Воскресный день

     Как я сержусь на этого умника Игоря, который знать ничего не хочет кроме компьютерных игр!
     А солнце сегодня такое чудесное, как это приятно, особенно после вчерашнего хмурого и серого дня. Сейчас бы гулять, но Любаша с Максимкой разболелись, - и это добавляло раздражения бедной Марье Ивановне.   

   Однако гулять они все-таки выбрались, просто, одели детишек потеплее. И в который уже раз восхитились, как чудесно на улице: потоки свежего воздуха, искрящееся солнце, огромный мир с его шумом, влагой, запахами заставлял зажмуриться всякий раз, как распахивалась дверь парадного. Не верилось, что полчаса назад они заставили себя одеться, одели упирающихся детей и почти насильно покинули свой теплый уютный домашний мирок. В который уже раз повторилась старая история: сначала – не выгонишь, потом – не загонишь.

   Состав определял и маршрут; папа, мама, Любочка и Максим почти всегда, если не бежали «сломя голову» в театр, шли сначала на кладбище к своему Котику, то есть к Костику, старшему сыну, трагически погибшему в автокатастрофе два года назад. Рана так и не зажила, никто до конца не смог оправиться, да видно уже и не сможет, но за прошедшее время пришло осознание необратимости случившегося и сложилась хоть сколько-нибудь приемлемая форма дальнейшего существования. Это давало возможность хоть как-то жить и даже, как, например, сейчас щуриться от почти весеннего солнышка.
       Коська, конечно, уже не откроет дверь своим ключом под утро, после чего можно блаженно потянуться и спокойно уснуть - ребенок дома! Сколько раз ему говорили: «Приходи, дружок, пораньше. Неужели ты не понимаешь, что мы волнуемся до тех пор, пока ты не вернешься, особенно, ночью».  На что  великовозрастное дитя всегда смеялось: «Мне уже двадцать лет, я – взрослый, вы бы меня до сорока лет за ручку водили, дай вам волю!» Родители оказались правы в своих опасениях, да кому же от этого легче.
     Теперь Коська всегда был рядом, кладбище было через дорогу, и они частенько наведывались к нему, несколько раз в неделю обязательно. Соскучатся и пойдут проведать, почистят дорожки, сметут снег с лавочки, посидят, свечки зажгут, на Коську посмотрят, поговорят с ним: какой нынче праздник, да новое тысячелетие перевалило свой рубеж, да как Максимка вырос, - и легче на душе делается, можно дальше жить. Странное дело - лицо у Коськи на кресте все время разное: то серьезное, то улыбающееся - улыбка прячется в уголках губ, то грустное, печальное, - может, меняется в зависимости от освещения, а может просто такое удивительное лицо.

      Потом шли в парк на горку. Горка была небольшая, нестрашная, как раз для небольших карапузов, которые и оккупировали ее до обеда. Годилась она и для ребят постарше, на ней можно было научиться кататься «на ногах», не рискуя  их себе переломать.
      В этот раз, на счастье, народу было немного. Любанька сразу же лихо скатилась. Глядя на нее, расхрабрился и побаивавшийся Максим. В прошлый раз ему досталось ногой в лицо от какого-то мальчишки постарше, не успевшего вовремя затормозить, не очень сильно, но достаточно больно и очень обидно, - и сейчас он осторожничал. Поэтому, глядя на сестру, съехавшую на ногах, скатиться на ногах он не решился, а для начала присел на корточки и стал похож на пушистого неуклюжего медвежонка, а потом, пораздумав, уселся на попку и покатился. Оказалось не столько страшно, сколько здорово! И Максимка, осмелев, побежал наверх. Он еще раз скатился и еще…
     Через полчаса  раскрасневшихся румяных оживленных детей было не узнать, азарт и удаль горели в их глазах, они смело бросались в самую гущу «кучи малы» лишь бы скатиться еще разок. Но тут надоело родителям, они подзамерзли и утомились стоять на одном месте: отойти не было возможности, все-таки пригляд малышне нужен, а прокатиться самим – «не по чину». Первые начатки  проблемы «отцов и детей».