Вернуть восхищение

   Он возвышался на самой вершине горы и всем своим видом излучал достоинство, благородство и особую величественность. Я заметил это издали, даже при неброском свете луны, на которую то и дело наползали клочья дымчатых облаков,  рисуя неровные тени. Ожидалась гроза, поэтому, спрыгнув с подножки автобуса, я стремительно поспешил наверх, нарушив традиционное правило сначала осматривать незнакомый ландшафт, прежде чем начать путь. Идти было неудобно: ботинки на тонкой подметке проваливались в углубления между брусчаткой – это сковывало движения и причиняло боль в ступнях.
В тот момент я был одержим идеей - вернуть  это всегда ускользающее и почти эфемерное чувство восторга, снова ощутить неземное прикосновение к вечности, заставить вновь петь уставшее сердце…
 Когда-то этого всего у меня было через край. Я считал себя счастливым человеком, поцелованным судьбой. Я обладал тем, к чему стремится каждый, пусть неосознанно, пусть в самых далеких своих мечтах. Я искал любви, и я нашел ее. Любовь женщины перевернула мир вокруг меня и подарила силы для вдохновения, ежесекундного горения, небывалого взлета моего творчества.
По профессии я музыкант и не случайно выбрал из множества инструментов саксофон: только этот, на мой взгляд, инструмент передает тончайшие колебания человеческой души. Моя любовь не прошла мимо, я был вознагражден взаимностью, и моя Мара стала мне женой. Вкладываю в это звание самый глубокий смысл. Связывая себя узами брака с желанной женщиной, мы обретаем друга, родного самого близкого человека и любовницу одновременно. Так было и у нас и так продолжалось достаточно долго. Но вдруг в одночасье все испортилось. Так бывает с погодой, когда внезапно в самом разгаре цветущего летнего дня набегают нежданные тучи и начинается никому не нужный дождь.
   По надежной и крепко сколоченной крыше нашего союза прошел ливень и почти что размыл ее до основания. Не могу сказать точно, с чего все началось, с какой такой отправной точки?
  Я долго размышлял на эту тему и ничего не мог вспомнить такого, никакого события из ряда вон выходящего. Все шло своим чередом, бывали  в нашей семье и разногласия и касались они в основном вопроса добывания денег. У меня заработки носят случайный характер, Мару это чаще не устраивало, и она пыталась что-то придумать, как-то посодействовать мне в этом вопросе.
  У нее всегда голова забита различными идеями, разнообразными проектами, многое из которых никогда не осуществляются.  Мара человек творческого порыва, она создает эксклюзивные украшения и так же, как и я никогда не знает, сколько у нее денег будет завтра.   Относительная нестабильность нашей семьи толкала нас порой в авантюры, которые, как правило, ни к чему хорошему не приводили.  Как следствие этих неудач происходили никому не нужные разборки, расшатавшие в конец наши  когда-то с таким теплом и любовью выстроенные отношения. А потом я будто ослеп. Перестал видеть красоту своей некогда любимой женщины, замечать достоинства, восхищаться ею. А ведь именно последнее было самым большим моим приобретением и счастьем. Осознал утрату слишком поздно – к тому времени от Мары я ушел, тогда мне казалось, что поступаю верно. Мало того, брак виделся мне ошибкой, а любовь Мары – игрой. Я перестал видеть в ней богиню, оттого вел себя чересчур жестко,  принес  ей, по-видимому, много боли своим слишком холодным и отстраненным отношением.
  Когда я снова прозрел? Думаю, что и сейчас я не смог до конца научиться видеть ее и понимать, как раньше. Просто в один день мне стало страшно не от того, что незаслуженно обидел жену - я эгоистично испугался потерять свои ускользающие эмоции…
  Почему ускользающие? Они где-то еще жили внутри меня, томились, не давали спокойно существовать, дразнили сладкими воспоминаниями. Я осознавал, что все годы, проведенные вблизи Мары, я был неуязвим от негативных эмоций и желаний, надежно защищен от любых жизненных неприятностей собственными сильнейшими чувствами, которые сводились к восхищению единственной женщиной. Я ею действительно восхищался и всегда боялся потерять остроту накала этого чувства. Всегда знал – после этого перестану быть счастливым. Пока мы любим – мы счастливы, ибо высокий градус этого восторга не купишь  ни за какие деньги. Оно либо дается нам, скорее посылается в награду – либо его просто не существует.
    Когда я потерял его – понял не сразу, чего лишился, продолжая злиться на супругу и обвиняя ее во всем,  что первое приходило на ум - только не в утрате собственных эмоций.  Глаза мне открыл случай, когда познакомился я с единственно необходимым тогда человеком, ставший впоследствии моим другом. Он и подсказал мне дорогу сюда, в край диковинных, почти сказочных гор, поросших дремучим лесом, наполненном всевозможными  мистическими звуками, перебиваемыми лишь кваканьем лягушек и пением голосистых птиц.
       Отель мой утопал в чарующих звуках словацкого леса, я наслаждался чистотой воздуха и покоем отдаленного горного поселка, пока ждал его возвращения, того единственного, кто по совету моего нового друга должен был помочь в решении моей проблемы. Этого человека звали Вацлав Йенек, он, как и я был музыкантом, а кроме того писал необычную музыку…
  Подъем к дому Йенека, крутой и неудобный, к счастью закончился, и я стоял теперь на самой верхней площадке перед входом, утопающим в пышных зарослях винограда, старинного обшарпанного временем здания, похожего на средневековый замок.
  Искал глазами звонок, не найдя его – постучал. Плотные дубовые двери не откликнулись даже легкой вибрацией – колотить впустую было бесполезно. Номера телефона Вацлава я не знал – только адрес, поэтому рисковал, так как хозяин мог быть в отъезде. Последнее было похоже на правду. Я присел на грубо сколоченную низкую лавочку у входа, вытянул вперед уставшие ноги, потянулся и готов был отправиться в обратный путь, как почувствовал слабый еле различимый аромат свежезаваренного кофе.
 Он доносился, очевидно, из открытой форточки окна на втором этаже. Мне пришлось набрать в легкие побольше воздуха и поприветствовать окрестности своим зычным возгласом. Вскоре из-за белой занавески мелькнуло женское личико. Образ в пастельных тонах. Она увидела меня, замерла – соображала, что предпринять и исчезла... Я сделал вывод, что гости к пану Йенеку захаживают нечасто.
 Наконец, массивная дверь распахнулась, и я вошел вовнутрь. В прихожей пахло столярным клеем и тонкой, сладковатой смесью ароматов различных пород древесины, присущих любому старинному жилищу. В углу стояла корзина для зонтов и тростей. Слева находилась просторная гардеробная, на вешалке – всего один плащ серого цвета и шляпа на этажерке.
 Стало быть, хозяин был дома.
-Я приехал к пану Вацлаву. Он очень занят? – спросил я милую барышню, что открыла мне дверь.
Девушка в смешном старинном чепчике округлила глаза.
-Я не туда попал или вы плохо понимаете меня?
Барышня улыбнулась  и жестом показала мне, чтобы я следовал за ней. Она засеменила по довольно широкой лестнице наверх. Аромат кофе усиливался с каждой ступенькой.
  Мы оказались с ней на небольшой, но уютной кухне. На окнах висели белые накрахмаленные занавески.
-Пан Йенек у себя? – Спросил я со знанием дела, так, если бы приходил сюда каждый день. Правильно выбранная интонация сработала.
-Пан Вацлав сейчас работает, и спуститься не может. Вы можете его подождать в гостиной. Я могу угостить вас кофе.
Ни до ни после я не вкушал столь дивно приготовленных ватрушек с маком и творогом, которые выпекает Беата, помощница господина Вацлава, та девушка, что открыла мне дверь. Пока мы молча пили с Беатой кофе, кто-то зашагал по лестнице, шаги приближались. Я встрепенулся.
-Это пан Йенек?
-Пану нельзя мешать, пока он не закончил. Он пишет симфонию.
-А сколько это может продолжаться?
-От нескольких дней до нескольких месяцев,- равнодушно ответила девушка.
-Но я не могу так долго ждать, у меня нет столько времени.
- Беата пожала плечами и повернулась ко мне спиной, показывая, что разговор исчерпан и принялась мыть посуду.
Я решил найти у нее сочувствия, расположить эту обученную служанку к себе.
-Конечно, я останусь, и буду ждать. Когда мне заглянуть в следующий раз? Что вы мне посоветуете? Дело в том, что мне очень  нужна помощь пана Йенека. Я слышал, что он обладает редким умением возвращать утерянные чувства, это правда?
Девушка повернулась. Вытерла руки о фартук. Невозмутимо прошла мимо меня, словно не услышала вопроса. Ответ я все же получил, но не из ее уст. На пороге кухни выросла человеческая фигура внушительных размеров. Мужчина средних лет стоял, скрестив руки на груди.  Коричневый кожаный пиджак выдавал в нем модника восьмидесятых, который никак не сочетался с домашней толстовкой и заостренными лаковыми туфлями. Нелепость образа пришедшего, ненавязчиво располагала. Обаятельная улыбка ослепила угрюмую обстановку, Беата преобразилась. Из недоверчивой и скучной девушки - в услужливую веселушку. Нетрудно было догадаться, что хозяин вызывал в сердце этой тусклой девушки самые высокие чувства, а Вацлав, по-видимому, этим умело манипулировал.
  -У нас в доме гость? А почему я об этом не знаю?
-Так ведь вы сами просили не беспокоить вас, когда пишете музыку!
-Беаточка, ты опять все не так поняла…Я не против визита друзей, но этого человека я вижу впервые. А для посторонних я занят всегда. Напрасно открывала дверь. И пан Йенек, не церемонясь, и даже не поздоровавшись со мной, развернулся и вышел.
 Я нисколько не расстроился столь негостеприимному приему, оказанному мне впервые, ибо уже тогда знал наверняка, что словацкий композитор, он же хозяин дома на редкость добрый и мягкий и, что мы обязательно подружимся. Откуда я понял это? Трудно сказать, но бывает, что мы чувствуем нечто и это не всегда можно объяснить законами физики, и это ирреальное оказывается подчас самым точным внутренним убеждением. Так случилось и в тот раз. На удивление служанки, я пребывал в самом прекрасном расположении духа и с воодушевлением самого желанного гостя, лучезарно улыбнулся.
-Сегодня я переночую у себя в отеле, а завтра приду снова, - вежливо сказал я на прощание. У девушки открылся было рот, но произнести она ничего не смогла. Я развернулся и быстро зашагал по кирпичной дорожке, и чувствовал затылком, что пан с интересом и пробуждавшейся симпатией смотрит мне вслед.
  Следующим днем в полдень я сидел на скамейке под окнами у пана Йенека и читал газеты, не обращая внимания на тревожно-недовольные взгляды Беаты.
Ну-ну,- думал я, а сам не знал, когда точно это случится.  Возможно, мне пришлось бы ходить сюда еще неделю. Но бастион пал значительно раньше.
 Уже к вечеру пан спустился вниз и, по обыкновению неожиданно вырос передо мной.
-Будете ругаться и выгонять? – Спросил я его в лоб.
-Не сразу. За упорство и терпение угощу вас чаем, а затем выгоню.
За нарочитой строгостью угадывалась добрая душа хозяина дома и его веселый нрав.
 Я  рассмеялся, сочтя последнее милой шуткой. Вацлав угадал мою тонкую игру и решил меня больше не мучить. После чаепития он предложил мне составить ему компанию и пригласил в бильярдную.
 До этого играть мне не приходилось, но я с радостью принял приглашение вчерашнего сурового хозяина.  На сей раз одет он был еще более странно:  поверх широких трикотажных брюк, которые я окрестил шароварами, был небрежно накинут маховый халат, перетянутый поясом, на ногах красовались неизменные лаковые ботинки, причем хорошо поношенные и растоптанные. Я сообразил, что теперь они заменяли пану домашние тапочки. Многие талантливые люди неприхотливы в быту, но не до такой же степени! Я продолжал удивляться несоответствиям и странностям хозяина, но это было только начало, позже мне предстояло прожить в доме пана Йенека целую неделю, и каждый день дарил мне новые штрихи к портрету чудаковатого талантливого музыканта с огромным сердцем.
  После трех выигранных у меня бильярдных партий, интерес у Вацлава к игре закончился.  И не потому, что скучно выигрывать у слабого – композитора угнетала неловкость                за нелепое положение проигравшего человека. Он сам мне позже расскажет об этом, как и о многом другом. Внешне Йенек напоминал огромного плюшевого медвежонка,  причем старого довоенного еще образца игрушек, слегка потрепанного и милого.
Шоколадные  с проседью волнистые  волосы были зачесаны назад, открывая высокий и разрезанный морщинками лоб, насмешливые, умные глаза, будто бы всю жизнь умиляющиеся детскими шалостями и живые виртуозные руки придавали образу хозяина дома неповторимый  и располагающий шарм.
  После бильярдной партии, он жестом предложил мне занять уютное кресло у камина. Когда угли в камине хорошенько разгорелись, Вацлав спросил:
-Что привело вас ко мне?
-Мне рекомендовал вас приятель…  Я хотел бы вернуть чувства. Потерянные чувства.
Пан Йенек мне ответил не сразу. После моего ответа он замкнулся, долго наблюдал за кокетливой игрой огня и пепла в каминном окошке, затем скрестил руки на груди, откинулся в кресле.
-Молодой человек, и где же вы умудрились растерять ваши бесценные чувства (вы проделали немалый путь, потратили время,  стало быть. цена их для вас велика), на каких таких дорогах судьбы?
-Верно, я не стал бы обращаться к вам, потеряй я нечто мимолетное и легковесное. Из-за собственного эгоизма и беспечности я растерял, растратил, выпустил из сердца любовь, которая грела меня все эти годы. Это была любовь к жене, ее зовут Маруся, Марочка.
-А вас, простите, зовут…?
-Елисей.
-Запомните, Елисей, о любви не говорят в прошедшем времени. Она может обидеться на это и не вернуться.
-Вы говорите о чувстве, как о живом существе…
-Любовь  - не просто чувство… Это смысл всего. Итак, ваша Маруся больше не вызывает в вас трепета души?
-Это превратилось для меня в самое настоящее испытание. Я потерял чувство, мне кажется, скоро  потеряю и жену,  она может уйти, а я не перенесу этого. Мне хочется вернуть то время, когда замирало сердце, душа вздрагивала и трепетала от одного ее легкого прикосновения, от телефонной трели, от еле уловимого дыхания… Я сильно любил ее, а потом все куда-то исчезло.
-Что ж, я помогу вам, но для этого мне надо будет узнать вас поближе, я должен проникнуть в суть вашей истории, именно вашей, и ничьей другой. Иначе я не смогу. Беата вас проводит в комнату для гостей, у меня вы пробудете ровно столько, сколько потребуется для решения вашей проблемы.
-Но я вырвался  к вам всего на три дня, у меня дела, работа.
-За один или два дня я ничего не смогу сотворить! Ведь для того, чтобы помочь вам, мне необходимо почувствовать вас, услышать ваши ускользнувшие чувства – а это непросто и требует белее длительного общения. Вначале я накапливаю эмоции, а уже потом следует сама работа, которая тоже требует временных затрат.
Мне стало неловко, что чужой человек подарит мне неделю своей жизни. Его бизнес должен быть дорогим. Я спросил его о цене.
-Не беспокойтесь, с каждого я беру по его уровню доходов, у меня нет  четкой таксы. И потом я не живу материальным и не коплю богатство, у меня все есть. А помогать людям и при этом получать удовлетворение – мое хобби. Денег у вас хватит – последнее не заберу.
-  А бывает так, что к вам обратились сразу несколько человек и времени для всех у вас не хватает?
Вацлав глубоко вздохнул, затем встал и принялся набивать табаком свою трубку.
-Вы будете удивлены, но такого не случалось. Почему? Ответ напрашивается только один.
-И какой? Я заинтригован.
-Очевидно, то, что я делаю – действительно нужно людям, и я на правильном пути. И мою помощь нельзя поставить на поток и сделать массовой. Поэтому больше мне не дают.
- Вы имели в виду не финансы - я правильно понял?
- Отнюдь. Давно заметил, что объемы нашей деятельности четко и планово регулируются. И большего, чем вы в состоянии сделать от вас никто не потребует.
- Но люди ведь часто не понимают этого, и могут требовать…
-Нет, этого не случается.  Во всяком случае, со мной. Ну, так не будем терять время. Расскажите мне о ней. О вашей любви, о том, что  в  ней было особенного, необычного. Я попытаюсь представить….
  Вацлав откинулся на спинку высокого кресла и прикрыл глаза. Комната наполнилась нетерпеливой тишиной, потрескивали лишь в камине дрова.
Я приступил к повествованию.
- С самой первой минуты, как только я увидел Марусю, или Марочку как я называю свою жену, в мою жизнь ворвалось волшебство…
И так без остановки до самого расставания. Как искрящийся и обжигающий льдом снежный ком. Как жаркое дыхание летнего вечера, опьяняющее умиротворением и тревогой одновременно.
Она заполнила собой все мое предыдущее пространство, весь мой непростой и богатый мир. До Маруси я жил счастливо и разнообразно, никак не скучал, имел огромное количество друзей и интересов, крутился, везде поспевал и зарабатывал неплохие деньги за мои выступления. Я музыкант - играю на саксофоне.
Этот мой мир не то, чтобы рухнул -  его заменили на другой.
Потом мы открывали вместе этот новый совместно построенный мир. Начались самые счастливые годы познания и проникновения друг в друга. Нам было вдвоем хорошо и комфортно, мы не ссорились, почти и никогда. Наоборот – защищали и поддерживали друг друга от остального враждебного, как нам казалось, мира.  По отношению к двум любящим все остальное кажется априори чуждым.   С Марочкой мы ощущали нечто вроде душевной экзальтации: редкое состояние, когда происходит небывалый эмоциональный взлет, трепет и легчайшее щекотание от прикосновения душ.  Не знаю, как можно еще это объяснить, все слова будут неудачными. Возможно, это передать может только музыка и вам это удастся сделать.
 Пан Йенек сидел, не шелохнувшись, все так же наклонив голову на бок, внимательно слушая или же, напротив, пребывал далеко от моей болтовни, а сам думал о чем-то своем, возможно, уже тогда он почувствовал первые аккорды нашей любовной симфонии.
 Я легонько тронул его за рукав. Он вздрогнул.
-Мне продолжать или вы устали слушать?
-Я только погрузился в ваш мир и пока не в состоянии оттуда выходить. Продолжайте.
Я встал, подошел к столику с графином, налил воды в стаканы, один осушил, другой протянул хозяину.
-Спасибо, но когда я проникаю в историю взаимоотношений, я слышу музыку, а вода отрезвляет и возвращает меня обратно. Я выпью, когда захочу отдохнуть.
-Алкоголь мешает или наоборот? – мне было интересно.
-Я вообще не пью. Иначе не мог творить то, что я делаю. И эту способность у меня бы отобрали.
 Я рассказывал Вацлаву, этому удивительному чудному человеку и талантливому музыканту, свою историю. И сам того не замечая,  стал по-новому смотреть  на произошедшее со мной. Как бы со стороны и глазами другого человека. Его глазами, пана Йенека. Не секрет, что когда мы что-то рассказываем другому, мы непроизвольно проживаем рассказанное глазами слушателя. 
  Каждый день после обеда около пяти вечера мы устраивались поудобнее у камина, и я  продолжал свое повествование. На утренней прогулке тщательно обдумывал то, о чем собираюсь говорить, намечал основные вехи и одновременно размышлял, анализировал. Целую неделю был погружен в решение самой главной моей проблемы. Никогда не думал, что это так сложно и порой нереально  - понимать женщину, ее мысли, желания. Раньше я просто никогда не задумывался над этим. Теперь же невольно был поставлен в условия, когда у меня имелось и время, и желание и  что самое главное – настроение для тщательного и неторопливого анализа.
  Каждый новый день из недельного пребывания на вилле пана Йенека приносил какие-то открытия, и ценные духовные приобретения.   Я вдруг понял, не сразу, а лишь на третий день, что женщинам необходимо и ценно совсем иное, чем нам, мужчинам. Это открытие я сделал самостоятельно и как-то незаметно, делая выводы из собственного рассказа. Для лиц прекрасного пола нужно чувствовать себя единственными ценными созданиями, им важно знать, что мы их любим не просто так, не за что, а за то, что они именно такие, замечательные и красивые! Маруся не раз намекала на это, а я тогда ее не понимал. Однажды она меня так разозлила своими приставаниями и расспросами, что я вспылил и довольно грубо ответил, что мне все равно, с кем жить, что я ужился бы с любой.
-Неужели ты меня не любишь? – Услышал я  каверзный и типично женский возглас моей жены.
- Люблю, но не только тебя, а всех люблю!
Я упорно не хотел идти у нее на поводу и вновь превращаться в вечно юного воздыхателя после десяти лет брака. Той обычной в супружестве перепалке я не придал никакого значения, теперь же понимал, что совершил серьезную ошибку и глубоко ее ранил. Именно после этого разговора, жена стала постепенно отдаляться, уходить в свой мир, чувства поблекли - зеркально и мои тоже. Причину я видел в другом: был уверен, что любовь Мары притупилась, она не понимает меня теперь, ей на меня наплевать, поэтому и опускает глаза, не улыбается,  эгоистично живет собой. Я вздыхал, жалел только себя и успокаивался тем, что у всех так происходит после стольких-то лет совместной жизни! Никогда не подумал бы, что это из-за меня, моих несдержанных слов, грубо ранящих нежное женское сердце, всегда жаждущее признаний и трепетной любви.
 Это потрясающее открытие я совершил во время утренней прогулки по заросшим мхом и папоротником лесным дорожкам.
 Вечером я поделился этим с паном Йенеком.
-Ты прав. Все мы, и мужчины и женщины по сути хотим, чтобы нас любили, ждем это от супруга только в различной форме. Мы мечтаем, чтобы жены нами восхищались и не перечили, а во всем нас поддерживали, в каком бы мы настроении не пребывали, будь то меланхолия или же неоправданный гнев. А они мечтают о поддержке и тепле, о нежных словах и вечной влюбленности. И ищут подтверждений этому, если мы молчим, то - в поступках, подарках, во взгляде. Им нужно чувствовать себя единственными ценными созданиями в нашей жизни.
-Выходит, и Маруся ждала от меня этих подтверждений? Оттого и засыпала меня дурацкими расспросами после десяти лет знакомства, как школьница типа «ты меня любишь столь же сильно?».  Что за чушь,- думал я,- неужели я всей своей жизнью не доказал этого? Думал, что она надо мной издевалась, хотела специально разозлить. Сейчас, понимаю, что нет. Ошибался я.
- Многие ломаются на этом, и как результат рушатся крепкие семьи. Но мало осознать и понять вину – восстановить союз одной лишь трезво головой не получится, если ушло чувство восхищения, умиления, обожания… Ушла любовь, одним словом.
-Что же в таком случае делать?
- Возвращать утерянные чувства. Другого пути нет. Я помогаю именно в этом.
-Когда вы обнаружили в себе этот дар? И как вам это удалось?
Я давно хотел задать пану Йенеку этот вопрос, но все никак не решался…
Вацлав ответил не сразу. Сначала он встал, подошел камину и долго помешивал кочергой тлеющие угли. Настраивался. Или решал, что можно рассказать, а что нет. У каждого человека есть свои запретные зоны, куда других пускать не следует. В какой-то момент я было подумал, что пан разозлится на меня и чего доброго прогонит и не станет помогать.
 Но он повернулся ко мне и по выражению его глаз я понял, что он расположен к разговору. В момент мне показалось, что незнакомая  мне синева мелькнула в его взгляде, как у молодого совсем юноши. Он прокашлялся.
-Это началось после того, как меня покинула моя любимая женщина… Она ушла в небытие. Я овдовел. Я никогда не называю ее словом жена, это очень узкое понятие и не подходит для наших с Лаурой взаимоотношений. Долго страдал, как если бы мне отрезали руку или ногу, а рана никак не заживала. Постоянная боль, только душевная, давящая тупая и безысходная. Я чуть было не приложился к бутылке в тот момент. По-прежнему зарабатывал тем, что исполнял музыкальные произведения старинных композиторов, работал в Праге, стоял в основном на Карловом мосту, играл на мини-органе, был, проще сказать, уличным музыкантом. И, вот, в один осенний непогожий день людей не было вокруг меня, собирался дождь, и мне пора было уходить, а свои кроны я еще не заработал. Дома у  меня не было ужина, и я продолжал стоять в надежде на случай. Но, по прежнему, никто не появлялся. От отчаяния я принялся утешать себя тем, что перебирал струны, играл что-то свое, импровизировал. В какой-то момент вспомнил Лауру… Полилась музыка. Это было сплетение осеннего холодного безнадежного дня, пустого ужина и моей тоски по любимой. Получилось красивое произведение. Не заметил, как стоял в окружении промокших, но счастливых людей, под единой крышей из сплетенных зонтов… Все он и стояли, не шелохнувшись и слушали, в их глазах читалось восхищение…
Надо сказать, что в тот день я отужинал в ресторане. Но это не главное. Самым главным было то, что именно в тот пасмурный день я совершил небывалое открытие. Я открыл закон сохранения любви.
-Что? Любви? – перебил я его, недоумевая.
-  Любви – той энергии, которую мы принимаем за это чувство. Объясняю. Когда мы кого-то любим, рождается некая очень сильная и мощная энергия и никуда не девается после, даже, если любовь якобы проходит, либо объект любви уходит от вас. Она томится внутри вас, и ей необходим выход. Пока его нет, могут быть проблемы у вас с настроением, с психикой. Любовь должна перетекать во что-то, трансформироваться, к примеру, в произведения искусства. Когда я написал сове первое музыкальное произведение, мне сразу же полегчало, я выпустил значительную часть этой томившейся нерастраченной энергии. Это я и понял в тот день, в ресторане, в тот самый момент, когда я заказал себе отбивную. Я вкушал честно заработанный ужин, запивал его красным вином и успокаивался, впервые после ухода Лауры мне было хорошо и спокойно. А дальше произошло самое интересное…
 Спустя несколько дней, когда я опять был на мосту, ко мне подошла женщина… Лицо ее было неестественно возбужденное, красное, говорила она с придыханием, проглатывая слова, и я не сразу понял, что она хотела. Оказалось следующее.  В тот самый несчастный и унылый день, когда я сочинил свою первую сонату,  ее услышал мужчина, муж этой женщины, что подошла ко мне. По ее словам они собирались разводиться, была назначена дата этого невеселого события их жизни. Чувства к тому времени остыли у обоих, шутка ли прожить вместе 25 лет… В тот день, когда муж проходил по Карлову мосту, он спешил встретиться с друзьями в пивной – единственной отраде его почти холостяцкой жизни. И тут до его сердца докатились звуки моего органчика… Мужчина остановился, застыл на месте, так и остался стоять, пока не окончилась моя тогда еще сырая и полная импровизаций соната. И с ним что-то произошло, по словам его жены – он иначе взглянул на их отношения, и к нему вновь пришло утерянное ощущение восхищения своей супругой, как в первый год знакомства…
  Радостный и ошеломленный, он, что было сил, побежал не в пивную, а к своей жене, с которой не жил порядка полугода. Моя музыка вернула ему любовь и в итоге воссоединила семью, в которой подрастало двое детишек. Я и представить не мог, что моя соната может творить чудеса! Дальше было еще интереснее. Вскорости весть о возвращающем чувства бедном музыканте облетела весь город. Люди стали специально подходить ко мне, рассказывая свои истории, и я начал писать мелодии  под конкретные ситуации. И, что удивительно – это действительно помогало людям! Ко мне приезжали из других городов, я писал ночи напролет, а скоро смог купить себе этот замечательный домик в горах и перестал играть музыку на мосту, превратившись в композитора, спасающего любовь.
-Какая трогательная история! - Воскликнул я,- и многим вы успели помочь таким образом?
-Только тем, кто действительно желал вернуть любовь всем сердцем. Если приходили просто любопытные – у меня ничего не получалось, именно эти люди и распустили слухи о моей несостоятельности, оттого вы не увидели очередь страждущих. Как ни странно, это оказалось мне на руку – вначале я трудился и днем и ночью, чуть было не заработал нервный срыв и в конец не испортил себе здоровье. Сейчас ко мне обращаются только те, кто в меня действительно верит, а их немного. Гораздо больше скептиков и пересмешников, считающих меня шарлатаном. Вы разве не читали их едкие очерки в интернете?
- Признаться – не читал. Мне рассказал о вас друг, он уверял меня, что вы настоящий кудесник.
 Дни летели, и я с каждым днём ощущал всё большую заинтересованность моей историей со стороны пана композитора и всё большее доверие к моей персоне.
Постепенно наши разговоры стали приобретать более душевный характер, я сумел распахнуть перед этим незнакомым мне человеком мой скрытый от остальных мир, а он, заглянув туда, обещал написать музыку, которая вылечит меня от возникшего равнодушия к жене.
 В процессе наших ежедневных бесед, я и сам возвращался к теме наших с Марусей взаимоотношений, многое передумал, пересмотрел, понял и был готов вернуться  к ней. Не хватало только одного – повторной вспышки моих угасших чувств, а это было не просто. Бывает, что головой мы понимаем, что пора влюбиться, и понимаем, насколько человек хорош и, что он во всем нам подходит, а вспышки, озарения не происходит. Кто-то называет это химией, но я полагаю, что  это состояние гораздо глубже обычного притяжения и сексуальной совместимости.
  Тем временем мое пребывание в доме гостеприимного пана Йенека подходило к концу и мне не терпелось поскорее услышать заветную мелодию, ту, что способна будет воскресить любовь в моем сердце. Я знал, что Вацлав пишет не простую музыку, а имеющую индивидуальную направленность и эта симфония будет касаться только наших с Марочкой взаимоотношений, и должна будет реанимировать их.  Он поведал мне как-то, что у каждой любовной истории существует своя неповторимая гармония звуков и его задача – услышать ее и записать, а также дополнить необходимой аранжировкой, чтобы восприятие было более привычным для нашего слуха и эмоционального восприятия.
   Как-то я поинтересовался у композитора, как продвигается его сочинение. На что пан раздраженно ответил, что пока произведение не написано – он никогда не говорит о нём. Я высказал сомнение, успеет ли он закончить его до моего отъезда. И своим вопросом я опять огорчил пана композитора, а вечером он объяснил причину своего беспокойства.
-Дело  в том, мой друг, что мне никак не удается обозначить кульминационный лейт-мотив в первой части произведения. Мне необходимо задать вам один вопрос.
-Я готов помочь вам и ответить на все, что спросите.
-Не припомните ли вы какой-нибудь ключевой момент в ваших взаимоотношениях, когда чувство только зарождалось? Эпизод этот может быть на первый взгляд незначительным, казаться мелочью и зависеть от мимолетно брошенного взгляда или случайной мысли – вы меня понимаете? Причем, меня интересует то мгновение, когда ответное чувство зародилось в сердце вашей жены. Ведь вы добивались ее, а она пока что не открывалась вам и, когда же произошло то, о чем вы мечтали бессонными ночами?
 Я задумался. Ответить было непросто. Прикрыл веки и тут произошло чудо: я увидел перед глазами её – маленькую пеструю красавицу…
-Я понял и, кажется, знаю ответ. Это была бабочка.  Весенняя бабочка и в то же время редкой уже вымирающей в наших краях породы, на ее довольно крупных крыльях желто-черные узоры…
-Я знаю, это Махаон, у нас в горах еще летают эти гордые красавцы.
-В тот день я решил, что Маруся никогда не полюбит меня, чтобы я не предпринимал – ее сердце оставалось равнодушным. А мне все время хотелось удивить ее, чем-то порадовать. Начинался апрель, и никаких бабочек не наблюдалось и в помине, а тут, спеша на свидание, откуда- то вылетела эта красавица и уселась мне на лацкан пальто. Я осторожно захватил бабочку в кулак и сумел донести ее до моей возлюбленной. Я попытался вначале поиграть с ней в угадайку: если Марочка скажет, что у меня в кулаке – она выиграет, и я исполню любое её желание, если нет – то наоборот. Я дал ей семь попыток. Она перечислила все, что смогла ( конфеты, игрушки, ягоды, украшения), но, не угадала. Зато как загорелись ее изумленные глаза, когда я разжал ладонь, и невольница с утроенной радостью вырвалась на долгожданную свободу и полетела к солнцу, взмывая все выше в голубую высь весеннего утра. Маруся запрыгала, захлопала в ладошки и тут же со всей непосредственностью бросилась мне на шею и чмокнула в щечку, до этого мы с ней ни разу не целовались. Я не растерялся и подхватил ее, закружил, она звонко смеялась и говорила мне, что это был лучший сюрприз в ее жизни. Тогда же я впервые поцеловал ее. Я мог воспользоваться правом выигравшего спор ( на что я и рассчитывал), но это не пригодилось: все произошло естественно и легко, в едином порыве и совершенно искренне. Поцелуй был волшебным. После этого у нас все и завертелось. Думаю, что изящество и привлекательность бабочки сыграло в моем маленьком спектакле не последнюю роль, ведь для женщин важна внешняя красота сюжета, не так ли?
-И еще для них имеет значение поступок. Факт некой жертвенности по отношению к ним. Она решила, что ради нее вы достали невозможное – бабочку в начале весны, к тому же редкой красоты. Она же не знала, что красавица нашла вас сама…
Вацлав широко улыбнулся, пожалуй, что впервые за все время нашего общения, и я заметил, что у него не хватает двух передних зубов. Скорее всего, именно последнее обстоятельство заставляло его сдерживать свои эмоции. После моего рассказа пан спешно поднялся со своего кресла. Он пояснил:
-Вы мне очень помогли. Пока не расплескал вашу уникальную мелодию, начертанную на весеннем незапятнанном небе крылом бабочки, пойду, переложу ее на ноты и постараюсь добавить парочку мажорных аккордов к ней. Надеюсь, что к субботе вы получите диск с вашей сонатой.
-Я с нетерпением буду ждать ее!
-Только послушать вы сможете её лишь по приезде домой. Это моё обязательное условие.
-Я наберусь терпения, не беспокойтесь.
До субботнего дня оставалась еще пятница, но и она пролетела быстро: день я посвятил полюбившейся мне прогулке в горы, и непременной беседе с паном у камина после обеда. После чего Йенек уходил к себе наверх и продолжал работу, а я оставался в гостиной и читал привезенные с собой книги.
  В субботу утром меня разбудил стук в дверь моей спальни.
На пороге стоял хозяин, он был одет в плащ, в руке у него был зонт.
-Мне нужно отъехать ненадолго, боюсь вас не застать. Поэтому я принес вам ваш заказ. Он протянул мне диск в обычном бумажном конверте.
-Что это? – поинтересовался я.
-Это ваша соната. Я закончил ее сегодня ночью.
-Большое спасибо, сколько я вам должен?- я потянулся к бумажнику.
-Деньги вышлете переводом после того, как к вам вернется чувство. Это еще одно мое условие. Он протянул бумажку с реквизитами.
-А сколько я должен буду вам отправить?
Пан на мгновение замялся.
-В природе должно быть сохранение вещей. Вышлите ровно столько, сколько стоит ваше вновь пробудившееся чувство. Это компенсирует ту энергию, которую я затратил на сочинительство. А я куплю себе витаминов, восстановлю силы и, возможно,  смогу сделать счастливым кого-нибудь еще.
-Но…
Он не дал мне договорить, пожелал счастливого пути, удачи, раскланялся и стремительно покинул порог моей комнаты.
                *  *  *

 
   Если бы у меня был с собой плеер для дисков, я, скорее всего, не удержался бы и прослушал музыку уже в поезде, но такового не имелось, а посему набрался терпения, наполненный невероятным приподнятым настроением, покидал полюбившиеся Татры, спешил к своей потерянной любви. Я не сомневался в том, что чудодейственная музыка пана Йенека исцелит меня от душевной черствости, и мы снова будем счастливы.
  Солнце заглядывало в окно поезда, освещая мое кресло целиком, я зачарованно рассматривал проносившиеся сосны и ели, облака и дорожные фонари, столбы для проводов и плавные очертания гор и поймал себя на мысли, что уже почти счастлив.
  Неожиданно, как и все происходящее с нами, прилетела красивая желтая бабочка и села на оконное стекло со стороны улицы… Это было так необычно и прелестно! Но самым большим сюрпризом и потрясением оказалось то,  что это небольшое происшествие за секунду расставило все необходимые точки и дописало недостающие буквы. В голове у меня сразу все сложилось, срослось, как говорят сейчас. Я словно перенесся в тот год, когда принес Марусе похожую бабочку в кулаке…
  И мне не потребовались больше ни месяцев долгих и мучительных раздумий и ежеминутного анализа наших отношений во время проживания здесь, на вилле у пана Йенека, и даже спасительной сонаты, которая грела область моего сердца, находясь во внутреннем кармане пиджака… Все стало простым и понятным за долю секунды, стоило лишь озорной и красивой бабочке опуститься на  окно моего купе.  За эту тысячную долю секунды в сознании  появилось четкое изображение: глаза моей Марочки в тот момент, когда я принес ей похожую бабочку. Но отчего я не смог вспомнить этот ни с чем ни сравнимый взгляд, когда рассказывал композитору про этот эпизод? Оказалось, что я вспомнил тогда лишь внешнюю картинку, хотя и  был убежден, что помнил все до мелочей…  Ничего подобного! Только сейчас во мне всколыхнулось то самое, что зажгло сердечное пламя еще тогда тридцать лет назад. Я заглянул в глаза моей любимой женщине вторично и мне не требовались более объяснения, люблю ли я ее, кто она такая и, что значит в моей жизни. Как жаль, что эта истинная память стирается из наших сердец, оставляя лишь слабый оттиск, свою еле различимую тень. Помня все свои первозданные чувства, мы бы не совершали роковых ошибок, не бросали бы своих любимых, не причиняли бы им боли! Сегодня я вновь вернулся к себе и стал прежним. Вмиг успокоился, во мне восстановилась утраченная гармония, нашелся уте6рянный пазл целостной картины моей жизни.
  Я откинулся на мягкую спинку кресла, прикрыл глаза, наполненные солнцем, боясь расплескать найденный образ. Я прокручивал в памяти свое воспоминание сотни раз, гонял, как полюбившуюся  песню на магнитофоне, и каждый раз радовался своему внезапному открытию, и возвращению одновременно.
  А произошло лишь то, что я сумел до дна заглянуть в глаза любимой женщине, и пусть это было всего лишь воспоминание… А через них - в кладовые ее души и за мгновении осознал, что Маруся меня всегда сильно и трогательно любила и, что мы с ней представляем редкий случай полного совпадения и родства наших душ. А я не разобрался, столько мучил ее своим молчанием и сомнениями. Как она все это терпела? Как до сих пор не отчаялась? И понял до глубины, как она должна страдать от всех наших недоговоренностей и размолвок. Эти ее беззащитные и по-детски доверчивые глаза! Отчего я не рядом с ними? А здесь, в этом поезде, в чужой стране? Я пропал для нее, выпал из времени, и из ее жизни. Срочно в Москву, к ней, возвращаться, просить прощения, каяться и после всего прижаться к ее волосам, вдохнуть родной аромат и не расставаться никогда! Я даже забыл про чудо-музыку, я в ней более не нуждался и даже и не полюбопытствовал, когда увидел у соседа по купе дисковый плеер, не попросил его, не прослушал диск, что так долго создавал специально для меня необычный композитор. Если честно, я забыл про его существование, несмотря на то, что диск в бумажном конвертике, лежащий в потайном кармане пиджака при каждом неловком движении касался моей груди.
  Теперь я места себе не находил – только и думал о том, чтобы поскорее увидеть Марочку, попросить прощения, утешить, заглянуть в родные глаза и долго-долго не выпускать ее из своих объятий. Никогда. Теперь я не понимал себя: как мог отпустить от себя свою единственную половинку и обходиться так долго без общения со своей любимой? Никак не мог понять, ибо теперь обладал этим забытым знанием, мне казалось, обретенным навсегда.
  Из аэропорта я сразу же отправился домой, к жене. Все еще жене, хоть и покинутой мною, по ошибке и неведению, по собственной черствости и слепоте.  Как я мог так внезапно ослепнуть и оглохнуть одновременно? Теперь мое недавнее поведение вызывало только недоумение у самого себя. Пока мчался к ней на такси, представлял, как обрадуется жена, как посмотрит сначала строго, изобразит обиду для порядка, а затем наши сердца соединятся вновь, чтобы никогда не разлучаться и не повторять непростительных ошибок.
  Маруся открыла не сразу. Отчего-то долго возилась с замками, ключом я пользоваться не стал принципиально – вдруг она сочтет этот жест наглым?
  Она отпрянула от двери, странно испугавшись. Даже прикрыла рот рукой.
-Ты? Что-то забыл? – нарочито строгий тон с оттенком безразличия выдавал обиду.
Я попытался стереть ее «то еще настроение» и устаревшую уже реакцию на неловкого, сумевшего разочаровать мужа. Улыбнулся непривычно для последнего нашего с нею времени широко и открыто, без задних мыслей искренне, как тогда в период желтой бабочки. Пожалел, что не догадался купить цветы.
Затем быстро поменял выражение на сверхсерьезное, но все такое же неподдельное, настоящее. Она должна была почувствовать это.
Но вида не показала. Снова безучастность и презрение. Глаза ее сузились, закрываясь от новых проблем.
-Ты зачем пришел? Без предупреждения…
-У тебя кто-то есть? Не вовремя?
-Никого. Не ждала. Не вовремя. У меня есть минута всего – говори!
Она открылась, пусть всего на минуту, я сумею ее разговорить…
-Тогда я пройду.
 Я вошел внутрь квартиры. Действительно, Маруся была одна. По-прежнему, убрано, опрятно и чисто, как и всегда. На столе ваза с цветами, которая меня напрягла, но у меня не было времени подумать об этом глубоко.  Ревнивая мысль ушла. Я сконцентрировался, чтобы сказать главное.
-Мара, я раскаиваюсь, вел себя неподобающе и недостойно тебя, прости меня. Я хочу вернуться и быть всегда рядом, я изменился, ты не будешь разочарована, обещаю!
Хоть бы одна эмоция родилась на ее бесстрастном лице! По-прежнему не дрогнул ни один мускул, ни  одна мышца не зашевелилась!  Неужели я опоздал? Она подошла поближе, во мне дрогнула надежда, заглянула прямо в глаза:
-Елисей, прошу тебя, уходи! Меня ты не разжалобишь, я слишком хорошо изучила все твои уловки! Будь добр, пока я не закричала…
Мне хотелось всерьез наорать на нее, я не на шутку завелся, но вовремя  сдержался. Зато в груди творилось невообразимое: сердце ходило ходуном, выпрыгивало из груди, диск, привезенный из Словакии, мешал частоте дыхания…. И тут меня осенило!
-Хорошо, я сейчас уйду и уже навсегда. Но у меня есть так сказать последнее желание…
Она даже улыбнулась, но натужно и так неестественно! Кажется, собой Маруся была довольна. А посему, должна пойти на уступки, ведь я послушался и принял ее правила игры.
-Хорошо, только одно. Последнее. Что ты хочешь забрать?
-Я не о вещах… Может, это покажется глупостью, странной прихотью…
-Говори, не тяни!
-Послушать  с тобой вместе напоследок музыку…
Она рассмеялась.
-Ну рассмешить ты умеешь! Или это шутка такая?
-Я серьезно, много времени это не займет. Просто хочу поделиться с тобой новым произведением, стоит ли мне его играть на концертах? Ведь ты раньше всегда мне давала точные советы и никогда не ошибалась. Что скажешь?
-Тебе не хватает моего музыкального вкуса? Что-то новенькое! Раньше ты не хвалил меня, скорее наоборот!
-Я же говорю: я изменился!
-Ну ставь свою музыку…
Маруся впервые расслабилась, даже присела на краешек дивана. Приготовилась слушать. Самое интересное, что я и понятия не имел, какая музыка сейчас зазвучит – мы с Марой замерли перед неизвестностью. Сравнялись в любопытстве перед новизной. Она любила давать мне музыкальные советы и этим я ее сейчас расположил.
  Неторопливо ступая, я подошел к нашей магнитоле, которую мы оба любили за редкое качественное звучание и часто слушали наших любимых исполнителей…
 Диск, излеченный из-за пазухи, я освободил от конверта и вставил привычным движением в приемник, словно бы это был самый обыкновенный диск с самой обычной музыкой. Так же привычно приземлился в кресло, стараясь не выдать свое волнение. Мара присела напротив меня на софу, теребя в  руках кухонное полотенце, с которым вышла открывать дверь. После характерного шума, затянувшегося отчего-то дольше обычного ( в эти секунды я успел плохо подумать про Вацлава, что он обманщик или шутник)  долгожданные аккорды все же зазвучали… И полилась мелодия, простая и вроде бы незатейливая, но певучая, с первых звуков улавливаемая гармония предвещала популярность и, как говорят современные авторы – хитовость. И все же это была классическая симфония, слегка осовремененная звуками электронного органа. Готов поклясться, что ранее  я нигде и никогда ничего похожего не слышал, но сразу же полюбил эту музыку, ведь она принадлежала только нам двоим. Но Маруся этого не знала. Чудесная соната пана Йенека на меня не оказала никакого волшебного воздействия, ибо я уж не нуждался в исцелении от спячки, и моя любовь к жене не существовала более  в режиме сна.  Просто я поражался гениальности словацкого композитора: нам действительно подходила эта музыка, она была гармонична общему настроению нашего с Марой романа. Я усилено наблюдал за реакцией жены. Что почувствует она?  Или совсем ничего?
  Вот она вслушивается в первые звуки, как всегда недоверчиво склонив свою хорошенькую головку набок. Но вот уже меняется в лице, удивленно вскидывает полукруглые брови, глазами спрашивая так, если бы я ей поставил то, что она боялась услышать более всего на свете. И теперь в этом обвиняет меня! Я здесь был не при чем – это же композитор, талантливый пан Йенек… Глазами даю понять, что все хорошо, и делаю вид, что не понимаю ее испуга. Наконец, она отбрасывает свое полотенце, подскакивает и почти что кричит, пытаясь перекричать музыку.
-Откуда у тебя это произведение? И как у тебя хватило наглости завести мне это???
Продолжаю недоумевать, отвечаю, как можно более спокойно:
-Это новая музыка одного замечательного композитора, имел счастье не так давно с ним познакомиться. Так играть мне ее в концертах или нет?
-Не уходи от ответа! Ты разве ничего не понимаешь? Или такой… такой бездушный….не верю, что ты стал таким бесчувственным! – Кричит Марочка и из-за всех ее хрупких сил колотит меня своим кулачком в грудь… Она вышла из себя, на нее так подействовала мелодия пана? Или эта музыка действительно обладает даром возвращать любовь? Вот и Маруся в мгновение сбросила свою неприступность, скинула обиду и стала прежней ранимой и трогательно девочкой….
 Я воспользовался, подошел, обнял, утешил.
-Успокойся, это всего лишь музыка, действие высокого искусства… Тебя она так расстроила? Или растрогала  -  не пойму?
Маруся продолжала всхлипывать, голову опустила мне на плечо, не сопротивлялась, обмякла и продолжала причитать, всхлипывая:
-Что ты со мной делаешь? Ведь так же нельзя… Это же нечестно… Вот так сразу нельзя прощать!
-Отчего же? Прощать никогда не поздно и никогда не рано, разве не так? – Я гладил ее вздрагивающие волосы, спину и радовался оттого, что она меня всегда любила. Это помогла понять мне музыка, что написал Вацлав Йенек. Специально для нас, чтобы вернуть мои утерянные чувства. Но их не пришлось возвращать таким вот суррогатным путем, они вернулись сами от одного лишь взмаха крыла желтой бабочки. Не пришлось воскрешать их и у Мары, теперь я знал точно, что они не исчезали и продолжали жить в ее мягком женском сердце, просто соната помогла снять ту завесу, сотканную из обид, ревности и страха потерять любовь, которую соорудила Марочка и все последнее время пряталась за ней, как за спасительной ширмой. А мелодия созвучная нашей любовной истории просто напросто сокрушила этот последний оплот отчуждения. И завеса пала – тонкая и ранимая душа жены не в силах была противостоять чарующей силе искусства, исцеляющей силе музыки.
 Мы с Марочкой с того дня - единой целое и уже никого не хочется пускать внутрь этого удивительно гармоничного и счастливого пространства. Поэтому, пропуская детали перемирия и первых дней обретенного счастья, нашего повторного медового месяца (оставим их только себе) перехожу к рассказу о дальнейшей судьбе бесценного произведения пана Йенека.
   На следующий день того совместного прослушивания сонаты, я написал пану по электронной почте благодарственное письмо.
Выразил, как мог  свою признательность его таланту и сообщил, что действие от его волшебной музыки имело место быть  (подробности не сообщал), а посему спросил его желание о размере причитающегося ему гонорара, дал понять, что постараюсь отблагодарить его щедро.
 Через минуту пришел ответ. Пан, выходит, в данный момент сидел, как и я, за компьютером и просматривал почту.
 Привожу его письмо целиком.
«Дорогой Елисей!
Я ожидал вашего ответа, и того впечатления, которое произвела на вас двоих моя соната и очень надеялся, что все будет именно так, как вы написали. Рад, что не зря трудился и смог поспособствовать  воссоединению вашей, несомненно, искренней и любящей пары. Теперь  о сумме гонорара. Я принял решение не брать с вас денег, а просто подарить вам это произведение, ибо ваши чувства, Елисей, воскресила не музыка, а воспоминания и горячее желание вернуть любовь, а с женщин я денег не беру. Это мой жизненный принцип и еще одно правило, которое я никогда не нарушаю. Соединить ваши сердца было с одной стороны легко, ведь вы продолжали любить друг друга, только каждому из вас требовался свой импульс: для супруги  - научиться прощать, а для вас –   вернуть утраченную свежесть восприятия. С другой стороны мне тяжело было отыскать то единственное созвучие, чтобы оно смогло пробить пусть не глухую, но стену, состоящую из обид и недопонимая, заблуждений и необоснованной ревности. Искренне рад, что моя музыка помогла сердце вашей жены наполнить прежними чувствами без примеси гордыни и отчуждения. Надеюсь, что поводов обращаться ко мне у вас впредь не будет, несмотря на то, что общение с вами привнесло в мою жизнь некое разнообразие и скрасило затянувшееся одиночество.
 С уважением, искренне ваш Вацлав Йенек»
 Когда я закончил читать это письмо, то долго не мог пошевелиться и находился во власти охвативших меня чувств восхищения перед талантом скромного музыканта, проживающего далеко отсюда, в  островерхом замке среди живописных гор. Как он мог предвидеть то, что произошло после моего возвращения, я не понимал и не собирался сейчас анализировать. Я принял это, как данность, которая не обсуждается, как и то, каким образом он находил нужные ноты для сотворения индивидуального произведения, иллюстрирующего только вашу любовную историю и ничью больше. Наверное, у него на то имелся особый дар, который он каким-то образом заслужил.
    Выходило, что вторичное обретение друг друга мы с Марочкой заслужили тоже. Ведь помочь всем разлученным и поссорившимся влюбленным на Земле пан Вацлав априори не мог.   Мы попали в круг избранных. Сначала меня переполняло хвастливое настроение от произошедшего с нами. Но затем мне вдруг стало до слез жаль тех ( уверен, что схожих сюжетов миллионы), кто  навсегда останется пребывать в своем обиженном горделивом мирке, пряча собственные чувства даже от себя самого, вместо того, чтобы обрести истинное свое единственное счастье с любимым человеком. Сколько таких истории  было до нас и будет?   
Наверняка и вы, не раз были свидетелем, а возможно и участником подобных ситуаций, когда двое расстаются из-за пустяка, обрастающего со временем, как снежный ком, паутиной обид, клеветы и взаимных упреков и за всем этим невозможно увидеть, ощутить, воскресить прежнее хрупкое чувство.  И нет у них знакомого чудо-композитора, кто бы помог им воздействовать на тонкие струны  души, чтобы вернуться к себе прежним, сумев простить друг друга без остатка. И мне стало стыдно за свою «избранность», я понял, что не нужно ждать помощи со стороны, а самим учиться возвращать любовь, уметь прощать, ведь в умении прощать – кроется ключ к вечности и один из смыслов существования Земного мира.