Гл. 5 Эта улица в три дома

Повесть о послевоенном поколении. Повесть длиною в жизнь.


              Через несколько дней после отъезда Миши, ещё одна семья на их улице продала дом. Вечером, когда Саня, пригнав корову, попоив её и дав сена, уже собирался идти на улицу, к нему забежал Шура и сообщил новость: у них на улице новые жильцы.
- Сань, Маленковы переехали от нас, говорят в село.
- А кто в их доме будет жить?
- Какие-то Акимовы, с элеватора. У них там пацан наш ровесник, другие намного старше.
- Пошли посмотрим.
              Ребята отправились к дому, где поменялись жильцы. У калитки стоял незнакомый им мальчик и чуть насупившись наблюдал за ними. Когда Саня с Шуркой подошли к нему, мальчик наклонил голову и насупился ещё больше. Возможно думал, что сейчас будут задираться к новенькому, а возможно и поколотить хотят. Кажется, собрался дать отпор.
- Ты кто такой? Вы что ли переехали в этот дом?
- Да.
- Тебя как зовут?
- Валера…
- А мы с этой улицы, Шура и Саша. Сейчас девчонки выйдут, Васька с соседней улицы придет. Пойдём с нами играть.
- Пойду спрошу разрешения.

             Это немного удивило ребят, ведь игры на улице были неотъемлемой частью жизни детей того времени, особенно мальчишек. Они целыми днями были на улице, потом убегали на речку, вернувшись и взяв велосипеды могли поехать за подсолнухами или косить траву, как наказывал с вечера отец. В семьях часто было по пять-шесть детей. Если каждый из них раз десять в день спросит бабушку можно ли пойти поиграть, она же с ума сойдёт.
             Ребята объяснили себе это тем, что люди только переехали на новую улицу, родителям неизвестно, что за мальчишки живут, как отнесутся к новичку и наверное они велели сыну без разрешения пока никуда не уходить.
            Когда ребята познакомились ближе с семьёй их нового друга они поняли, что у Акимовых порядки в доме действительно более строгие, чем те, к которым они привыкли. Отец у Валеры был суров. В «противовес» ему, как это нередко бывает, была добрая, кроткая мама. Ещё их удивило, что все дети обращались к родителям на Вы. Это было так непривычно для них.

             Хотя и у Саши отец ведь был настолько строг! Старшие дочери даже в гости к подружкам или в кино не могли сходить без его разрешения. Как-то Рашида, уже закончившая кооперативное училище и работавшая, приносившая доход больше родителей, собралась с двумя подружками в кино. Билеты были куплены до того, как она попросила разрешения у отца. Узнав об этом, отец забрал у дочери билет и порвал его.
             Но Саше во всём предоставлялась свобода. Возможно потому, что он был мальчишка, причём старший сын. Но думается также из-за характера. У него, выкарабкавшегося в младенчестве из лап смерти, характер был фамильный, Зиганшинский. Это он показал ещё тогда, когда несмотря на запрет родителей начал ходить в школу, не достигнув нужного возраста. А позже на раз подтверждал.
             Саше было 8 лет, когда его брату Алику сделали, как и всем татарским мальчикам в те времена, «обрезание». Саму процедуру он не видел, но слышал, как плакал братишка в тот день и последующие, когда обрабатывали рану. Сейчас, через два года, подошла пора делать такую же операцию младшему брату Асхату. Взрослые обсуждали подготовку к этому мероприятию. Уже был назначен день, когда должен прийти «подпольный» хирург. Обычно это был пожилой мужчина, аксакал, умеющий по всем правилам осуществлять эту в общем-то простейшую операцию удаления крайней плоти. Он имел разрешение муллы, но по советским законам его действия были уголовным преступлением.   
          Услышав разговоры старших, Саша заявил.
- Папа, я не дам делать это братику.
- Ах ты сопляк! - вскричал отец, - Да кто тебя спрашивает?
          Но десятилетний Саня стоял на своём.
- А вот и не сделаете. Я пионер и знаю, что это нельзя делать. Я на вас в милицию заявлю.
- В милицию? Засранец, да я тебя так выпорю сейчас!
- Всё равно заявлю.
            Уж как ни уговаривали Саню, как ни грозились, он стоял на своём. Так ведь и не дал сделать.
 
           Вскоре родители решили резать корову. Зорьку все любили, дети встречали её из стада, поили, кормили. Зимой же, когда она стояла в коровнике, вообще много ею занимались. И вот корова стала старая, давала мало молока, а семья большая, нужны молоко, масло, творог. Как это бывает в крестьянском хозяйстве пришло время резать свою скотинушку. Даже для взрослых это нелегко. А дети были готовы плакать. Им разъясняли, что деваться некуда, нужна другая корова. Старую скотину обычно режут. Мясо ведь семье тоже нужно. Саша заявил, что он всё равно не будет есть это мясо. Так и не ел весь год несмотря на уговоры взрослых, требования и угрозы отца.

             Если бы отец был только строг. Он ещё был чрезвычайно горяч и довольно жесток. Мама всю жизнь боялась его гнева, особенно в отношении детей, скрывала некоторые их проступки.
             Повзрослев дети поняли, что это жестокая сверх меры жизнь сделала отца таким. Ему досталось столько, что даже трудно представить, как человек может столько выдержать. На детство пришлись первая мировая и гражданская войны, когда «белые придут – грабят, красные придут – грабят». В гражданскую шальная пуля, прилетевшая с другого берега Урала, убила его брата, восемнадцатилетнего юношу, которого он очень любил.  В молодые годы отец пережил два страшных голода: 1921-22 годов, скосивший не менее пяти миллионов человек, и 1932-33 годов, когда, по разным оценкам, в стране погибли около семи миллионов. Во второй голод очень пострадала Украина, но оба голода в наибольшей степени захватили как раз Поволжье и Южный Урал.
            А потом Великая Отечественная Война. Отец был призван в армию с её началом. Служил наводчиком орудия, пушки 45-го калибра, потом командиром. Если орудия большой мощности находились глубже в тылу, то эти были на самой передовой линии фронта. И били в упор вражеские танки. Их в первую очередь старались подавить орудия фашистов, потери артиллеристов были огромными. Отец говорил, что за войну несколько расчётов выбыло. Сам он был неоднократно ранен, но после госпиталя снова возвращался в строй.
           По возвращении с фронта их ждал не отдых после страшных, невыносимых четырёх лет войны, а полуразрушенная страна, которую они восстанавливали. И снова голод, 1946-47 годов.
            Так что жизнь гнула и ломала его, он сопротивлялся, не ломался, но сам стал жёстким, суровым.

           Чего нельзя отнять у отца, так это то, что он был ещё тот труженик. Сколько себя помнит Саша, отец работал с утра до позднего вечера. Не были исключением и выходные. Некоторые мужчины с их улицы ходили на рыбалку, другие - вечерами сидели на улице и играли в карты, в домино, пили пиво. Женщины нередко сидели на лавочках у дома, лузгали семечки, делились новостями, болтали о жизни. Ничего похожего не было в их семье. Бабушка, как нередко в то время было, пенсию не получала (1). На семью в восемь человек приходились две небольшие зарплаты родителей, так что им приходилось пахать и пахать.
           Основная работа отца в послевоенные годы - столяр на деревообрабатывающем комбинате. Работа тяжелая физически и вредная. После неё он шёл, иногда даже не заходя домой, на «шабашку» и возвращался уже затемно. Каждую пятницу их бригада на комбинате «скидывалась по рублю», отмечала окончание рабочей недели, либо какое-нибудь событие. Если это не был чей-то день рождения или праздник, то отец не оставался на такое мероприятие, а шёл работать. Правда рубль свой отдавал. «Чтобы не думали, будто я жмот, или отрываюсь от товарищей», - объяснил отец Саше, прививая ему культуру поведения в коллективе.
           Когда шабашки не было он изготавливал различную мебель дома в своей мастерской. Любимыми его творениями, пользующимися большим успехом у односельчан, были тумбочки и шкафы для одежды, шифоньеры. Цена шифоньера почти равнялась месячной зарплате отца, их производство было довольно выгодным, поскольку при изготовлении использовались деревянные бруски и обыкновенная фанера, стоимость материала была небольшой. Но шифоньеров в магазинах посёлка и тем более деревень почему-то не было.
            Считалось шиком, если дверцей шкафа было большое зеркало, тогда за шифоньер были готовы платить в два раза больше. Поэтому отец вместе с одним из родственников освоил технику серебрения стекла (2): на металлические козлы они укладывали лист стекла и идеально выравнивали по горизонту, растворяли серебро в смеси кислоты и ещё чего-то, эту жидкость наливали тонким слоем на стекло и снизу подогревали обычной паяльной лампой.
            Поскольку образования у великих химиков было пять классов на двоих, то результаты первых экспериментов, вывешенные на стенах в их домах, пугали приходивших людей. Гости, особенно женщины, обрадованные тем, что есть где посмотреться в приличное зеркало, подходили к нему и видели своё изуродованное отражение.
           Но вскоре у них стали получаться вполне качественные зеркала. Дело было за малым – за серебром. И тут большую помощь им оказывал Саша. В это время в обращении ещё были монеты из серебра 500-й пробы достоинством 10,15,20 и 50 копеек, хотя уже с 1931 года они стали чеканиться из никелевого сплава. Саша, как только видел что кто-то из подростков хочет расплатиться старой монетой, сразу предлагал в обмен новую никелевую и часто приносил отцу 1-2 монеты из серебра.
            Откуда было Саше знать, что отец со своим компаньоном, изготавливая таким образом и реализуя зеркала, нарушают минимум три серьезные статьи уголовного кодекса, а он – их соучастник.
 
           В школьной жизни у Саши и его одноклассников настал новый этап, немного пугающий некоторых из них. Все-таки начальная школа немного сродни детскому саду, когда у ребят есть одна «воспитательница» - учительница, она же немного нянька. Учеников у неё всего 25, всех она узнала, изучила, нашла подход к большей части из них. И они узнали свою учительницу, привыкли к ней.
            Предметов, как бы они не назывались, в те годы в начальных классах было в общем всего три: русский, чтение, арифметика. Совсем другое дело, когда они придут в пятый класс. Появится много новых предметов, не всегда понятных. Все новые и новые учителя, с разными характерами, разными подходами к ученикам. У каждого много классов, сотня, а то и две учеников. Например, на всю школу был один преподаватель физкультуры и два учителя географии. Не то, что узнать хорошо ученика, фамилию не сразу запомнишь.
           В пятом классе обычно появлялось несколько новых учеников. Приезжали из маленьких сел, где имелась только начальная школа. Нередко в класс приходили «дважды второгодники», успевшие до этого остаться на второй год ещё и в начальных классах. Саша узнал, что к ним придут два ученика, которым уже по четырнадцать лет. Удастся ли ему, десятилетнему малорослому мальчонке найти общий язык с ними?

           Первым уроком в новом учебном году был русский язык. Прозвенел звонок, ещё не все успели рассесться по своим местам, как в класс стремительно вошла невысокого роста, крепкая, чуть сутуловатая учительница. Все встали. Подслеповато щурясь, она оглядела через толстенные стекла очков класс и сказала:
- Я ваша классная руководительница, учительница русского языка и литературы. Зовут меня Мария Васильевна. Фамилия Наглова. Садитесь.
           Имя и подслеповатость классной дали отличное сочетание: Маргослеп. Вновь образованное имя приклеилось сразу и до окончания классом школы.
          Мария Васильевна жила одна. Всю свою энергию и нерастраченное материнство тратила на учеников. Кажется, ни один учитель не тратил столько времени и сил на свой класс. Сбор металлолома, дальние походы, пионерские костры, сельхозработы – везде она вела своих учеников. Чуть наклонив голову, она строго смотрела на них через толстые линзы очков. Почти все её боялись, кто-то не любил, а некоторые обожали. Получив от Антонины Ивановны прекрасный класс, она не растеряла его достоинств, в результате он потом стал лучшим выпускным за всю историю школы.
           Другой учительницей, оказавшей большое влияние на учеников класса, и особенно Сани, стала математичка Зоя Константиновна. Математика очень важный предмет в школе, и для одних он становится любимым, а для других – проклятьем. Если, например, по русскому языку можно в каких-то классах учиться неважно, а потом в старших успешно освоить предмет, или «Историю Древнего мира» изучать с удовольствием, а «Историю СССР» невзлюбить, то не так с математикой. Как правило, склонность к математике либо есть, либо её нет.
            Сане было жалко одноклассников, которых часто годами «долбили» за незнание предмета. Взрослым он вспоминал школьные годы и думал: ну разве учителя не понимали, что способности у детей совершенно разные?
           Сам он очень полюбил математику. Предметы, где не нужно было «заучивать», где нужно было доказывать, применять логическое мышление, всегда нравились и легко давались Саше. На всё жизнь математика стала одной из любимых дисциплин, а Зоя Константиновна - любимой учительницей. Это была красивая, высокая и статная женщина, всегда элегантно одевавшаяся. Зоя Константиновна была строгой учительницей, под стать предмету, что преподавала, но любила и пошутить. В классе было двое Пресняковых: Гена и Юра.
           Начался урок. Учительница объявляет:
- Пресняков, к доске.
           Гена в математике был очень слаб и ему не улыбается идти отвечать. Он спрашивает:
- А какой?
           Зоя Константиновна тогда обращается к нему:
- Геннадий Васильевич, прошу Вас пожаловать к доске.
            И под хохот класса с полупоклоном делает ручкой вежливый приглашающий жест.
            Саша восхищался ею, и сам был одним из любимых её учеников. Учительнице понравился этот мальчуган, который бойко расправлялся одним из первых со сложными задачами, легко доказывал теоремы, не отставая от старших товарищей.

            Вскоре наступила короткая, но очень тоскливая пора – поздняя дождливая осень. Тротуаров, асфальтированных дорог в селе не было, тащиться в школу по грязи, в тяжеленых сапогах, было не очень приятно. Но ещё неприятнее в это время было выполнять различные работы по хозяйству: убирать за скотиной, носить воду из колодца или с колонки с соседней улицы. Вот и теперь, пока нёс, скособочившись в одну сторону, тяжёлое ведро, то два раза поскользнулся, еле сохранил равновесие, но в третий всё же не удержался и уселся в эту мерзкую грязь. На его беду мимо как раз проходили девчонки с их улицы, Валя с Галкой, которые вдоволь нахохотались, глядя на его неудачные попытки встать. Правда, потом подошли и помогли подняться.

            Даже осенью, с её частыми дождями, Саша с друзьями много времени проводили на улице, в играх. Что уж говорить про зиму. Самый первый снег выпадал обычно на незамерзшую землю. Подростки выбегали на улицу, строили пока ещё небольшие крепости из шаров, скатанных из снега вперемешку с землёй, и начиналась игра в снежки: настоящие сражения по взятию снежного городка с использованием снежков. Снежки из мокрого снега получались увесистыми, бывало, кому-то сильно доставалось.
            Больше всего, конечно, ребятам нравилось катание с гор, возможность мчаться с гор на лыжах побеждая страх, перебарывая его и показывая свою удаль другим. Как только снег покрывал невысокую траву на склонах гор, друзья отправлялись вниз по улице, где за «Заготскотом» находилась самая посещаемая ребятами посёлка гора. Спуск был, где крутой, где более пологий, он далеко тянулся вдоль окраины села, места хватало всем. Внизу было ровное поле, где летом играли в футбол, без деревьев и кустов, поэтому спускаться было безопасно, лишь бы устоять на ногах на склоне.
            Устоять было непросто, ведь лыжное крепление зачастую представляло собой закрепленный на лыже хомут, изготовленный из старого ремня, в этот хомут вставлялся носок валенка. И всё. Ни жесткости, ни возможности надёжно управлять лыжами. Но все эти недостатки компенсировались многочасовыми ежедневными «тренировками», катанием с друзьями с гор, так как уже 5-6 летние мальчишки старались скатиться с горы на лыжах, а на санках обычно каталась самая малышня.
            Детские лыжи купить было непросто, да и деньги не у всех были на это, поэтому многие катались на очень старых, переходивших в семье от одного ребёнка к другому. Иногда лыжи были сломаны и затем отремонтированы самым примитивным способом: сверху и снизу были прибиты заплатки, вырезанные из жестяных консервных банок. Такая лыжа ехала медленнее другой, целой, так что требовалось определенное мастерство для катания с гор на них. А иногда у лыжи отламывался изгиб носика и паренёк, катаясь на таких лыжах с крутых гор, иногда поднимал немного ногу с этой лыжей, чтобы острый конец не воткнулся в возникающее препятствие и катился некоторое время на одной ноге.
            Саше лыжи и лыжные палки смастерил отец. Он был классный столяр и лыжи получились отличные, не хуже покупных. Но всё-таки хотелось фабричных и на следующий год ему обещали купить.

            Весна в их краях бурная, быстрая и уже в начале апреля ниже по улице, у «Заготскота», появлялись и быстро росли поляны, освобожденные от снега. На них, щедро поливаемых солнцем, собирались подростки с их и соседней улицы. В какие только игры они не играли. Вначале, когда поляны были небольшие, а земля мягкая, мальчишки играли в «ножички», их было несколько видов.
           Одна игра незамысловатая: на земле чертится круг, делится на две равные части. Первый играющий становится на свою половину и так кидает нож, чтобы он воткнулся на половину соперника. Куда он воткнулся – по этой линии отрезает землю в свою пользу. Если нож не воткнулся, упал – игра переходит к сопернику. Часто бывало так, что у одного из играющих земли оставалось в размер ступни, и он бросал нож стоя на одно ноге. Затем земли оставалось только стоять на пятке, но всё равно нужно было изловчиться бросить нож так, чтобы он воткнулся в землю соперника. Если это не удавалось, то потом и сопернику нелегко – нужно бросить в этот маленький кусочек и не промахнуться. Попадёшь в свою часть – отдаёшь землю сопернику, и сам стоишь на пятке.
            Другая игра сложнее и намного интереснее. Нож устанавливался острием на кончике указательного пальца, и дальше требовалось придать ему «кувыркательное» движение, такое, чтобы он острием воткнулся в землю. Затем это делали с локтя, потом идут плечо, грудь, подбородок, нос и другие части тела. Если нож не воткнулся или не устоял и упал, то игра переходит к сопернику. Кто первый проходит всю дистанцию, тот победил. Были такие мастера и имели такой хороший нож, что иногда вообще не давали шанса сопернику проходя всю дистанцию за раз. Но это редко удавалось.
           Девчонки в этот период играли в классики или в скакалки. Когда поляны становились побольше, мальчишки и девчонки образовывали круг и играли вместе в «вышибалу». Ну, а когда освобождалась от снега и подсыхала вся земля, тут уже приходила очередь лапты (3) и городков (4).

            Подошла Пасха, очень любимый детворой праздник. К этому празднику готовились и взрослые, и дети. С вечера ребята договаривались, где встретятся утром и в какое время. В этот раз решили встретиться у дома Валеры, с которым все быстро сдружились. Его дом находился в самом начале улицы, стоял второй от угла, так что «христосование» ребятам удобно было начинать оттуда.
            К семи утра стали подтягиваться к месту сбора, у каждого в руках тряпичный мешочек, довольно вместительный. Начали от первого дома: «Христос воскрес»! Получили там по крашенному яйцу, по конфетке, потом постучались в дверь Валериного дома и пошли так по всем дворам. Сашины родители, как и другие татарские семьи посёлка, тоже готовились к пасхе, покупали конфеты, печенья, пекли сладкую сдобу и этим, вкупе с приветливой улыбкой, одаривали ребятишек.
           Такой же небольшой толпой Саша и его друзья ходили на поминки, что проходили на их или соседней улице. Почему-то в те годы на них обязательно звали детей. Наверное потому, что все прекрасно знали друг друга, были словно родные. Как в песне, что поёт Анжелика Варум:

Где без спроса ходят в гости,
Где нет зависти и злости.
Где рождение справляют,
И навеки провожают, всем двором.

          Возможно, их звали на поминки ещё и потому, что у ребят той поры был прекрасный аппетит. И у взрослых, потерявших близких, становилось немного легче на душе, теплее, когда они видели, как малыши и подростки уплетают кутью, борщ, компот.

           Наступил День Победы. Он тогда не отмечался как сейчас. До 1965 года это был праздничный, но рабочий день. Для Саши и его друзей он был особым праздником, ведь они жили на Улице 9 мая, самой победной, самой праздничной улице.
           Будучи маленькими, они радовались в этот день вместе со всеми, не зная ещё сути праздника. Так же, как многого не понимая ходили малышнёй на пасху с мешочками, поздравляя всех. Знали - это праздник.
           Став чуть постарше, уже слышали про войну и радовались, что «Гитлер-капут» случился именно 9-го мая, в день их улицы: нам повезло, рассуждали они, ведь фашистов могли победить в какой-нибудь другой день. Праздновали бы тогда не 9 мая, про их улицу и не вспоминали. Ещё повзрослев, глупенькие, узнали, что вначале была Победа в мае, а уж потом –Улица 9-го мая. И праздник этот отличается от других. Он – со слезами на глазах (5).
            Почти в каждом дворе по всей улице были участники войны. Двоим мужчинам не повезло: потеряв ногу ходили на костылях. Можно сказать, немного не повезло из-за этого и жильцам улицы. Страна жила ещё бедно, инвалидами с войны вернулись миллионы, поэтому им предлагали бесплатно лишь ишачка, с маленькой телегой. Один из инвалидов согласился взять. Как же орал этот ишак! Особенно утром, когда был голоден после ночи. Но, казалось, он вообще никогда не молчал.
             Второй ветеран отказался, ждал, когда выдадут мотоколяску. Все радовались, что не будет второго ишака, это было бы выше их сил. Радость жителей оказалась преждевременной: тарахтенье «инвалидки» перекрывало рёв ишака. Слыша, что завели тарахтелку, ребята выбегали на улицу и с криками, весело, бежали за ней, нещадно чадящей и «стреляющей» на ходу. Их восторг понятен, ведь ни на их улице, ни на соседних не было никакого другого моторного транспорта.

            Летом Сашин класс отправился в настоящий, трёхдневный поход. Им очень повезло с классным руководителем. Подвижная, энергичная, любящая природу Мария Васильевна приучала к этому и учеников. В один из последних дней учёбы она собрала учеников вместе с родителями.
- Ребята, все вы любите нашу речку Самару. Впадает она в Волгу большой рекой, даже город был назван в её честь. У нашего же посёлка, почти везде, речку можно перейти вброд. Потому что здесь, недалеко, её начало. А с чего начинаются реки, кто знает?
           Люба Чазова, всезнающая любимица Марь Васильевны, подняла руку.
- С ручейка. Моя мама всегда говорит: «Доченька, улыбайся людям. Как река начинается с ручейка, так и дружба начинается с улыбки».
         Седой тут же прокомментировал.
- Ну да, с улыбки. Когда я тебя подергал за косы, а ты мне дала затрещину – тут мы и подружились.
          Все засмеялись.
- Ребята, тише, тише. Да, обычно реки начинаются с ручейка, с родника. Иногда река вытекает из озера. Кто знает, откуда начинается наша река?
          Витя Кочкин, самый возрастной в классе, на четыре года старше Саши, такой уже мужичок, успел побывать с отцом в тех краях.
- У Кариновки!
- Правильно, Витя. У села Кариновка нашего района, всего в 25 километрах от нас. Из родника. Вот я и предлагаю отправиться в пеший поход, посмотреть исток нашей любимой речки. Поход рассчитан на три дня, с двумя ночевками в местных школах. Пойдем через неделю, пока жара не наступила. Прошу родителей высказаться, кто хочет, потом составим списки.

           В поход пошёл весь класс и всем было расписано: кто, что должен взять из продуктов для готовки пищи. Общий груз: чугунки, ведра, и прочее поручили нести ребятам постарше. Кроме этого, каждого дома нагрузили и готовой едой для первого дня похода. Груз получался внушительный, поэтому большинство мальчишек проигнорировало призыв Маргослеп взять каждому для себя питьевой воды. Они, проводя целые дни на природе, на реке, сильно не заморачивались: ложились у берега на чистый песок, опирались ладонями в дно и пили прямо из реки. Выше по течению река была ещё чище, чего лишний груз на себе зря таскать.
          К истоку шли вдоль реки, часто останавливаясь по пути. Некоторые делали зарисовки интересных мест, изгибов речушки, чтобы потом приложить к обязательному сочинению на тему: «Как ты провёл лето». Девочки срывали цветочки для гербариев. Оренбуржье отличается большим разнообразием цветов вдоль рек, на лугах, в многочисленных рощах. Первую ночевку должны были делать через 15 км, в селе Донецкое. Когда прошли около половины пути до села, ребята увидели в этом месте реки довольно внушительную яму. Изнывающие от степной жары, уставшие, все стали просить Марию Васильевну сделать привал на обед. И сразу же побежали купаться. Обедали все вместе взятой из дома едой.
          К вечеру дошли до села. Вначале расположились на природе, чтобы засветло поужинать. Решили, что на ужин будут макароны. Сварить их вызвался Седой. Он видел, как мама делала это дома, всё ему казалось так просто. Юра повесил вёдерный котелок с водой на костёр и сразу же сыпанул туда две коробки макарон.
          Советские макароны имели нехорошее свойство развариваться и потом склеиваться. Чтобы этого не было, их, после варки, выкладывали в дуршлаг и дополнительно промывали холодной водой. Иначе получалась специфическая каша. А тут ещё Седой высыпал макароны в холодную воду. В результате они сварились огромным, вязким комком. Подходившие к кашевару с мисками одноклассники видели слипшееся месиво, неприятное на вид и не вызывавшее аппетит, несмотря на голод.
          Марии Васильевне было интересно наблюдать за своими учениками, за тем, как они реагируют на неудачу своего товарища. Вот Роза попробовала, сморщилась и молча выбросила. Коля Щвец хохотал, играючи подбрасывал миской и снова ловил в неё комок макарон.
          Как уже говорилось, в классе учились два Пресняковых. Они были очень непохожи друг на друга, как и семьи, в которых росли.
          Юра жил, как говорили тогда, в интеллигентной, довольно обеспеченной семье, мама работала учительницей. Она была строгая, но и баловала сына. У другого, Гены, отец был сельский пастух, немного выпивающий. Жили они скромно, Гена летом часто помогал отцу пасти стадо, привык ко всякой пище. Думается, сусликов он съел поболее Сани.
          Проходя с миской мимо Седого Юра громко, недовольно сказал: «Не умеешь, так зачем брался?», и демонстративно вывалил макароны около кашевара на траву, хотя с Седым они были довольно дружны.
          Гена Пресняков всегда любил пошутить, приколоться над ребятами, но не зло. Простой, добрый паренёк. Он съел часть своей порции, но видать даже для него пища была тяжеловата. Гена незаметно выбросил остаток, подошёл с пустой миской к расстроенному кашевару: «Седой, наверное я добавки съем». Обалдев от неожиданности, обрадовавшись, тот зацепил огромный кусок месива и хотел его плюхнуть в миску Гене, но тот рассмеялся и быстро убрал миску: «Не Седой, я потерплю, а то вам с Марией Васильевной не хватит». Все, и сам кашевар, долго хохотали.
           Пришлось всем ограничиться хлебом и чаем, а Седой, как шутил он сам, «был наказан презрением товарищей по походу».
          Утром Мария Васильевна с трудом растолкала уставших за день путешественников. Все побежали купаться и потом с аппетитом ели кашу, приготовленную заботливой классной. Невысокая, крепкая, она не выглядела уставшей, хотя и совсем немного поспала. А ведь она не только несла, как и все, вещи, на ней был и огромный груз ответственности за детей. Купание, огонь и искры костра, палящее степное солнце – много каких сюрпризов может ждать в походе.
           В этот день дошли до истока родной реки у села Кариновка: небольшого, метра 3 в диаметре, озерца, из него и вытекал небольшой ручеёк, через многие сотни километров вливающийся в Волгу мощной рекой. Со дна озерца били ключи, поэтому, несмотря на жару вода была холоднющая, ломило зубы. Напившись, сделали коллективный снимок и стали готовить ранний ужин. Ночевать предстояло в местной школе, а завтра, с зарёй, отправляться в тяжелый путь. Обратную дорогу предстояло пройти за один день. Уже напрямик, не вдоль изгибов реки, а коротким путём, просёлочной дорогой.
           Третий день похода дался тяжело, особенно маленькому Сане, которому лишь недавно исполнилось 11 лет. Он с трудом поспевал за более длинноногими одноклассниками. Сделали всего несколько небольших привалов. Один из них - с купанием в Самаре, изогнувшейся ближе к пути их следования, как будто из сострадания к ним, к их мукам и ставшей ещё более родной из-за данного ею облегчения.

           Но разве трудности похода ребят хоть в малейшей степени могли сравниться с теми испытаниями, что выпали четырём советским парням, о подвиге которых говорил в то время весь мир.
           Сорок девять долгих дней и ночей скитались по океану практически без еды и с минимумом питьевой воды сержант Асхат ЗИГАНШИН и рядовые Филипп ПОПЛАВСКИЙ, Анатолий КРЮЧКОВСКИЙ, ФЕДОТОВ Иван!
           7 марта 1960 года в Тихом океане вертолётчики с американского авианосца  заметили полузатопленную баржу, на которой лежали люди. Четверых изможденных солдат подняли на борт авианосца и вот что узнали от них.
           17 января утром, в заливе острова Итуруп в Охотском море, ураганным ветром, достигавшим скорости 60 м/с, была сорвана со швартовки советская самоходная баржа с четырьмя солдатами на борту. Долго экипаж боролся со стихией. Волны достигали высоты 15 метров, одной из таких волн, ударившей в рубку баржи, была выведена из строя радиостанция, связь с землей была потеряна. Запасы моторного топлива закончились, лишённую хода баржу вынесло в открытый океан.
            На второй день дрейфа экипаж баржи провёл инвентаризацию провизии. Их запасы составляли: 15 ложек крупы, буханка хлеба, банка консервов и некоторое количество картофеля, который находился в машинном отделении и в шторм оказался пропитанным дизельным топливом. Еда быстро закончилась. В пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — кожаные ремни, несколько пар кирзовых сапог, мыло, зубная паста.
             Вот как рассказывал об этом командир баржи Зиганшин, похудевший ко дню спасения до 40 кг:
           «Кожаный ремень порезали мелко, в лапшу, и стали варить из него «суп». Потом сварили ремешок от рации. Стали искать, что ещё у нас есть кожаного. Обнаружили несколько пар кирзовых сапог. Но кирзу так просто не съешь, слишком жёсткая. Варили сапоги в океанской воде, чтобы выварился гуталин, потом резали на кусочки, бросали в печку, где они превращались в нечто похожее на древесный уголь и это ели».
            49 дней таких тяжелейших условий не сломали солдат, они смогли не только выжить, но и сохранить человеческое достоинство.

            Вся страна восхищалась их подвигом. Пахмутова и Высоцкий посвятили им свои песни, был снят художественный фильм «49 дней», Венедикт Ерофеев написал поэму «Подвиг Асхата Зиганшина».
           И конечно, народное творчество, как всегда весёлое и озорное, не обошло их стороной.
           Появилось несколько песен на тему поедания сапога, например:
«Асхат Зиганшин варил сапог, Филипп Поплавский ему помог…».
           Или, на мотив пришедшего в то время в страну рок-н-ролла:
«Зиганшин буги, Зиганшин рок, Зиганшин съел второй сапог…».
_________________________
(1)    Закон о всеобщем пенсионном обеспечении граждан распространили на колхозников лишь в 1964 г. Но пенсия была мизерная, в размере стипендии учащегося техникума.

(2)    Зеркала в те годы были очень дорогими. Конечно, их дороговизну не сравнить со стоимостью венецианских зеркал в средние века: не такое уж большое зеркало размером 100х65 см стоило огромных денег - 8000 ливров (для сравнения: картина Рафаэля (!) того же размера — около 3000 ливров). Покупать и коллекционировать зеркала, могли лишь очень богатые аристократы и королевские особы.
        Революцию в производстве зеркал принесло применение серебрения зеркал - нанесения тонкой плёнки серебра на поверхность стекла.
        Но всё равно они были дорогими, особенно в годы после войны. В некоторых советских семьях имелось только небольшое настольное зеркало.
        В настоящее время практически все бытовые зеркала получают напылением плёнки алюминия на стекло, и трудно сосчитать их количество в наших домах.

(3)  Лапта – народная русская игра. Известный русский писатель Куприн писал: «Одна из самых полезных игр. В лапте нужны: находчивость, глубокое дыхание, внимательность, изворотливость, быстрый бег, меткий глаз, твёрдость удара руки».
В начале 1960-х годов в стране начали проводиться официальные первенства по русской лапте.

(4)   Городки — русская народная спортивная игра. В ней с определённых расстояний «выбивают» фигуры, составленные различным образом из пяти деревянных цилиндров, называемых «городками». Особую популярность городки завоевали в XX веке. С 1936 года проводились чемпионаты СССР.

(5)  Масштабы праздника День 9 мая приобрел при Брежневе. На вопрос: почему не было такого ранее, политологи дают разные ответы. В одном они едины. Были слишком сильны воспоминания о том, чем война была на самом деле: ужасом, мерзостью, смертью миллионов. Была огромная масса людей, прошедших через этот ад. Вряд ли фронтовики позволили бы превратить день скорби в пиар компанию власти, шабаш публики, как происходит сейчас.
        В подтверждение я приведу ниже полностью слова песни «Враги сожгли родную хату».  Исаковский написал эти стихи в 1945 году. Ни на радио, ни на телевидении песню долго не брали до 1960 года, считая, что горя и так хватает, нельзя исполнять песни, от которых хочется плакать!
       Для Брежнева и нового руководства страны, этот праздник понадобился как источник легитимизации собственной власти. Для старых большевиков это было участие в Революции, а для этих - участие в ВОВ.

       Нынешнее руководство не может сформировать образ будущего, не знает, куда, к чему вести народ. Не справляясь со своей основной задачей, власть в прошлом, в войне, ищут платформу консолидации. Гордиться славой отцов нужно. Но можно ли стучать кулаком в грудь, и с пафосом заявлять всему миру, в том числе и тем, родители которых тоже бились с фашизмом: "А мы такие! Можем повторить".    
       Кто "мы"? Например, я служил три года, но разве "Я" победил? Мне ли пьяному бахвалиться?
       Когда читаю: «МОЖЕМ ПОВТОРИТЬ», приклеенное на джипах молодцами, которые и дня не служили, думаю: «Господи, что им вбили в голову? Нам ведь внушали в юности совсем другое - ЭТО НЕ ДОЛЖНО ПОВТОРИТЬСЯ!»
        Почти тридцать миллионов советских людей: белорусов, украинцев, русских, народов Кавказа, Средней Азии и других народностей погибло в той войне. Это хочет повторить власть?!
       
        Вслушайтесь в слова песни. Вот она, настоящая война. Да что там! Её малая часть. Есть ли тут место бравым песням, шапкозакидательству, радостным шествиям с маханием флажками?

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошёл солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашёл солдат в широком поле,
Травой заросший, бугорок.

Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришёл…»

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришёл к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»,
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шёл к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

       М. Исаковский