Зимние бои войск Западного фронта в 1941г. ч. 5

Зимние бои войск Западного фронта в немецком тылу 1941/42 г.г.

(Продолжение. Предыдущая глава:http://proza.ru/2020/07/15/681)

В прошлой главе мы остановились на том, что войска группы генерала Белова, в течение 10 дней,  пытались прорваться в тыл немецких войск через Варшавское шоссе.
Эти кровопролитные «лобовые» атаки оставались безуспешными, несмотря на все угрозы, давление  и расстрелы которые производил заместитель командующего Западным фронтом генерал Г.Ф. Захаров.
 
В конце концов, 26 января 1942 года  генерал Белов снял с боевого участка  прорыва 2 гв. кавдивизию Осликовского и  вместе с 75-й кавдивизией полковника Москалика, бросил их к  лесному массиву в районе Подберезье, где немцы атак не ожидали.
О том, что было дальше рассказывает начальник разведки 1-го гвардейского кавалерийского корпуса полковник А.К. Кононенко, участвовавший в этом прорыве и рейде по немецким тылам:

«В течение следующего дня части дивизии заняли все населенные пункты в непосредственной близости к лесу и переднему краю обороны немцев. Как только начало темнеть, дивизия сравнительно легко прорвалась в лес, уничтожив незначительное прикрытие немцев. Под покровом ночи 2-я гв. кавдивизия, а с нею части 75-й и часть сил 57-й кавдивизии втянулись в лес и начали быстро продвигаться на север к Варшавскому шоссе…
И вот после незначительной перестрелки на флангах прорыва, 2-я гв. кавдивизия начала быстрый переход через злополучное Варшавское шоссе. Кавалеристы переходили через него рысью по проторенному в глубоком снегу впереди идущими всадниками следу…

Утром, 27 января 1942 года 2 гв. кавдивизия уже вела бой за населенный пункт Стреленка. К середине дня бой не прекратился. Немцы из района деревень Хорошово, Захарино, Федорово несколько раз атаковали ее с тыла и флангов и даже прорвались к штабу.
 
Полковник Осликовский сам водил командиров штаба дивизии в контратаку, и отбил немцев, пытавшихся помочь стреленскому гарнизону.
Бой за Стреленку затянулся.
Утром и днем мороз доходил до минус 30-40°. Люди и лошади вымотались до предела. Деревню нужно было взять, там было тепло, там можно было отдохнуть, покушать и привести себя в порядок. Дивизия несла потери. Обоз и артиллерия остались за Варшавским шоссе. Но самое неприятное – не было радиостанции.
Ни колеса, ни сани не смогли пробраться через овраг и затем через густой кустарник, по лесу без дорог.
Боеприпасы тоже были на исходе. Особенно патроны к автоматам. В частях были 50 мм минометы, но мин к ним оказалось очень мало, и их вынуждены были беречь. Даже когда отражали контратаку немцев, использовали всего 3 или 5 мин на миномет.

К исходу дня уже было более 50 человек убитыми и много раненых, среди которых 52 человека тяжело. С тяжело ранеными дело оказалось катастрофическим. Стоял вопрос, что с ними делать? Не было никаких средств для их перевозки, кроме того, многие из них были вообще не транспортабельны или требовали серьезной хирургической операции.
Но, наконец, к исходу дня Стреленка была взята.

Полковник Осликовский не разрешил штабу занимать деревню, все его командиры остались в лесу, у костров, а в деревне обогревались и отдыхали бойцы боевых подразделений, туда же отправили и тяжело раненых.
Было принято решение с наступлением темноты продолжать движение в направлении, указанном в приказе генерала Белова…
Допросили пленных, захваченных в Стреленке.
В деревне располагался артиллерийский полк 137-й пехотной дивизии, численностью более 900 человек. Полк без материальной части был направлен сюда на отдых из Юхнова. Немецкие артиллеристы дрались упорно, используя чердаки домов и амбаров на окраинах деревни.
В дальнейшем всех тяжело раненых оставляли в лесных хуторах и деревушках, куда немцы почти не заглядывали.
Населению оставляли кое-какие медикаменты. Вообще же, о судьбе тяжело раненых никто из тех, кто спешил «протолкнуть» корпус в тыл врага, не спешил думать. Да и о живых такие «толкачи» думали меньше всего.

Рано утром 27 января генерал Белов доносил во фронт: «7.00 27.1. 2-я гв. кд, 75 кд и часть сил 57 кд перешли Варшавское шоссе и ушли в лес на север в направлении Пузиково. В течение дня противник, подбросив в район прорыва до полка пехоты с 8 танками, контратаковал 1092 сп 325 сд и отбросил его в лес 2,5 км восточнее Батищево. Шоссе вновь удерживается немцами. Белов».
 
Итак, немцы уже утром после прорыва «захлопнули» проделанную дивизиями «дверь». Брешь была «заделана».
Ее никто не попытался закрепить, а действовавший там 1092-й стрелковый полк, не получал такой задачи, да и не имел достаточных сил для ее выполнения».

Тут требуется небольшой комментарий.
Сама по себе операция крупных воинских соединений в тылу врага требовала огромной организаторской работы: налаживание надежных каналов снабжения войск продовольствием, боеприпасами, медикаментами, горючим и т.д. Нужно было продумать, как эвакуировать раненых  и больных, как производить пополнение войск взамен выбывших из строя. Организовать НАДЕЖНУЮ связь с войсками, действующими  в тылу врага.
Самое же главное, что следовало обеспечить – сохранение надежного сухопутного  «коридора»  для решения всех этих вопросов.
После того, как конникам Белова удалось осуществить прорыв через Варшавское шоссе в тыл к немцам, генералу Захарову необходимо было надежно обеспечить фланги участка прорыва (а в идеале – постараться его расширить).
 
(К слову сказать, именно это делали немцы зимой 1941 года, когда оказывались в окружении, или полуокружении,  наших войск.
Они превращали все важные населенные пункты на флангах, или перекрестках дорог, в крепости («фестунги») организовывали там круговую оборону и старались удерживать их любой ценой.
Именно это и позволяло немцам довольно успешно сохранять боеспособность окруженных подразделений и потом принимать меры по их деблокаде).

К сожалению, вопросы снабжения и обеспечения прорвавшихся в тыл немцам соединений и частей РККА командованием Западного фронта был продуман и организован из рук вон плохо.
Без решения этих вопросов вся операция становилась больше похожей на авантюру, а прорвавшиеся в тыл немцам войска просто обрекались на уничтожение, разгром и пленение.

Напомню, что кроме войск группы генерала Белова, Г.К. Жуков направил в тыл немцев, на Вяземском направлении,  соединения 33-й армии (командующий генерал М.Г. Ефремов)
Давайте посмотрим, что говорилось об этом в аналитической записке офицера Оперативного управления Генерального штаба РККА полковника Васильченко «Операция 33 и 43 армий на вяземском направлении»:

«Противник в районе Верея разгромлен не был, отошел с значительными потерями в западном направлении. Преследование его на фронте 33-й армии никем не велось. Расстроенные части противника оставлены в покое, которые могли приводить себя в порядок без всякого воздействия ушедших частей 33-й армии.
Этим противник воспользовался, привел свои части в порядок и …оказал организованное сопротивление частям 33-й армии…
Командующий Западным фронтом шифровкой за № к/83 от 26.01… ставит  задачи:
1. Командарму-33 — форсированным маршем выйти 28.01.42 г. в район Красный Холм, Гредякино, Подрезова, где и войти в связь с авиадесантом 4-го ВДК и конницей Калининского фронта.
2. Тов. Белову — прорваться через Варшавское шоссе и не позднее исхода 29.01.42 г. выйти в район Семлево….

 Этим приказом командующий Западным фронтом хочет свое желание выдать за действительность и больше ничего о нем сказать нельзя. Так как оно совершенно оторвано от конкретной, действительной о6становки.
Здесь не учитывается ни состояние своих войск, где они находятся в данное время, и когда смогут выйти в назначенный район, ни время года, ни дорожной сети, ни противника…
В действительности ни одна из дивизий не выполнила поставленных перед ними задач….

30.01.42 г., т. е., спустя два дня после того, когда должен был бы быть выполнен первый приказ, командующий Западным фронтом шифровкой за № к/92 от 30.01.42 г дает новый приказ командующему 33-й армии. Приказываю:
 
1. Ударной группой армии, без задержек, наступать в направлении Красный Холм, Соколово, куда выйти не позднее 1 февраля 1942 г. В дальнейшем взаимодействуя с гр. Белова овладеть Вязьмой, охватывая ее с юго-запада…
 Этим приказом командующий Западным фронтом перед армией снова ставит две задачи:
1) Ударной группе 33-й армии в составе пяти дивизий (113-й, 338-й, 160-й,329-й и 9 гв. СД) в течение 1 ;1,5 суток преодолеть расстояние от 25 км (113-я и 338-я СД) до 90 км (9-я гв. СД) в дальнейшем во взаимодействии с гр. Белова овладеть Вязьма.
В это время гр. Белова только прорвалась через Варшавское шоссе и вышла в район Куколка, Новое Хорошилово (70-90 км юго-восточнее Вязьма)…
2) Группе (110-я, 222-я и 93-я СД) разгромить противника на фронте 30-35 км в районе Шанский завод, Угрюмово, Селенки и в дальнейшем наступать на Вязьма с ю -востока.
Разрыв между группами 75-80 км.
Этот промежуток никем не обеспечивался, ни с севера, ни с юга.

Тогда как на севере в районе Темкино и на юге в районе Железинки, Мосейково противник сосредотачивал силы для того, чтобы нанести концентрированный удар под основание ударной группы 33-й армии, далеко выдвинувшейся на запад.
 
Мер же противодействия никаких не принимается, забота командующего Зап. фронта — торопить 33-ю арм. к поспешному движению «без задержек» вперед, на запад!
Поставленные задачи перед 33-й армией и на этот раз были ничем необоснованные и без учета сложившейся обстановки. Поэтому они не могли быть выполнимы.
Так в действительности и получилось…

 Противник безнаказанно авиацией ее интенсивно бомбит, так как марш ударной группы с воздуха не прикрывался. Тылы и артиллерия сильно отстали, движение идет по плохим дорогам и по бездорожью, войска напрягают все усилия для того, чтобы быстрей войти в назначенный район. Такое огульное движение продолжалось включительно до 2.02.42 г., когда противник подтянул силы и перешел к активным действиям…
Таким образом, коридор шириной в 4-5 км, через который происходило выдвижение всей западной группировки, а впоследствии через него шло питание, обеспечивался слишком слабыми силами и оторванными от своих войск и соседа слева».

Не правда ли, на редкость откровенный и нелицеприятный  (для тогдашнего  Главкома войск Западного направления Г.К. Жукова) анализ его действий, в качестве командующего Западным фронтом?!
 
Напомню, что эта аналитическая записка офицера Генерального штаба РККА полковника Васильченко «Операция 33 и 43 армий на вяземском направлении»,  была им составлена летом 1942 года, когда Жуков находился «при власти», а вскоре и вовсе был назначен 1-м заместителем Верховного главнокомандующего!!!

(Интересно, осмелился ли кто-нибудь из современных «демократических» аналитиков Генштаба написать столь же подробный, откровенный и нелицеприятный анализ состояния и результатов   руководства нашими войсками в Чеченских войнах, или  в ходе операции «принуждение к миру» Грузии, когда президент Медведев, вроде бы, где-то катался на пароходе, а горе-министра обороны Сердюкова в Москве (!) чуть ли не сутки не могли отыскать?!
Ответ очевиден.)

И вот какие выводы делает полковник Васильченко о результатах первого этапа наступления  войск Западного фронта зимой 1941/42 года:

«Давлеющие тенденции командующего Западным фронтом давать самостоятельные задачи армиям без тесной увязки с действиями соседних армий, направлять их усилия по разным направлениям, решать одновременно несколько задач с недостаточными силами и средствами продолжали оставаться на протяжении всего этого этапа операции. Не было последовательности в решении крупной стратегической задачи по разгрому основных сил московской группировки противника, сосредоточением последовательных усилений на определенных направлениях, с разрешением которых одновременно разрешалась бы и основная задача.
Опыт показал, что нельзя решить крупной задачи без разрешения последовательных ее этапов…

 В этой операции обстановка подсказывала, что необходимо усилиями 33-й, 43-й, 49-й, 50-й армий и частью фронтовых резервов обрушиться на юхновскую группировку противника, окончательно ее окружить и уничтожить, после чего всем левым крылом фронта во взаимодействии с Калининским фронтом обрушиться с флангов на вяземско-гжатскую группировку противника.
Вместо этого, 33-я армия с очень слабенькими силами направляется против вяземской группировки противника.
43-я армии с недостаточными силами, растянувшись на широком фронте, приступила к окружению сильной мятлевской группировки противника.
49-я армия пробивала брешь к Юхнову, где противник имел достаточно подготовленные позиции к обороне.
50-я армия втянулась в безрезультатные бои против частей, оборонявших Варшавское шоссе, и спас-деменской группировки противника. Все это привело к тому, что, в конечном счете, левое крыло Западного фронта ни на одном направлении крупных успехов не имело.
Противник использовал разбросанность сил частей левого крыла Западного фронта, принял своевременно контрмеры и не допустил к катастрофе ни одной из своих группировок.
Таковы итоги первого этапа операции на стыке 33-й и 43-й армий».

Как известно, гитлеровское командование воспользовалось этими ошибками командующего Западным фронтом, сумело отрезать, окружить и полностью разгромить 4 дивизии  33-й армии. Её командующий генерал М.Г. Ефремов погиб в бою.

Возникает закономерный вопрос: а что же в это время делал И.В. Сталин и Ставка Верховного главного командования РККА?!
Может быть, они тогда «забыли» о командующем Западным фронтом Г.К. Жуковым, не давали ему пополнений  и никак ему не помогали?!

Давайте обратимся к книге Н. И. Бирюкова «Танки — фронту!» (о которой уже шла речь в предыдущих главах).
Книга эта была написана на основании служебных записок генерал-полковника танковых войск Николая Ивановича Бирюкова, которые он составлял «по горячим следам» после телефонных разговоров с И.В. Сталиным, для записи указаний Верховного. (Бирюков Н. И. Танки — фронту! — Смоленск: Русич, 2005).

Вот что Н.И. Бирюков  записал о своих контактах с И.В. Сталиным в это трудное время.
В  феврале 1942 года И. В. Сталин двадцать два раза (!!!) говорил с генералом Бирюковым по телефону и однажды (28 февраля) вызвал его для доклада в свой кабинет.
Более половины разговоров состоялось глубокой ночью, чаще всего в прямой связи с текущими событиями на фронтах.

Верховный Главнокомандующий вел разговоры, не отклоняясь от сути дела, в свойственной ему манере, без сантиментов и лишних слов.
Разумеется, в центре каждого разговора стояли танки, причем вопросов их оперативного использования на конкретных фронтах И. В. Сталин, как правило, не касался. Это соответствовало профилю ГАБТУ и отчасти сохранению тайны замыслов и намерений Ставки.
Вместе с тем Верховный Главнокомандующий соблюдал в своем общении с Н. И. Бирюковым некую свободу, облегчая генералу возможность без робости решать порученные ему задачи.
 
Надо подчеркнуть, что во втором полугодии трагического для нас 1941 г. в СССР было произведено 4,8 тыс. танков всех типов. Это было больше, чем тогда строилось танков в Германии!

А уже к  февралю 1942 г. целая группа заводов и предприятий Советского Союза наладила массовое производство танков в восточных районах страны.
Сборка танков, прокатка броневого листа, производство деталей и агрегатов боевых машин по принципу специализации заводов были налажены в Сормове, Сталинграде, Горьком, Магниторске, Челябинске, («Танкограде»), а также в других местах.
В I квартале 1942 г. в стране было произведено около 1600 танков, во II квартале — более 2 тысяч (История второй мировой войны. Т. 4. С. 158).
 
(Все это хорошо бы напомнить тем, кто верит в современную «руководящую» брехню о том, что СССР «ничего кроме галош не производил»!)

7 февраля 1942 года состоялось целых три разговора Н.И. Бирюкова с И.В. Сталиным.
В 23 ч. 25 мин. состоялся их третий телефонный разговор. Н.И. Бирюков кратко записал его содержание:
«Тов. Сталин по телефону приказал сформировать 8 танковых бригад без мотострелковых батальонов. В бригаде иметь: 10 танков KB, 20 ед. Т-34. Бригад для кавалерии не формировать. Бригады танковые сформировать как можно скорее. Танки вооружить всем, чем положено. Тов. Сталин сказал, чтобы в бригадах были средства связи».

Прокомментируем эту запись.
Третий разговор Сталина с Н. И. Бирюковым в этот день произошел всего на час позже предыдущего. К тому времени в Ставке произошла оперативная оценка только что созданного противником коридора, который отсек наши войска под Вязьмой от главных сил фронта.

Теперь часть войск 33-й армии генерала М. Г. Ефремова, 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала М. Л. Белова, воины 4-го воздушно-десантного корпуса уже сражались в окружении.
В новой обстановке было совершенно нецелесообразно направлять танки на этот фронт «россыпью», а нужно было посылать их в форме уже готовых танковых бригад, что существенно облегчало командованию Западного фронта организацию и осуществление деблокады окруженных войск.
 
Верховный Главнокомандующий еще раз потребовал создать бригады «как можно скорее», предупредил, чтобы танки вооружили «всем, чем положено», в том числе и средствами связи внутри бригад: ведь на KB и Т-34 были разные типы радиостанций (П. А. Ротмистров. Время и танки М., 1972. С. 128).
 
16 февраля 1942 г. Н.И. Бирюков записывает:
«В 23 ч. 50 мин. по телефону доложил тов. Сталину, что получил директиву Ставки об отправке Жукову 40 ед. танков KB, 80 ед. Т-34 и 80 ед. Т-60.
Танки KB можем выдать завтра все 40 ед., танки Т-60 можем выдать 20-го все 80 ед. Хуже с Т-34.
Если будем формировать все 8 первоочередных танковых бригад, то Жукову можем начать выдачу Т-34 только с 23 февраля, а если Жукову выдать в указанный срок, то придется задержать формирование бригад.
 
Тов. Сталин переспросил, сколько каких танков выдали Жукову, и сказал: «Выдавайте Жукову. Формирование бригад задержите. Чем скорее дадите Жукову, тем лучше».

Как видим, узнав об ухудшении ситуации на Западном фронте Г.К. Жукова, Верховный главнокомандующий тут же распорядился о внеочередной  отправке ему 160 новых танков. Сталин даже разрешил, в этой связи, задержать формирование новых танковых бригад!


Следующая запись в дневнике Н.И. Бирюкова:
В 24 ч. 27 мин. (т. е. в 0 ч. 27 мин. 17 февраля) позвонил тов. Сталин и сказал: «Вы сегодня же начинайте давать танки Жукову, а то такая лавина танков сразу навалится на него. Начинайте грузить ему эшелоны сегодня и не обязательно до 23 февраля. Если все танки сможете отправить ему раньше, так это лучше».
Я ответил, что будем принимать все меры к этому.

19 февраля 1942 г. очередная запись в дневнике Н.И. Бирюкова:
«В 2 ч. 45 мин. позвонил тов. Сталин и спросил, как идет выдача танков Жукову. Я доложил, что сегодня выдано 70 танков КВ и 24 Т-34…
В 4 ч. позвонил к тов. Сталину и спросил, можно ли отправить для 5-го гвардейского корпуса одну бригаду?
Тов. Сталин спросил: «А где он находится?»
Я сказал, что не знаю.
Тов. Сталин сказал: «Около Сухиничей — Мещовск».
 Я сказал, что Западный фронт просит отправить.
Тов. Сталин сказал: «Хорошо. Можно отправлять».
 
Ночное время разговора 24 февраля, 4 часа, характеризует напряженное внимание Верховного Главнокомандующего к тяжелому положению на левом крыле Западного фронта.
Очевидно, И. В. Сталин находился в кабинете всю ночь.
Вероятно, он знал на память дислокацию войск генерала Г. К. Жукова там, где мог возникнуть перелом обстановки в нашу пользу, и конкретные силы, предназначенные на этот случай».

Как видим, Верховный главнокомандующий постоянно держал в центре своего внимания ситуацию, складывающуюся на Западном фронте, и старался в приоритетном порядке обеспечивать войска Г.К. Жукова новыми танковыми бригадами.

О том, насколько умело и эффективно тогда использовали эти танки (да и другие средства вооруженной борьбы) наши полководцы – требуется отдельный разговор.


Обо всем  этом мы еще поговорим, а пока вернемся к рассказу о действиях войск группы генерала Белова в немецких тылах.
В книге  доктора исторических наук, профессора, полковника Ф.Д. Свердлова  «Ошибки Г. К. Жукова (год 1942)» так говорится о стратегии Ставки:

«По плану Ставки в январе 1942 года Западный и Калининский фронты должны были наступать в общем направлении на Вязьму, нанося, концентрический удар с целью окружить Гжатско-Вяземскую группировку немцев.
Что же делает Западный фронт для того, чтобы выполнить такую задачу? Он максимально распыляет свои силы, наносит удар не одним мощным кулаком, а растопыренными пальцами, организует не один удар, а целых пять.
Вот они:
1-й удар – с целью прорвать оборону немцев на реке Лама и наступать на Сычевку совместно с Калининским фронтом (кстати, Калининский фронт и не думал вести какие-либо активные действия на этом направлении).
2-й удар – с целью прорвать оборону на реке Лама и захватить Гжатск.
3-й удар – с задачей прорвать оборону на реках Руза и Нара и овладеть Можайском, Боровском, Малоярославцем, Медынью.
4-й удар – наносится по Юхновской группировке противника с целью овладеть Юхновым и отрезать немецкую группировку (выталкиваемую третьим ударом).
Наконец, – 5-й удар – наносится с целью захвата районов Киров, Мосальск, Сухиничи и выхода на рокаду Вязьма, Киров.
Забегая вперед, скажем, что ни один из перечисленных ударов не получил развития, не имел успеха и полного завершения.

Задач было поставлено много, ударов наносилось тоже не мало, но ни один из них, не был обеспечен достаточными силами и средствами и с самого начала, таким образом, обрекался на неудачу...

Группа генерала Белова принимала участие в 4-м и 5-м ударах. На 50-ю армию, наносившую 4-й удар, было возложено выполнение и 5-го.
50-я армия должна была к 11 января 1942 года овладеть городом Юхнов и во взаимодействии с группой войск генерала Белова главными силами наступать на Слободу, что около 30 км северо-западнее Вязьмы.
 
Но для выполнения столь важной и, безусловно, главной задачи армия получила меньше 1/4 всех сил фронта – стрелковых дивизий – 6, танковых бригад -2. Вот почему, задача выполнена не была, а группа Белова, успешно действовавшая на Юхновском направлении, была повернута на Мосальск и после овладения последним получила задачу наступать на город Вязьму, но теперь уже она должна была выполнять главную задачу фронта, одна во взаимодействии только с воздушным десантом.
Группа подошла к Варшавскому шоссе без средств усиления и даже без своей артиллерии, вдобавок ее соединения измотались в двухмесячных непрерывных боях, они нуждались в отдыхе, пополнении и были мало боеспособны».

Как ранее уже говорилось, 2-я  кавдивизия полковника Осликовского первая сумела прорваться через Варшавское шоссе.
Однако по ту сторону Варшавского шоссе все еще оставалась большая часть сил Группы генерала Белова.
 
Ф.Д. Свердлов в своей книге отмечает:
«Там были: 1-я гв. кавдивизия, 41-я кавдивзия, 57-я кавдивизия, 325-я стрелковая дивизия и четыре или пять лыжных батальонов. Кроме того, за Варшавским шоссе оставалась вся артиллерия, в том числе, даже полковая.

Но вот, в ночь на 28 января через Варшавку прорывается первый эшелон 1-й гв. кавдивизии вместе со штабом и командиром дивизии генералом В.К. Барановым. Дивизия прорвалась на том же участке, где и дивизия Осликовского, но у Баранова оказалась с собой радиостанция, полковая артиллерия и минометы.
Противник снова занял Стреленку, но 1-я гв. кавдивизия быстро его оттуда выгнала с помощью артиллерии, что так трудно было сделать Осликовскому.

Вместе с Барановым, свободно мог пройти и штаб Группы войск, но ему помешал не противник, а более серьезная преграда – генерал Захаров.
Он категорически запретил Белову и его штабу идти вместе с 1-й гв. кавдивизией, приказав переходить шоссе лишь с 325-й стрелковой дивизией, которая должна была замыкать боевой порядок.
Весь секрет заключался в том, что Захаров еще не получил разрешения от командующего фронтом на возвращение в штаб фронта, а раз так, то ему волей-неволей необходимо было бы идти в тыл врага вместе с Беловым. Ясно, что такого он допустить никак не мог.
Но не мог на месте оставаться и Белов со своим штабом, раз обе его дивизии уже были в тылу врага.

Весь день шел сильный спор и, наконец, Белов настоял на своем. Захаров остался со вторым эшелоном и со штабом тыла.
Вечером 28 января Белов настоятельно требует у фронта подбросить самолетами в район севернее Варшавского шоссе боеприпасы, продовольствие, медикаменты и подготовить три санитарных самолета для эвакуации раненых.
Он пишет: «… прошу учесть, что части находятся в рейде без артиллерии и обозов, имеются 55 человек раненых, требующих эвакуации самолетами».

Утром 29 января, Белов докладывал, что 1-я гв. кавдивизия и 170-й кавполк 41-й кавдивизии прорвались через шоссе и ведут бой с противником в районе деревень Стреленки, Хорошилово, Захарьино, что группа полковника Осликовского (2 гв. кавдивизия, 237-й кавполк и 218-й кавполк) действует в районе Куколка и, что посланные к ним два самолета У-2 еще не вернулись.
В ночь на 30-е была сильная метель, что значительно облегчило переход через боевые порядки противника и Варшавское шоссе.
Через него несколько правее того места, где прорывались 2-я и 1-я гв. кавдивизии прорвались 41-я кавдивизия полковника Глинского, один лыжный батальон и штаб Группы войск Белова.
Конечно, никто, во фронте, в том числе и Захаров особенно, не подумали закрепить, расширить и удержать участок прорыва в обороне противника.
 
Можно прямо сказать – именно Захаров виноват в том, что вторые эшелоны группы, 325-я стр. дивизия, тылы и артиллерия не прошли через Варшавку.
После перехода шоссе штабом группы Белова, больше уже никто не пытался по-настоящему прорываться в тыл врага.
 
Утром 30-го генерал Белов сообщал во фронт:
«Перешел Варшавское шоссе со штакором, 41 кавдивизией и противотанковой артиллерией дивизии. К 4.00 штаб расположился в Стреленка». Днем 30 января, штаб группы войск Белова был уже в деревне Вязовец. Сюда вызывались все командиры пяти кавдивизии за получением боевой задачи.
Наконец-то все были вместе кроме 325-й стрелковой дивизии, которая так уже и не смогла прорваться через шоссе: противник плотно закрыл брешь в своей обороне, и ему никто в этом больше не мешал».

Трудно не согласиться с  анализом профессора Ф.Д. Свердлова.
Несмотря на весь героизм действий войск группы Белова её положение  в немецких тылах оказалось крайне тяжелым.
Кавалеристы фактически оказались в окружении, без своих вторых эшелонов, тылов, без танков, почти без артиллерии и вообще без зенитной артиллерии, транспорта и фуража. (Понятно, что много «на себе» пехота и кавалерия в прорыв унести не смогут).
Сразу же встал вопрос, как решать проблемы эвакуации раненых, снабжения продовольствия и боеприпасами, фуражем и т.д. и т.п.

Самым катастрофическим было то, что  «никто, во фронте, в том числе и Захаров особенно, не подумали закрепить, расширить и удержать участок прорыва в обороне противника».  Немцы, без особых усилий «закрыли» участок прорыва.

«Авиация противника, с наступлением светлого времени буквально свирепствовала. Днем передвижение было невозможно. Для передвижения и боя можно было использовать только ночи и метели, которые столько же помогали, сколько и мешали. Метель скрывала конницу от авиации, но заметала дороги и делала глубокий снежный покров еще глубже.
 
Голодные лошади совсем выбивались из сил, пробивая дорогу в таком снегу. И все же кавалеристы двигались быстро вперед занимая один населенный пункт за другим. Мелкие гарнизоны немцев в панике бежали, частично их уничтожали, но были и такие пункты, которые без артиллерии они взять не могли, их обходили, оставляя в своем тылу. Группа Белова спешила к Вязьме.
Но и противник не терял времени напрасно. Он лихорадочно готовился к обороне Вязьмы, ему было ясно куда и зачем шла конница…

 К 6 февраля группа войск Белова проникла в тыл врага на глубину 100 километров. Начались бои за Вязьму. И хотя всем было совершенно ясно, что с теми средствами, которыми она располагала, города не взять, кровопролитные бои за Вязьму продолжались почти десять дней без отдыха и передышки.
Белов еще в самом начале рейда просил начать наступление западнее Вязьмы из района Семлево на север на соединение с 11 -м кавкорпусом, но командующий фронтом не разрешал.
Все же значительно позднее такое согласие было получено.
Белову было выгодно такое наступление еще и потому, что севернее Семлево действовала 8-я Воздушно-десантная бригада и, хотя считалось, что она наступает на Вязьму с запада, но фактически она была окружена немцами и не только наступать не могла, но не имела сил даже прорваться к кавалеристам.
Но 10 февраля бригаде все же удалось вырваться из цепких объятий врага. Навстречу ей начали наступать 1-я гв. кавдивизия и 41-я кавдивизия.
 
Вскоре гарнизон Семлево был окружен, а 12 февраля в ночном бою были разгромлены гарнизоны в деревнях Дяглово и Марманово.
Оказалось, что здесь располагались штабы 176-го арт. полка, 1-го батальона 13-го мотополка и, к удивлению всех - штаб 5-й танковой дивизии немцев.

Командир дивизии, убегая впопыхах, даже забыл кое-какие принадлежности верхнего обмундирования, в том числе и мундир со всеми орденами. Южнее Семлево 1 гв. кавдивизия тоже имела успех, и Белов решил овладеть Семлево и лишь после этого наступать на север, отрезая Вязьму с запада и идя на соединение с 11-м кавкорпусом.
Но гарнизон в окруженном местечке оказался довольно сильным орешком, а у Белова не было средств для того, чтобы его раскусить.
Кроме гвардейского порыва нужна была и артиллерия. Бои за Семлево затянулись до 14 февраля.
Зато 8-я вдбр вырвалась из окружения, соединилась с кавалеристами и ее командир подполковник Ануфриев впервые разговаривал по телефону с Беловым из штаба 41-й кавдивизии…

Спустя несколько дней  противник опять отрезал 8-ю вдбр и 75-ю кавдивизию, действовавшую на подходе к Вязьме. Пришлось срочно оставить семлевский гарнизон в покое и спешить на выручку к своим, они были дороже. Кроме того, необходимо было спешить на соединение с 11-м кавкорпусом.
15 февраля 8-ю вдбр выручили, бригада вырвалась и 16 февраля командир бригады Ануфриев и его комиссар Распопов прибыли в штаб Белова и впервые встретились с ним. Ануфриев с гордостью доложил, что несмотря на ожесточенные бои, у него осталось 380 человек…

Вечером 17 февраля в штабе Группы собрались все командиры соединений. Была получена радиограмма от Жукова, в которой он ставил задачу Белову: овладеть железной дорогой, а 11-му кавалерийскому корпусу Соколова – шоссейной дорогой Смоленск-Вязма.

 (Командующий Западным фронтом генерал армии Жуков, координировал действия двух фронтов – Западного и Калининского и назывался Главкомом Западного направления).

Белов объявил свое решение, по которому: 2-я гв., 41-я кавалерийские дивизии и 8-я вдбр должны были наступать на север, овладеть железной дорогой на участке станций Семлево, Реброво.
Конечно, о наступлении днем не могло быть и речи. Авиация противника не позволила бы ни сосредоточиться для наступления, ни подняться для атаки. У кавалеристов почти не было артиллерии и боеприпасов, чтобы подавить огневые точки противника в опорных пунктах и артиллерию на огневых позициях. Днем, даже при отсутствии авиации, противник мог легко уничтожить наступающих или прижать их к земле одним огнем артиллерии.
 
Наступать кавалеристы могли только ночью методом неожиданной ночной атаки или просто обходить опорные пункты врага. Так оно и вышло на деле. Их ночное наступление оказалось совершенно неожиданным для противника. Спящие в жарко натопленных домах и землянках немцы были застигнуты врасплох.
 
В первые же часы наступления, кавалеристы овладели несколькими населенными пунктами, захватили много трофеев, среди которых оказалось два шестиствольных 155 мм миномета (прозванные нашими бойцами «Ванюши», или «Ишаки», за характерные звуки их стрельбы) и большое количество боеприпасов к ним. 
Один из этих минометов, по приказу фронта, был СРОЧНО отправлен на «Большую землю» самолетом Р-5.
Для отправки пришлось даже прорезать фюзеляж у самолета Р-5, так как миномет никак не помещался, а командование приказало немедленно отправить.
(Такие минометы в то время считались новинкой и причиняли нашим войскам немало неприятностей).


Мы не будем здесь ПОДРОБНО анализировать  ход боевых действий группы генерала Белова.
Думаю, что гораздо интереснее посмотреть на то, как гвардейцы-кавалеристы решали тяжелейшие проблемы обеспечения своих боевых действий в той тяжелой обстановке.

Снабжение войск группы Белова осуществлялось силами транспортной авиации (использовались самолеты ТБ-3 и Ли-2) которые могли действовать ТОЛЬКО ночью.
Они либо сбрасывали грузы на парашютах, либо приземлялись ночью на нескольких импровизированных лесных аэродромах, ВПП которых обозначались кострами, что, конечно же, требовало от летчиков огромного мастерства и героизма.
А грузов для «беловцев» требовалось перевозить огромное количество.

С началом интенсивных боев в тылу врага в группе Белова  появилось много тяжелораненых. Их необходимо было срочно эвакуировать, нужны были медикаменты, консервированная кровь, продовольствие, фураж и боеприпасы. В тылу врага с первых дней почувствовали «голод» пушки, пулеметы и автоматы.

С оружием и боеприпасами ситуация была полегче,  потому что в районе действий группы войск Белова осенью 1941 года произошла катастрофа с нашим Резервным фронтом.
В окружение там попали все его склады, вооружение, боеприпасы, тылы, госпиталя. Продовольствие разобрало население и, частично, немцы, а боеприпасы и вооружение вплоть до танков и артиллерии включительно кавалеристы находили брошенными или спрятанными. В поисках оружия и боеприпасов им помогали партизаны и  местное население.

С прикрытием войск Белова нашей истребительной авиацией было отчаянное положение.
Еще 30 января 1942 г. Белов сообщал в штаб фронта, что авиация противника «весьма активничает» и настоятельно просил прикрыть район сосредоточения и маршруты движения группы.
В следующей телеграмме Жукову он сообщал, что авиация противника проявляет исключительную активность и тем самым задерживает продвижение.
В телеграмме указывалось также, что «наша авиация абсолютно отсутствует».
Появление в населенном пункте, на снежном поле или дорогах даже одиночного всадника было достаточно для того, чтобы самолеты немцев начинали штурмовку и обстрел.
Они успокаивались лишь тогда, когда погибала лошадь или всадник.
Вот почему без прикрытия с воздуха не могло быть и речи о каких-либо боевых действиях днем, а зенитной артиллерии, как уже говорилось, в группе не было.
Поэтому днем наши войска «прятались».
 
Совершали же марши и вели бои только ночью. Огонь по самолетам врага из винтовок, пулеметов и противотанковых ружей был малоэффективен. Так обстоял вопрос с действиями боевой авиации по прикрытию боевых порядков группы Белова с воздуха.
Белов очень просил прикрыть с утра 31 января маршрут движения кавдивизии, но командующий фронтом в ответ лишь указал, что для  прикрытия выделен 66-й ИАП, и он обязан прикрывать все действия группы. 
Скорее всего, Жуков  знал, что у этого 66-го ИАП было всего… три исправных самолета и, что они сидели без горючего.

 Утром 31 января Белов пишет командующему Воздушной армией Худякову, что с переходом Варшавского шоссе, авиация противника проявляет особую активность и движение наших войск днем невозможно. «Выделенный мне 66-й ИАП имеет всего три исправных самолета, и обеспечить меня с воздуха не может».
Днем, когда кавалеристы вторично атаковали Вязьму, авиация и артиллерия противника буквально прижали наши части к земле, не давая поднять головы.

В донесении Белова от 24 февраля сообщалось:
«Четыре дня свирепствует авиация противника, но наших истребителей нет». И в дальнейшем, как только группа Белова начинала наступление и противник бросал на ее боевые порядки крупные силы своей авиации, командующий фронтом не выделял ни одного истребителя для ее прикрытия с воздуха.
 
4 марта в донесении Белова указывалось: «Последние дни ни одного нашего самолета. Авиация же противника свирепствует безнаказанно».
Лишь 7 марта в его донесении отмечалось: «10 часов 7.03 появились два наша истребителя, авиация противника сразу скрылась, идут упорные бои по деблокированию 329-й сд».
И действительно, как только появлялись наши истребители, так бомбардировщики противника немедленно скрывались.
Но все несчастье состояло в том, что наши истребители почти никогда не появлялись…

Только в конце мая для прикрытия группы войск Белова с воздуха, в его распоряжение была выделена 28-я смешанная авиационная дивизия под командованием полковника Самохина. Дивизия имела в своем составе штурмовики ИЛ-2 и истребители. Она, как могла, поддерживала действия группы, но спасти ее от непрерывного воздействия вражеской авиации ей конечно не удалось.
Такова, как пишет А.К. Кононенко, короткая история с вопросом боевого обеспечения действий группы войск Белова в тылу врага истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиацией.

Другое дело – транспортная авиация. Ее работе обязаны жизнью многие тысячи людей группы войск Белова. Она их кормила, одевала, вооружала, снабжала боеприпасами, горючим, медикаментами и всем тем, что необходимо войскам для жизни и ведения боя.

А.К. Кононенко вспоминал:
«В группе было подготовлено 11 аэродромов, но самолеты ЛИ-2 садились лишь на двух из них. Садиться на аэродром ночью дело не простое, к тому же в небе патрулировали немецкие ночные истребители. И если транспортный самолет попадал в прицел одного из них – конец был лишь один – смерть.

На другие аэродромы груз сбрасывали с более тяжелых самолетов ТБ и ТБ-3 с парашютами или просто так. Но еще большую работу производила транспортная авиация при переброске в группу войск Белова живой силы и материальной части.
Она перебросила в тыл врага 4-й ВДК, 250-й ВДП, авиадесантный отряд Суржака, а в конце мая доставила батальон противотанковых ружей, заграждения, несколько моторов для танков, отряд электрозаграждений, зенитные пулеметы и, наконец, 28-30 мая перебросила на усиление группы две десантные бригады.
Мессера противника вылетали на специальную ночную охоту за нашими транспортными самолетами.
 
Немало замечательных, бесстрашных летчиков пали смертью храбрых в неравном воздушном бою.
Но больше всего страдали тяжелые ТБ-3. Огромная, малоподвижная, неповоротливая и плохо защищенная громада, загоралась от первой же очереди зажигательных пуль врага.
Над ее гофрированными плоскостями всегда витало облако паров бензина.
Самолет был тихоходен и чем-то очень напоминал фабрику, которая каким-то чудом поднялась в воздух. Не всегда спасал летчиков и парашют, так как высота полета при выброске грузов была слишком малой.
Совершить же вынужденную посадку ночью, на местности, которую не видишь, на такой громаде дело почти безнадежное…

Выброска десантов в январе-феврале шла очень плохо: летчики, а вернее штурманы отклонялись от районов выброски на многие километры.
Так, в конце января 1942 года 8-я воздушно-десантная бригада была выброшена на площади протяженностью более 100 км.
 
А один самолет, отклонившись от курса на 180°, сбросил десантников… где-то возле города Горького. Десантники сутки прятались в лесу, а затем, остановив крестьянина, ехавшего на санях, наконец, установили свое местонахождение.
 
Но с 8-й бригадой было особенно плохо.
Многие ее бойцы – десантники, были сброшены прямо на головы немцам. Из 2000 человек, командиру бригады подполковнику Ануфриеву удалось собрать лишь 800 человек.
Отдельные, уцелевшие группы десантников действовали самостоятельно, часть присоединилась к партизанам.
В ночь на 18 февраля бригаде сбрасывалось пополнение в количестве 300 человек. Здесь тоже была «неувязка», – самолеты, несмотря на сигналы с земли, сначала почему-то полетели на Вязьму и там были обстреляны зенитной артиллерией немцев. Лишь потом начали возвращаться на указанный им район.
Здесь все обошлось более менее благополучно, если не считать трех не раскрывшихся парашютов.

Ночью 19 февраля десантников летчики сбрасывали прямо над передним краем, где части группы Белова вели сильный ночной бой. Многие десантники опустились прямо в руки немцев.
Тут летчики явно грубо ошиблись – ведь нельзя было не видеть огонь перестрелки. Правда, с сигнализацией тоже не все было благополучно. Противник довольно долго использовал нашу оплошность, заключавшуюся в том, что штаб фронта не установил твердого расписания сигнализации. Просьбы Белова исправить эту ошибку очень долгое время оставались без ответа.
 
И противник также как и кавалеристы, разжигал костры, пускал ракеты, а наши летчики, идя на «приманку», сбрасывали ему десантников, боеприпасы, продовольствие и многое другое...»

А.К. Кононенко отмечает:
«Обиднее всего было то, что все летчики в один голос жаловались, что их на аэродроме перед боевым вылетом совершенно не знакомят с обстановкой, не предупреждают, что в воздухе патрулируют истребители противника.
Не зная, что делается, они, прилетев к аэродромам группы и увидев сигналы на земле, в свою очередь, сигналят бортовыми огнями и демаскируют себя. Летчики не знали даже границ занимаемого группой района.
 
Прибывший в штаб группы полковник Агафонов не имел никаких радиосредств и радиоданных для связи с аэродромами и с ВВС фронта. Как пишет Кононенко, приезжавший в штаб группы войск Белова бригадный комиссар Литвиненко стремился пробить в штабе фронта и ВВС эту рутину, но, сколько напрасно гибло людей и самолетов?! Какая грубая беспечность, какая безграмотность, какое пугающее безразличие к людям и ко всему, что им поручено!

… Плохо обстояло дело с сигналами, которые подавались нашим самолетам для посадки. Сначала такие сигналы были слишком примитивны и редко менялись, поэтому они легко становились достоянием врага. Но и потом, когда меняли сигналы каждую ночь, а иногда и два раза за ночь, все равно противник часто использовал их для введения в заблуждение наших летчиков.
 
Летая над аэродромом, или в стороне от него, вражеские летчики, увидев какой сигнал подается при появлении нашего самолета, немедленно передавал его по радио своим. И вот противник в своем расположении на маршрутах полета наших самолетов, зажигал те же сигналы.
Были не редки случаи, когда введенные в заблуждение наши летчики, поддавшись обману, шли на посадку и приземлялись у противника. Как правило, при такой посадке самолет терпел аварию, так как немцы специально подбирали площадку на непригодной для посадки самолета местности в кустарнике, на болоте, в овраге, траншеях.
Совершив такую посадку, и оставшись в живых, летчики, поняв ошибку и пользуясь темнотой, иногда вырывались из расставленной им ловушки. Но не всегда и не всем это удавалось.

Даже ТБ-3 немцы однажды ввели в заблуждение.
В деревне Клюшки они разожгли точно такие сигналы, какие были в группе Белова, и ТБ-3 приземлился. Когда личный состав понял ошибку, было уже поздно. Началась перестрелка. Три человека из состава экипажа погибли, а троим все же удалось пробиться к своим».
Такова была цена за беспечность и легкомыслие тех военачальников, кто нес ответственность за организацию снабжения по воздуху группы генерала Белова…

Другой серьезной проблемой была эвакуация тяжелораненых.
С каждым днем боев их становилось все больше и больше.
Сначала раненых располагали, а точнее, просто оставляли в освобожденных населенных пунктах, но многим нужна была срочная операция и квалифицированная помощь и значит эвакуация на «Большую землю».
Вдобавок, вскоре оказалось, что на освобожденной территории располагаются госпиталя и медсанбаты с ранеными из войск, попавших в окружение еще осенью 1941 года. (!!!)
Таких госпиталей насчитывалось семь.
 
Управление группы, подчинив обнаруженные госпиталя и медсанбаты себе, тем самым, не только приняло на себя руководство ими, но и ответственность за те две тысячи раненых, которые там находились.
Комиссар группы – бригадный комиссар А.В. Щелаковский, начальник политотдела Ю.Д.Милославский, политработники и начальники санитарной службы корпуса и дивизий приняли все меры и самое активное участие в решении этой весьма сложной задачи…
Был срочно оборудован аэродром в районе южнее Бели, который мог принимать «Дугласы». Здесь эвакуацию раненых возглавлял комиссар штаба группы – батальонный комиссар Резник.
Он так и погиб на том аэродроме…

«Несмотря на то, что к апрелю месяцу количество отправленных на «Большую землю» тяжелораненых перевалило за 3000 человек, положение оставалось напряженным.
Вот выписка из телеграммы начальнику тыла фронта генералу Виноградову:
«25.03 на аэродроме в Сергеево ждут эвакуации тяжелораненые – нач. состава – 280 чел., мл. комсостава – 531 и рядовых – 1841 человек. Нет белья, нет медикаментов, нужны сапоги».

Или вот сообщение во фронт от 21 апреля, оно трагически лаконично: «Опять затор с эвакуацией раненых, их скопилось около 3000 человек». Многих тяжелораненых приходилось эвакуировать на У-2, сажая в одноместную кабину по два человека.
Вот донесение от 28 апреля: «Ночью сели в Бол. Вергово 16 У-2 и эвакуировали 31 человека тяжелораненых».

 На 1 мая полковник Морозов сообщал начальнику Центрального Военно-санитарного Управления корпусному врачу Смирнову:
«На 30.04 в группе было всего 2299 человек раненых, ПО больных сыпным тифом. 24, 26 и 27.04 на У-2 эвакуировано 40 человек раненых. Дальнейшая эвакуация зависит от подачи самолетов. Прошу срочно кровь в ампулах, перевязочный материал и медикаменты.
Развернуто 9 госпиталей. Кроме своего медперсонала имеем 53 врача, 61 человека среднего медперсонала, 7 санинструкторов».

В мае месяце эвакуация «Дугласами» пошла усиленными темпами. Иногда в течение ночи аэродром принимал и отправлял по 10-15 и более кораблей. Вот, например, сообщение от 12 мая -«В Бол. Вергово село 17 кораблей, взяли 360 человек тяжелораненых».
Если учесть, что все делалось ночью, на аэродромах не было зенитных средств, а в воздухе патрулировали истребители врага, то выполненная летчиками задача, представит собой сгусток отваги и титанического напряжения воли людей.

 Приходилось отправлять на «Большую землю» самолетами и пленных.
Конечно таких, которые для фронта представляли особый интерес.
Так, однажды, в первой половине мая, отправили в одном из «Дугласов» 20 человек пленных. Самолет не прилетел на «Большую землю» и пленные в разведывательный отдел фронта не попали.
14 мая, совершенно случайно, в лесу недалеко от аэродрома обнаружили разбитый «Дуглас», а в нем останки пленных, несколько трупов раненых и всего экипажа. Очевидно, корабль был сбит немцами в момент взлета…

К концу мая 1942 г. , когда противник перешел в наступление, положение с эвакуацией раненых и оказанию им помощи стало совсем тяжелой проблемой.
30 мая Морозов сообщал во фронт, что у него 2800 человек раненых, из них 500 человек носилочных. «Нет противостолбнячной сыворотки» и, конечно же, «нет мыла».
Это была самая тяжелая проблема на протяжении всего рейда – «нет мыла»!

А вот что А.К. Кононенко вспоминал о другой проблеме: снабжении бойцов обувью, а лошадей – фуражем:
«Большая проблема была с заменой зимнего обмундирования, когда начал таять снег и потекли весенние ручьи. В это время 2-я гв. кавдивизия действовала в районе болот и на местности залитой водой.
Бойцы находились по колено в воде, будучи обутыми в валенки, и когда ночью начинались заморозки, положение еще больше усложнялось.
 
8 апреля в донесении Белова сообщалось:
«К исходу дня противник занял станцию Вертерхово, 2 гв. кд с трудом удерживает рубеж Новинка, Вербилово, Ильинка, Селище. Бойцы совершенно выбились из сил, в мокрых валенках, в плохом обмундировании. Кожаной обуви нет. Люди лежат в мокрых снежных окопах».
С лошадьми было не лучше. Животные совершенно были истощены. Кавалеристы кормили их всем, чем могли, – молодыми побегами кустарника, соломенными крышами с изб и амбаров, но это не могло помочь строевой лошади, которая привыкла к регулярному приему определенной порции овса, сена и прочим условиям сохранявшим ее работоспособность.
 
В конце концов, лошадь не человек, в группе начался массовый падеж лошадей. 14 мая начальник штаба группы полковник Заикин в своем донесении в тыл фронта генералу Виноградову писал: «Фуража совершенно нет. Лошади голодают, увеличился падеж. Прошу срочно подать овес, комбикорм».
Необходимо привести очень «интересный» документ – ответ Жукова на мольбы Белова о подаче продовольствия и фуража.
 
Вот этот документ от 16 марта:
«Если местные ресурсы продфуража исчерпаны, то маневрируйте. В большие бои не ввязывайтесь. Жуков».
Потребовалось более полутора месяцев для того, чтобы ответить на просьбу – «дайте кушать людям и лошадям!»
Было рекомендовано «маневрировать». Кому и что оно давало? О каких местных ресурсах могла идти речь, когда население само голодало?!
Если бы группа начала «маневрировать», то кроме усиления чувства голода и большего истощения конского состава ничего другого она не добилась бы.
Возможно слово «маневрировать» сказано «иносказательно»? Возможно. Или Командующий фронтом шутил? Возможно.
 
Тут есть еще одна «тонкость».
Жукову потребовалось полтора месяца и слишком много жертв – добавляет Кононенко, – чтобы понять и дать указание: «В большие бои не ввязывайтесь».

Ну и, в заключение этой главы,  еще об одной важной проблеме: организации пополнения личным составом войск действовавших тогда во вражеском тылу.
В связи с тем, что сухопутного «коридора» с нашими войсками не было, то осуществлять пополнение можно было только двумя способами.

1. По воздуху (заброской парашютистов, или высадкой пополнения на транспортными самолетами на лесные импровизированные аэродромы). Ранее мы уже рассматривали этот способ. Он был ОЧЕНЬ рискованным, ненадежным, и в условиях тотального господства немецкой авиации в воздухе приводил к большим потерям наших войск и техники.

2. Мобилизация  мужского населения, проживавшего на освобожденных территориях, в регулярные части РККА,  и повышение численного состава и боеспособности действовавших там партизанских отрядов.  Это был очень серьезный канал пополнения потерь, хотя и он имел свои существенные проблемы и недостатки.

Тысячи «окруженцев», продолжали оставаться в тылу врага, не желая рисковать жизнью при переходе линии фронта.
Некоторые, просто выжидали: «что из этого получится?» Некоторые «прижились» по деревням, подыскав себе одинокую хозяйку.
Их называли «зятьками».
Они неплохо жили, и воевать им не хотелось. Такие спокойно ходили отмечаться к немецким комендантам и были удовлетворены тем, что немцы их пока не трогают и не беспокоят.

Севернее дислокации войск генерала Белова, в составе 119-й стрелковой дивизии Калининского фронта, воевал командир стрелковой роты старший лейтенант Шумилин А.И. (В предыдущих главах мы уже говорили о его воспоминаниях «Ванька ротный.  Фронтовые мемуары 1941-1945 г.г.»).
Ему, в полной мере,  довелось и «на передке», и в окружениях, «хлебнуть фронтового лиха».

Осенью 1941 года на пути его бойцов, выходивших из окружения подо Ржевом, впервые встретились  новоявленные «зятьки» (окруженцы или дезертиры).
Вот как Шумилин описывает одну из таких встреч:

«К полудню мы проходим какую-то деревню. Мы не спросили, как она называется, нам не до неё. Деревня как деревня, большая, в несколько посадов.
На крыльце одного из домов стоит мужик на вид лет сорока, на нём кирзовые сапоги, солдатская гимнастерка, на голове пилотка со звездочкой, а вместо шинели надета деревенская поддёвка.
По всему видно, что он, отступая, дошел до своей избы и дальше идти не захотел. Маленькие, пустые глазки так и бегали на его худом и не бритом лице. То ли он ждал от нас поддержки, то ли порицания.
Но, видать, идущая по деревни колона солдат, вызвала в нём чувство сомнения и замешательства.
- Куда же вы братцы, русские люди, идете? – обратился он к нам, когда мы проходили мимо крыльца.
– Ладно там молодые, глупые и несмышленые! Вы-то кажись все в возрасте и в летах.
И он посмотрел поверх касок солдат куда-то в даль.
– Неужто и у вас никакого понятия? Он внимательно разглядывал моих уставших солдат, и от его быстрого взгляда я, лейтенант, тоже не ускользнул.
 
– Немец вчера взял Старицу и Зубцов. Сегодня он двинул войска на Калинин. Вашему брату деваться некуды! Глянь через неделю и Москву.
Офицерам и лейтенантам, тем, конечно, нужно драпать в лес.
А я вот солдат, до дома дошел и стоп! Хватит, навоевался! Идти больнее некуды! Всей войне скоро конец! Он говорил, убеждал, шарил глазами солдат, а в душе у него была неуверенность и сомнение.
 
Будь он решителен и тверд в своём решении, он не стоял бы на крыльце и не искал бы у нас одобрения и поддержки, у нас, у проходящих мимо, усталых и измученных солдат.
Он смотрел на нас сочувственно, а сам чего-то боялся. Солдаты молча, медленно передвигали ноги, проходили мимо него, ещё ниже склонив свои головы. Они шли как на своих собственных похоронах.
Возможно – подумал я. – Кто совсем обессилел, захочет остаться где-нибудь по дороге в деревне. Солдаты не в силах нести на себе больного или безногого.
Подумал! Но ничего не сказал своим солдатам и не ответил стоящему на высоком крыльце оратору.
За такие речи его могли расстрелять на месте…»

И таких «зятьков-агитаторов» на пути наших отступавших бойцов тогда было немало. Многие из них были обычными «шкурниками», немало было и тех, кто верили в скорую победу гитлеровской Германии.
Встречались и активные «агитаторы» вроде этого.Шумилин просто не стал "об него пачкаться".
Но большинство, конечно, предпочитало «не лезть на рожон» и помалкивать, стараясь хоть как-то устроиться и «пережить военное лихолетье».
 
Кто-то становился «зятьком», кто-то жил на положении батрака (а то и  холопа), а многие и просто слонялись («бомжевали», говоря современным слэнгом) по деревням, буквально «за корку хлеба» соглашаясь на любую работу.

Вот как об этом рассказывает А.И. Шумилин:
«119 стрелковая дивизия уходила в глубокий тыл к немцам. Мы проходили нетронутую войной зону (глухие деревни).
Навстречу нам на дорогу выбегали ребятишки. У дверных притолок жались бабы и молодухи…
В некоторых деревнях знали о войне, но ни разу не видели немцев. А тут опять наши пришли! Жизнь кругом была мирная, без волнений, тихая. Весь путь до Шиздерово мы прошли без выстрела…

Немцы сюда, в непролазные снега не заглядывали. Бабы судача, не торопясь на коромыслах в деревянных ушатах носили из колодцев ледяную воду…
Кто мог подумать или сказать, что у молодых и румяных бабёнок на лице была безысходная тоска.
У многих мужья сидели при хозяйстве дома. А те, к которым они осенью не вернулись, обзавелись молодыми примнями, как здесь говорят.
 
Многие солдаты и офицеры кадровой службы, попавшие в окружение, скитались сначала по лесам. Потом, постепенно подвигаясь на восток за немцами, они оседали в отдалённых и лесных деревнях. Некоторые пробирались поближе к родным местам, многие доходили до дома.
Вдовушки и молодки выбирали работников и дружков, принимали их в дом.
 
Примни жили, работали и трудились, но хозяевами в доме не были.
Хозяйка могла в любой момент отказать работнику в харчах, в постели и постое.
Закон частной собственности здесь действовал вовсю.
Я хозяин! А ты мой батрак. Знай своё место!

С наступлением зимы беглые солдаты и окруженцы постарались отделаться от своей военной формы. Теперь они ходили в деревенских поддевках, перевязанных верёвочкой. На ногах у них были надеты онучи и лапти. Одежонку и обувку, кто заработал, а кто сменял на целые кирзовые сапоги.
Хозяина сразу было видать. На нем тулуп и новая ватная поддевка, сидели ладно. На ногах крепкие валенки, одежка не истерта и без заплат, ходил он по деревне не спеша в развалочку, держался с достоинством, был уверен, что немцы не тронут его.
Он не торопился, не суетился, не перебирал торопливо ножками и не перед кем не пригибался, когда ступал на дорогу с крыльца.
 
А примни и батраки, те сновали по деревне неуверенно и торопливо, туда-сюда, часто с опаской.
Хозяин на них смотрел свысока, как на работников.
Я смотрел на этих здоровых парней и мужиков и мысленно представлял, что ими можно вполне пополнить наши роты. В тех из них, кто успел отпустить длинные волосы и бороды, все равно угадывались молодые и сильные (не дряблые) лица. У нас в ротах было маловато солдат…
 
Наши хоть и старые, но прошли войну, через смерть и огонь (на передке каждый из них ценился дороже, чем необстрелянный здоровый мужик или парень. Эти сморщенные слабые видом ротные старички).
Наши обросшие и небритые, возможно, были физически слабее, но зато были сильны и крепки духом своим.
 
А эти сильные с виду были трусливы (душой слабы и трусливы). Жизнь человека делает всяким, и таким и другим.
Попади в окружение, побегай из деревни в деревню на правах батрака, а за тобой, как за зайцем немецкая полицаев псарня рыщет.
От такой жизни не только твердый дух, а и последние мозги потеряешь.
 
Воевать за Родину, это дано от бога! – говорили мне мои старики.
Где струсим. А где два раза возьмём своё. Без страха и без робости нельзя. Отваги не будет.
Потом чувствуешь, что виноват, что зря струсил и лезешь напролом.
Тогда уж и смерть не страшна. Когда знаешь за собой вину (грех свой нужно искупить) – прешь напропалую.

Простой неграмотный солдат не всегда мог словами выразить свое философское кредо. Но у каждого внутри оно было. Все идут, и он идет. Нужно, чтоб нашелся, кто пойдет первым. Сложны понятия на войне русского солдата. Поступки русского солдата неисповедимы…»


Некоторое время спустя  командование Калининского фронта начало проводить, на освобожденной территории, среди этих «зятьков», «примней», да и их «хозяев»,  мобилизацию в ряды РККА.
Проводилась она методами простыми, строгими  и надежными, как и требовало то суровое военное время.

А.И Шумилин очень подробно и ярко рассказывает подробности: 
«Через каждые два, три дня я ездил верхом в дивизию и приводил от туда десятка по два, по три новобранцев (солдат).
Люди были одеты в пеструю одежонку. Кто в чём. У некоторых на ногах были старые подшитые валенки, у других обмотки с ботинками, а у большинства онучи и лапти. Прибывших сразу распределяли по ротам.

 Мобилизация в армию проходила так: Рота человек тридцать обстрелянных солдат ночью незаметно окружала деревню.
Вокруг деревни выставлялись посты, так чтобы ни одна живая душа ни дорогой, ни полем не могла уйти из деревни.
С рассветом в деревню приезжали уполномоченные по мобилизации.
Выбирали избу. По середине избы ставили лавку и два еврея парикмахера усаживали по очереди призывников-новобранцев.
 
Когда его остригали наголо, уполномоченный регистрируя в книгу предупреждал:
– Поймаем где стриженного наголо – на месте расстрел без суда!
– Всё ясно? Сбежишь поймают сразу!
– Слушай и запоминай! Ты зачислен в 421 полк, 119 стрелковой дивизии.
– Запомни эти две цифры!
– А документы?
– Какие документы? Документы тебе не нужны! В роте тебя и так будут знать! Ты будешь числиться в ротном списке. У командира роты на руках документов нет, а ты всего на всего рядовой солдат!
– Следующий! Подходи!
– В стрелковой роте хлёбово выдают без предъявления документов!
– Видал! Он ещё винтовку не успел получить, а требует документы! – не унимался уполномоченный.
– Тебе что важнее? Винтовка или документ?
– Следующий! Подходи!
– Я тут.
– Чего ты тут? Фамилию говори!
Из каждой деревни набирали до десятка парней и мужиков, брали и хозяев. К вечеру или на следующий день их направляли для проверки в дивизию.
Когда до меня дошла очередь, я получил отсортированную и проверенную партию солдат.

Из числа батраков (мужского населения) в деревнях не все оказались пристроены (в хозяйстве). Были и такие, которые болтались без дела.
Некоторым, чтобы прокормиться, приходилось слоняться по деревням, обходить всю округу. А какая работа зимой.
Когда наши подошли к Белому, некоторые сразу стали проситься в армию.
Это были в основном бездомные бродяги.
Они с охотой просились в солдаты.
Многие смекнули, что будет мобилизация.
Но ждали её по-разному. Одни хлебнув вольного воздуха бросали насиженные места и ночами растворялись в снежных просторах, уходили в другие районы, где наши роты не стояли и где у них проживали дальние родственники.
 
Другие, полагая, что пришли их последние денечки, лихо заламывали шапки и начинали упиваться самогоном.
И только голодные, бездомные, продрогшие на дорогах, бросали свое батратцкое положение и добровольцами записывались к нам в армию.
 
Добровольцев самостоятельно направляли в Шайтровщину. Такой бездомный бродяга обычно подавался в ближайшую деревню, где стояла рота. Он нерешительно и пугливо смотрел на часового и осторожно, чтобы не потревожить его, спрашивал где и как записаться в солдаты. Доброволец стоял, переминаясь с ноги на ногу, и терпеливо ждал пока часовой ходил в избу доложить начальству.
 
Не все окруженцы были сыты и тепло одеты. В каждой деревне были лишние руки. С наступлением зимы их стало больше.
В некоторых домах жили недовольные и злые старухи, у них за кусок хлеба и за пустую похлёбку не раз наломаешь спину.
 
А солдат стоит на посту. Хорошо быть солдатом.
Стой и не чём не думай.
А эти деревенские при немцах почувствовали себя хозяйчиками.
 
Внешний вид такого бездомного окруженца был разительный. Линялая в заплатках и лоскутах куцая поддёвка, подпоясанная веревочкой!
Кусок самотканой тряпки вокруг шеи. Затасканная, потёртая шапка на голове. Крашенные сушеной черникой с дубовой корой исподние подштанники вместо штанов и плетеные из лыка лапти и онучи, крест на крест обмотанные веревкой.
Сколько тряпья было навьючено на таком человеке.
Он нёс на себе все, что у него имелось. Ничего лишнего, лишь то, что нужно ему в дороге. Все у него держалось на завязочках и верёвочках.
 
Обросшие и не бритые, похожие на стариков, согнув руки и воткнув их в рукава, странники на русской земле спешили по зимним дорогам, перегоняя друг друга, стараясь перехватить кусок лишнего хлеба из-под носа у другого.
У каждого из них на шее болтался оловянный крестик на льняной сучёной нитке. Нехристей и богохульников на порог не пускали.
Им, как ворам не было веры. Они не боятся бога, значить не боятся ничего.
А если человек не боится бога, он хуже вора и злодея, хуже лиходея и убивцы.
 
Хозяйки молодые и старые все стали не в меру набожны и жадны.
 
Крестик на шее в ту пору и умение креститься были, как пропуск, как добропорядочный знак. Смиренный человек навсяк вызывал сочувствие, сострадание и жалость.
Его можно было за корку хлеба заставить целый день работать.
Работа, конечно, тяжёлая, но набожный человек не посмеет роптать. Он гнет спину, a хозяин на него рычит.
У каждого за спиной висел холщевый мешочек, где помещался жалкий скарб и запас тряпиц и всяких веревочек, кусок черствого хлеба, пригоршня вареной картошки и кружка, чтобы напиться где воды.
 
Матушка Русь, к временам царя Федора вернулась.
Переступая с ноги на ногу и постукивая лопатками о хрустящий снег, будущий солдатик уже смелей поглядывал на крыльцо, на нём с минуту на минуту должен был появиться часовой, ушедший доложить в избу начальству.
Часовой выходил, пропускал его мимо себя, предлагая зайти для разговора в избу с начальством, бродяжка теперь у порога не крестился».

Думаю, что ирония А.И. Шумилина по отношению к этим новоявленным псевдоверующим, бродившим по оккупированной территории, да и их "работодателям", очевидна и понятна.
Огромное большинство советских людей той эпохи выросли и были воспитаны атеистами, и гордились этим.

Вопреки россказням современных попов о том, что мол, «неверующих в окопах не было», отношение большинства тогдашних бойцов и командиров к истово и напоказ верующим было скорее снисходительно - ироническим.
 
Вот как А.И. Шумилин описывает свое отношение к ним:
 «Мы стояли у церкви, со стороны Старицы, над дорогой появился немецкий истребитель. Увидев нас, он перевалился на крыло, сделал крутой разворот, и, набирая скорость на снижении, пустил в нашу сторону очередь из пулемёта. Солдаты, (народ ушлый) сразу забежали за угол церкви, снова за угол. Брызги кирпича и штукатурки полетели сверху в разные стороны. Немец не удержался и пустил в пустую стену еще одну длинную очередь пуль. Он не успокоился на этом. Он зашел с другой стороны.
Мы, не торопясь, свернули снова за угол. Он гонялся за нами вокруг. Самолет пикировал, но бомбить ему было нечем.
– Пошли братцы в нутро! Надоело бегать! – крикнул кто-то из солдат. Солдаты взглянули на меня.
 
Я махнул рукой и вся рота ручейком забежала во внутрь церкви. Немец на этот раз пустил очередь по дырявому куполу.
Несколько пуль рикошетом ударили в стену, и сверху на пол посылалась фреска. Всплески штукатурки и мела нас мало волновали, хотя некоторые из солдат, глядя туда на ангелов, стали креститься.
 
Я стоял в дверях церкви и наблюдал, что будет делать немец дальше.
Он пролетел над, куполом па бреющем полете, пострелял, пожужжал, погудел и улетел восвояси.
Внутри церкви был полнейший хаос и разгром. Стены облуплены, окна выбиты, лепные украшения алтаря болтались на железной проволоке, на полу обгорелые куски какой-то утвари, следы костров, кучи конского навоза, загаженные углы, ворохи примятой соломы и пустые, повсюду разбросанные, консервные банки.

Цивилизация сворачивала сюда с большой дороги, спасалась внутри церкви от ветра, вьюги и холода, спала, ела, и, не отходя, тут же гадила. А как же иначе?
У немцев не принято, чтобы высшая раса снимала штаны на ветру посередь дороги. В общем, постепенно они божий храм превратили в отхожее место.
Мы вышли на улицу из вонючей церкви.
 
Немецкий (цивилизованный) специфический, кислый запах, это не то, что наш русский (даже крепкий дух).
От немецкого у русского человека всю душу и кишки выворачивает, а немцы при этом едят, пьют, спят и им ничего.
Непонятна загадочная душа русского солдата.
При входе в загаженную церковь нашлись и такие, которые переступив порог, поснимали (с головы) каски и шапки.
 
А прежде, когда мы стояли в деревне, и они, садясь за стол, никогда этого не делали, хотя в избе в переднем углу висели иконы с святыми ликами.
А тут вошли, покосились на меня и зашевелили губами.
Пусть, думаю потешаться! Каждый верит по своему! Путь каждого из нас на войне слишком короткий.
А эти видно слабы духом, душой и телом. Вот и поверили в бога».

Подчеркнем этот вывод командира стрелковой роты старшего лейтенанта Шумилина: «ЭТИ, видно, слабы духом, душой и телом. Вот и поверили в бога».

И продолжим его рассказ о ходе мобилизации:
«Бродяжка,  конечно, нервничал, теребил шапку в руках, здоровался с выходящими из избы солдатами, с поклоном гнул шею, по старой памяти, к чему не привыкнешь, болтаясь как бездомный пес по дорогам.
Но вот его подталкивали в избу.
 
Откашлявшись с мороза и от холода, он спрашивал, не может ли он записаться в солдаты. Постепенно замешательство его проходило.
Он слышал свой натуральный голос и начинал рассказывать старшине, где и как попал в окружение.
Старшина уточнял кое-что для вида и объявлял ему свое решение!
– Переночуешь здесь в деревне. Разводящий тебе покажет избу! Когда будет кормёжка, вместе с солдатами пойдёшь на кухню! Ночью из деревни не выходить! Переночуешь, а завтра самостоятельно пойдёшь в деревню Шайтровщнну! Знаешь такую? Можешь идти!
– Сычёв! Проводи его на ночлег!

Это были крепкие жилистые парни, мускулистые, голодные, привыкшие к тяжёлой работе (за кусок хлеба). Лапти у них разъезжались на гладкой дороге, они торопливо ими перебирали, держа равновесие телом. И вот они добирались до первой деревни где стояли наши солдаты (штабы) и начинали новую жизнь.
 
Постепенно их вливали в стрелковые роты, выдавали оружие, но у них оставался свой прежний зашарканный внешний вид.
Прикрыть их шинелями сразу не могли.
Но постепенно они снимали с себя тряпье и лапти, жгли всё это вместе со вшами, разводя костры на снегу. Им выдавали шинели, телогрейки и ватники, валенки, шапки, перчатки и нижнее солдатское белье…

Но по деревням ещё отсиживалось не мало людей призывного возраста, Переход от подневольной жизни примня и постоянных бабских окриков к солдатской службе проходил не у всех одинаково, с охотой и быстро.
Новобранца не только нужно было одеть, поставить в строй, некоторых нужно было с самого начале, учить всей солдатской мудрости.
Особенно на счёт страха и паники. «Коли штыком» в нашу программу обучения не входило.
Мы сразу учили войне.
Многие из них служили кадровую службу. С ними было несколько проще, но испуг первых дней войны нужно было преодолеть в их сознании. Были и такие, которые армии не нюхали.
Ничего пообвыкнут, попадут под пули – станут солдатами. За короткий срок роты пополнились рядовым составом.
Не хватало только младших командиров и ротных офицеров. Окруженцы все шли рядовыми, не смотря на их прежние звания…»
(А.И. Шумилин «Ванька ротный.  Фронтовые мемуары 1941-1945 г.г.».)


Думаю, что эти потрясающие фронтовые эпизоды, рассказанные  А.И. Шумилиным,  прекрасно иллюстрирует ту непростую обстановку и настроения людей.
 
Далеко не все «примни» и «окруженцы» хотели вернуться в армейские ряды.
Многие из них надеялись любой ценой сохранить свою жизнь, переждать суровое военное время, считая, что лучше быть бесправным и полуголодным батраком у «хозяина», чем воевать с немцами.
Разумеется и боеспособность подразделений, укомплектованных такими «воинами», особенно поначалу, была невысокой.

Особенно это было заметно в партизанских отрядах, которые на 90% тогда и были укомплектованы «окруженцами».
Посмотрите, как об этом рассказывает начальник разведки 1-го гвардейского кавкорпуса полковник А.К. Кононенко:

«Появление группы войск Белова в тылу врага окрылило надежды тех, кто в силу неудачных боев войск Красной Армии осенью 1941 года, оказался здесь в окружении. Многие же просто бежали из плена и осели здесь. В окружении остались и госпиталя с ранеными, и медсанбаты с легкоранеными.
 
Конечно, многие из попавших в окружение группами и в одиночку, двигаясь на восток, выходили к своим войскам на «Большую землю», но переход линии фронта не был безопасен. Когда немцы были отброшены от Москвы и фронт действующих армий вплотную приблизился к Юхнову и Варшавскому шоссе, число переходящих линию фронта значительно возросло, но и трудности перехода так же увеличились, фронт стал стабильным.

Та часть окруженцев, которая не хотела подчиниться немецкому порядку, люди твердые в своих убеждениях, желающие сражаться с врагом в любых условиях, организовывались в партизанские отряды.
Эти отряды тоже были разные, некоторые вели себя так: «нас не трогай, мы не тронем», некоторые приживались к определенному району, не занятому немцами, и не вступали в бой с врагом до тех пор, пока в их район не приходили немцы. Гитлеровцы, зная такие «обычаи», не всегда нарушали покой партизан, им пока такие операции были невыгодны.
 
Многие из командиров партизанских отрядов рассуждали, примерно так: зачем нам вести активные боевые действия? Зачем лишний раз дразнить противника и нести потери в неравном бою? Ведь, лишь одно наше присутствие в тылу врага влияет на его боевой дух, моральное состояние и боеспособность.
Ведь немцы из-за нас снимают части с переднего края, охраняют коммуникации, держат большие гарнизоны во всех важных и нужных им населенных пунктах. Что, разве этого мало? - спрашивали они…»


К сожалению, дисциплина и боеспособность многих партизанских отрядов  была невысокой:
«Белов пытался наступать на юг 2-й партизанской дивизией, которой командовал полковник Москалик; такие действия облегчили бы положение десантников и 2-й гв. кавдивизии, но у партизан ничего не получалось, тут полностью отсутствовала организованность и дисциплина.
Части даже не вышли на исходный рубеж для наступления. Люди плохо, а точнее – совсем не подготовлены…»

Другой похожий пример:
«В 4.30 24 мая, немцы начали артиллерийскую подготовку. На юге со стороны станции Баскаковка, на севере со стороны Знаменка. Примерно через час противник перешел в наступление…

Из района Знаменки, на Вяземском направлении, он наносил удар по партизанскому полку Жабо и правому флангу 329-й стрелковой дивизии. Но дивизия удержалась и отразила удар немцев, а вот полк Жабо не выдержал, он не был стойким и дисциплинированным, он побежал…

На направлении Всходы, не на высоте оказался 6-й партизанский полк, а также и 8-й полк 2-й гв. кавдивизии полковника Высоцкого.
Партизаны же проспали, хотя накануне их строжайше предупредили. Правда, первая атака вражеских танков, здесь была отбита ротой противотанковых ружей, но к вечеру противнику все же удалось захватить Всходы и подошли к переправе на реке Угра».

К сожалению и некоторые командиры партизанских отрядов в той тяжелой обстановке показали себя не лучшим образом.

Вот что вспоминал об одном из таких военачальников А.К. Кононенко:
«Теперь о партизанском отряде Жабо. Его общая численность превышала 1500 человек. В.В. Жабо являлся офицером, присланным из разведывательного отдела штаба Западного фронта. Комиссаром у него был старший политрук Лифшиц Израиль Файвелевич.
Жабо был, очевидно, слишком высокого мнения о своей персоне и не отличался дисциплинированностью, или, чего доброго, уважением к старшим по званию и по должности.
В штабе группы Белова ни разу не видели его, ибо на вызовы он никогда не являлся. Даже на самые серьезные совещания, созываемые генералом Беловым, Жабо всегда присылал вместо себя «полномочных представителей», или вообще не реагировал на вызовы.
 
Ходила шутка – «а существует ли вообще Жабо?» Если ему не совсем было выгодно подчиняться Белову, он немедленно радировал во фронт и просил переподчинить его 4-му ВДК. И, вскоре Белов получал указание – «подчинить Жабо командиру 4-го ВДК Казанкину».
 
В тех же случаях, когда командир 4-го ВДК начинал нажимать на Жабо, он снова радировал во фронт – и тогда его переподчиняли Белову. Отряд Жабо получил наименование отдельного партизанского полка без присвоения ему номера.
Полк, как и его командир, не отличался ни дисциплиной, ни высокой боеспособностью.
В результате, ни одно распоряжение полк не выполнил точно и в срок, а когда немцы 24 мая 1942 года, перешли в наступление, то участок полка Жабо оказался самым слабым в обороне.
Боевые порядки полка в несколько часов были смяты, и уже на второй день полк, как таковой перестал существовать, он разбежался, а его командир поспешил на восток и вскоре перешел линию фронта.
Его мало интересовали кровопролитные бои и судьба группы Белова…»


Тем не менее, мобилизации местного населения и усилия партизан принесли войскам группы Белова огромную пользу.
А.К. Кононенко вспоминает:
«Оставшиеся в окружении (в основном войска 24-й армии) и партизанские отряды, послужили для Белова неплохим пополнением, они помогли его группе войск оставаться боеспособной и вести непрерывные боевые действия в течение пяти месяцев пребывания в тылу врага.
 
Немалую роль для нее и для партизан сыграла техника, боеприпасы и вооружение, оставленные здесь нашими войсками осенью 1941 года. Кроме артиллерии, минометов, стрелкового оружия и боеприпасов, кавалеристы восстановили около двух десятков танков, автомашины, мотоциклы.
Огромная заслуга в проводимой работе среди партизан, населения, бывших раненых, военнопленных и даже «зятьков», принадлежала политическим органам группы войск Белова.
Они подняли у людей боевой дух, желание победить врага и освободить свою поруганную и порабощенную землю. Политработникам удалось организовать всех этих людей, восстановить Советскую власть, провести мобилизацию среди пригодных к военной службе и даже организовать весенний сев.
 
Можно привести следующий разительный пример.
К концу марта 1942 года кавалерийские дивизии Белова, несмотря на большие потери, понесенные в трехмесячных боях, располагали большим количеством людей, чем в момент прорыва в рейд.
Если тогда еле насчитывалось 6 тысяч человек, то теперь в них числилось 6252 человека.

Вот точные данные: к концу марта в группе Белова было: людей – 6252; лошадей – 5165; винтовок – 3422; автоматов – 1047; ручных пулеметов – 128; ст. пулеметов – 42; ПТ орудий -19; орудий 76 мм – 24; орудий 45 мм – 11; зенитных 37 мм орудий – 2; минометов разных – 61.
Так 1 гв. кавдивизия докладывала, что в период с 1 по 13 марта 1942 года в нее прибыло 2437 человек пополнения, из них: из Семлевского района – 411 и из Дорогобужского – 2027 человек.
 
Теперь, вместе с партизанами, группа войск Белова достигала по численности 17 тысяч человек. К тому же времени в группе кроме танков появились 152 мм пушки-гаубицы и даже 203 мм гаубицы. Их можно было бы найти и восстановить гораздо больше, но вопрос упирался в тягачи, которых было мало и, главное – в горючее, которого вообще не было…
К середине мая было восстановлено два KB, три Т-34 и одиннадцать Т-26. отсюда, из Волочка они могли действовать в любом направлении…».

Конечно же, большинство и командиров, и рядовых бойцов партизанских отрядов воевали с врагом самоотверженно и стремились нанести гитлеровцам максимальный ущерб.
«После того, как группа Белова подошла к Вязьме и начала ее штурмовать со всех сторон…противник срочно снял, или значительно ослабил гарнизоны в ряде населенных пунктов, оставив там полицейских и прочих предателей, навербованных им.
Используя такое положение, партизаны осмелели, начали более активно действовать и занимать оставленные немцами населенные пункты.

Один из партизанских отрядов под командованием Урганова 19 февраля смело ворвался в Дорогобуж, уничтожил и частично разогнал небольшой гарнизон немцев и занял город.

 Партизаны срочно сообщили о занятии города Белову. Для того  чтобы закрепить успех и удержать город в своих руках, Белов в тот же день отправил в Дорогобуж 11-й гв. кавполк 1-й гв. кавдивизии под командованием майора П.М. Зубова…

В 4 часа 21 февраля 1942 года 11-й гв. кавполк вступил в город Дорогобуж. Вместе с полком в город вступил партизанский отряд, насчитывавший до 1400 человек. В отряде было до 70-80% коммунистов и комсомольцев.
 
Это был торжественный день для жителей города и окружающих деревень. Полк переправился по льду через реку Днепр и продвигаясь на север, овладел там рядом населенных пунктов. Овладеть городом в тылу врага было слишком большим событием для того времени.
Несмотря на ожесточенные атаки и неоднократные попытки противника вернуть потерянное, несмотря на ожесточенную бомбардировку города авиацией, у немцев так ничего и не получилось до тех пор, пока кавалеристы сами не оставили город при выходе из рейда.

К середине марта, кроме крупного партизанского соединения «Дедушка», насчитывавшего теперь 4145 человек, в освобожденном районе начали действовать следующие партизанские отряды: «ФД» (Феликс Дзержинский), командир отряда лейтенант Гнездилов. Отряд насчитывал до 3000 человек и действовал севернее Ельни; партизанский отряд Богданова, численностью в 1850 человек; партизанский отряд Зайцева, численностью 350 человек; партизанский отряд Землянского, численностью 160 человек; партизанский отряд «Северный медведь» и отряд Петрухина, который действовал от разведотдела Западного фронта и насчитывал 20 человек; партизанский отряд Головко – 177 человек; партизанский отряд Кокоревича – 30 человек; наконец, отряд Жабо, тоже от Западного фронта, численностью до 1600 человек.
Таким образом, численность всех партизанских отрядов составляла около 8000 человек…

В целом же партизанские отряды и группы оказали группе войск Белова значительную помощь. Они стали настоящими боевыми частями, грозными для врага, источником сил группы», - подчеркивает полковник А.К. Кононенко.

В следующей главе продолжим рассказ о боевых действиях войск Западного фронта в тылу врага в первой половине 1942 года  и поговорим о проблемах плена и отношении к пленным в гитлеровском вермахте и сталинской Красной Армии.

На фото гитлеровский плакат 1941 года: "Объединенная Европа - атакует!"

Продолжение:http://proza.ru/2020/09/08/730