Погнали... Повесть о войне

Октябрь 1941 года выдался в городке Чистополь на редкость холодным. Скоропалительное бабье лето капитулировало перед снежной крупой и устойчивыми заморозками по ночам аккурат после десятого числа.

И, несмотря на то, что зимняя форма имелась на складах в наличии, личному составу учебного 413-го полка ее выдали лишь строго по приказу в четверг 30-го октября.

Дождавшись команды «отбой», нацепив зимнюю шапку до бровей и укутавшись в шинель, рядовой Бурдин Потап Яковлевич наконец-то быстро согрелся дыханием и блаженно засыпал в армейской палатке на своих нарах в самом дальнем углу от единственной печки, которая больше гудела, нежели грела.

- Потапушка, - как на яву снова слышал он голос матери, - итить те нонче отсель из села надобысь. В город подавайся, сёдни пачпорт товой Ефрем сделал и мене отдал. Яков, наречённый мене и батя те, за белых взаправду был, враг для нонешних, стало быть. И нам с тобой по-первости несдобровать. А в городе чичас увезде пачпорт нужон...

Провалившись в, казалось бы, глубокий сон, Потап, как обычно вскочил, несмотря на холодную ночь, откинул шинель и одеяло, снял шапку, вытер ладонью пот со лба и перекрестился двумя перстами. Воспоминания о матери не давали ему покоя. Он тогда уехал из села, а она канула в небытие этапов лагерей, как жена врага народа. И, неожиданно для себя, Потап вдруг стал винить своего отца в этих бедах, который зачем-то остался верен до конца присяге царю и наотмашь рубил шашкой красных, оказавшись каким-то образом в частях атамана Семенова. Потапу повезло. Никто не докапывался до его родственников, так как он устроился обычным рабочим на судоремонтный завод, получил участок земли на пригорке в районе водников и потихоньку начал обустраиваться. В комсомол он не лез, так как от рождения был староверцем. Такой же веры он нашел себе жену Марию. Пусть не красавица, зато правильная. Они быстро поженились, а когда уже на сносях, то и официально оформили свой брак. В августе 1934 года, к рождению первенца, Потап значительно разрыл землянку на пригорке и у них появились аж еще две «комнаты», помимо одной большой, где было все сразу: сени, кухня, спальня и печь.

Сын родился на Ильин день. Глупая соседка отвезла Марию в больницу, хотя Потап накануне договорился с повитухой правильной веры. Сути это не меняло, появился здоровый мальчик по имени Ванюша и отец накупил много водки. Потап тогда угощал всех, но сам не пил: вера не позволяла, да и не приучен был.
Он расплылся в довольной улыбке, думы о сыне были очень приятными.

Опять нацепив шапку до бровей, Потап разумно рассуждал: землянка, корова, дрова… река Кама опять-таки, а Ванюшка и рыбалить, и корову доить мастак. Огород рассадят бульбой, репой и свеклой. Не пропадут. «Чаво, парнишка-та мой болъшынътий стал, однако, уж почитай семь годов»

С такими мыслями опять засыпал на своих холодных нарах, укутавшись, рядовой Бурдин Потап Яковлевич.

Но, как и завелось на Руси, сигнал тревоги огласили на рассвете. Полная выкладка с зарядом, аж 20 патрон на винтовку, сухой паек и наконец-то, в четверг шестого ноября погрузились в эшелон на запад.

Двигаясь на фронт, он тогда вдруг осознал, что война не только на передовой под пулями, ибо их тормозили на каждом полустанке по нескольку часов, пропуская поезда с какими-то станками в глубокий тыл.

И такая неспешная поездка на войну неизбежно спровоцировала неуставное поведение. Потап не пил принципиально, но свою долю спирта аккуратно сливал в фляжку, а потом отдал своему другу Сереге просто так.

На вынужденных остановках к ним в теплушку непременно приходил замполит с графской фамилией Вальковский. Увеличенный очками его пламенный взор убедительно внушал про моральный дух и про «Москву не отдадим». Размахивая свежей газетой, рассказывал про военный парад на Красной площади и речь товарища Сталина.

- Хули ему? Терять нехуй, ибо жид и комиссар, - сплюнув горечь от цыгарки, шёпотом комментировал сержант Ушаков не просто так.
ТОт самый друг Серега Ушаков знал толк в жизни, ибо был сыном бывшего директора Малого театра. Отца отправили поднимать искусство в Магадан, а его с матерью в какой-то татарский Чистополь, где повестка на фронт не заставила ждать.

- Ты это, - обратился он к Потапу, - сгонял бы за кипятком, покуда стоим. Чаек замутим, да и тушенку повеселей хавать в кипяточке.

Схватив два котелка, Бурдин заскрипел подошвами сапог по свежему снегу в сторону дымящей паром станции. Возвращаясь с кипятком, он увидел, как их ротный Тимашев пытается затащить девку в свою теплушку.

- Товарищ капитан, негоже силком вот так, грех это – затормозил Потап.
Воспользовавшись тем, что Тимашев отвлекся на Бурдина и ослабил хватку, девка вырвалась из его рук и бросилась наутек.

- Ты что, сука? – разозлился заплетающим голосом капитан, - Как смеешь мне замечания делать? Да я тебя сам, по законам военного времени….

И лишь он достал пистолет, как Потап плеснул кипятком в пьяную рожу командира. На крик из вагонов выскочили солдаты, подбежал патруль во главе с каким-то старлеем:
- Арестовать, - скомандовал он сиплым голосом, указывая на Бурдина.

- Братцы, да за что его? - раздался голос Ушакова, - Он же за бабу вступился.

- А ну, в сторону – рявкнул на него начальник патруля.

- Да погоди ты горячиться, сначала разобраться нужно, - не рассчитав силы толкнул старлея тоже нетрезвый Ушаков так, что тот повалился на снег.

- Обоих арестовать, - прохрипел начальник патруля.

Скорый трибунал определил Бурдина и Ушакова виновными и направил для дальнейшего прохождения службы в отдельную роту для осужденных под конвоем. (Штрафбаты начали формировать на регулярной основе с 1942 года).

- Граждане солдаты, - вещал перед строем старлей Гладышев, - Родина дает вам шанс кровью искупить свою вину. Нам поставлена задача выбить фашистов из Перемилово и удерживать позиции до подхода основных сил. Если приказ выполним, то командарм Кузнецов лично обещал вернуть звания и награды всем, кто выживет. Атаковать будем затемно, скрытно, без лишнего шума и криков «ура». Начало операции в 6 утра, а пока всем отдыхать и лучше не жрать.

Умудрившись согреться и едва задремав, Потап почувствовал легкий удар вбок:
- Подъем, - услышал он приглушенный голос Ушакова, который деловито прилаживал штык к винтовке, - Гладышев велел готовиться к атаке.

- Покуда пора, стало быть, - примкнул и Потап свой штык.

- Еще зима не наступила, а уже такие морозы, - обтер лицо снегом Ушаков, - но, ничего, скоро согреемся, сейчас нам всем жарко будет.

- Будет те пужать, не больно харю снегом ширыкать? – спросил Бурдин, перекрестился и шёпотом добавил, - Господи, помилуй и спаси мя грешнаго, яко Благ и Человеколюбец.

И тут последовала команда, передаваемая по цепочке застывших бойцов: «Вперед, ползком, без шума.»

- Ну вот, покурить не успел, - сплюнул Ушаков, - теперь посмотрим, как Бог твой нас помилует и спасет. Погнали...

Выбравшись из окопа, рота медленно поползла в сторону немецких окопов, откуда по ним лупили из пулеметов накануне вплоть до темноты. Хмурая погода была им в помощь, темные шинели не так явно выделялись на изрытом воронками поле. Редкие ракеты тускло освещали местность. «Вот уже должно быть рядом», - подумал Потап, как только он поравнялся с березой, - «Отсель походу снайпер наш пулеметный расчет снял вчерась».

Как вдруг он услышал крики на немецком, в ночное небо подвесили сразу три ракеты, которые осветили позиции врага в каких-то ста метрах. Затрещали очереди. Пули заставили их вгрызаться в мерзлую землю. Потапу повезло, он скатился в воронку от бомбы. Там же оказались Гладышев и Ушаков.

- Эх, суки, - сетовал стралей, - Чуть-чуть не дотянули. Надо в атаку поднимать. А как? Пулеметы с флангов в 30 секунд нас всех в крошку. И гранаты не докинуть…

- А что, ежели ентот пулемет еще справшее обойтить. Они таперь только сюды глядать, а справшее леском к ним подобраться можоно, - предложил Потап.

- А что, это вариант, - поддержал друга Ушаков, - мы сейчас чуть назад, якобы отступаем, по нам и патронов тратить не будут, а сами в лесок и к пулемету. А, старлей?

- Братцы, давайте, вот вам еще две моих гранаты, - согласился Гладышев, - двадцать минут вам даю, не больше. Потом буду поднимать в атаку.

Единственное, о чем умолчал Гладышев, так это о минном поле с той стороны фланга. «Метров пятьдесят, не больше, авось и проскочат, а если нет, то взрывом отвлекут пулемет, а мы как раз в атаку в этот миг рванем», - разработал план действий старлей.

Немцы по ним и правда не стреляли, разумно посчитав их трусами, которые спешно уползают с поля боя. Вот и лесок. Уже стоя, под прикрытием деревьев, чуть согнувшись они побежали вправо, затем вперед. Залегли на опушке. По треску и огню из ствола они видели расчет из двух фрицев.

- Значит так, Потап, берем в правую руку гранату, в левую винтовку, - сплюнув, шёпотом командовал Ушаков, - выдергиваем кольцо, крепко сжимаем и бежим в сторону вон той воронки, добегаем, бросаем и в воронку. Там всего до них метров двадцать пять, не больше. Давай, брат, крестись, может и поможет. На счет три: раз, два, три…

Две фигуры метнулись по снегу в сторону фрицев. Потап явно обогнал друга, бросил гранату и плюхнулся в воронку. Раздались почему-то три взрыва. Спереди и два сзади. Пулемет затих, раздались крики «ура», значит наши рванули в атаку. Бурдин высунулся из воронки, в тусклом свете наступающего промозглого утра он сумел разглядеть раненого немца, который пытался вновь открыть огонь из пулемета.

- Ах ты ж гад, чечас я те отбуцкаю, - крикнул в голос Потап и кинулся с винтовкой на врага. Опешивший от неожиданного появления Бурдина, контуженный фриц пытался схватить лежавший рядом автомат, но Потап со всей силы воткнул ему в грудь штык, заваливаясь в немецкий расчет.
Он не стал вынимать винтовку из тела врага, а тут же  бросил еще две гранаты в окоп противника и вскоре увидел, как наши заняли позиции.

Лишь все утихло, к нему подошел Гладышев.
- Молодец, старовер, к награде тебя представлю, а где твой напарник?

- Не знаю, в поле где-тоть, пойду шукать, кабы не помер.

- Не ходи туда, боец, там минное поле. Это приказ.

- А он, стало быть, помёрет?

- Не знаю. Сейчас нас атаковать будут. Приказ, держаться до конца. Вон, кстати, и стервятники летят.

В утреннем небе появились два юнкерса. Абсолютно не боясь какого-либо сопротивления, «лаптежники» начали заходить на боевое бомбометание, как по учебнику с ревом на пике перед сбросом.

- Держись тут, старовер, - прокричал Гладышев, вылезая из расчета, - пулемет немецкий осваивай и ни шагу назад стоять насмерть.

И лишь Потап начал было вытаскивать свою винтовку из тела фрица, как раздался оглушительный взрыв именно там, где только что был Гладышев. Бурдина как-то отбросило вверх и тут же резко прижало, запахло свежей землей, тело становилось чужим и ненужным…

« Потапушка, садись сына, я тебя папотчую пастряпушками. Ешь пакамест ня астыли.» - явно слышал он голос матери и стало спокойно на душе…

Боец Бурдин был полностью реабилитирован, после тяжелого ранения почти через полгода в мае 42-го, врачебная комиссия признала его годным к нестроевой, и он был направлен на трудовой фронт по месту проживания в город Чистополь на эвакуированный из Москвы часовой завод, где производили приборы для военной техники и знаменитые командирские часы. Вернулся он, как нельзя кстати, жену Марию хватил удар (инсульт) она еле двигалась, взвалив всю работу по хозяйству, помимо школы, на внезапно повзрослевшего мальчонку Ванюшу.
В том бою Гладышев и Ушаков пропали без вести, ибо по останкам их никто не смог идентифицировать.
Бурдину не дали обещанной медали, его вообще не то что инвалидом, даже ветераном войны не считали, ибо искупал вину, как осужденный.
Право быть ветераном ему добился сын Иван только в 1975 году, на тридцатилетие Победы, а в 1977 году он умер от гангрены, осколок бомбы от юнкерса все же достал его.
На вопрос внука: «Деда, расскажи о войне?»
Он отвечал: «Да кака война? Я ить даже ни разу не стрельнул…»
И это была правда.


Памяти моего деда Потапа Яковлевича....

--------------------
"Так выпьем за дедов по чарке русской водки
И снова в интернет – оттачивать умы,
Развешивать флажки, терзать друг другу глотки.
А наши не придут… Все наши – это мы."
А. Шигин