожилого сенатора, обернулся и приветливо промолвил:
— Моё почтение, господин Маттео, я очень рад, что вы чувствуете себя намного лучше! Вы меня узнали? Вы помните, что  вчера случилось с вами? А свой дом узнаёте, как обычно? Провалов в памяти нет?  Просто, не знаю, как у вас обстоят дела с умственным здоровьем и памятью, но то, что у вас больное сердце, это без сомнений. Я бы на вашем месте с таким слабым сердцем отказался полностью от употребления алкоголя. Тем боле в таких ужасных количествах, каких вы вчера выпили шампанского!
Сенатор закашлялся, Джовано сразу понял, что ему нужно что-то от похмелья и скорее принёс с кухни стакан кефира, Маттео выпил его, и почувствовав себя окончательно лучше, ответил своему новому знакомому:
— Ой, моя огромная благодарность за помощь, молодой человек, не волнуйтесь, старческими проблемами с рассудком я не страдаю, я вчера просто сделал большую глупость!  Зная о воём больном сердце, на пикнике в честь Дня Рождения своей давней подруги,  графини Клариссы, позволил себе расслабиться и так перебрал с шампанским, что довёл себя до сердечного приступа.   И, конечно, не помню, как потом меня спасли, но я знаю, что вы мне спасли жизнь, я хорошо запомнил ваш голос, как вы  отдавали команды, как врач, что нужно делать, какие лекарства давать. Скажите, как всё было, и кто вы, молодой человек?  Вы — врач? Я очень хочу познакомиться ближе с человеком,  которому я обязан жизнью!
Джовано смутился, опустил взгляд в пол, слегка разрумянился от стыда и без особой охоты протянул:
— Эм,… нет, я не врач, хотя я очень хорошо разбираюсь в медицине, но получить образование мне не позволили деньги и жизненные обстоятельства, просто я единственный из гостей на пикнике у графини Клариссы, кто не пил и был абсолютно трезвым.  Я, хм…,  был приглашён Клариссой, так как мы с ней состояли в отношениях, я …. куртизан альфонс, Джовано Казанова,  она была моей постоянной клиенткой, после того, как мы в первый  раз встретились в борделе, вот и на своём празднике она решила потом приятно провести ночь. Мы все возвращались с пикника в гондоле, когда у вас начался приступ, так как все, кроме меня были пьяны, поднялась паника, все решили, что у вас удар, а я увлекаюсь изучением медицины, и понял, что нужно делать, чтобы вам помочь. Как вы сами слышали мой голос, я стал подсказывать всем, что делать, и вместе мы вас довезли до дома и выходили. Ну, а вы уснули, меня оставили, как врача, присмотреть за вами…
Господин Маттео с большим удивлением смотрел на Джовано. О, да, дорогие мои читатели, распутный образ жизни за три года, конечно, отразился на внешности молодого и самого известного любовника-куртизана Италии, но всё равно Джованни выглядел совсем молодым и свежим соей молодостью, просто он ещё больше вошёл  в мужскую красоту, если раньше ещё имел много нежных детских черт во внешности. Фигурой он окончательно возмужал, имел  мышечные плечи, узкую стройную талию. На плече красовались длинные русые вьющиеся волосы., собранные синей лентой в хвост. Личико юноши потеряло то детское нежное очарование, но  по-прежнему  было красивым ровными идеальными  благородными чертами…
… Только глаза  юноши оставались неизменные: такие же большие светло-карие, полные пережитой боли и спрятанных ото всех детских и отроческих обид…
… Сенатор Маттео, надо сказать, был уже наслышан о неком очень известном лучшем любовнике-альфонсе  в Венеции Джовано Казанове, имя молодого человека пожилой сенатор слышал уже сотню раз. От знакомых женщин он был наслышан о его знаменитости и успешности на поприще панели, они часто пересказывали или рассказы своих подруг, как те долго ждали своей очереди, чтобы снять на ночь Казанову, что платили ему хорошие деньги,  и как любовник он превзошел все их ожидания и доставил море удовольствия. А уж  если дамы, как Кларисса, сами были пассиями Казановы, делясь своими впечатлениями,   восторгались им ещё больше, чем те, кто знал о нём только по рассказам подруг, чуть ли не пищали от наслаждения. От знакомых мужчин сенатор часто слышал бранные оскорбления в адрес Казановы, что, по их словам « моя легкомысленная глупая жена польстилась на этого последнего жигало, и из-за этого блудника и ветрености жены я опозорен, и хожу теперь настоящим рогоносцем! Моя жена предала меня, изменила мне с этим нахалом из подворотни! Нет, ну, вот, если увижу этого жигало Казанову, точно после такого прибью!». Многие из друзей сенатора были одураченными мужьями-рогоносцами из-за Казановы.
И, конечно, Маттео был сейчас более чем удивлён, просто поражён: по рассказам он никак не мог предположить что легендарный Казанова — такой совсем молодой, приветливый, умный и совершенно неразвязный в поведении человек! И ведь он ему жизнь спас!
Сенатор задумался, а потом предложил:
— Слушай, Джовано, а ведь ты очень даже известный в Венеции человек, я слышал много раз о тебе, как о самом желанном для всех венецианских женщин и девиц молодом человеке, и, признаюсь тебе, ты нажил себе немало врагов ввиде мужей тех своих дам, которые изменили мужьям с тобой. Я, конечно, мягко говоря удивился, когда тот самый «бродяга любви», что за деньги согласен доставить невероятно удовольствия любой даме, оказался таким простым и приятным, уважительным к старшим и умным человеком при личном общении. Тебе многое в жизни портит то, что ты живёшь в борделе, а все твои дамы для того, чтобы нанять тебя на ночь, идут в подворотню у борделя. Жизнь, достойная последнего нищего бродяги, но никак не такого умного молодого человека, как ты. Конечно, с такой опороченной репутацией я не буду предлагать тебе получить образование или сменить профессию, но я мог бы помочь тебе выйти в твоей работе куртизана на новый, более приглядный и приятный уровень. Я бы помог тебе из благодарности своими связями и деньгами расплатиться с хозяином борделя, уйти оттуда, оплатил бы тебе съёмную хорошую квартиру, как у дворян, в бельэтаже.  Помог бы полностью сменить твой простоватый гардероб на вещи истинного аристократа и вывел бы тебя в высший свет, на балы и литературные салоны, где ты бы искал теперь своих дам, которые теперь были бы дворянками из высшего света, и, естественно платили тебе больше.  И ты уже выходил на «охоту», когда хотел бы и не зависел бы ни от кого. С помощь моих денег и связей, я бы помог из благодарности тебе стать из уличного «бродяги любви» в благородного, элитного куртизана, что скажешь, Джовано? Примешь мою помощь?
Джовано разочаровано закрыл лицо ладонями без слов. Его такая помощь от благодарного сенатора не очень обрадовала, а только унизила, молодой человек сразу подумал: «Элитным куртизаном»?  С такой опороченной репутацией у меня нет возможности получить образование или сменить профессию? Ничего хуже я услышать не мог! Это значит, я буду и дальше краснеть от стыда,  когда меня просят представиться, кто я такой по профессии и как зовут! Как это иногда меня раздражает! А с другой стороны, господин Маттео прав, с тем позором, который три года уже тянется за мной, у меня нет шансов стать кем-то другим.  А тот образ жизни «элитного куртизана», что предложил мне обеспечить господин Маттео, хоть и по-прежнему постыдный, но более удобный, так что я ничего не потеряю, если приму сейчас его благодарность…».
… Джовано  огорченным выражением лица протянул:
— Что ж, господин Маттео, я не считаю, что сделал что-то, за что вы должны меня благодарить, я сделал лишь то, что должен был сделать, как христианин, как человек, умеющий сочувствовать. Когда-то мне сказал один… добрый человек (Джовано почему-то сразу вспомнился Бенволио и его слова): «За милосердие не благодарят, милосердие должно быть в каждом человеке», так что я не ждал от вас никак никой благодарности. Но, признаюсь, что та помощь, что вы мне предложили, действительно облегчила бы мне жизнь, поэтому я сейчас, когда уйду, напишу на листочке адрес борделя, где я проживаю, если вы, выздоровев, не передумаете, я с радостью и благодарностью вам приму вашу поддержку…
Джовано взял карандаш со стола, листочек бумаги, быстро написал адрес и решил пока оставить незадачливого сенатора приходить в форму после такого происшествия…
…Надо сказать, Джовано не верил, что Маттео говорил серьёзно, и был просто поражён, когда спустя два дня за ним приехал слуга господина Маттео в шикарной позолоченной карете.
 
Стоило только Джовано переступить порог кабинета господина Маттео, как тот заявил деловым тоном:
— Так, Джовано Казанова, давай без церемоний, если хочешь, чтобы из тебя вышел действительно светский лев и «элитный куртизан», а не жигало из подворотни, выполняй все мои указания. Квартиру в бельэтаже я уже тебе снял, оплатил, так что вот, скажешь мне, сколько ты должен хозяину борделя, я тебе дам деньги, расплатишься, соберёшь вещи и переедешь. Но в таком виде я тебя на бал или светский приём у знатных друзей не могу привести, поэтому в первую очередь  мы займёмся твоим гардеробом!  Нам нужно и новый красивый парик тебе на выход, и  белоснежнее рубашки опрятные с шикарными жабо, и заказать у модистки хорошей тебе нарядные камзолы и кафтаны-жюстокоры, так что давай, поехали со мной, будем приводить тебя в порядок…
…Полдня Джовано послушно  терпел поездки в карете, которую ужасно трясло по всем лучшим лавочкам  и модисткам, все многочисленные манипуляции с его внешним видом, и к вечеру Джовано посмотрел на себя и увидел, что терпение стоило результата. Выглядел он безупречно.
Красивый дорогой парик подчёркивали тонкость и аристократичность черт лица молодого человека, богатый наряд из атласа делал из простоватого Джовано настоящим светским щёголем…
Джовано слегка улыбнулся с мыслью: «Да уж, из нищего бродяги из-под моста сделать аристократа невозможно, но всё равно это всё выглядит весьма… мило…».
Потом Маттео поехал вместе с Джовано в бордель, расплатился с хозяином заведения за долги молодого куртизана, пока юноша собирал с сундуки и коробки свои вещи, и отвёз Джованни вместе со всем добром на его новую квартиру. Джовано перед отъездом зашёл сообщить об этом Ромео и дал свой новый адрес для переписки и дружеских визитов, и отправился знакомиться с новым местом жительства…
… Да, красива была эта квартира в бельэтаже, ничего не скажешь, уж лучше комнаты в борделе, да ещё и оплачивать её Маттео будет! А ещё здесь Джовано обрадовало удобное рабочее место и большое количество книг, то есть, здесь у него будет больше возможностей заниматься научными трудами, писать свои работы по медицине, химии и физике, литературой, сочинять самому и делать переводы, и, конечно, читать…
— Так, Джовано Казанова — на последок обратился к нему Маттео —  На сегодня м уже и так хорошо поработали, отдыхай, у меня скоро будет большой бал в честь моей кузины Терезы, я приглашу тебя, попробуешь побывать на балу и поучиться искать своих пассий, как куртизан, уже в новой обстановке. Не забывай о том, что теперь, как элитный куртизан ты можешь брать расценки намного крупнее, чем раньше.  Я представлю тебя дальним родственником, троюродным братом  своей первой жены. Но смотри, раз я тебя представлю своей дальней роднёй, один прокол с твоей стороны: загремишь в тюрьму, или ещё в какой скандал ввяжешься, или кто-то в свете узнает о твоём настоящем, худородном происхождении, я ж тебя из этой квартиры выгоню на улицу, лишу всех денег, пойдёшь обратно в подворотню!
… Джовано устало закрыл свои большие карие глаза и покачал с лёгким разочарованием головой: юный авантюрист уже почувствовал, что доброта  знатного сенатора  Маттео такая же ненадёжная, как в своё время доброта Гоцци, и господина Бруни, и родителей…
За всю свою жизнь Джовано лишь дважды столкнулся с надёжными людьми: Бенволио, который хоть и появился в жизни юноши на короткий миг, но зато бескорыстно и искренно проявил милосердие к нему и Ромео, который, хоть и тот ещё циничный прагматичный человек с невысокими моральными принципами, зато преданный надёжный друг, который и совет жизненный даст, и, если попросишь, денег займёт. А ещё Ромео был единственным человеком, который не осуждал Джовано, а поддерживал, когда Джовано просил…