Страшная история

Алиса Алисова и

Андрей Беляков

СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ

Дом этот стоял тихий на большом участке, огороженном высоким забором. 15 видео-камер насчитали местные. Владелец тоже странный был — ни с кем не общался, и мало кто его видел. И всегда тишина была в усадьбе (по-иному не назовешь) — ни тебе ветерка, ни птиц, ни говора человеческого. Словно вымерло все. Кошки старые к нему умирать уходили. Каждое воскресенье хозяин с восьми утра до позднего вечера топил баню. «Может, варит что?» — гадали местные. — «Колдун какой-то». Так и прозвали — колдуном. Хоть, говорят, стоматологом он был. Так это, может, прикрытие одно. Кто знает? Неспроста все.

Одна бабулька свою мертвую кошку забрать хотела — долго оплакивала, а потом решила, что похоронить надо — тварь-тварь, а лучшего упокоения, чем в земле, не найти. Любимица была. Отправили Ваню — местного паренька, рабочего; он последнее время на пару с фермером металл по лесу копал, а фермер с металлоискателем ходил, за 4500 купленным. За 10 дней уже на 3900 металла сдали. Фермер искал, а Ваня копал. Иной раз и до полуметра приходилось. Так вот, пока хозяина не было, его и отправили. Потом вспомнили про камеры, всполошились. Но обошлось вроде; пронесло. Кошку вытащил Ваня, и она была благополучно похоронена.

А вторая, которая там же умерла, стала приходить во дворы. Вечерами. То в один зайдет, то в другой. Особенно часто ее видели, если печь топится, а свет в доме не зажжен. Сядет и смотрит. А глаза у нее разные: один кошачий, с узким зрачком и зеленый. А другой — черный весь, зрачка не видно. И вдруг усмехнется так — «мяу! Все скоро ко мне придете», — и исчезнет. Люди что только ни делали: бабки заговоры разные творили, крест на двери рисовали, травы вешали — ей все нипочем. Только заметили однажды, что она пристрастие к маленьким детям имеет — подойдет, ластится, играет как котенок. Даже размером будто меньше делается. Пытались гнать ее — она исчезнет и вдруг снова появится. А детки полюбили ее, от взрослых защищали. И вот что любопытно: многие из них словно чего-то набрались от нее — иногда в темноте видят, кто идет; кто в дверь постучит — через час или два — чувствуют. А еще гибкими становились, по деревьям, сараюшкам разным как кошки лазали — и не падали. И по ночам глаза у них светиться начинали.

Решили взрослые священника призвать — окропить дома с молитвою, да и деревню всю. Где его взять? И кто согласится? Расскажешь — засмеют же. И со стороны звать — дорого тоже. Да и будет ли толк?!
Вспомнили, что есть местный, Жека, в молодости два года служил в церкви, и хоть выгнали потом за употребление — все ж приобщен был. Жека, в общем, был не против. Общее ж дело! Да и обещали. Уговорили одного бизнесмена — тот искусства ради самогон иногда изготовлял — чистая слеза! Согласился бутыль выставить. Одна загвоздка: жена Жеки. Он сам — маленький, щуплый,а она - гренадер.
Не укрыться от бдящего ока. Бывало, позовут Жеку за компанию — как отказать? Но только час свободы и есть у него — от силы. Потом являлась Любаша (как будто нюхом чуяла, где он!) — и Жеку уводили. В самый разгар философских бесед о смысле жизни. И уж на хитрость шли — вроде газонокосилку починить надо, и включат даже ее — дескать, чиним. Ан нет — час, и все! И Жека увлекался рукой мощной супруги — только ножки его воздух перебирали беспомощно. Но вот загадка: всегда от Жеки спиртной дух шел. Откуда? При таком надзоре — неведомо.

Словом, решили Любашу на время операции в город послать; племянница у нее там жила. Уговорили тетку Тамару с ней побеседовать — авось да получится.

Теперь сам обряд — как и когда? Да еще втайне от стоматолога, колдуна, то есть. Решили снарядить на разведку Ваню — в свободное от металлоискательства время. Тот охотно согласился — благо опыт проникновения на запретную территорию уже был. Решили, что удачнее всего — в воскресенье, когда колдун весь день печкой занят — бабки местные говорили, что когда печь в бане топит, то уж не видит и не слышит ничего. И что там творится — пока проведать не успели. Тайна. То есть Ване надлежало узнать — так ли это, и если взаправду окажется, то в последующее вокресенье и окропить все. Включая стоматологову ограду в два с половиной метра высотой, ограждавшую с гектар участок, примыкавший к темному еловому лесу.

И вот настало утро воскресенья. Ваня с утра готовился. Даже 100 грамм не принял — и возгордился собой. Крестик только дедовский надел и перекрестился двумя пальцами, на что тетя Груня плюнула и сказала ему: «Тьфу, нехристь! Троеперстием надо!» Но Ваня стерпел и это.

Сердце часто билось, хоть и солнце стояло высоко, день ясный, ни облачка на небе, птички поют, по дворам знакомые собаки от скуки подгавкивают, — но как-то смутно на душе — и все смутнее, чем ближе к усадьбе, над которой уже начинал куриться дымок от баньки. Тихо в усадьбе колдуна — ни звука, ни движения, ни шелеста листвы. Нехорошо стало Ване. Даже ноги не шли. Остановился. Постоял-постоял — вокруг тишина. И вроде воздух стал сгущаться, а солнце — за пелену неясную уходить. Решился Ваня.

Подкрался к баньке — и слышит, бормотание вроде доносится. Приложил ухо к стенке, с трудом уняв гулкое сердце — все звуки забивало. И до него донеслось:

«Банька, топись, топись — дух

лесной выварись,

Дух подземный — явись,

Погаси всякую жизнь, —

Кто зайдет прошеный или случаем —

Всех себе забери, замучивай.

И колодезная вода — Стиксом всем —

и навсегда.»

Руки-ноги у Вани похолодели, а из крохотного оконца баньки вдруг вылетела огромная тень умершей кошки — она вытягивалась, вытягивалась — сквозь нее видны были старые
крючковатые ели, и только глаза, совсем живые и огромные, смотрели прямо в душу. Она изогнулась и рывком устремилась вверх. Перевернулась два раза и уселась на краешек едва видной луны, серпом вдруг проступившей на утреннем небе, — и оно стало наливаться сумрачной синевой. Ваня оторвал взгляд, хотел переступить, отойти — но увидел, что стоит словно в темном облаке, а вокруг — звезды, звезды. И бездна. Его качнуло, он взмахнул руками, и, как подстреленный в колено, упал — и провалился во что-то мягкое. Сознание покинуло его.

Вечером того же дня местные бабки, собравшись для обмена последними новостями, судачили о странном: Ваня утром отправился на «разведку», а нашли его вечером, сидящим у озера, с удочкой; нашел его фермер, с которым металл копали. И главное, ничего Ваня не помнил, но искать металл пошел. «Что делать-то?» — «Окроплять. Однозначно.»

Призвали Жеку, вручили ему бутыль со святой водой — и наказали этой же ночью обойти все дворы, а прежде всего — ограду колдуна. С молитвой. Жека кивал, держа в памяти заветный сарайчик и совсем другую бутыль, полную живительной влаги. Тетя Груня усомнилась, знает ли Жека хоть одну молитву; хотели вручить молитвенник — но, с одной стороны, неудобно кропить и молитвенник читать одновременно, с другой — ведь потеряет, как пить дать. Жека с обидой уверял, что помнит «Отче наш» наизусть. Сделали вид, что поверили — куда деваться. И выпустили его под вечер, перекрестив со спины.

...Жека вернулся под утро. Живой, здоровый, веселый даже. И потребовал награды. «Да выполнил ли все?» — «А как же!» . Вот как проверить?! Пока судили и рядили, прибежала Марфуша и, запыхавшись, объявила новость: на воротах стоматолога висит бумажка, а на ней значится: «Продам. 6 млн.» И рядом: «А доброму человеку — так отдам.» «Подействовало!!» — притихли бабки. И Жеке торжественно была выдана бутыль с самогоном. И даже вернувшаяся из города Любаша не чинила препятствий.

P.S. Спустя лето. Стоматолог никуда не уехал, но теперь он маленьким милым старичком ходил с авоськой в сельпо, улыбался бабкам, а в саду у него завелись птицы, и по ночам слышны были вопли дерущихся котов, и старые кошки перестали ходить к нему умирать.

Баньку он теперь топил по субботам, и как все — под вечер.