Сорвался. Цикл Милая старина

    Ранним сентябрьским утром два заядлых любителя рыбалки при соответствующей экипировке бодро шагали, несмотря на весьма солидный возраст, по ухабистой проселочной дороге к заветному местечку на речке Вшивке, славящейся обилием рыбы.
Путь был неблизким, но это не смущало ни земского врача Кобылкина Прокопия Лукича, ни присяжного поверенного Пузырева Кондратия Зосимовича.
    Еще с гимназических времен они составляли неразлучный «триумвират» вместе с однокашником Гордеем Дорофеевичем Сурепкиным, ставшим скромным учителем математики. Пошел уже пятый год, как тот преставился, но верные друзья, считая своим долгом, часто навещали его вдову, Леокадию Афиногеновну. Бывшая классная дама частной гимназии, женщина строгих правил, чопорная и основательная, она после кончины мужа переехала из Рязани в родовую усадьбу, расположенную сравнительно недалеко от излюбленного места их рыбалки. С пиететом относясь к друзьям покойного супруга, хозяйка дома радушно принимала тех у себя. Так было и на сей раз.
    …Несмотря на благостное расположение духа в предвкушении любимого занятия, рыбаки шли молча. Долгий путь и весьма ранний подъем не способствовали беседе, и каждый думал о своем.
    Прокопий Лукич размышлял о счастливой удаче, доставшейся ему: иметь, хотя и заносчивого, но легко отходчивого, верного друга, с которым порой нелегко, но на которого всегда можно положиться – Пузырь не подведет!
    А Кондратий Зосимович в свою очередь тоже задумался о спутнике: отчего этот высоченный и тощий как жердь закоренелый холостяк, хотя и опытнейший врач, но полностью лишенный солидности, вызывает к себе симпатию? Скорее всего, тому причиной уравновешенный, благородный и покладистый характер Прокоши.
    …Подойдя к реке, рыболовы расположились поодаль друг от друга, разделенные несколькими, уже начавшими желтеть, кустами, напоминающими о грядущей осени.
    Удобно расположившись и закинув удочки, рыбаки, забыв обо всем на свете, замерли, уставившись на поплавки. Пошли минуты напряженного ожидания. Но они длились недолго и, сверкая серебристой чешуей, взметнулся вверх первый выхваченный из воды солидный лещ. За ним у Кондратия Зосимовича последовали окуни, караси и снова лещи. Улов у присяжного поверенного шел богатый. Как обычно, ему и в этом везло.
    Не так удачлив на сей раз оказался его напарник, которому попадалась сплошная мелкота: ерши, плотва, пескаришки. А ведь приманка у обоих была одинакова: черви, опарыши да мотыли. «Просто Кондрашка во всем удачлив!» – с завистью подумал доктор, видя из-за куста болтающуюся на крючке пойманную другом очередную добычу.
    По-видимому, некоторая усталость от похода к реке взяла свое, и Прокопий Лукич на мгновение задремал, выпустив из рук орудие лова, а, открыв глаза, с ужасом узрел удочку, тихо уносимую течением.
    - Ой! Кондраша, помоги! – истошно взмолился бедняга.
    Сам доктор не мог ни минуты держаться на воде. Еще подростками, ребята, решив обучить друга плаванию, выбросили приятеля из лодки. Он тогда чуть не утонул. Плавать не научился, но с тех пор стал отчаянно бояться воды.
    Услыхав вопль друга, Кондратий Зосимович вздрогнул, оторвавшись от созерцания поплавка, и, полный негодования, прошипел:
    - Тсс! Ну чего орешь? Всю рыбу распугал!
    - Уснул я… выпустил удочку. Поймай ее, а? Сделай одолжение, Кондраша, ведь уплывает!
    - Это ж надо - упустить удило! Раззява! – прорычал уже во весь голос присяжный поверенный, входя в реку.
    Быстро справившись с задачей, раздраженный из-за прерванной ловли Кондратий Зосимович вручил пострадавшему удочку, сопроводив словами:
    - В следующий раз, соня, вылавливать будешь сам!
    Прокопий Лукич, чувствуя себя виноватым, желая загладить вину и развеселить друга, принялся шутить:
    - Глубокоуважаемый господин присяжный поверенный! Покорно благодарствую за оказанную услугу и низко склоняю тулово перед вашим снисходительным отношением к раззявистому соне! Простите великодушно, ведь повинную голову меч не сечет…
    - Да ну тебя, скоморох… Такой клев был! – как будто смягчившись, бросил Кондратий Зосимович. – Пойду уж…
    - Ну, иди, наверстывай упущенное! А, кстати, когда вы, господин присяжный поверенный, вошли в воду, я испугался, что река выйдет из берегов и все затопит… - продолжал дурачиться Прокопий Лукич вослед уже скрывшемуся за кустами другу. - Уж больно объемистый, батенька мой, отрастили вы животик. Нездорово сие, напоминает вам медикус!
    - Немощь тощая, тебе ли… - начал было Кондратий Зосимович, но прервал себя на полуслове, увидав бродячего пса, с головой залезшего в стоящее у кромки воды ведро с пойманной рыбой.
    С криком: «Пшел, проклятый!», «Мерзкая тварь!», присяжный поверенный бросился спасать свой улов. Испуганный пес, ретируясь с лещом в зубах, перевернул ведро, и вывалившаяся рыба благополучно вернулась в реку... 
    Из-за кустов до опешившего Луки Прокопьевича доносилось в высшей степени оскорбительное: «Шелудивый кобель!», «Чтоб тебя!..», «Все испортил, убить тебя мало!» 
    Негодованию пострадавшего от незваного гостя не было предела, в то время как ничего не ведающий Прокопий Лукич, оторопев от услышанного, почувствовал себя настолько уязвленным, что был готов ответить подобным же образом. Однако порядочность и интеллигентность не позволили опуститься до низкой брани, и он с достоинством произнес, еле сдерживаясь:
    - Нервы надо беречь, а не распускать! Поверь врачу!
    - Заткнись! Погиб такой улов! А все из-за тебя, недотепа! – теперь досталось и другу от вошедшего в раж Кондратия Зосимовича.
    - Смотри, не лопни от злости! – как можно спокойнее выдавил из себя Прокопий Лукич.
    И тут же получил от Пузырева, уловившего в «не лопни…» оскорбительную связь со своей фамилией:
    - Умолкни, жалкий лекаришка!
    - Вам, милейший, не следует забывать, что при каждом чихе, соплях или прыщике, вскакивающем на разных местах, вплоть до причинного, вы всегда спешите к нам, лекаришкам! – парировал, изо всех сил сдерживая себя, доктор.
    …Вконец разругавшиеся рыбаки, не глядя друг на друга, собрали свои пожитки и, не сговариваясь, двинулись в обратный путь, мысленно продолжая честить противную сторону.
    Подойдя к усадьбе, Кондратий Зосимович процедил:
    - Стой, Кобылкин! Давай ведро!
    - Да мне не тяжело! – наивно полагая, что друг готов пойти на мировую, Прокопий Лукич отказался от услуги, ожидая извинений.
    - Давай сюда, скорее, свои жалкие рыбешки!  - потребовал присяжный поверенный. - Не с пустыми же руками мне предстать перед Леокадией Афиногеновной!
    - Грабануть решил? А жирно не будет? – недобро прищурился вновь уязвленный доктор.
    - Нет, живые мощи, - ответил труженик юстиции, - восстанавливаю справедливость!
    И тут тихий, всегда уравновешенный Прокопий Лукич совершенно утратил самообладание.
    - Желаешь, справедливости? Так получай! – и доктор надел ведро с рыбой на голову обидчика. В то же мгновение, опомнившись и осознав всю бездну содеянного, бедняга запричитал: - Ой, Кондраша, прости! Сорвался! 
    Не найдя иного способа искупить вину, Прокопий Лукич схватил второе ведро, выпущенное из рук присяжным поверенным, и напялил себе на голову.
    Вышедшая на голоса встречать рыбаков полная всегдашнего достоинства Леокадия Афиногеновна, узрев невообразимую картину, быстро разобралась в ситуации:
    - Господа, вы отвратительно пьяны! Какой моветон! – и, обращаясь уже к подошедшему слуге, велела: - Трифон, окати господ рыбаков водой!