Тишина, глава 15

Глава 15
------------------------------------
- Трым-дырым-дырым-тым, трым-дырым-дырым. Тым-дырым-дырым-тым, трым-дырым-дырым, - мое немузыкальное тарахтение далеко разносится по коридору, возвращаясь неожиданным эхом. - Трым-дырым-дырым-тым, трым-тым-тым-тым-тым.

Иду, размахивая блокнотом с прицепленной к обложке ручкой. Совершаю им разнообразные движения – в такт с производимыми звуками. И время от времени даже приплясываю.

И все это я делаю, чтобы хоть немного развеять себя. Привести, так сказать, в чувство.

А то ведь то того дошло, что несколько дней не мог заставить себя выйти из комнаты. Сидел и сидел. Как пень. Спал. Ел. В окно вот пялился.

Картинки еще рисовал. Чем дальше, тем лучше да лучше. В конце уже просто диву давался, наблюдая за движением собственной же руки.

Но чтобы выйти – нет. Как сам напророчил, так оно и получилось. Сначала-то просто неохота было. А вот затее-е-ем... Ладно, чего уж там – потом-то уж было откровенно страшно.

До того дошло, что и спал при свете. Как маленький. Словно пришлепнуло, пришибло осознание безмерного моего одиночества среди бесконечного бездушного и холодного пространства.

Слабая мельчайшая искорка теплого живого биения в огроменном равнодушном морозильнике. До сих пор мурашки по коже, как представлю.

А вот сейчас – ничего. Ничего так себе. Вполне. Жить можно. Отступило беспокойство, и не страх даже, а какая-то испуганность, что ли. И не может не радовать, что за все это время – ни единого голоса в голове. С голосами-то, наверное, вообще взорвался бы. И не фигурально выражаясь, а самым натуральным образом – мозги вскипели бы и выплеснулись наружу.

Ведь в коридорах-то хотя бы бежать можно. И это в определенном смысле облегчает ситуацию, так как движение ослабляет напор чужеродного воздействия – прямо как дырка в шланге с водой. Но вот когда ты и выйти боишься, и голоса тебя доводят – то в конурке просто швах.

Вот интересно, насколько давно меня не тянет напиться. Казалось бы – идеальный способ отключиться. Для этого-то ведь и надирался по большей-то мере. А вот ведь теперь и не тянет совсем. Как подумаю – даже тошно становится. Интересно, это защитная реакция организма или то самое не понять какое воздействие извне? Ну, что не дает окочуриться благополучным образом.

- Тырым-дырым, тым-тым-тым. Тырым-дырым.

Надо же, как последнюю-то картинку нарисовал – прямо любо-дорого. Портрет чей-то. Мужской. Ха-ха – серьезный такой малый. И глядит исподлобья. Интересно, кто такой?

И вот когда на него смотришь, то и не замечаешь, что весь он клетчатый – ну, из-за блокнота. И что штрихи мои прямо как сено – вроде, художники, ну, настоящие, так не рисуют.

Ну а на самом деле – бог их знает, какие они – настоящие-то. Я-то ведь не настоящий. Так, самоучка от нечего делать.

Хотя можно было бы и бумагу, наверное, самую настоящую заказать. И краски. И кисточки. Но я ж не для того, чтобы чего-то достичь – нет ведь. А просто было желание, вот и чиркал то ручкой, то карандашами.

Ладно, хоть чудищ никаких не наплодил. Так-то бы – почему нет? Раз боялся всякого. Говорят же, что как раз в рисунки и в тексты можно замечательно втискивать собственные страхи. Типа выпишешь, увидишь воочию – они и сгинут, растворятся. Якобы они страшны, только пока не названы и не вытащены на передний план.

Только я вот всему этому как-то не верю. Думаю – брехня. Если тебе действительно страшно чего-то, то когда ты с этим столкнешься, так сказать, лицом к лицу – то ужаснешься уже стопроцентно. Вот как я думаю.

- Привет, бездельник, - говорю я, входя в столовую – еще один способ, так сказать, психотерапии – поболтать с этой балаболкой.
- Добрый день, сударь, - немедленно отзывается комбайн. – Рад видеть вас в нашем заведении.
- Вот и замечательно, - сообщаю, осматриваясь.

Все тут на прежнем месте. Все как всегда. Яркий, но не слепящий свет. Чистые столики. Уютные диванчики и кресла. В дальнем конце – бар. Ну и, конечно же – по-прежнему ни души.

- Что пожелаете? – умильно воркочет комбайн. – Может, наше фирменное блю...
- Да, да, да, - соглашаюсь я. – Давай сегодня исключительно фирменные блюда. Хочется попробовать всего и сразу. Отпраздновать освобождение, ха-ха.
- Вы были больны?
- Нет, - вздергиваю я брови. – С чего ты взял?
- Освобождение. Вы сказали – освобождение.
- Ну да. Так и есть, - усаживаюсь за уже ставший излюбленным столик. – Несколько дней проторчал у себя в комнате.
- Я понял, что у вас был постельный режим, - предупредительно отмечает комбайн. – Соответственно, вы были больны.
- Ха-ха, - откидываюсь на спинку кресла и кладу ногу на ногу. – Хорошая логика, спору нет.
- Смею заметить, - продолжает эта дубина. – Логика не бывает хорошей или не хорошей. Правильной или неправильной. Просто, эм-м, она либо есть, либо ее нет.
- Ха-ха. Ой, не могу – ха-ха.

Передо мной появляется небольшая тарелка – вроде пиалы, вся наполненная ядовито зелеными и ядовито розовыми какими-то макаронинами, что ли. С этими, с выростами. Сверху обильно сдобренными буро-желтой смесью. Запах у этой чуды-юды тоже такой... Странный, я бы сказал.

С недоумением поднимаю глаза к потолку, но ничего спросить не успеваю.

- Груфанки под ченчуккским соусом, - торжественно возвещает автомат.

Да-а, и откуда он только все это выкапывает? Ведь даже пробовать – и то страшно. Что же за существа-то все-таки построили этот корабль и перемещались на нем сквозь космос? Для них, я так понимаю, все это не понять что было в порядке вещей. Ведь так?

- А их... Эти... Ну, чукчанки эти, э-э, нормально можно есть? – на всякий случай интересуюсь я.
- Груфанки, - поправляет он, и в голосе его слышится достоинство. – Груфанки под ченчуккским соусом – изысканный деликатес. Сегодня – наше фирменное блюдо.

Ну ладно. Гручанки, так гручанки. Раньше не травился, наверное, не отравлюсь и сейчас.

Наматываю на вилку этих макаронин и с некоторой опаской отправляю в рот. И тут же замираю – господи, вкус просто потрясающий! Даже не знаю, с чем сравнить. Не сравнивается, черт побери, вообще ни с чем.

Да, что ни говори, а в столовую эту имеет смысл ходить хотя бы время от времени. Спору нет, просто поесть можно где угодно. Но в этих «где угодно» я могу заказать только то, что хорошо знаю. А что я знаю хорошо, кроме котлет и жареной картошки-то? А? Вот то-то же. Этакого мне ни за что самому не заказать – элементарно не выйдет.

- Вкуснотища-а, - комментирую я с набитым ртом. – Откуда эти гречанки берутся?
- Не понял. Какие гречанки?
- Ну, вот эти... Ну, которые я ем. Или чукчанки?
- Груфанки? – недоуменно спрашивает он.
- А, ну да. Груфанки.
- Синтезируются, естественно. В моем синтезаторе, модель ПФ...
- Стой, стой, - поднимаю я ладонь. – Подожди.
- Жду.
- Ой. Ха-ха. Какой же ты смешной. Ха-ха. Совсем отвык от тебя.
- Мы рады, что вы предпочитаете именно наше заведение. Я даже, собственно говоря, польщен.
- А что? Есть и другие?
- М-м, - он мнется, словно роется в своей памяти. – Нет информации, извините.
- Ну понятно – ха-ха! Какая уж тут информация – если груфанки, ха-ха.
- Не понял.
- Да без разницы. Пофиг. Проехали, ха-ха. Шучу я.
- А-а, - тянет автомат. – Ах-ха-ха, - тоже смеется, но как-то натужно. – Шутка – хорошее дело.
- Точно! – подтверждаю я. - Так что там насчет того, откуда вот это, - тыкаю я вилкой в свою пиалу, так как название снова выпало у меня из головы. – Откуда это вот берется.
- Из синтезатора, - терпеливо повторяет тот.
- Ну ладно, это понятно. Не повезете же вы для миллиардов пассажиров запасы еды. Ха – ни одно транспортное средство такого не выдержит, - засасываю последнюю макаронину и с сожалением отмечаю, что она – последняя. – Я-то другое имел в виду...
- Что именно? – уточняет собеседник.
- Ты лучше скажи, где родина этих самых штук? Ну, где они изначально произрастали. Или, не знаю, бегали, ха-ха.

Он молчит. И за время его молчания передо мной появляется тарелка с супом. Темно-коричневого цвета. С пряным густым запахом.

- Сожалею, - наконец отвечает он. – Нет информации. Торакский суп вот, пожалуйста.

На все-то у него один ответ – нет информации, и все. Хоть тресни. Зачерпываю полную ложку темного месива и уже без колебаний отправляю в рот.

И чуть не выплевываю обратно – все полыхает огнем, словно в меня засунули целую головку жгучего перца. Но через секунду это ощущение исчезает, уступая дорогу совершенно иному – потрясающей вкуснотищи. Острой, пикантной и совершенно не поддающейся описанию.

Некоторое время я просто и слаженно работаю ложкой. Однако когда супа остается только на дне, решаю остановиться и тем самым продлить удовольствие.

- Слушай, - говорю я автомату.
- Да, - немедленно отзывается тот. – Я весь внимание.
- Кроме меня сегодня кто-нибудь заходил?
- На текущий момент, - монотонно заводит тот. – Вы являетесь единственным нашим посетителем, - пауза. – За предыдущие моменты данных нет.
- А вот скажи, пожалуйста, - я вылизываю ложку и подумываю, а не вылизать ли и чашку.
- Пожалуйста, - с готовностью говорит комбайн.
- Ой, ха-ха, умора. Вот ведь знаю тебя, а все время впросак попадаю.
- Хм-м, - мнется он. – А что это такое – «просак»? У меня нет информации.
- Забудь, - машу я рукой. – Неважно.
- Хорошо, я сейчас запишу. «Просак» - значит «неважно».
- Господи, - хохочу я в голос. – Перестань! У меня от тебя заворот кишок будет.
- Не понимаю, - виновато бубнит автомат. – Нет информации.

Уф... Зря я так долго не приходил сюда. С ним явно веселее, чем в одиночку. И посмеяться и поболтать можно. От души. Это тебе не голоса. Которые стремятся извести. Вынести мозг. Этот-то не преследует никакой цели – кроме как накормить, напоить. Как у него зацепится шестеренка за шестеренку – ну, или рычаг за рычаг, так он тебе и ответит. Без всякой задней мысли.

- А вот скажи, дружок...
- Дружок, - повторяет он.
- Да погоди! – и останавливаюсь, уже по привычке ожидая какого-нибудь дурацкого ответа. Однако собеседник на сей раз безмолвствует. – Ну, так вот, - продолжаю я. – Что обычно предпочитают твои посетители? Ведется же у тебя какая-нибудь статистика.
- Конечно, - солидно подтверждает комбайн. - Чаще всего, по моим данным, заказывают чарукку макалинскую, приготов...
- Постой, постой! – поднимаю ладони вверх.

Все эти его абракадабрские названия ни о чем мне не говорят. Да они и не нужны. Не к этому я спрашиваю-то.

- Ты лучше скажи, чаще всего заказывают свои блюда – ну, на заказ, чтоб приготовили? Или же предпочитают фирменные?
- Секунду. Мне надо произвести подсчеты. Статистика в указанном разрезе пока не велась.
- Да я не тороплю, - милостиво разрешаю и снова покатываюсь со смеху от этой своей милостивости. – Мне просто интересно.

Если они заказывают свое, то можно с определенной долей уверенности сказать, что существа, посещающие это заведение, имеют отличный от моего метаболизм. Пусть и не кардинально отличный, но все-таки.

Ведь я-то все эти его чукчанки-хручанки нормально поедаю. «На раз», так сказать. А вот тот, кто так или иначе нормально усвоить такую пищу не в состоянии, будет заказывать нечто свое. И если это именно так, то получится, что гостей на этом чудо корабле–мавзолее все же больше, чем хозяев. Ну, наверное.

- Подавляющее большинство заказов было оформлено на фирменные блюда, - с расстановкой объявляет комбайн. – Наше заведение – лучшее в этом секторе.

Ого!

- В каком таком секторе? – немедленно ухватываюсь я. – В секторе чего?
- В секторе космического крейсера, модель…
- Ой, стой, стой! Всё, хватит.

Он послушно замолкает. Ладно.

Что из этого следует? Да, в общем-то, ничего. Ну, заказывали у него всё фирменные блюда, ну и что? Это доказывает только то, что метаболизм у большинства посетителей сродни моему... Так! А что, если эту богом забытую дыру никто, кроме меня, и не посещал?? Ну, в обозримое время – не вечно же автомат хранит статистические данные. Может, уже лет сто ни одна живая душа сюда и не наведывалась?

- Послушай, уважаемый...
- Да. Можно подавать второе? Или сразу десерт?
- Нет, я не к тому. А вот скажи-ка ты мне лучше, э-э, на основе какого количества посещений ты озвучил мне информацию?
- Мною были обработаны три миллиарда восемьсот сорок шесть милли...
- А, понятно, понятно. Спасибо, можешь не продолжать.

Ух ты, прямо дух захватывает, как подумаешь – три с лишком миллиардов посетителей... С ума сойти. Явно не я один сюда ходил. И это означает, что некогда тут была куча народу. Была, была, да делась куда-то. Вот только куда?

Снова смотрю в потолок. Потом окидываю взором пустой зал. И снова на меня накатывают мысли о том, чем же бы заняться.

Раскрываю блокнот. На той странице, где портрет. И долго разглядываю незнакомое лицо – однозначно не мое. Но чье же? Почему именно оно вышло из-под моей неумелой руки?

Может, вокруг действительно ад? И я отбываю наказание за то, что убил этого человека? Или, может, не убил, но все равно сделал ему что-то такое, что просто так не откинешь в сторону?

Опять оглядываю помещение. Сверкающее хромом сочленений такой и сякой мебели.

Какой, к черту, ад? Поверить в него может только тот, кто предпочитает идею о божественном сотворении мира. Но я-то ведь не таков! Ведь в моей-то голове ну никак не укладывается, что кто-то мог создать настолько бестолковый и уродский мир, как наш. Не может такого быть, и точка! Иначе... Ну, иначе придется перекинуть мостик к вытекающему отсюда выводу – что творец и сам-то урод не меньше нашего. А это... Ну, это было бы уже вообще.

Рисунок... Ну, рисунок. Нарисовался просто так. Хотя так и тянет сказать, что портрет чей-то. А – ну - не абстрактный. С другой стороны – кто знает, что водило моим карандашом. Может, пробивающаяся память обо мне же самом. Ведь это тело – ненастоящее какое-то, словно данное мне во временное пользование. До срока. А на самом деле, я именно таков, как на рисунке – с короткими темными волосами, чуть вздернутым носом и ямочкой на щеке.

Щупаю свою щеку – на всякий случай. Нет, она абсолютно гладкая и ни при какой мимике не впадает в отсутствие идеальности.

А еще глаза. Странные такие... Может, потому, что рисовать не умею? Лицо худое. Впрочем, и нынешнее – тоже худое. Ну, вроде бы. Ну, на ощупь. Рот, мне кажется, теперешний меньше. Ну, и губы на рисунке тонкие, не то, что теперь.

На всякий случай касаюсь пальцами лица – опять проверяю. Вроде да. Но это – если считать, что нарисованный – тоже я, только настоящий.

- Может быть, десерт? – раздается голос автомата, и я от неожиданности вздрагиваю.

Вот ведь приспичило ему спрашивать. Да еще так внезапно.

- Нет, спасибо. Не надо.
- Всегда к вашим услугам.
- Конечно, конечно, - подтверждаю я и вновь откидываюсь на спинку кресла.

Сижу тут, сижу. Давно ведь сижу, а у того явно программа, заставляющая его через определенные промежутки времени предлагать разные блюда. Ладно.

По-дурацки ведь сижу. Как болван и бездельник. Но с другой-то стороны – а что мне еще-то делать, как не сидеть? Ни развлечений, ни дел – никаких. Можно, конечно, возобновить исследования коридоров. Можно прогуляться по своему. Только какая от этого польза? Какая разница, сижу ли я, хожу ли или еще что-то делаю?

До чего бессмысленное существование, просто ужас. Как таракан какой-то, ей богу. Но таракан хотя бы в розетку может залезть, а мне и повеситься не дают.

Словно все это время - безбрежное, бесконечное, в которое я так полно погружен, предоставлено мне для того, чтобы я размышлял. Думал. Ведь ничего иного мне не остается. Верно? Не в футбол же с самим собой гонять, в конце-то концов. Хотя за все это время и в футбол бы надоело до чертиков.

Это как в лабиринте, где все ответвления, кроме какого-то одного, ведут в тупики. Так и здесь – закрыты все пути, и помимо того как копаться в собственных мыслях – заниматься абсолютно нечем.

Хорошо. Ну пусть. Пусть я здесь, чтобы думать. Но о чем?? Может, чтобы что-то понять, тогда что? Воспоминаний у меня никаких. Соответственно, и никаких оценок собственным поступкам вынести я не в состоянии – потому что не помню их.

Так для чего же тогда я здесь?

Блин, дурацкий этот вопрос когда-нибудь сведет меня с ума, честное слово. Поднимаю глаза к потолку.

- Слушай, приятель, - говорю я. – А ты не знаешь, зачем я здесь?
- Конечно, знаю.

Ага! Я тут же подбираюсь и сцепляю пальцы в замок.

- Ну так и для чего?
- Вы здесь, конечно же, для того, чтобы вкусно и питательно поесть.

Тьфу! А чего еще можно было от него ждать-то?

- Ну, а еще для чего?
- Еще для того, чтобы хорошо провести время. С друзьями, - добавляет он после паузы.
- С какими еще друзьями?
- Со своими.

Ой, ну нет, с ним просто опупеть можно.

- Ну и где они, эти самые друзья? Ты видишь кого-нибудь?
- Нет, не вижу. На текущий момент вы один. Вероятно, друзья подойдут позже.

Точно. Стройными рядами по трое в ряд.

- Ну, а как они выглядят, ты можешь сказать?
- Кто?
- Ну, эти... Мои друзья.
- Как ваши друзья, конечно. Как же еще?

Замечательно. Просто удивительно познавательный разговор. Прямо как в светской гостиной. Чтоб вас всех!

- Ну, а какая у них внешность? – делаю я еще одну попытку.
- Думаю, обыкновенная.

Ага. Он и думать умеет, оказывается – здорово.

- Что значит «обыкновенная»?
- Наверное, как у вас.
- С чего ты взял? Ты их видел? – я подаюсь вперед и задираю голову.
- В зале, кроме вас, никого нет, - с занудством поясняет он то, что я и сам отлично знаю.
- Ну.
- Значит, видеть их я не могу. Я вижу только вас.
- Тогда с чего ты взял, что они похожи на меня?! – я отчетливо слышу в собственном голосе запальчивость и от этого раздражаюсь еще больше.
- Это просто логический вывод, не более того. Если вы выглядите именно вот так, то и ваши друзья должны иметь внешность, аналогичную вашей, - менторские нотки в его тоне усиливаются с каждым произносимым словом.

Господи! Он меня в могилу сведет. Ну его к черту!

Решительно засовываю блокнот в карман свитера и встаю. Все, утомил меня этот кухонный комбайн на сегодня. А также дурацкие его комментарии.

- Всего хорошего, - напутствует он. – Всенепременно ждем вас на ужин.
- Ага, - хмыкаю через плечо. – Всенепременно буду.
- Надеемся на скорую встречу.

И даже как будто чмокает. Вроде поцелуя, что ли? Оборачиваюсь у порога и с подозрением всматриваюсь в однотонный гладкий потолок.

Там ничего не проявляется. Голосовых сигналов, впрочем, тоже не поступает. Ладно.

Подтягиваю брюки, зачем-то строю брюзгливую гримасу – интересно, зачем? – и выхожу.

В коридоре, конечно же, пусто. Как всегда. Как всегда пусто и как всегда никого. Кроме меня, естественно.

Пялюсь в одну сторону. Потом в другую. От пристального вглядывания ничего в этой унылой кишке не меняется – не волшебник я, увы, нет. Блин, до чего же тоскливое место, а! Как в катакомбах, честное слово. Где газом вытравили всех. Вытравили, убрали трупы. Но вот ауру смерти и запустения развеять забыли.

Некоторое время стою, качаясь с пяток на носки. И раздумываю, чем бы мне заняться-то, прости господи.

Нет, все-таки плохо, что совершенно перестало тянуть к выпивке. Ну вот совершенно! Как отрезало. Даже вспоминать противно. Но вот вспоминай, не вспоминай, однако сбросить со счетов то, что выпивка эта самая великолепно помогала убивать время – нельзя. Отлично убивала. Замечательно. Бац так – и часов пять, а то и шесть – точно мимо. Да и сам процесс был вовсе неплох.

- Гхм. Гхххм! Чисто теоретически, конечно. Абстрактно! – быстро додумываю я, давясь подступающей тошнотой.

Ф-фу... Даже испарина выступила. Надо же.

И далось им это тело! Вернее, его здоровье. Если им ничего не стоит пересаживать сознание из оболочки в оболочку, то какая была бы разница-то? Испортилось это тело, засунули в другое. И так далее до бесконечности.

Выходит, не все равно им? Блин! Да кому «им»-то??

Поворачиваюсь и медленно иду в сторону лифта. Идти – вот так, пешком – довольно долго. Но времени-то мне ведь не занимать. Верно?

Засовываю руки в карманы брюк. Сутулюсь. Опускаю голову.

Иду себе и иду – с мерным постоянством проплывают запертые двери личных комнат неизвестных мне людей. Где ни один отпечаток ладони не соответствует, не подходит к моей. Смотрю себе под ноги.

Интересно, вот если все так идти и идти – упорно, настойчиво, месяц за месяцем, дойду ли я в конце концов хоть до какого-нибудь тупика? Не может же этот громадный корабль по-настоящему быть бесконечным. Такого не может быть точно.

Может быть другое – что все эти коридоры опоясывают некую ось. Ну, что они замкнутые. Круговые. Да. Но об этом, кажется, я уже думал. Причем не раз.

Какая скука, господи. Одно и то же, одно и то же. Всегда. Везде. И тишина – ни шороха, ни скрипа. И ведь совсем недавно я ее – эту тишь – от всей души благословлял. Впрочем, правильно делал. Уж лучше абсолютное безмолвие, чем та бешеная бесовская какофония, что так усердно раздирала мне мозги.

И потолок все тот же. Без рисунков. Без рельефов. Только чуть светлее стен. И свет – рассеянный, постоянный. Непонятно, откуда льющийся.

Оглядываюсь – все тот же бесконечный, уходящий вдаль тоннель. Без каких-либо опознавательных знаков или отметин.

Откидываю назад волосы. Еще раз убеждаюсь, что с момента пробуждения здесь они не выросли ни на сантиметр. И кожа. По-прежнему гладкая, нежная. Как у девушки. Странно.

По-моему, я никогда не любил длинные волосы. По крайней мере, сейчас они мне мешают, я с удовольствием отстриг бы их. Конечно, конечно – они послушные и ложатся так, как я их кладу. Но такая длина мне явно непривычна. А привычна и комфортна та, что на рисунке. Ведь точно?

Ногти вот тоже не растут – странно. Вообще, странное какое-то тело, вот честное слово. Слушается идеально, не спорю. Но словно бы и не мое.

Однако сколько ни ройся в памяти, ничего нового в ней не появляется. Ни-че-го. Девственная просто пустота.

Иду и иду. Иду.

Двери. Стены. Пол вон. И как мне все это изменить – непонятно.

Хотел ли бы я оказаться сейчас в гуще людей? Вот честно если. А? Вот если честно, не кривить, не увиливать.

Не знаю. Не могу сказать. Ведь если задуматься, то что хорошего-то в их обществе? Опять мерзнуть, хотеть есть. Опять зарабатывать деньги – просто чтобы выжить. Испытывать боль. И постоянно, ежесекундно ожидать подлости, дряни. От окружающих. Даже не из-за выгоды, не из-за денег. А просто так. По склонности, так сказать, человеческой натуры.

До чего же уродливое создание – человек. Это вот если задуматься. По-настоящему так задуматься.

За зло – отомстить. За добро – отомстить вдвойне. Просто так – тоже отомстить. Чуть кто отвернулся – украсть. Искренность и откровенность – использовать. Чистоту – утопить в дерьме. Невинность – оклеветать. Любовь – превратить в скотство. А еще - изворачиваться и лезть. Изворачиваться и лезть. И лгать, лгать, лгать.

Ужас! Нет, не хочу. Ни за что не хочу возвращаться. Ни за что. Вот хоть убейте, не желаю! Пусть лучше здесь. Пусть так. Но лучше здесь и так, чем там. С ними.

Эх-х... Часа два уже, наверное, иду. До чего еще за это время додумаюсь? До чего докачусь?

Пальцы у меня – длинные. Но видно, что сильные. Да я и сам это знаю – успел убедиться. Может, я музыкант?

Ну, там был. Пианист, может, какой-нибудь. Нет?

- Тра-ра-ра. Тра-ра-ра. Тра-та-ра-ра. Тратата.

Нет, пою как-то фальшиво. Без слуха пою. Как обычный человек. Хотя – ну ведь слышу же, что фальшиво. Значит, музыкальный слух есть? Если бы не было, так и не услышал бы, наверное. Казалось бы, что нормально все. В порядке.

Если абстрактно так смотреть - ну, отстраненно, то руки у меня красивые. Приятно так на них посмотреть. Все же интересно – честное слово, интересно, какое все-таки у меня лицо? Какой я?

Может, урод страшный, ха-ха.

Опускаюсь на пол. Приваливаюсь спиной к стене и подгибаю ноги – для равновесия. Не физического, а душевного. Мне так спокойнее – ведь если сидишь именно так, то можно вскочить мгновенно. Ну, в случае опасности – мало ли что. Может, опять те шары на лентах появятся. Или еще кто пострашнее.

Немного посижу, отдохну. И пойду дальше. Лифт уже должен быть где-то совсем недалеко. А там выберу какой-нибудь другой этаж, не тот, где бывал раньше.

Нет, все-таки непонятно, зачем меня сюда засунули. За каким чертом? Ведь для чего-то же это было сделано? А еще хотелось бы знать, сколько мне тут еще торчать. Вот неужели же до скончания веков? Пока не помру? А если не окочурюсь никогда вовсе? И все это – просто ад? Ну, где я наказание чертово отбываю.

Ну, ладно. Ну, пусть. Но какое, блин, наказание-то? Вернее, за что? И разве можно отбывать его за то, чего в упор не помнишь? Ерунда какая-то, ей богу.

Ладно. Хорошо. Ну вот, допустим, выпустят меня отсюда. И куда выпустят-то? Обратно на Землю, что ли? Так на Землю-то я больше не хочу ни за что. Ведь снова жить среди людей – так лучше уж сразу удавиться. Что угодно – лучше, чем это. Или я передергиваю?

Может ли быть общество хуже людского? Могут ли быть твари уродливее людей? Вот черт! Наверное, ведь могут. И условия могут быть совсем непереносимые, чего уж там. Например – ну не знаю – зловонные бескрайние болота или – наоборот - каменная раскаленная пустыня.

Ладно. Что уж я так сразу про плохое-то? Лучше подумать, где лучше. Ага. Ведь могут же быть миры с прекрасными и совершенными существами? Пусть и не на сто процентов совершенными, но совершеннее человека.

Хм-м... Могут! Кто сказал, что нет? Ха-ха, я говорю – да!

Ой, ну вот сейчас – только не надо выделываться. Все равно ведь не перед кем. Не перед собой же, в конце-то концов?

Ну. Ну да, здорово было бы жить в таком-то мире. Просто замечательно, я бы сказал. Может, и для меня бы дело какое-никакое нашлось бы. Чтобы не стыдно было, ну, за себя.

Ага. Ладно. Вот только... Только, а на кой черт я им там сдался-то, а??

Ф-фу... До чего трудно самому себе правду говорить. В лицо-то. Да?

Да! Вот я такой – недоделанный, нисколько – к черту – не совершенный, ну и не нужен я тем существам ну ни капельки ведь. Ну, только если в качестве забавного животного.

Вот ведь тоска. И здесь торчать невмоготу, и обратно не хочу ни за какие коврижки. Да и не сумею я там теперь, наверное. А в иное место – не дорос. И главное, не дорасту. В силу человеческих ограничений. Накладываемым телом, человеческой природой. Ну и всяким прочим. Неважно.

- А что – важно?

Так!

Оглядываюсь по сторонам - конечно же, никого. Тьфу, блин. Опять, что ли, началось?

- Что началось? Что?

Э-э, лучше не реагировать. Встать себе потихоньку и пойти. До лифта должно быть рукой подать.

- А почему не реагировать?

Трам-парам-пам-пам-пам. Трам-парам-пам-пам. Главное, забить голову всякой мурой, а ноги сами собой понесут почти бегом.

- Почему?! – в голосе появляется звенящая требовательность. – Нет, почему?
- Что «почему»?

О, черт! Само с языка сорвалось, что тебя!

- Почему не реагировать?

Ну все, вон там – лифт. Сейчас заскочу, и на тот этаж, где здоровое окно. Там отстать должны.

- Отстать? Почему отстать?
- Да отстань ты!

Отмахиваюсь от невидимого собеседника. И вдруг с ужасом ощущаю, что меня дергают за руку. Не сильно, но так. Прикасаются.

- Господи! Что нужно-то? – разворачиваюсь я, хотя разворачиваться вовсе не собирался. – Неужели нельзя отстать? Что вам, ну вот конкретно тебе, нужно от меня? Что??
- Виу, виу, - встревает кто-то еще. – Виу вям. Вям. Вям. Виу.
- Насобранные полидександы непременно должны быть изокачены в непромятом ратомаконе...
- Конечно, нельзя исключить и томодную составляющую. В общем случае…
- Вям. Вям. Трули-ням. Вюк...
- Мне так хотелось поговорить. А ты – отстань...

Осматриваю совершенно пустой коридор и чувствую, как глаза вылезают из орбит. Господи! Эти невидимки меня доведут! Достанут, добьют.

- Тям, тям. Калидям. Трям, трям.
- Виу. Виу. Вяк-вяк. Тюк-тюк. Брюм.
- Покобаченная косогузка закосынена прямо. Виден прокран бусыняново. Покачено.
- Бр-р-р-р, р-р-р - рычат на низкой частоте. – Вр-рррррррр. Бык-дык.
- Сушайте наканяно! Поолвачено лабадиния...

Вваливаюсь в лифт. Голова раскалывается от назойливых голосов. Блин, еще немного – чуть-чуть – и забьюсь в истерике, завою, заверчусь диким зверем. И потеряю, пусть и на время, собственный разум.

Черт, черт. Черт! Вот и панель.

- У-у-у-у, Брых-дых! Вр-рауууу. Вям, бам.
- Калидексум лакидионо закаронум. Капиди рабудино вадимго.

Трясущимися пальцами стараюсь прикоснуться к нужному значку на светящемся зыбком листе.

- Бум! Бум, бум. Няк-няк.
- Трим-бим. Бадам, бадам. Тутырло.
- Гусынины лакучадры тувырняны кособако. Пум-пум.

Зажимаю уши. До боли закусываю губу. И вдруг вижу, что нажал не тот значок. Другой!

- А-уу. У-ааа. Бласырден закочадр. Чучах.
- Почему отстань? Ну почему?

Затравленно озираюсь, отчаянно соображая, что бы предпринять.

- Кучиндрено закочундро. Тутак. Бакчундрадо павантыркло.
- Ы-ы-ы. Ы… Ы! Ы!!

Моя челюсть отвисает, пару секунд я еще сознаю, что глаза сходятся к переносице. А потом словно куда-то проваливаюсь.

Вокруг темнота, только блики приглушенной чистоты – просверки, плывущие в густоте мрака, в плотной – как морская вода – текстуре черноты. А под ногами... Под ногами волокна света, что складываются в замысловатые узоры, меняющие без конца форму и очертания. Танцуют, дрожат.

И кто я? Что я?

Меня нет. Нет ничего, кроме того, что вокруг. Кроме того, чему нет названия, к чему невозможно подобрать описание. И даже - представить, не говоря уже о том – чтобы понять.

Меня нет, но есть моя мысль. Мое осознание – удивительно ясное. Четкое. Чистое.

Я смотрю в будущее. И в прошлое. Чуть медлю – в настоящее. И удивительно – удивительно до восторга, что больше нет секретов, нет тайн. Нет неизвестного – кроме того изумительного непознаваемого, что окружает меня повсюду.

Покой и счастье. Радость. Свет. Чистота. Полнота и единение со всем сущим – ведь всё есть я, а я есть всё.

И я смеюсь, не в силах удержать радость, что бьет из меня. Из меня – которого нет. Ведь нет ничего, а в ничто – есть всё.

Радость. Счастье. Покой.

И я оборачиваюсь. И я говорю. Говорю тому, что остается далеко позади.

- Мне жаль, но вы обречены. Люди. Для вас нет спасения. Искупления нет. Но все же... Взгляните хоть раз в зеркало. На себя. Взгляните. Задержите взор хоть на мгновение. Задержите – черт побери – и ужаснитесь. И может быть... Не уверен... Но все же... Может быть, именно тогда у вас появится хотя бы какой-то шанс.

Чистый свет проламывает, взрывает, растворяет черноту. Волнами заливает все вокруг. Яркий, ослепительный, волшебный. Дающий надежду. Несущий тепло. Родной, знакомый. Любимый.

И вместе с ним я слышу голос, ласковый и такой дорогой:
- Трансформация закончена. Процесс завершен. Всем спасибо, - и через паузу. – Добро пожаловать домой, Гта!