Высоцкий 9. Место встречи изменить нельзя

 
            
                …Вот кто-то решил: после нас – хоть потоп,
                Как в пропасть шагнул из окопа.
                А я для того свой покинул окоп,
                Чтоб не было вовсе потопа…

                …Разрывы глушили биенье сердец,
                Моё же – мне громко стучало,
                Что всё же конец мой – ещё не конец:
                Конец – это чьё-то начало.
               
                (Высоцкий, «Сыновья уходят в бой», 1969)
         

          Високосный 2020-й год, февраль, канун Дня победы в Сталинградской битве. Я неспешно иду по улице Коммунистической к трамвайному кольцу, обозревая прибранный к приему ветеранов город.
          Позади осталась знаменитая Царицынская пожарная каланча, возведённая в 1897 году. В каких только ипостасях она не послужила городу: и библиотекой была, и банком, и ломбардом – и даже Представительством Президента страны! И дослужилась наша краснобокая каланча до назначения филиалом краеведческого музея – да не просто залом, а «домом» для сокровищ сарматов, истомившихся в запасниках, да ещё со смотровой площадкой наверху, откуда видны центр города и набережная Волги!
          Только сегодня наша неодетая по-зимнему красавица глотает нелепые густые комочки дождя и досадливо морщится…
          Вступаю в парковую зону улицы, широкой тропой разделённую на Комсомольский сад и Городской детский парк. Меж ветвями обнажённых деревьев стынет погружённое в зимнюю спячку колесо обозрения, и мысли мои закружились в панораме времён до и после Сталинградской битвы. Победа… о ней в феврале 1943-го всю страну оповестил диктор Юрий Борисович Левитан. А летом этого же года другой Левитан – Ефим Иосифович, молодой строймастер, приступил со своей бригадой к восстановлению города-героя, начав с жилых домов в поселках Красного Октября. И снова победа – окончательная и бесповоротная, с воцарением красного знамени на Берлинском рейхстаге. Ефим Левитан, теперь уже архитектор, не просто отстраивает разрушенный город – он с коллегами проектирует его новое «лицо» – и восходят из руин здание за зданием – одно другого величавей.
          Мысли мои дробятся воспоминаниями знакомства с Ефимом Иосифовичем, его добродушной улыбки и не по возрасту сияющих молодых глаз. В свои 85 лет он был бодр и в полной памяти, и я услышала много нового и безумно интересного о том, как возрождался Сталинград, как хорошели его улицы, и каким праздником было, когда в 1948 году открылся обновлённый кинотеатр «Победа». Да вот же он – белостенный красавец! Первый послевоенный кинотеатр с монументальными колоннами – помпезный «сталинский ампир» созвучен имени и славе города. С него начинается улица Коммунистическая – «истоком» от Краснознаменской, по которой протянута трамвайная линия, свёрнутая в кольцо между цирком и родильным домом. Но туда мы пока не пойдём, а свернём направо и полюбуемся фасадом Детско-юношеского центра – именно он теперь расположился в здании главного кинотеатра города-героя. Перестали люди ходить в кино, в итоге здание отдано молодёжи ещё в 2006 году. Правда в планах  городских властей преобразовать это «общежитие» кружков детского творчества в муниципальный образовательный центр и вернуть ему имя «Победа»…
         
         
          – Ну и зачем нам все эти подробности ваших городских проблем? – слышится мне голос моего виртуального оппонента. – Мы не туристы, мы читатели и нас интересует только Владимир Высоцкий! А вы нам про парки разные, каланчу, детские кружки рассказываете. К чему нам все эти подробности? Да и был ли Высоцкий в вашем городе?
          – Не стоит спешить с критикой, уважаемый читатель. Во-первых, о том, что в Волгограде наш герой бывал дважды, рассказано ещё в первой главе – «Приговорённый к жизни». Даже подтверждение этому было найдено усилиями исследователя Марка Цыбульского: отметка о его регистрации в гостинице «Сталинград» 3 июля 1960 года. О другом посещении, летом 1963-го, а точнее о том, что Высоцкий плыл на пароходе Волгоград-Саратов, засвидетельствовали энтузиасты из клуба «Парус». И об этом клубе, крепко связанном с именем нашего героя, тоже немало сказано в предыдущих главах. Что касается сталинградского Левитана, то замечу, что мастерству он учился в Московском архитектурном  институте у Александра Пастернака – младшего брата знаменитого поэта-иноходца подарившего нашему герою звёздную роль Гамлета, о котором немало сказано ранее. Ну а здание кинотеатра «Победа» было некогда ремесленным училищем имени волжанина Кулибина. Учились в нём на слесарей и столяров, и было оно одним из первых профтехучилиц Российской империи. Само же здание построено в 1895 году – в год, когда родился «иноходец» Сергей Есенин. Только не надо возмущаться, мол, «опять иноходцы!», потому как тут уместно помянуть ещё и Всеволода Мейерхольда – уж так случилось,  что дата победы в Сталинградской битве день в день совпадает с датой гибели кумира таганцев, расстрелянного тремя годами ранее – 2 февраля 1940 года.
          А уж сетовать на то, что мы «взглянули» с каланчи на Волгу, и вовсе грешно. В ней наш герой не только плескался на родине своей первой жены, но и отважно переплыл её – а там, под Нижним Новгородом, она весьма и весьма широкая. Любовался Высоцкий великой рекой и в 1967 году во время успешных концертов в Куйбышеве, и впечатлений от общения с Волгой-Матушкой ему вполне хватило, чтобы в 1973 году написать о ней песню:
         
          Волга песни слышала хлеще, чем «Дубинушка», –
          Вся вода исхлёстана пулями врагов, –
          И плыла по Матушке наша кровь-кровинушка,
          Стыла бурой пеною возле берегов.
                Долго в воды пресные
                Лили слёзы строгие
                Берега отвесные,
                Берега пологие –
                Плакали, измызганы
                Острыми подковами,
                Но теперь зализаны
                Эти раны волнами.
         
          Волга, вообще, напрямую участвовала в судьбе Высоцкого и попутчиков его судьбы. Именно на её берегах родились и взрослели до переселения в столицу основатели Театра на Таганке: астраханка Людмила Целиковская, без которой не получили бы театр в високосном 1964 году режиссёр Юрий Любимов, родившийся в Ярославской губернии, и волгоградка Ирина Апексимова, возглавляющая легендарную «Таганку» ныне. Кстати, и композитор Альфред Шнитке, входивший в Совет театра, тоже родом с Волги, да и Всеволод Мейерхольд, наверняка, впитал в себя дух великой реки, поскольку его родная Пенза стоит на реке Суре – притоке Волги. И наконец, Володя Шарапов, то бишь актёр Владимир Конкин, тоже волжанин – он родился в Саратове! А по роли в фильме Станислава Говорухина он ещё и медаль имеет за оборону Сталинграда. Так что место встречи нам изменить нельзя. С кем встречи? Так с Глебом Жегловым и Володей Шараповым, к памятнику которым мы идём, совмещая путешествие с экскурсом в историю.
          Да, да, дорогие читатели, есть такой памятник в центре Волгограда! Воздвигнут он первым в России осенью 2015 года  у здания Главного управления МВД России по Волгоградской области, расположенного по адресу  Краснознаменская, 17. В Москве эти забронзовевшие оперативники из фильма «Место встречи изменить нельзя» появились у входа в знаменитое здание на Петровке лишь через год. А ещё через два года Глеб Жеглов в гордом одиночестве воцарился в парке «Отражение Советского Союза» города Ангарска, раскинувшегося в 39 километрах от Иркутска, куда Высоцкий прилетал в июне 1976 года по приглашению Вадима Туманова. Да, один стоит там Глеб Георгиевич, – но на каком постаменте! На четверти круга, как на четверти планеты, красуется и поныне актуальная идеологема: «Вор должен сидеть в тюрьме!». 
          Тем летом Высоцкий основательно погостил у своего друга Вадима Туманова в старательской артели «Лена», расселившейся по всему Прибайкалью. Кроме Иркутска за пять дней он побывал в Бодайбо, в Нижнеудинске, на станции Зима, где родился Евтушенко, в Барчике и в Хомолхо – на многих приисках пел старателям свои песни Владимир – благо был у них с Вадимом Ивановичем «под рукой» вертолёт. Побеседовал он неспешно и с некоторыми старожилами тех мест – и Сибирь пришлась ему по душе. Но главным для него стало общение с озером Байкал, на берегу которого, отрешившись от всего земного после посещения Свято-Никольской церкви в посёлке Листвянка, он просидел почти пять часов.
          Знал ли Высоцкий, что Байкал признан одним из самых сильных «мест силы», неведомо, но Дух сакрального озера он впитал и энергией явно запасся, о чём говорит его умопомрачительно плотный график работы после  встречи с другом и немыслимо широкая география передвижений от Сибири до Америки – он всё осилил! Даже песни умудрялся сочинять в пути и между выступлениями, такие, как «Песня о Судьбе», «Живучий парень», «Живу я в лучшем из миров...», а также эти пророческие стихи:
             
          Я вам расскажу про то, что будет,
          Вам такие приоткрою дали!..
          Пусть меня историки осудят
          За непонимание спирали.
          Возвратятся на свои на круги
          Ураганы поздно или рано,
          И, как сыромятные подпруги,
          Льды затянут брюхо океана.
          Чёрные, лиловые, цветные
          Сны придут и тяжко смежат веки, –
          Вот тогда вы, добрые и злые,
          Станете счастливыми навеки.
          Это будет так или иначе,
          Не скажу когда, но знаю – будет.
          Если плачут северные люди,
          Значит, скоро южные заплачут.
          И тогда не орды чингисханов,
          И не сабель звон, не конский топот, –
          Миллиарды выпитых стаканов
          Эту землю грешную затопят…
         
          В целом високосный 1976 год был у Высоцкого удачным. В то лето кроме Парижа он побывал на Летних Олимпийских играх в Монреале, умудрившись записать там диск-гигант на студии Андре Перри, погостил в Нью-Йорке, а осенью был удостоен отблесков Гран-при за спектакль «Гамлет» на Международном театральном фестивале в Белграде. После гастролей «Таганки» в Югославии и Венгрии, он вернулся в Москву и порадовался выпуску в люди дискоспектакля «Алиса в стране чудес».
          Декабрь одарил Владимира премьерой фильма «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», а в феврале следующего, 1977 года, телевидение США продемонстрировало взятое у него летом интервью. Весна, начавшаяся с выхода в Париже двух новых дисков-гигантов с его песнями и выступления на французском телевидении, сулила успех, но после съёмок в дуэте с Мариной Влади в эпизоде венгерского фильма «Их двое»  случился очередной срыв – и снова пришлось собираться с силами в Институте скорой помощи имени Склифосовского…
          В изнурительном, фактически, убийственном темпе, он выкладывался до начала в Одессе съёмок победного в его творческой биографии фильма «Место встречи изменить нельзя» – то есть до 10 мая 1979 года. Удивительно, что этот судьбоносный день совпал с днём рождения Марины Влади, приехавшей с сыновьями в Одессу…
          Ну вот, мы и пришли к главному экспонату нашей экскурсии!
         
          
          Стоят, бронзовеют наши супергерои, притулившись к фонарному столбу, и о чём-то беседуют на виду у курсирующего по перекрёстку народа. А от кого и чего им скрываться? Они же воистину народные герои! Да и памятник им – народный, потому как задуман был в Камышине, сотворён группой скульпторов в Саратове, а водружён в легендарном Сталинграде – причём на добровольные взносы ветеранов и полицейских, а также на средства профсоюза МВД всего региона. И потянулась к двухметровым сыщикам народная тропа, но им недосуг упиваться славой – они на службе.
          Интересно, что взгляд Шарапова направлен в сторону Волги, по берегу которой протянулся парк Победы с памятниками героям города и церковью Иоанна Предтечи, а Жеглов смотрит на цирк. И это неудивительно: первый «опер», волжанин по рождению, с детства приученный к театрам и музеям, а второй – коренной москвич, весьма всесторонне и ощутимо привязанный к цирку, особенно к творчеству клоуна Енгибарова, вдохновившего его на освоение легендарной стойки «крокодил». И вообще, будущий Жеглов славился упругостью тела, динамичностью движений, ироничностью, поскольку хорошо усвоил «биомеханику», изобретённую почитаемым на Таганке Всеволодом Мейерхольдом – искусство мимики, жеста и гибкости тела.
          На съёмках фильмов и на сцене Таганки Владимиру Высоцкому доводилось и речь Керенского произносить на плечах у партнёра, и роль Галилея проговаривать в стойке на голове, и пантомиму изображать, и  сальто разные прокручивать. Приходилось ему и на аренах цирка выступать – петь свои песни, например, в Кривом Роге перед тем, как превратиться в Глеба Жеглова, и в Ставрополе в паузах между съёмками. Ни для кого из друзей Владимира не секрет, что тот очень любил цирк и бегал туда ещё подростком с Большого Каретного, расположенного неподалёку от старого цирка на Цветном бульваре. Леонид Енгибаров, который старше Высоцкого всего на три года, тогда ещё не выступал, но был другой клоун, полюбившийся будущему поэту – Юрий Никулин, и в своё время свершилось их знакомство, завязался узелок нитей судеб двух артистов.
          В феврале 1997-го Никулин рассказал авторам документального фильма «Владимир Высоцкий глазами клоуна» о своём общении с нашим героем, о том, что бывал на его концертах и смотрел спектакли в Театре на Таганке. Беседовали они и о цирке, и однажды Высоцкий поинтересовался у Юрия Владимировича, смог бы он выступать на арене, например, канатоходцем. Ответ мастера был утвердительным, и последовало уточнение, что в цирке «русский Гамлет» стал бы вольтижёром, то есть воздушным гимнастом, совершающим нечто подобное трюковым перелётам с трапеции на трапецию.
          Встречались они и в общих компаниях, где, весьма вероятно, говорили и просто о жизни, и о своих симпатиях. А к таковым можно смело отнести Леонида Енгибарова, к которому Владимир относился очень трепетно, чувствуя их родство душ и единомыслие о назначении артиста. Это замечали и другие, более того, искусствовед и цирковой педагог Евгений  Чернов считал, что из Леонида и Владимира получилась бы отличная клоунская пара.  «Это Пьеро и Арлекин, – сказал он, –  которые находились в контрасте, но имели единую цель. Как плюс и минус – разные, но цель одна – дать заряд».
          Так что, уважаемый читатель, появление памятника Жеглову и Шарапову у цирка вполне уместно – «лицом» к цирку и Главное управление МВД повёрнуто. Оба этих здания прописаны на улице Краснознаменской, плавно вытекающей из центральной Набережной носящей имя 62-й армии, в которой наряду с другими воевали и сотрудники сталинградской милиции. Широкая и прямая она неуклонно стремится вверх – к «Победе». Только к победе! Ибо сказано было воинством легендарной армии: «За Волгой для нас земли нет!». Историки всё ещё спорят, кто из двух Василиев увековечил эту фразу: снайпер Зайцев или маршал Чуйков. А так ли это важно? Теперь эти слова народные, они были клятвой стоять насмерть у последней черты кровопролитной войны, но не сдать врагу Волгу – главную артерию страны.
          Потому и повёрнут к Волге лицом памятник Жеглову и Шарапову, а на главное управление блюстителей порядка взирает стоящий неподалёку от наших героев Дзержинский, у подножия памятника которому горит вечный огонь во славу сталинградских милиционеров, погибших при исполнении служебного долга. И это соседство тоже логично, поскольку Феликс Эдмундович, будучи главой оперов Страны Советов, возглавлял в конце жизни и Общество друзей советского кино. Заметим, что и район, в который   буквально через квартал от здания ГУ МВД упирается улица Краснознаменская, называется Дзержинским – именно туда я сейчас и отправлюсь – там мой дом...
             
             
          Полупустой трамвай отбивает ритмы меж стыками рельсов на колее и в памяти всплывают строки из стихотворения «Чужая колея»:
         
          Сам виноват – и слёзы лью,
          И охаю –
          Попал в чужую колею
          Глубокую.
          Я цели намечал свои
          На выбор сам,
          А вот теперь из колеи
          Не выбраться.
          Крутые скользкие края
          Имеет эта колея…
         
          Странно, но эти стихи, написанные в конце трудного для Высоцкого 1972 года, фактически, пророческие, они будто предвидение, что колея, ведущая за пределы границ страны, которую он считал своим выбором, тоже будет с душком чужой колеи – она сделает его чужим для своего привычного круга, для многих прежних друзей – чужим и чуждым…
          Трамвай скользит по влажной колее, оставляя позади и цирк, и здание МВД, и памятник Жеглову и Шарапову – скользят и мои мысли об относительности непреложных истин в зависимости от точек обзора в разное время. Кадрами чёрно-белого кино мелькают за влажными окнами дома со съехавшими набекрень белёсыми покровами на крышах, мокрый асфальт, исполосованный грязными шинами и безлюдный перекрёсток. И всплывает в памяти строка из песни «Белое безмолвие»: „Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья“. Написана она Высоцким в начале того же 1972 года для фильма «Земля Санникова», в котором его роль отдали Олегу Далю, а прозвучала в исполнении автора лишь через четыре года в картине «Семьдесят два градуса ниже нуля».
          Но задержимся ненадолго в «предстартовом» и весьма значимом для Высоцкого високосном 1972 году, начавшемся с болезненного расставания с Татьяной Иваненко и мартовскими встрясками: снятием с роли певца в «Земле Санникова» и долгожданным приёмом в Союз кинематографистов СССР. Весна и начало лета плотно заполнены концертами в Подмосковье, Кишинёве и Киеве, а также гастролями Таганки в Ленинграде. А с начала июля и до конца года Владимир снимается одновременно в двух фильмах: на «Мосфильме» в «Четвертом» и на «Ленфильме» в картине Иосифа Хейфица «Плохой хороший человек». В разгар небывало жаркого лета с горящими торфяниками и засухой на юге Высоцкого настигает нежданная весть о смерти Леонида Енгибарова. Нашло его это потрясение в Латвии, где шли съёмки «Четвёртого», в начале августа, и на похороны Владимир не успел. Его выстраданное стихотворение «Енгибарову – от зрителей» вышло в люди лишь в конце полного событиями сентября, а родилось, скорее всего, в Евпатории, где он снимался у Хейфица в роли фон Корена. Море помогло ему  прийти в себя после лечения в московской психиатрической клинике №8, знакомой ему с 1968 года – тоже високосного и переполненного болезненными срывами.
          Тот год начался у Высоцкого травлей его в печати и съёмками в картине «Служили два товарища» на «Мосфильме», и уже в феврале он угодил в больницу – аккурат в день победы в Сталинградской битве! И весь год у него покатился по скользкой колее с неслабыми встрясками: унижение в СМИ, «воспитательное» увольнение со службы в театре – и снова больница. Пять раз за год пришлось Владимиру выкарабкиваться из стрессов с помощью врачей. И ведь он работал, да ещё как! В трёх фильмах снимался наряду со службой в театре, колесил по студиям Москвы, Ленинграда и Одессы да на натурные съёмки ездил по стране, плюс концерты, гастроли и выяснения отношений со своими женщинами. Особенно тяжёлым, как и в следующем, 1972-м, високосном году, был сентябрь. Именно на этот год пришлись и заморочки с чиновниками Госкино, запретившими выход «Интервенции», премьеру которой Высоцкий так и не увидел, и расставание с Людмилой Абрамовой, и рождение дочери у Татьяны Иваненко…
          В результате – срыв спектакля «Жизнь Галилея». И, тем не менее, он написал около сорока песен и стихов, в числе коих легендарные «Банька по-белому» и «Охота на волков». В конце сентября судьба, смягчившись к нашему герою, подарила ему короткую радость в связи с выходом первого твердого миньона с его военными песнями, а в октябре состоялась премьера звёздного фильма «Служили два товарища». Возможно, именно эти утешительные эпизоды, частая смена мест и занятость помогли Высоцкому пережить все невзгоды 1968 года, да ещё сотрудничество с талантливыми коллегами, послужившее поводом позиционироваться среди известных актёров, позволило Владимиру самоутвердиться после агрессии СМИ и унижений чиновников. Среди партнёров по съёмкам был и Ролан Быков – не только весьма успешный актёр, но и близкий друг Леонида Енгибарова, а таковых у разборчивого в дружбе клоуна-иноходца было очень мало. Среди них его учитель Юрий Белов, Олег Стриженов, Василий Шукшин, Сергей Юрский и упомянутый выше главный Бармалей Советского Союза, не дававший скучать ни «Доктору Айболиту», ни зрителям фильма.
          Именно РоланАнтонович, скорбя о Высоцком и сообщив, что значимость его для русской культуры понимал давно, записал в своём дневнике 27 июля 1980-го следующее: «Живая нравственность Высоцкого в век демагогических достоинств – подвиг среди литераторов и людей. Володя из тех поэтов, которые похожи на себя... Да ещё и актёр! Очень хороший актёр… это самый большой художник из всех, с которыми мне пришлось сталкиваться, это художник, значение которого ещё скажется, и творчество его ещё скажется».
          По известной только небесам логике моя память услужливо выдала «на гора» цитату из миниатюры Леонида Енгибарова „Звёздный дождь“: «В жизни каждого человека бывают звёздные дожди, чистые и удивительные: если не дни, то хоть редкие часы, полные звёздного света, или хотя бы минуты, пусть даже мгновения, бывают, обязательно бывают, стоит только вспомнить...».
          Были такие минуты и у нашего героя в каждом из високосных годов его судьбы – они помогали ему выживать и творить, особенно у моря и в горах. Например, фильм «Плохой хороший человек» снимался и в Евпатории, и  в Абхазии в октябре, и в Ялте в конце года. И вообще работать с Иосифом Хейфицем очень понравилось Высоцкому – это была для него отличная режиссёрская и актёрская школа. Комфортно работалось ему и с Геннадием Полокой, и с Евгением Кареловым, и с Виктором Туровым, и с Михаилом Швейцером, и, разумеется, с одесситами Георгием Юнгвальд-Хилькевичем и Станиславом Говорухиным.
          Ни для кого не секрет, что уважительное товарищеское общение во время съёмок, на сцене и в рабочих встречах подтверждают востребованность актёров и поэтов в профессии и спасают их от депрессии, а иных и от самоубийства. И совсем не обязательно, чтобы коллеги были близкими друзьями – у каждого свой круг общения,  даже, если судьбы удивительным образом перекрещивают их тропы, как это случилось с Высоцким и  Сергеем Юрским.
          Будучи старше Владимира всего на три года Сергей учился с ним в одной школе в Большом Каретном переулке, но узнал об этом гораздо позже. Оба они в юные лета были очень привязаны к цирку и мечтали стать клоунами или гимнастами. Более того, когда во время войны Володя взрослел в интернате Оренбуржья и спал на сцене местного театра, Сергей жил в одной из комнатушек в Цирке на Цветном бульваре в Москве по соседству с легендарным клоуном Карандашом, поскольку отец его трудился в те годы в Главном  управлении Объединения советских цирков. Позже семья Юрских перебралась в нашу «Северную Пальмиру», где глава семьи работал художественным руководителем и режиссёром цирка, а его сын три года отучился на юридическом факультете Ленинградского университета, прежде чем решительно уйти оттуда ради служения театру.
          Не правда ли, в этом есть знаковое сходство с поступком будущего русского Гамлета, воспротивившегося воле родителей? И это не единственное соприкосновение параллелей жизненных путей Юрского и Высоцкого. Обоих  их привечали одни и те же талантливые режиссёры, оба мечтали об одних и тех же ролях, оба были не только многогранными театралами и поэтами. Более того, оба почитали Пастернака и Бродского – тех самых опальных нобелевских лауреатов, один из которых подарил Таганке русского «Гамлета», а другой по достоинству оценил поэтический дар Владимира Высоцкого.
          Вот что сказал Иосиф Бродский в 1986 году во время встречи с читателями в Сорбонне: «…Начав слушать Высоцкого – более или менее внимательно, – я понял, что мы имеем дело именно с поэтом. Более того, я должен сказать, что меня даже не устраивало, что это сопровождается гитарой, потому что само по себе, как текст, это было совершенно замечательно. Я говорю именно о том, что он делал с языком, о его рифмах. Это гораздо лучше, чем Кирсанов или Маяковский, — я уже не говорю о более молодых людях вроде Евтушенко и Вознесенского».
          Кроме того, как заметил в 2010 году в журнале «Континент» театральный критик  Анатолий Смелянский, и Юрский и Высоцкий, «как флаги на ветру, передавали направление ума и чувства людей послесталинской России». Здесь уместно заметить, что последними кино-ролями Юрского в документальных фильмах были именно Сталин и Пастернак, которого вождь и несостоявшийся поэт упорно вычёркивал из расстрельных списков, называя его «небожителем».
          И, наконец, была ещё одна сценическая особенность обоих актёров, подмеченная театральным и литературным критиком Вадимом Гаевским в статье «Присутствие Юрского» в 2012 году – играющее слово, то есть оба они искусно продлевали и акцентировали согласные звуки, ставя на них дополнительное ударение. Этот приём делает акустический образ слова почти видимым, что, кстати, наблюдается и в безразмерных барочных стихах Бродского и в лирике Бориса Пастернака.
          Интересно, что Юрский и Высоцкий трижды снимались в одних и тех же фильмах – в «Интервенции», в «Место встречи изменить нельзя» и в «Маленьких трагедиях», но плотно сотрудничали только один раз – у Станислава Говорухина, причём весьма не продолжительно.
          Почему же так «осторожничали» эти талантливые актёры при столь многих предпосылках к их сближению? Что помешало им подружиться при явном взаимном уважении? Родовые корни, сформировавшие личность? Возможно. Во Владимире Высоцком доминировала военная жилка и стремление идти в бой и побеждать, а среди предков Юрского были дворяне и священники, что, конечно, наложило свои отпечатки на его личность, о чём свидетельствуют его признания в щепетильности и некотором эстетстве. Да, он не был иноходцем, как Высоцкий, но, как и он, ни перед кем и ничем не угодничал ради славы и материальных благ, к тому же оба они были трудоголиками и самозабвенно делали своё Дело. Может быть, сближению их мешала разница в предпочтениях театральной специфики? Сергей Юрьевич во всём предпочитал классику, а Владимир Семёнович – новаторство. Но ведь аналогичное несовпадение не помешало многолетней дружбе Всеволода Абдулова и Высоцкого? Да, у них были разные круги общения, но они двадцать лет были единомышленниками.
          А вот как высказался по этому поводу сам Юрский. Заметив, что в большей части его сцен в фильме «Место встречи изменить нельзя» во время командировки Говорухина в ГДР режиссёром выступил Высоцкий и ему очень хорошо с ним работалось, он добавил: «Володя человек бурный, а я спокойный. Поэтому, симпатизируя друг другу, мы никогда не были приятелями... На этих съёмках произошло максимальное сближение».
          А 25 января 2008 в интервью журналисту «Радио свободы» Сергей Юрьевич признался, что слишком поздно увидел, насколько силён актёр Высоцкий в классическом спектакле «Преступление и наказание» по Достоевскому, как блистательно он сыграл роль Свидригайлова. Впечатление Юрского было настолько сильным, что он поделился им с актёром за кулисами, более того – они доверительно побеседовали о планах Высоцкого, о его намерении покинуть театр, стать режиссёром и снять фильм «Зелёный фургон»…
         
         
          – И к чему вы так подробно рассказываете нам о человеке, мало знавшем Высоцкого и не стремившемся с ним сблизиться? – встрепенулся притихший, было, виртуальный оппонент. – Да он наверняка и в жизни относился к нему как Груздев к Жеглову! Понятное дело, что Юрский видел в нём конкурента, а в молодом Шарапове – нет. Я слышал, что с Конкиным они во время съёмок очень тесно сошлись и дружили до самой смерти Юрского…
          – Спасибо вам за столь уместное замечание, уважаемый! Вы даже не представляете, насколько в тему оно сказано! Ведь я к тому и веду, что равновеликие звёзды редко вращаются по одной орбите – это взрывоопасно!
          – Разве я о звёздах говорил? Я о Конкине… – смешался оппонент.
          – Уж так совпали эти «персонажи», дорогой читатель, так сложились обстоятельства. Однако прежде, чем перечислить их, коснусь звёздных проблем…
         
         
          Зная о «взрывоопасности» сближения некоторых актёров, умные режиссёры исхитрялись снимать их по отдельности, а затем, при монтаже сцены или эпизода объединять. Именно так и поступал Александр Митта в процессе съёмок фильма «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил» с Алексеем Петренко и Владимиром Высоцким, темперамент которых зашкаливал. Но в нашем случае несколько иная картина, в некотором смысле «титульное» несовпадение.
          Дело в том, что молодой Конкин, получивший главную роль Шарапова в приказном порядке свыше, уже пять лет был не только лауреатом премии имени Ленинского комсомола, но и заслуженным артистом УССР, Юрский с 1967 года носил почётное звание «Заслуженный артист РСФСР», Высоцкий же никаких почётных титулов не имел и даже в Союз кинематографистов СССР был принят лишь с третьей попытки. Правда, был у него приз за лучшую мужскую роль в фильме «Плохой хороший человек», демонстрировавшемся  на международном фестивале в Италии, но по свидетельству режиссёра Иосифа Хейфица „Высоцкий так об этом никогда и не узнал“.
          Получается, прав был Давид Карапетян, написавший в своей книге воспоминаний о многолетней дружбе с нашим героем, что «скандальная слава Высоцкого шокировала многих. Особенно негодовали дружно сбившиеся в элитные стаи члены „творческих союзов“. Неудивительно. „Творимая легенда“ этой „беззаконной кометы“ ещё резче оттеняла их ликующий конформизм. Рвущиеся к нормированным льготам, они никак не желали мириться с „дантовской“ привилегией Высоцкого следовать своим путём». Не потому ли и за съёмочный день Жеглов получал на десять рублей меньше, чем Шарапов? Документы об этом любопытном факте хранятся в музее Одесской киностудии. Но вряд ли сия дискриминация  напрягала Владимира, ведь его целью было сыграть оперативника таким, каким его видел именно он! И в итоге случилось то же, что и в фильме «Служили два товарища», где герой второго плана получился ярче и колоритней обоих главных героев. Достоверно известно, что один из служак – Ролан Быков принял это достойно, не счёл за конкуренцию в типажах.
          В книге бывшего главного редактора Одесской киностудии Галины Лазаревой «Глеб Жеглов и Володя Шарапов» передано немало интересных подробностей о ходе работы над легендарным ныне фильмом, в том числе о далеко не простых взаимоотношениях актёров друг с другом и с чиновниками. Высоцкий даже написал шуточное стихотворение по этому поводу. Звучало оно так:
         
          «Наше телевидение требовало резко:
          Выбросить слова «легавый», «мусор» или «мент».
          Поменять на мыло шило, шило — на стамеску,
          А ворьё переиначить в «чуждый элемент».
         
          Тем не менее, фильм состоялся – согласованная и плодотворная работа над ним Вайнеров, Говорухина и Высоцкого сделало его воистину народным. К счастью, замысел Вайнеров показать из каких милиционеров получались каратели, не удался – Высоцкий не дал. Уж таким он был человеком: в каждом встречном искал, прежде всего, хорошие качества и умел сопоставлять ошибки с обстоятельствами, что вызывало к нему доверие у партнёров. Потому и сценарий по ходу работы правился «под Высоцкого», а предусмотрительный Говорухин, предвидя произвол Гостелерадио, снял фильм с «походом», чтобы цензорам было, где разгуляться, – и не обманулся. Из отснятого материала чиновники вырезали не только фрагменты, но и целые сцены и в итоге от семи серий остались пять – зато каких! Даже нещадно урезанный фильм стал воистину народным, а через десять лет вся страна пела вместе с группой «Любэ» песню Игоря Матвиенко на слова Александра Шаганова:
         
          Глеб Жеглов и Володя Шарапов
          За столом засиделись не зря.
          Глеб Жеглов и Володя Шарапов
          Ловят банду и главаря –
          Атас! Атас!
         
          Да уж, не переводятся у нас банды и главари, а в «лихих 90-х» их стало несоизмеримо больше, чем было в голодные послевоенные годы. Что касается «чёрных кошек», то те расплодились в СССР задолго до появления романа братьев Вайнеров, описавших, впрочем, вполне реальную банду, зафиксированную у следователей совсем под другим именем, о чём я узнала от нашего волгоградского писателя Евгения Кулькина, подарившего мне в 1998 году свою книгу «Чёрная кошка»…
         

          В одном из интервью Евгений Александрович рассказал о весьма интересной беседе с Аркадием Вайнером в Коктебеле, где оба они проводили отпуск в Доме творчества, расположенном в усадьбе Максимилиана Волошина. Тот посетовал: «Хотели мы именовать свою очередную вещь «Чёрной кошкой», да ты, оказывается, захватил это название».
          Да, был у Кулькина опубликован под таким заголовком очерк о банде, орудовавшей в конце войны в нашей области: в Михайловке и Фролово. Именно она носила имя, которое было позаимствовано с благословения Евгения Александровича братьями Вайнерами для «банды высокого блондина» – как фигурирует преступная группировка спортсмена и орденоносца Митина в деле московского МУРа.
          Надо сказать, что именно упомянутая встреча с Вайнером и их горячие литературные беседы сподвигли Кулькина прямо там, в Коктебеле, за три недели написать свою повесть «Чёрная кошка», которая увидела свет значительно позже фильма «Место встречи изменить нельзя». А причина тому банальна для тех времён: рукопись затребовал столичный Комитет по печати и… запретил! Почему? Ну, во-первых, в нашей стране не могло быть ни гаишников-взяточников, ни милиционеров-пропойцев. И вообще, мол, книга являлась пособием для воров и убийц. А запрет свой чиновники обосновали тем, что фигурирующие в книге Михайловка и Фролово, якобы, стратегические города, потому как в одном из них производят цемент, а в другом добывают нефть. В результате «Чёрная кошка» Евгения Кулькина увидела свет лишь в 1991 году – накануне развала СССР, когда отрицательные персонажи повествования стали, фактически, «в законе», и, естественно, благодаря популярности Жеглова и Шарапова. Неудивительно, что и книга Кулькина имела спрос и  была переиздана.
          Справедливости ради, заметим, что банд, присвоивших себе тенденциозное имя «Чёрная кошка», развелось в СССР в послевоенное время довольно много, и были среди них как серьёзные, так и кучки недорослей – дворовая шпана. «Чёрные кошки в тёмных комнатах» звучит бравурно и лихо – уж такая скандальная репутация сложилась у этих грациозных животных со времён эпохи сжигания на кострах женщин-прорицательниц…

         
          Трамвай скользил вдоль улицы Новодвинской, а мысли мои зябли во влажном заоконье… какая досадно неприветливая в этом году зима: хмурая, сумрачная, всклокоченная тучами и мокрым снегом. Память вернулась к „Воспоминаниям“ Давида Карапетяна: «Февраль восьмидесятого кружил над Москвой синие метели, втягивая нас в свой жутковатый сказочный сюжет. Смерть летала над крышами домов, иногда заглядывая в чьи-то окна запорошенной боярыней Морозовой. Как всё-таки живёт она близко – Смерть, и какое раздолье для неё – зима! До чего ей к лицу этот кисейный новобрачный убор! Для кого-то февраль этот был самым последним в жизни. Оказалось – и для тебя, Володя».
          И для него, и для уважаемых им Джо Дассена и коварно застреленного Джона Леннона, осиротившего знаменитую  группу «the Beatles», февраль 1980 високосного года стал последним…
          Однако Высоцкий, подбодрённый январскими съёмками Ксении Марининой передачи о нём для «Кинопанорамы», в своём последнем феврале был ещё в хорошей форме и полон планов на будущее. Уверенность в этом придала ему и случайная встреча в разгар весенней московской распутицы с режиссёром Хейфицем. Свидетелем этого события был Дмитрий Светозаров – сын Иосифа Ефимовича, поведавший, как после радостных объятий с Высоцким отец рассказал тому о своём намерении снимать фильм по одесским рассказам Бабеля и дать Высоцкому роль Бени Крика. „Услышав это, Володя прилюдно медленно встал перед отцом на колени – прямо во всю эту слякоть и грязь“…
          Конечно, Высоцкий чуял уже близость последней черты, но верил, что вылечится от своих недугов и всё уладится. Ох, и кружился он почти полгода: театр, съёмки и озвучивание фильма «Маленькие трагедии», «квартирники» у друзей и важных персон, деловые встречи и концерты в НИИ и Домах культуры для инженеров-конструкторов энергетического, электронного и тяжёлого машиностроения, биохимиков, физиков, математиков, микробиологов. До апреля он колесил по Москве и Подмосковью:  Жуковский, Долгопрудный, Троицк, Ватутинки, Люберцы. Затем выступал на малой сцене Большого драматического театра Ленинграда, в Кёльне, в Доме рыбака Калининграда – бывшего Кёнигсберга… последним был концерт в Калининграде Московской области – будущем Королёве. Для космонавтов он пел 16 июля 1980 года…
          Влажный ветер, ворвавшийся в открытую на остановке дверь, вернул меня из лета в февраль. Всё-таки не зря этот неуравновешенный и непредсказуемый месяц носил в Древней Руси столько имён: и «сечень», и «межень», и «ветродуй». Величали его ещё «лютнем», а иногда – «бокогреем». И отсекает он, и размежёвывает, и ветрами отчуждает. В общем, лютый он, революционный – и великую смуту может принести, как, например, февральская революция, и неправедную пулю талантливому иноходцу, и поражение врагу-инородцу. А ещё в феврале могут случаться некие мистические совпадения дат в судьбах людей, как это вышло у наших героев.
          Речь идёт о дате 2 февраля, обозначившей расстрел Всеволода Мейерхольда и победу в Сталинградской битве, и о 8 февраля – дате дуэли Александра Пушкина и кончины обожавшего его актёра и поэта Сергея Юрского. И неважно, что это случилось в разных столетиях и в различных погодных условиях – важна знаковость судьбоносных событий. Разве не знаково, что 10 февраля, в день памяти Александра Пушкина, родились и Борис Пастернак и Бетольд Брехт, без которых не было бы на «Таганке» русского Гамлета? Между прочим, генсек и поэт Юрий Андропов, который выделял Владимира Высоцкого и Юрия Любимова из всей театральной братии и не раз выручал их, умер в день рождения Мейерхольда, то есть между этими двумя датами – 9 февраля. С его кончиной в 1984 году в стране зашевелись перестройщики и «новые нэпманы». Вполне возможно, что все эти совпадения случились по воле свыше, да только вместо желаемой демократии и свободы творчества «новаторы» не только опошлили нашу культуру, но и развалили страну.
          Кстати, Высоцкий предвидел это ещё в 1968 году, когда писал известные многим стихи «Я не люблю»:
         
          Я не люблю манежи и арены:
          На них мильон меняют по рублю,
          Пусть впереди большие перемены -
          Я это никогда не полюблю!
         
          Это метафизика, дорогой читатель, мистика и подтверждение открытия, давным-давно, в эпоху Возрождения, сделанного мудрым иноходцем Парацельсом: «Все элементы Вселенной имеют взаимосвязи, все существа в этом мире связаны между собой».
          «Покажите мне этого человека!» – вдруг слышится мне  надрывный возглас Владимира Высоцкого в образе есенинского Хлопуши, очаровавшего некогда французскую кинозвезду. «Кого именно, Парацельса или Пугачёва?» – ничуть не смутившись, посылаю я мысленно неведомо куда нелепый вопрос. Собственно говоря, ничего особенного в этом вопросе нет – ведь через два гола после романа «Эра милосердия» братья Вайнеры написали детектив «Лекарство для Несмеяны», в котором среди персонажей есть и Шарапов и Парацельс. А Пугачёвым Высоцкий мог бы стать в фильме режиссёра Алексея Салтыкова «Емельян Пугачёв» – да судьба уберегла его от лобного места национального героя, невписывающегося в соцреализм, видимо для того, чтобы он был свободен для ролей Жеглова и дон Жуана, в которых Владимир смог выразить себя, благодаря мистическому личностному совпадению с персонажами. К тому же, и спектакль «Пугачёв» не сходил со сцены «Таганки» – доподлинно известно, что до конца 1978 года Высоцкий ещё играл Хлопушу. Кстати о Парацельсе! Ведь он, как и упомянутый чуть выше Бертольд Брехт, бывал в Московии во времена своих странствий…
         
         
          Ах, Москва-столица! Многоликий и многоязыкий град на семи холмах, да на семи ветрах – на юру стоишь ты, на разломе земном – на «Месте силы» и зачатия событий, освещающих или ломающих реальность. Неисчислимо много тайн сокрыто в падях холмов твоих, немало недоумений с высот твоих посеяно. К тебе стремятся многие иноходцы – и новое творящие, себя сжигая в поисках правды и справедливости, и таланты, признания и славы взыскующие, и ловкачи, сытное место под солнцем ищущие, ничем не гнушаясь. Спешат и бунтари к лобному месту с «гибельным восторгом» – ведь иноходцы по диагонали не ходят – только вперёд, до последней черты.
          Всё в тебе, матушка-Москва: параллели и перекрёстки дорог и судеб, вертикали Голгоф, спирали времён и места встречи, кои изменить нельзя – своевременные или безвременные на вершинах холмов твоих, да за границей реальности – за последней чертой.
          И нет случайностей в вязи узелков на нитях судеб Высоцкого и спутников его в путеводных обстоятельствах их жизни – да и предшествующие его появлению на свет Божий события тоже не случайны. Проверим это предположение по фактам биографий иноходцев, чьи встречи предопределили явление народу авангардного Театра на Таганке и «русского Гамлета». Начнём с упомянутого в начале этой главы Всеволода Мейерхольда, чьи даты рождения и смерти совпали с роковой дуэлью Пушкина и победой СССР в Сталинградской битве.
          Первым, по логике сего повествования, упомяну судьбоносное знакомство двадцатилетнего Юрия Любимова с признанным Мастером театрального искусства. Произошло оно в 1937 году в театре Евгения Вахтангова после спектакля по пьесе Погодина «Человеке с ружьем», где будущий режиссёр-авангардист умудрился сцену убийства юнкера, которого играл, закончить виртуозным «сальто назад». Мейерхольд отметил эту находку в разговоре с Рубеном Симоновым, и тот решил представить актёра гостю. Слова, сказанные ему Всеволодом Эмильевичем, Любимов запомнил на всю жизнь и отразил это в своих мемуарах: «Молодой человек, – изрёк мэтр, – учтите, что движение столь же выразительно, как и слово… – потом подумал, носом своим повертел и добавил. – А может, и больше». Но тогда, в начале актёрской карьеры, он вряд ли понимал, что стоял на перекрёстке выбора своего пути – режиссёрский дебют будет у него лишь через 19 лет, и первой постановкой его станет пьеса успешного сценариста Александра Галича – «Много ли человеку надо».
          И уж точно не ведал Юрий Петрович, что незадолго до его встречи с Мейерхольдом тот уже отметился на жизненном пути будущего директора Театра на Таганке во время гастролей в Таганроге, где обживалась после мытарств по ссылкам и голода семья Дупаков. А не со спектаклями ли «Баня» и «Клоп» гастролировал Мастер у Азовского моря, не они ли так сильно потрясли школьника Колю Дупака, что мальчик решил стать артистом и никем другим? И ведь он станет им и дослужится до директорства в Театре на Таганке! Это он пригласит в театр режиссёра Любимова, он примет в труппу не родившегося ещё пока Владимира Высоцкого и он же переманит из Киева в Москву художника Давида Боровского… да и эмблему «Таганки» сочинит он!
          Не тогда ли сплелись в «узелки» нити судеб этих иноходцев ради появления в Москве уникального театра через 27 лет? Театра, где с азартом будут ставить пьесу «Послушайте!» по Владимиру Маяковскому, которого особенно чтил Мейерхольд.
          Вот, что он говорил в Государственном литературном музее в день памяти поэта в феврале 1933 года: «Маяковский раздражал кое-кого потому, что он действительно был настоящим мастером и действительно владел стихией большого искусства, потому что он знал, что такое большая сила. Он был человеком большой культуры, который превосходно владел языком, превосходно владел композицией, превосходно распоряжался сценическими законами; Маяковский знал, что такое театр. Он умел владеть театром. Он обращался не только к чувствам и к чувствицам. Он был настоящим революционером. Он не обращался к тем, которых влекло в Мюзик-холл или к трафарету, он был человеком, насыщенным тем, что нас всех волнует. Он волновал, потому что был человеком сегодняшнего дня, был передовым человеком, был человеком, который стоял на страже интересов восходящего класса…».
          Был… вот именно, что был. Не принимает «современность» опережающих время гениев, тем более поэтов – и всегда так было! А те спешат, мчатся с гибельным восторгом вперёд, в будущее, и, не замечая  обрывов, переступают последнюю черту – и срываются в небытиё. И замолкают навсегда как «расстрелянное эхо».  Ведь неспроста в стихотворении Высоцкого «Райские яблоки» есть такие строки:
         
          …Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,
           Не скажу про живых, а покойников мы бережём… 
         
          Написал он это в 1977 году, когда был уже известен, когда его звали, приглашали к сотрудничеству администраторы, когда набивались полные залы даже на «неафишных концертах» за границей, как это было в театре «Элизе-Монмартр» в декабре 1977 года – так споро работает народная «почта». А уж о России и говорить нечего – даже из пригородов успевают примчаться фанаты. Пришло  к нему желаемое признание, слава, о которой он мечтал… – а в глазах такая тоска плескалась! Неизбывная…
          Чуял Владимир Семёнович близость последней черты, ох, чуял! А вот очарованный революцией Мейерхольд вряд ли тогда, в 1937 году, в театре Евгения Вахтангова чуял, что не впишется в современность, о чём будет ему знак уже в январе 1938 года – закрытие Государственного театра его  имени, дарованного ему в 1920 году.  Он был полон творческих планов, пригретый Станиславским работал в его театре над постановкой оперы «Риголетто» и мечтал поставить шекспировского «Гамлета» с Зинаидой Райх в главной роли. Он восхищался этим шедевром мировой драматургии, считая, что Шекспир так выстроил это произведение, что всё оно буквально дышало  прогнозами будущего. Но ни один из десятков переводов пьесы на русский язык не устраивал Мейерхольда, и он уговорил сделать перевод её своего друга Пастернака – истинного поэта и музыканта, хорошо знакомого с произведением, поскольку делал попытки перевести поэму ещё в 1920 году. В год, когда будущему «русскому Гамлету» исполнилось два года, Пастернак выполнил просьбу друга, но тот уже был расстрелян…
          Кстати, работая над постановкой «Клопа»,  Мейерхольд приобщил к своему революционному театру и молодого Дмитрия Шостаковича – не потому ли много позже его приветил и Юрий Любимов, пригласив к сотрудничеству? А вот Марину Цветаеву, владеющую несколькими языками, привлечь к переводам европейской театральной классики Всеволоду Эмильевичу не удалось – не прониклась она революцией, принёсшей ей много горя, чем раздосадовала Мастера и получила неодобрительные оценки своего творчества.
          Впрочем, это нисколько её не задело, поскольку она ощущала себя частицей Галактики, а не чьей-то современницей, и на все выпады в свой адрес отвечала: «Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего». Не трогало Цветаеву и то, что и за границей её стихи не пользовались большим спросом – иностранцам больше импонировала проза по литературоведению, выходившая из-под пера русской поэтессы.
          Зато признанный за рубежом Иосиф Бродский, который так вовремя и так ощутимо поддержал Владимира Высоцкого, снисходительно критикуемого «советскими классиками», считал Марину Цветаеву самой лучшей поэтессой эпохи.
          Ах, классики-классики, не играйте в классики…
          Да разве можно стать классиком при жизни? Ведь, как утверждают словари «классик – это выдающийся, общепризнанный деятель науки, искусства, литературы, творения которого имеют непреходящую ценность». То есть, по сути, в живом неподражаемом творчестве не бывает классики, как нет границ для Духа, нет преград для вечного движения…
          Всё проверяется временем, исключительно всё и не всегда при жизни…
         
         
          …Ночь отдалась Рассвету – по обоюдной любви и по воле Небес, откуда видна Земля, где под мягким покровом на равных правах упокоились в вечном сне тела и святых и грешников. И робко запели ранние птахи, и удивлённо зашелестели за окном высокие тополя, услышанную ими в далёком 1972 високосном году песню:
         
          Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
          Что нас выгнало в путь по высокой волне?
          Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, –
          Это редко бывает – сиянья в цене…
         
         
               
             
             
             
             
          Примечания.
            
          1. Коллаж автора сего опуса.
          – на переднем плане справа: Высоцкий в роли Жеглова и Юрский в роли Груздева (худ. Константин Титков);
          – слева: памятники Пушкину (Москва) и Жеглову с Шараповым (Волгоград).
          – в облаках: нобелевские лауреаты Бродский и Пастернак; Галич, Мейерхольд и Зинаида Райх, Цветаева, Маяковский и Есенин; ниже – Леонид Енгибаров и Ролан Быков;
          2. Ссылки на видео и тексты по теме приведены в первой рецензии.
         
         
          Начало книги «Владимир Высоцкий – глас эпохи»:
         
            ЧАСТЬ 1. Восхождение.
Глава 1. Приговорённый к жизни – http://www.proza.ru/2018/01/25/132
Глава 2. Вертикаль – http://www.proza.ru/2018/04/11/61
Глава 3. Горизонты – http://www.proza.ru/2018/07/03/989
Глава 4. Быть или не быть самим собой – http://www.proza.ru/2018/07/24/295
            ЧАСТЬ 2. Клубок судьбы.
Глава 5. Нити судьбы – http://www.proza.ru/2018/11/26/1651
Глава 6. Числа, звёзды и орбиты – http://www.proza.ru/2019/01/25/24
Глава 7.  Алгебра судьбы – http://www.proza.ru/2019/07/09/964
Глава 8.  Иноходцы на семи ветрах – http://www.proza.ru/2020/01/24/121
Глава 10.  Большое видится на расстоянии – http://proza.ru/2021/01/25/996
          
               
            Внимание! Можно увеличить картинку. Для этого зажмите одним пальцем клавишу Ctrl и осторожно покрутите колёсико мышки вперёд. Вернуть масштаб в исходное положение можно покрутив колёсико назад.