Седой мужчина

Однажды я нашёл женщину, которую полюбил так, как до этого никогда не любил. Однажды она надела кольцо, которое никто никогда не носил, потому что кольцо было шуточным и из жвачки. А мои чувства, может тоже были из жвачки. Тягучие и сладкие. Только что толку, если подушечку молоть зубами долго и интенсивно - приходит время вытаскивать изо рта эту кашу и, завернув в чек или любую другую бумажку, валяющуюся в кармане, выбрасывать к чортовой бабушке.

Когда синтетические полимеры с остатками подсластителей и ароматизаторов опоясали указательный палец моей женщины - она стала королевой и получила возможность загадать три желания. Одно из них было - придумать стих за восемьдесят шесть тысяч секунд.

Когда творчество ставят в рамки - то путного ничего не выходит. Но не стоит путать "рамки от смертных" и "желание от королев". Вот тогда я настрочил самый длинный стих из всех написанных мною ранее. Длина и качество - это не одно и то же. Стих, скорее всего, никчемный, как и я со своими писульками, но зато он есть.

Поэтому просто оставлю это здесь, показать, что выполнил свое обещание. Ведь что есть у нас, бедных поэтов, кроме слова? Слово всегда нужно держать, иначе можно потерять доверие самых ценных людей, а если нет доверия, то и ничего нет вообще. Как говорил Пелевин "Оказалось, что вечность существовала только до тех пор, пока Татарский искренне в неё верил, и нигде за пределами этой веры её, в сущности, не было. Для того чтобы искренне верить в вечность, надо было, чтобы эту веру разделяли другие, — потому что вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией."

Такой красивый мужчина
С белоснежно седыми волосами
Он лежал давненько в больнице
Общался только со своими голосами

Которые запутались в белоснежно седых волосах
И не давали ему спокойно не пить чай,
Не макать туда печенье.
Он был сильным, хоть и старым мужчиной
И не жаловался ни санитарке, ни врачу, на мученья.

Голоса в волосах были громкими.
Не воспитанные - басами ругались.
Плакали дискантами - жалобные.
А сопрано и альты пугались, разбегались и не хотели говорить.

А если уж не говорили,
Откуда нам знать,
Что они есть,
Или по крайней мере были?

Нам знать ничего не приходится,
Мы только считываем историю,
С ночных тихих слез мужчины,
Верим терпеливому, соленому горю.

Горю лет двадцать,
А болит как вчерашнее,
Были тогда волосы чёрными,
Промышлялось тогда шабашками.

Жизнь казалось счастливой, радовали и жена и дочь и сын и мать.
Даже соседка Зоя
Когда не было жены, поднимая юбку, могла мужчине радость давать.

Но постоянно чего-то не хватало,
Зудило, свербило в грудине
И после работы, встречаясь с друзьями
Начинали пить ровно в семь, как бы отдавая дань дисциплине.

Такое хобби воровало вечера много лет,
Но чем дальше, тем меньше радости было от бзынканья о дружеские стаканы
Заводились в семье долги,
В голове завелись тараканы.

В одной такой тривиальной перепойке,
Тараканы из черепной коробки полезли наружу,
Откладывали яйца в лёгких,
Гадили в почки, в печень, в душу.

Казалось, завтра всё пройдёт,
А сейчас переспит, отойдёт от попойки
И всё встанет на свои места,
Добраться бы до сурипучей супружеской койки...

Дома ждала почти молодая жена,
Ждали почти послушные дети и мать ждала,
Даже может соседка Зоя,
Ну не просто так, явно, в гости зашла.

Дошёл. Положив тяжёлую, черную голову на белое постельное,
Что пахло порошком и заботой семейства,
Он так и не смог избавиться от ощущения,
Что тараканы устроили глобальное бегство.

Его это раздражало, злило, бесило,
Он начал пытаться раздавить их ладошками,
Мазал кишки по трехдневной своей щетине
Давил на спине, на ковре, на кошке.

Никак нельзя было объяснить, каким образом они так быстро плодятся
Как они заполонили весь дом
Как так быстро откладывали рыжие яйца.

Как? шокирован был мужчина,
Когда ржавчина всё заполонила,
Казалось, будто это нашествие,
Весь, дом, семью, его поглотила.

Не было спасения, кричать было бесполезно,
Они лезли в уши и рот, забивая дыхательные пути,
Спички в кармане
И те, сложно было найти.

Не может спасти своих, так хотя бы соседям поможет,
И заперев снаружи дверь,
Поджигает газету, под дверью кладёт, ну возможно и лОжит.

Не важно. Тараканов вытравил.
Остались только голоса
И познание, как пахнет горелая человечина.
Наступила, навечно, чёрная полоса
И за двадцать лет, седина, дошла по плечи ему.