Толстый и звонкий

Стояла поздняя осень, та прекрасно ленивая пора, когда урожаи собраны, заготовки на зиму красуются на полках погребов, словно книги в библиотеке и до весны ничего не остаётся делать, лишь спокойно созерцать гармонию мира. Село Бамбучки плавно входило в неторопливый зимний ритм и только в одном из дворов жизнь била ключом независимо от времени года. Здесь, в крепко натопленной бане, каждую пятницу собирались друзья, велись неторопливые мужские беседы, заводились полезные знакомства, одним словом — душевно коротались вечера. 
 Дым валил из трубы и, казалось, этот двор никогда не покидал запах берёзовых веников. Так было и в этот раз. Во дворе хозяин неспешно нанизывал на длинные шампуры куски маринованного мяса, чередуя их с колечками лука. На обеденном столе пыхтел пузатый медный самовар с травяным чаем, а во дворе на мангале торжественно восседал казан с настоящим узбекским пловом. Атмосфера царила самая благожелательная. 
 Первым зашёл в парилку один из гостей с редким именем Аполлон. Расстелил на верхнем полке большое застиранное, в разноцветные кораблики, полотенце, неспешно, с чувством разложил на нём своё необъятное рыхлое тело и тяжело вздохнул: нестерпимо жалко ему стало товарища своего, Митьку. Хороший человек и надо же, какая оказия с ним приключилась, — подумал Аполлон и сам на себя разозлился за такие неприятные мысли, омрачающие душевный вечер. Перевернулся набок, подпёр рукой голову так, что щека наползла на глаз, но мысль его не отпускала: «Ведь в сущности, ничего плохого парень не сделал. Взятка? Ну, взял чутка. Вот даже не взятку, а самую малость благодарности за намерение своё людям помочь в затруднительной ситуации и что? Так, а кто не берёт-то? Только тот и не берёт, — продолжал рассуждать Аполлон, — кому не дают: вот живёт себе человек, и пользы от него ни себе ни людям, и попросить его не о чем, и дать ему не за что. А как занят чем-то общественно полезным, сразу всем нужен, ну и предлагают. А ты поди, откажись! Машину поменять надо, веранду перестроить ещё в прошлом году собирался… Эх, да что там! Не ровён час — вот так и ко мне придут с допросами. Крутишься волчком с утра до вечера — всё за гроши. И всё один да один, а ведь так хочется семейного тепла, уюта, чтобы котлетами пахло и ребятишки по дому с хохотом..»
  
 Только успел блаженно вздохнуть, как дверь отворилась, вошёл худой высокий человек с гладко выбритыми щеками, короткой заострённой бородкой и представился:
 - Алексей Васильич. Здравия желаю. Куда могу прилечь? 
 - Первый раз, что ль?— высокомерно отозвался с полка Аполлон
 - Первый.
 - Ну коли новенький, поддай парку для начала. Вон в углу тазик с ковшиком. Аполлон Степаныч Цветков, председатель местного сельсовета. 
 - Аполлон? Цветков? Не может быть! 
 - Ну-ка, ну-ка… Лёха! Селиванов! Да ладно! Десять лет за одной партой! Как ты тут? Откуда? 
 - Да вот, хозяин пригласил. Приходи, говорит, на плов и косточки свои пожилые попаришь, а то в конторе целыми днями… да и повод имеется… Ну что я о себе, ты-то как? Семья, дети?
 - Некогда мне. Я, всё ж таки, председатель сельсовета! Это тебе не по конторам штаны протирать, тут работа, понимаешь, нервенная. В целом селе только от меня всё зависит. Большой человек! Да что уж, — вздохнул Аполлон и снисходительно взглянул на товарища, — в бане-то мы все равны. Ты лучше о себе расскажи, небось, семеро по лавкам? 
 - Да нет, один сын. Феликсом назвал. 
 - Ну дело понятное — на семерых деньжищ сколько надо! На работе-то как? На хлеб с маслом хватает?
 - Да я, по военной, понимаешь, линии, пошёл.
 - Ты ж в машинисты хотел. Не устоял перед отцовским авторитетом? — ухмыльнулся Аполлон.
 - Было дело, — добродушно ответил Алексей,— не устоял. Батя-то мой убеждённый был солдат, в пехоте служил. Мне в детстве даже казалось, что он по ночам в кровати не просто с боку на бок переворачивается, а по команде “напр-раво! нал-лево!”
 - Да, Василий Петрович мировой был мужик! — засмеялся Аполлон, — Я помню, как он нас от участкового спас, когда мы мопед у физрука угнали. Пал Саныч нам потом до конца школы ниже тройки за нормативы не ставил.
 - Точно! А как из красного уголка бюст Ленина унесли, одели ему на голову индейскую ленту с перьями и оставили в актовом зале на трибуне, помнишь?— улыбаясь, продолжил воспоминания Алексей, — батя потом два дня с нашим завхозом водку пил, чтоб нас из школы не выгнали за политическую несознательность.
 Оба смеялись, вспоминая всё новые и новые истории их хулиганского детства.
 - А помнишь, как твой батя и мой на рыбалку ходили?
 - Да такое забудешь! Два дня рыбачили и принесли домой пакет карасей с чеком из рыбного магазина! Во скандалище дома был. Вы с мамой тогда даже к бабке на неделю уезжали погостить.
 - Это мать характер показывала, — не унимался хохотать Алексей, — а я с батей после уроков встречался и докладывал обстановку на передовой. 
 - Так ты, стало быть, тоже в пехоте? По стопам, так сказать…
 - Да нет, меня на другую тропинку занесло. В ФСБ служу… вот генерал-майора получил. Товарищ в баню пригласил, приходи, говорит, отметим…
  
 Аполлон Степаныч побледнел, застыл на мгновение, потом все его могучее тело медленно перетекло с верхнего полка сначала на средний, потом на нижний и затем, поставив ноги на пол, вытянулось во весь небольшой рост и произнесло сдавленным голосом: «Здравия желаю, товарищ Генерал Майор!»
  
 - Да брось ты! Мы ж, понимаешь, с пелёнок друг друга…
  
 Но председатель уже отказывался что-либо понимать. Он скинул своё застиранное, в кораблики, полотенце на пол, схватил из стопки новое, расстелил на прежнее место и жестом пригласил товарища прилечь.
  
 - Вас каким веничком предпочитаете? — продребезжал Аполлон невесть откуда взявшимся фальцетом, — б-березовым или можжевеловым? Я по этому делу большой специалист, можно сказать, отпарю по всей форме, т-товарищ генерал… довольны останетесь...
 Алексей Васильевич неторопливо встал, аккуратно сложил своё полотенце. «Что-то душно мне стало… Пойду я, лучше… на свежий воздух…» — пробормтал он и вышел, плотно закрыв за собой тяжёлую влажную дверь.