Правило трёх Н Нет Ничего Невозможного

               
                История обычного мужчины

               Уважаемые мужья!
               Если вы перестали видеть в своей жене женщину –
               это  не значит, что все остальные мужчины ослепли.

               Женщина – это не постельная принадлежность
               и не кухонный комбайн с накрашенными глазами.
               Женщина – образ, стиль и уровень жизни мужчины...

               Женщины предпочитают не тех мужчин,
               которые читают мысли, а тех, которые
               угадывают желания.

     В свои двадцать два года я связал свою судьбу с женщиной. И вот уже 36 лет мы вместе. Не подумайте ничего плохого, просто я поделюсь с вами кое-какими житейскими тайнами, чтобы легче было и вам прожить такой же период с одной и неповторимой.
     Впервые я увидел её, когда прибыл с письмом от своего дядюшки в их город для поступления в Авиационный институт. В моём городе, столице Молдавской республики, Кишинёве, поступить в любое высшее заведение человеку моей национальности было совсем не реально, если ты не хотел поступать в медицинский. Туда ещё была возможность прорваться с помощью блата. Но моё желание не совпадало в то время с желаниями и возможностями моих родителей, они уступили, и я вместе с отцом вылетел в Куйбышев. Оказалось, что блата вовсе не понадобилось, так как на тот факультет, куда я хотел попасть, меня не могли зачислить по состоянию здоровья – при проверке оказалось, что я дальтоник. Недолго думая, я перебросил свои документы в политехнический и спокойно сдал проходной бал.
     Отец был счастлив и, пожелав мне в дальнейшем быть благоразумным человеком, покинул волжские просторы, улетев обратно в Кишинёв. Я остался один. И, по правде сказать, не всегда чувствовал себя в своей тарелке. Причин было немало: во-первых, я был вынужден, как иногородний, поселиться в общежитии. С одной стороны, это было весело: много людей, не ощущалось одиночество, со своими сожителями в комнате я быстро сдружился, хотя не всегда присоединялся к их компании во время очередных студенческих запоев. Так, как пили русские ребята, я, даже при том, что у нас в Молдавии научился пить ещё в школьные годы, не мог не только осилить, но и выдержать половину вечера. Причиной этому была разница выпитого: в Молдавии пили в основном сухие вина – здесь глушили водку или креплёные, причём самого низкого пошиба. Почти каждый вечер оканчивался полным разгулом, после чего болела голова, и хорошо, если я мог отоспаться в своей пастели – иногда мою кровать просили одолжить, и я выходил прогуляться. Покуривая, где-нибудь сидя на подоконнике в коридоре, я часто грустил по дому или злился на себя, что не могу, как мои друзья, найти себе девицу, чтобы хотя бы не сидеть на этом грязном подоконнике, а нежиться в своей кровати.
     По правде сказать, я не был Дон Жуаном, с девушками сходился очень сложно. В моей семье национальность моей будущей супруги никто не обсуждал, было и так все ясно – она должна быть только еврейкой. Ещё в школе я не особенно приглядывался к сверстницам, меня они не интересовали. Мой круг ограничивался парнями, причём опять же моей национальности. Это по причине того, что молдаван в классе было одна треть, а «наших» две трети.
Тем не менее, свою девственность я потерял с молдавской девочкой во время похода с ночёвкой. Дальше наши отношения не пошли, так что вспоминать об этом даже не стоит. Я даже думаю, что вряд ли найдётся мужик, который может похвастаться первой своей победой: всё это очень пугало, вызывая неуклюжесть и неприятные ощущения.
     Не буду скрывать – в общежитии я тоже пару раз имел небольшое развлечение с девушками, но это были безобидные встречи. Больше того, я твёрдо знал, что жениться не буду и детей, естественно, иметь с ней не хочу. Наверное, мои подружки тоже не делали большие ставки на меня, и мы разбегались, оставаясь просто хорошими знакомыми.
     Конечно, ни о какой первой встрече в доме друга моего дядюшки я не вспоминал до тех пор, пока не улетал к себе на родину и не возвращался с письмом опять-таки от моего дяди своему другу детства. В первый раз я не очень обратил внимания на девицу, которая, кстати, почему-то показалась мне очень высокомерной. К тому же, после постоянных нравоучений со стороны моих родителей и бабушки, что я должен жениться только на еврейке, у меня выработалось чувство противоречия – я не хотел даже смотреть на этих девиц, с которыми меня старались познакомить ещё в Кишиневе. А уж разговоры о том, какие они богатые, какое у них приданое – приводило меня в бешенство. Поэтому, как только было решено ехать в Россию, я почему-то для себя поставил задачу – жениться только на русской. Но, наверное, с судьбой не поспоришь.
     Итак, первая встреча оказалась для нас обоих абсолютно безрезультатной в плане взаимного притяжения. Я, похоже, ей тоже не понравился. Потом, когда мы уже стали супругами, она призналась, что в тот момент была серьёзно влюблена и никого не видела другого рядом, кроме него. К тому же я не обладал какой-то особой внешностью: большой еврейский нос, большие уши – это не национальная типичность, но не делает юношу краше, – не говорлив… Ну да, не Аполлон. Ко мне надо долго приглядываться, чтобы увидеть мои красивые черты. Ну, хорошо – просто приятные! – но, вероятно, они всё же где-то проявились. Так как не прошло и трёх лет, как вдруг, после очередного посещения их дома, она обратила на меня внимания, и между нами завязался разговор. Затем я пригласил её в кино. А потом… Нет. Об этом надо рассказать подробнее. Потому что всё хорошее начинается с Нового года. Может, поэтому многие любят этот праздник. Я так очень. Это он перевернул мою жизнь.
Шёл предпоследний год учёбы в институте. У меня к тому времени появились хорошие друзья вне общежития. Один из них сын большого партийного боса. Я часто ходил после занятий к нему, и их домработница кормила нас вкусными обедами. Потом мы были предоставлены сами себе, и я возвращался в общежитие далеко за полночь.
Так вот, накануне Нового года мои друзья решили отпраздновать его у одного друга на квартире. Было решено, что каждый приведёт себе девушку, чтобы было веселее. По правде сказать, я не очень был рад этой идее, так как даже не представлял, как пригласить на эту вечеринку её, а другую девушку искать не хотелось. Да и что скрывать, о другой я уже и не думал. Мне нужна была только она.
      Когда я предложил ей отпраздновать Новый год вместе, она сразу согласилась, что меня очень обрадовало. Друзья целую неделю приставали ко мне, нашёл ли я себе девушку или они должны взять на себя эту заботу. Я просил их отстать от меня и ничего не предпринимать, уверяя, что справлюсь сам. Похоже, они не верили. Потому что, когда нам открыли дверь, тут же послышались голоса: «Посмотрите, кто пришёл! И не один!»
      Все бросились знакомиться с моей девушкой. Было видно, – она им понравилась! Да и как можно было не понравиться?! На ней было очень короткое красное платье, с пышными рукавами и юбочкой на нижней юбке. Такого наряда не было ни у кого из девушек. А когда она сняла сапоги и надела туфельки, все увидели её ножки… И я тоже. И почему я их не видел раньше?
Новый год был встречен на полную катушку. Было шумно, весело, много выпито и съедено. Под звон курантов по телевизору вся наша компания кричала «Ура!», и мы все бросились целовать друг друга. Кто-то сказал:
     – С кем встретишь Новый год, с тем его и проживёшь.
     И я подумал: «А может, и всю жизнь?»
     После четырёх ночи все стали расходиться по кроватям. Нам тоже выделили одну на двоих. Я был в боевом настроении и рьяно принялся за дело, стараясь стянуть с неё весь этот потрясающий наряд. Но оказалось, что это не просто. Во-первых, она не была готова к такому обороту дела с моей стороны. Вернее, таки очень готова! Ещё чёрную кружевную юбку я стянул быстро, но под ней оказался такой корсет, что расстегнуть его было сущей пыткой. Моя краля смеялась и увёртывалась, тем больше раззадоривая меня и отнимая силы. К тому же на соседней кровати мой друг с его девушкой уже вошли в такой раж, что это начинало меня бесить. Наконец я сдался и ушёл в соседнюю комнату, где устроился в каком-то кресле и очень быстро уснул.
Я проснулся от того, что кто-то тихонько тряс меня за плечо. Открыв глаза, я сразу понял, что она не спала всю ночь.
     – Я хочу домой. Проводи меня, пожалуйста, – попросила она.
     Стараясь никого не будить, мы вышли из дому и направились к трамвайной остановке.
     А через четыре месяца мы стояли под хупой.
 
     Совсем недавно наш сын Альберт предложил нам поехать с внуками в Болгарию, в одноместный номер. «Вам ведь секса не надо», – сказал он, абсолютно уверенный, что наши дни сексуальной молодости уже истекли. Возможно, он прав. Мы уже стали дедом и бабкой. Но вот насчёт остального. Сам он уже не первый раз ездит на курорт, покупая два номера: один – для себя с супругой, другой – для детей, то есть наших внуков, чтобы они не мешали им наслаждаться в объятиях друг друга. Что касается наших отношений. Они уже на стадии привыкания, и, как сказал кто-то из мудрых, наше время соединяет нас всё больше, потому что друг без друга мы уже не мыслим себя. А кому мы ещё нужны?
     В Болгарию мы не поехали, мы предпочли отдохнуть на Мёртвом море. И без внуков. Причём я сразу сказал, поскольку мы давно не отдыхали вместе, надо оторваться на полную катушку. Купили лучшую гостиницу, где был свой пляж, выходящий прямо на берег моря, и всё предусматривалось и входило в стоимость путёвки. Так называемый пакет «аколь калюль» (здесь я был солидарен с моим сыном). Чтобы было яснее: трёхразовое питание, вход в СПА с прилегающими в нём услугами, бассейн, где предоставлялись у входа полотенца или халаты. На месте оказалось, что трёхразовое питание обернулось шестью разовым. Правда, шестой раз приходилось пропускать – он предусматривался в 24-00 для тех, у кого аппетит не уменьшался, или тех, кто продолжал бодрствовать и ночью.
Отрывались мы по полной. Утром в 6-30 я спускался на самый нижний этаж и выходил на берег моря. Посидев в «глицериновой ванне» – как у нас называют Мёртвое море – минут тридцать, я направлялся в бассейн, где делал несколько заплывов. Поднимался в номер и будил мою благоверную, которая с трудом поднималась с кровати. Завтрак проходил в довольно милой обстановке, не считая кислую рожицу моей жены, которая ничего не могла проглотить. Зато я ел за двоих, недоумевая, почему нет красной рыбы. В хорошей гостинице, где мне приходилось пару раз пребывать от работы, красная рыба всегда подавалась на завтрак.
      Поскольку завтрак заканчивался в 9-30, дальше по распорядку идти на пляж Мёртвого моря для нас было просто очень опасно. Мы спускались опять-таки на первый этаж и шли занимать лежаки у бассейна. Каждые тридцать минут я шёл к стойке с напитками, наливал себе бокал холодного пива, а жене – стакан сока или воды. Поплескавшись в бассейне, мы шли в СПА, где сидели в ванне с подогретой морской водой, в джакузи, я ещё заходил в сухую сауну (влажную я не осилил). Приняв процедуры, как и положено, по чёткому письменному руководству, висевшему на стене, мы снова возвращались к бассейну и оставались уже до обеда. Здесь начиналось утреннее представление для тех, кто возлежал или восседал на лежаках и в креслах, поедая лёгкие фруктовые салаты или воздушную кукурузу, запивая опять-таки пивом, соками или водой. Сначала две молодые девицы под музыку проводили водную аэробику с теми, кто был непосредственно в воде. На берегу дамы тоже старались как-то приплясывать, махать руками и что-то выделывать ногами, но это у них не очень хорошо выходило – энтузиазм был не тот, что у тех, кто был в общей массе водных богинь. Коллективное творчество всё же больше сплачивает. Моя мадам тоже несколько раз пыталась чем-то подрыгать, но ей это не удавалось – морскую аэробику, как и любую другую гимнастику, ей не осилить. Зато собеседниц она находила быстро, причём в основном они были из стран бывшего СССР, поэтому моя женушка с удовольствием рассказывала им о преимуществах израильского отдыха перед другими.  Можно было подумать, что она объездила весь мир. Или является ярким представителем компании по туризму от министерства, возглавляемого господином Мисежниковым. Он не знал, что пока его министерство бьётся за присвоение Мёртвому морю статуса «Чуда света», здесь уже начала свою пропаганду моя жена. Но, похоже, её собеседницы сами давно поняли, где хорошо отдыхать – не первый раз они посещают наши райские кущи, включая Мёртвое море. А говорят, им там плохо живётся. Они на наши моря катают, как мы в своё время на Чёрное или Балтийское.
После девиц импровизированную сцену занимал какой-нибудь певец. Он забавлял публику, распевая песни на многих языках мира. Особенно радовались русскоязычные отдыхающие, услыхав родные напевы. Было ощущение, что они очень соскучились по своим родным просторам или никогда прежде не слышали столь потрясающего исполнения. Но их благодарность была выше, чем израильтян, которые почему-то не очень высоко оценивали исполнение певцом песен на иврите. Арабских песен в репертуаре исполнителей, вероятно, не предусматривалось – гостиница соблюдала кошерность. И правильно делала. Нам ещё их тут не хватало! Или это был не сезон, но арабских отдыхающих в гостинице было очень мало, да и то, к этому времени мужчины, наплескавшись в бассейне, уводили своих одетых жён подальше от греха.
Надо сказать, что женщины-арабки никогда не раздеваются при людях. Они залезают в бассейны и джакузи в том, в чём ходят на улице. Хорошо ещё, что снимают обувь. Поэтому заходить в этот бассейн просто рискованно. К счастью, в этот сезон, как я уже сказал, их было мало и, вероятно, их попросили уважать менталитет других народов.
     Вообще, в отличие от моей супруги, которая почему-то очень не приемлет арабов, я к ним отношусь спокойно. Конечно, их менталитет мне не подходит, но и в первые годы жизни в Израиле мы не всегда понимали и принимали менталитет марокканских евреев. Их восточный базарный вид, крикливость и высокомерие, с которым они относились к нам, новым репатриантам из России. Позже, мы поняли, что стало причиной такого к нам отношения. Евреи-сефарды плохо сходятся с евреями-ашкенази. В своё время, будучи новыми репатриантами, которые прибыли из стран Востока, они были больно обижены и унижены евреями из стран Запада, прибывшими сразу после Второй мировой войны и занявшими свою чёткую позицию: ашкенази выше и лучше, чем эти малограмотные сефарды из Марокко или Йемена.
    Конечно, алия из Марокко сильно отличалась от образованных, воспитанных в европейских традициях и культуре евреев из Германии, Польши, Франции и России. Доходило до того, что добровольцы из отдела абсорбции ходили по домам и объясняли, как пользоваться туалетами, для чего нужны ванны.
     Во многих семьях мужчина имел по нескольку детей от разных жён. Да и жёны не все были еврейками. Мусульманки, которых быстро превращали с иудеек, старались скрыть своё происхождение, и кто-то, затаив навсегда злобу, возмещал её теперь на евреях из России. Они никак не могли понять, что мы не только знаем, что такое туалет и как им пользоваться, но и что такое лифт, холодильник, а вот мусоропровод для них и в двадцатом веке было трудно постичь. Зато они были убеждены, что мы все ходили в тулупах, ели только свинину и никогда не мылись.
Наши первые учительницы в ульпане несли такую чушь, что порой мы не знали, что и ответить на их дикие для нас вопросы. Но время всё расставляет на свои места. А особенно этому способствует война. Мы вливались в жизнь страны, переживали те же «шоковые терапии» во время очередного теракта, страдали и даже некоторые плакали у телевизоров. Мы уже становились израильтянами. Нам уже никто не кричал вслед: «Катись в свою Россию». Короче, мы уже стали своими. А дальше дело за малым. На улицах сплошная русская речь, в магазинах и парикмахерских ты свой и своими обслуживаешься. В поликлиниках тебя лечат врачи, которые либо прекрасно говорят по-русски, либо стараются тебе объяснить на твоём родном языке. А иначе просто потеряют клиентуру.
     Конечно, эту краткую справку я полностью посвящаю Ашдоду. Недаром его называют городом алии – третья часть – наш люд. 

     К часу мы возвращались в номер и, приняв лёгкий душ, шли на обед. «После сытного обеда по законам Архимеда полагается поспать». Но не в нашем случае.  После такого обеда спать было невозможно. Поэтому мы посещали магазины, находившиеся в лобби гостиницы. Жена потихоньку подкупала какие-то кремы для тела, ног и рук, шампуни и кондиционеры. И всё это в больших количествах, чтобы не обидеть подруг и близких, которые ещё в этом году не отдыхали на Мёртвом море. Можно подумать, что завтра всё уже закончится. Забегая вперёд, скажу, что я еле дотащил сумку с этой «провизией» от автобуса до дома, боясь, что после таких тяжестей я забуду о сладостных минутах, проведённых на отдыхе. Слава Богу, обошлось. И теперь мы моемся, растираемся, протираемся и благоухаем.
    Итак, отнеся очередную партию в номер, мы с супругой возлегали на кровать… Мой сын был прав, когда говорил, что отдыхать надо только с одной женщиной.
Вставать не хотелось, но нас звало море. Вечернее купание – лучшее лечение. А перед ним – лёгкий закусон – чашечка кофе или чая с различными кусочками потрясающих тортов. Нет, нет, блины мы не брали – это уж точно было слишком. Но торт… Моя жена сама не печёт, а торты мы покупаем только по большим праздникам. Эти дни были праздниками. Мы отрывались. А торты входили в «аколь калюль»!
Поскольку в бар мы ходили, уже переодетые в купальные костюмы, то сразу шли на море и там просиживали в воде до самой темноты.
Вы видели Мёртвое море? А сидели в этой огромной ванне ночью? Вы видели шатёр из звёзд над головой? Нет? Тогда мне вас жаль. Я не романтик и не сентиментальный человек, но эта картина меня восхищала.
     Ужин начинался в 18-00 и заканчивался в 21-00. Мы предпочитали заходить в зал после 20-00. Еды было навалом, а посетителей поменьше, чем в первую смену. Хотя понятия смен не было – каждый был волен прийти в любое время. Всё подносилось до последней минуты. Был «шведский стол», но никто не накладывал всё в одну тарелку. Да и огромных тарелок не было. Моя жена вообще предпочитала всё раскладывать, как дома, – по крайней мере, мясо и рыбу в одной тарелке ну никак нельзя соединять. Поэтому мы спокойно сервировали свой столик всяческими блюдами, а потом усаживались за вечернюю трапезу.
     Вечернее время начиналось с того, что мы должны были переодеться во что-нибудь нарядное. Скажу по правде, я не большой любитель переодеваться, но моя супружница считала это делом чести. Ну как можно выйти в бар в шортах? (Почему-то днём можно!) К тому же, зря что ли она взяла с собой свои новые кофточки? Кстати, когда она успела их купить? Меня уж точно не спросила.
     Себе я брал коктейль, а жене стакан сока, и мы садились в зале слушать и смотреть представления. Каждый вечер в баре выступали различные музыкальные группы: из Израиля, Англии и России. В первый вечер израильские молодые артисты показывали представление, быстрее напоминающее студенческую самодеятельность на тему: «Как хорошо жить в стране Советов!», только, естественно, с другим названием. Но с глубоко патриотическим подтекстом. Играли и пели на иврите, что по существу было понятно только израильтянам или тем, кто понимал язык. Поскольку в баре в основном были отдыхающие из бывшего Союза, очень скоро зал стал пустеть. К концу представления в нём осталось совсем немного людей. Зато в вестибюле гостиницы какой-то баянист развлекал публику русскими песнями. Позднее я узнал, что он из Нетании, руководитель русскоязычной группы. Бывший офицер Советской армии, мужик нашёл своё место в Израиле в общественном деле, самоучкой научился играть на баяне и теперь развозит по гостиницам небольшие группы, поднимая им настроение в вечернее время. А днём, как все, отдыхал, принимал морские и воздушные ванны. Короче, наслаждался жизнью.
     Кстати, с ним я познакомился при странном обстоятельстве.
На второй день нашего пребывания в гостинице, рано утром, я, сидя в море, невольно вспомнил о том, что совсем недавно, месяц назад, скандально известный американский фотограф Спенсер Туник представил на суд широкой публики первую фотографию из серии «Обнажённое море», устроив голую массовку как раз в этих местах. В ней приняли участие 1200 добровольцев из Израиля и других стран. Теперь я даже немного позавидовал, но не тому, что не был одним из 1200, а тому, что не голый. Действительно, природа располагала к этому ощущению, и даже плавательные трусы почему-то мешали. А вот обнажиться полностью… это уже не тот случай. Вокруг виднелись тела таких же, как я утренних любителей встретить рассвет над «Москвой рекой».
     В этот момент над нашими головами пронеслись израильские истребители: время проведения учебных полётов. Они пронеслись с такой скоростью и так низко, что у меня захватило дух.
     – Наши полетели! – услышал я рядом.
     Эти слова были сказаны с такой гордостью, что я невольно повернул голову и удивился, увидев недалеко от себя красивого телосложения мужчину. Почему-то я решил, что этот баянист – гость из России, и хотел уже поправить его: «Нет, это «наши» полетели!», но он опередил меня, вероятно, тоже не совсем поняв, из какого я края.
     – Израильские истребители! Я сам бывший военный лётчик, но эти полёты и меня очень волнуют. Красиво работают!
Я был с ним солидарен. Мы разговорились, и тогда он сказал, что в Израиль прибыл уже лет двадцать назад, и, как я понял, грамотно использует свои пенсионные годы.
Полёты истребителей проводились в разное время суток, и всегда это было очень волнующе. Особенно, когда мы находились в море или в бассейне. Было жутко от такой мощи, и одновременно охватывала гордость. Это наши дети, наши защитники отечества!
     Ну вот, я, кажется, превращаюсь в сентиментального деда. Что поделаешь? Я действительно уже дед. На голове волос почти нет, сверкает лысина. И хотя говорят, дурные волосы покинули умную голову, я рад был бы, чтобы на голове они остались, а вот на теле можно было бы и поменьше. Но тут с генами не поспоришь. 

     Итак, наши встречи становились всё чаще. Наконец, я решился и сделал ей предложение. Она поставила условие: благословение моих родителей, без этого свадьба не состоится.
     Мы вместе пошли на почтамт. Я заказал телефонный разговор и чуть не сошёл с ума, пока меня вызвали в кабинку. Трубка просто скакала у меня в руке, но я твёрдо сказал маме, что хочу жениться, и попросил их благословения. Сначала последовало молчание, затем она позвала папу и передала мою просьбу. Быстро посовещавшись, понимая, что телефонные переговоры стоят немалых денег (Это тебе не переговоры с домашнего телефона или через «скайп» в 21-м веке, это ещё 20-й век, да к тому же междугородние переговоры проходили на почтамте.), они благословили.
     Казалось, что всё, как она хотела. Но когда я, довольный и счастливый, попросил её руки у её родителей, и они тоже дали согласие, она почему-то заревела. Вот и пойми этих женщин! Я, по правде сказать, и тогда не понимал многого и теперь не всё понимаю в её поведении. Все сначала опешили. И отец сказал, что никто не собирается её принуждать и решение только за ней. Они просто видят, что я хороший парень, и дали благословение. 
     Вообще, надо сказать, будущий тесть меня как-то больше примечал, пока я был в женихах. Правда, позже всё прояснилось: он, будучи учёным, почему-то решил, что я тоже мечу в учёные. Где он увидел во мне зародыши этих учёных мужей? Позднее, когда я был уже его зятем, и мы ежедневно встречались дома, он пересмотрел свои взгляды на меня и очень был расстроен, что я не оправдал его доверия.
Ну, насчёт доверия, он тоже не очень их оправдал. Мои родители были уверены, что их умный, ну, немного ленивый сын, теперь будет под покровительством учёного отца, который ему обеспечит достойную работу (имелось в виду инженерная должность, в самом крайнем случае, а в лучшем, конечно, кабинет с секретаршей), отдельную квартиру, машину. Короче, всё то, что обязательно, хотя бы частично, предлагалась как приданое девушке из такого рода семьи.
На поверку оказалось, что, хотя моя суженая из семьи учёной, по всем параметрам она была бесприданницей, или, как сказала моя всевидящая и всезнающая мама сразу после того, как познакомилась с семьёй будущей невестки, в сущности, она голодранка.
     Уже на второй день свадьбы, гуляя по набережной Волги, мои родители узнали из разговора с её отцом, что машины у них нет, а я, если смогу, куплю сам, квартиры в приданом не значится. Да и зачем? Можно жить с ними под одной крышей. Габариты квартиры позволяют. Что касается работы, поскольку я ещё студент, разговаривать не о чем. Он сам начинал с мастера в рабочем цеху и считает, что любой человек может и должен подняться до верхов, благодаря своим заслугам, а не через «лохматую руку».
     Вот тебе и приехали. Кстати, в прямом и переносном смысле. Свадьбу справляли в их орденоносном городе Куйбышеве. Вся моя родня самолётами прилетела из разных городов Молдовы и Украины. С собой они везли не только молдавское сухое вино, но и кое-какую провизию, прекрасно зная, какое снабжение в российских городах, особенно в волжских. И главное украшение стола – шоколадный торт в виде корзины.
Забегая вперед, отмечу, что Молдавия в семидесятые-восьмидесятые годы была цветущим краем. В те годы в магазинах было много товаров, как молдавского производства, так и зарубежного. Молдавия была крупным поставщиком табака и винограда, и, конечно, вин. Наряду с книгами я очень гордился перед друзьями привезёнными с моей родины отличными сигаретами и хорошими винами, особенно славились сухие. Советская власть дала этим лапотникам (так в «простонародье» называли молдаван) очень много, но они не оценили её и серьёзно пострадали, отвернувшись от СССР в первые же годы его распада.
     И хотя отец невесты, обласканный высоким начальством, получил доступ к особым складам, где чуть не свихнулся от того изобилия, которое увидел (как герой Карцева), тем не менее, мои родственники после свадьбы поедали привезённую копчёную колбасу в номере гостиницы, сетуя на то, что стол не ломился от яств и изобилия, как следует на настоящей свадьбе единственной дочери. Время показало, что они знали, о чём говорили.
     Но в тот момент мне было всё равно. Я был счастлив. Я любил и был любим, а остальное, как мне тогда казалось, мы купим и приобретём в своё время. Ведь нам было всего по двадцать два года.

     Моя молодая супруга оканчивала институт и готовилась к госэкзаменам, а мне ещё надо было учиться год. Мы решили не снимать квартиру, а остаться жить у её родителей. Квартира была большая по меркам того времени и города. У нас была своя спальня. Тёща оказалась прекрасной хозяйкой, в отличие от её доченьки, так что я не был голодным. А из чьих рук я получаю приготовленную еду, меня как-то не напрягало. Не есть же бурду любимой, если предлагают что-то вкусненькое. С тёщей я быстро нашёл общий язык, мы подружились.
     Но мои родители не успокоились. Они решили преподнести показательный урок своей невестке и устроить отдельно ещё одну свадьбу уже в столице Молдавии. Так что мы собирались в Кишинёв на медовый месяц сразу после получения диплома моей жены.
     Как только корочки были в руках, мы купили билеты на самолёт. В нашем распоряжении  было всего дней десять, так как я должен был возвратиться, чтобы пройти военную службу. Кое-какие институты давали освобождение от армии, но студенты должны были проходить военные сборы. Так вот я как раз попал под эти разнарядки. По правде сказать, совсем неплохие. Проходить службу в тех условиях, что предоставлялись нам, это, можно сказать, курорт по сравнению с тем, что делалось в обычной армии. После окончания курсов мы становились младшими офицерами.
     За день до нашего вылета позвонила мама и сказала, что с папой случилась трагедия. Он неудачно спрыгнул с машины и у него выпадение дисков. Пока разобрались и сделали операцию, ноги отказали, и он теперь не ходит. Но мы, конечно, должны прилететь. Все нас ждут.
     Полёт прошёл без эксцессов, (даже моя молодая супруга, которая дико боялась летать, выдержала стойко), не считая того факта, что аэропорт Кишинёва был на ремонте, и самолёты приземлялись на военной базе. 
     В Кишиневе нас действительно ждали, хотя никакой свадьбы не состоялось. Да и неплохо. Достаточно, что все старались засыпать нас подарками, мы получили массу удовольствий от встреч, знакомств, магазинов. Я сам был удивлён, с каким вниманием отнеслись к нам мои родственники. Со многими мы в дальнейшем остались хорошими близкими людьми и даже здесь в Израиле поддерживаем некоторые отношения. 
Насчёт магазинов – это особая статья. Мы как угорелые гоняли по городу, скупая всё, что видели. У моей молодой супруги азарт возрастал с каждой новой покупкой.
К концу пребывания на гостеприимной земле у нас набралось столько товара, что пришлось делать продуктовые посылки. Жизнь показала, что и в последующие почти ежегодные наши наезды в гости мы не оставили эту практику. Правда, с каждым годом в магазинах становилось всё меньше импортной продукцией. Но нам не мешало возвращаться в дружескую республику Россия с полными сумками провизии и импортным товаром.

     У моих родителей была двухкомнатная квартира. На правах молодожёнов нас положили в родительской спальне. Мама, бабушка и моя сестра спали в салоне. Папа был ещё в больнице, мы ездили навещать его.
     Мама занимала пост главного бухгалтера Молдов-книготорга. В нашем доме о дефиците книг не могло быть и речи. Больше того, иногда они были в двух экземплярах. Это как бы продуктовый заказ. Моя жена была в шоке, когда посыльный с продуктовой посылкой получил в обмен двухтомник Ремарка. А как ещё можно было прожить в нашем случае? Ничего, курочку и всякие деликатесы она съела с удовольствием, не поперхнулась.
     Кстати, путь к её сердцу я впервые завоевал, когда подарил ей двухтомник Байрона. Ещё бы в их славном граде-Китеже люди записывались за книгами, простаивали очереди в любое время года и суток. Полки книжных магазинов ломились от суррогата, а что-то стоящее приобреталось из-под полы или вот в таких очередях. Вообще, очереди – это национальная игра русских. В Молдавии такого не было, в чём моя супруга убедилась с первый же наш приезд. Книги можно было купить в магазине, что мы по существу и сделали в первый же наш приезд.

    Но так наша семья жили не всегда. Я родился в Сибири. В Берёзове. В той самой деревне, куда был в своё время сослан великий Меньшиков.
     Для моих родителей это было место поселения после того, как закончился их период ссылки в качестве детей врагов народа.
     Иногда моя баба Сима рассказывала о своей жизни.
Её выдали замуж совсем юной девицей за уже немолодого человека. Он был коммивояжёром. Сравнительно богатым человеком. Семья Симы была очень бедной и, как следует в еврейских семьях, многодетной. Так что, для девушки её возраста и положения эта была прекрасная партия, которую сразу «разыграли»  мои прадед и дед.  Зато теперь в дом богатой сестры часто наведывались её голодные братья и сёстры. Особенно в те дни, когда супруг Симы уезжал по делам в другие районы.
Но очень скоро всё закончилось. Молдавия перешла полностью под власть Советов. Начались чистки и преследования. Деда репрессировали как ярого сиониста, а вскоре в дом ворвались представители ГПУ и потребовали, чтобы Сима быстро собрала вещи и с младенцами на руках выехала на место проживания – в Сибирь. На сборы отводилось всего несколько часов. Сима вошла в ступор. Она села на стул и оцепенела. Добрые соседки бегали по дому и собирали её в дорогу. Очнулась она только в вагоне, где перевозили скот. Таких, как моя бабуля, несчастных, ни в чём не повинных молодых женщин, было полный вагон. Как она доехала, Сима не помнила. Всю дорогу старалась сберечь своих малолетних детей.
     К счастью, ей хватило сил и сберечь детей, и самой не погибнуть в дороге. Ей посчастливилось и в том, что ей дала угол и обогрела добрая поселенка. После смерти мужа – «не вынес каторжного труда», а правильнее будет сказать, расстреляли без суда и следствия, – Симе разрешили поселиться в Берёзово. И где только не работала она: и на лесоповале, и брёвна перегоняла, стоя по пояс в ледяной воде. Порой не хотелось жить, но жить надо было ради детей – Полины и Леонида.
     Когда подросла дочь, надо было подумать о её образовании. Училась Полина хорошо и хотела стать учительницей, но, пока на лошади добралась до Тюмени, опоздала к вступительным экзаменам. Возвращаться было сложно и страшно – работать негде, только на самых сложных и тяжёлых работах. Девушка решила пойти в экономический техникум. Так и стала бухгалтером.
В Берёзово Полина встретила свою любовь и вышла замуж за Ефима – моего будущего отца. Судьбы обеих семей были очень схожи.
     Правда, отец рос в семье более зажиточных родителей. Он даже начал учёбу в Румынском университете. Но как только Оргеев попал под юрисдикцию СССР и стал молдавским городом, очень скоро начались раскулачивания и чистки по религиозным принадлежностям. Мой дед попал под эту статью и был сослан в лагеря. А его супруга, моя бабушка Роза, вместе с детьми – Цилей и Ефимом – сослана на поселение в Берёзово.
     Уже в Тюмени отец окончил техникум, что дало ему возможность в дальнейшем работать в технических мастерских.
Удивителен тот факт, что всё это произошло за две недели до начала Великой Отечественной войны. Это оказалось настоящим чудом, ведь из их соседей и родственников мало кто спасся: кто-то погиб в лагерях смерти, кто-то был расстрелян. С другой стороны, такой подарок судьбы, да… подарком и не назовёшь. Но кто выбирает свою судьбу сам.
     Я родился очень слабым, у меня была желтуха. Я орал и днём и ночью, поэтому мама и бабушка попеременно носили меня на руках.
Но, к большому счастью, родителям разрешили иметь корову и кое-какую птицу. Так что молока, причём парного, я выпил столько, что теперь не могу на него смотреть.  Сибирские морозы мне были в радость, о катаниях в собачьей упряжке и разных детских забавах я вспоминаю с большой теплотой. И неудивительно: беды и страдания моих родителей меня не коснулись, а вот шалуном я рос большим. Любил покататься на дверце шкафа, который однажды перевернулся и чуть не убил меня. С папой я ходил на футбол – он был ярым болельщиком и однажды потерял меня на стадионе. Я просто убежал от него, а он, ужасно расстроенный от проигрыша своих игроков, забыл, что взял ребёнка с собой на футбол. А когда спохватился… Ну вы представляете, какой был скандал дома?!
     Много раз мне вспоминали, как я убегал к цыганам, табор которых находился недалеко от посёлка. Мама боялась, что когда-нибудь они поднимутся с места и увезут меня с собой. Поэтому после того, как меня возвращали домой, я был всегда крепко наказан. В основном попадало от бабушки Симы. Родители меня не трогали.
Став отцом, я тоже ни разу не схватился за ремень и даже не пытался ударить своего сына. Хотя он тоже доставлял нам много хлопот, пока не поумнел. Теперь он не только наш ребёнок, но и мужчина, с которым я могу поделиться мыслями или попросить помощи.
     Когда мне исполнилось три года, родителям разрешили переселиться в Тюмень. Там родилась моя сестра. Наконец в семь лет я увидел Кишинёв – родителям разрешили возвратиться в Молдавию. Цветущая страна была для нас с сестрой настоящим раем. Тепло, светло, много фруктов. В первый же день нас, детей, перекормили фруктами, что вызвало страшный понос и перепугало наших родителей до смерти.
     Поскольку родителям в течение нескольких лет не давали право на постоянное жительство в Кишинёве, они перебивались на съёмных квартирах. Мне же надо было идти в первый класс, и меня прописали у бабушки Розы и тёти Цили – родной сестры моего отца.
     Получить государственную квартиру было нереально, поэтому, как только начали строить кооперативные квартиры, мои родители собрали деньги и купили двухкомнатную квартирку в очень красивом районе Кишинёва. Правда, когда мы с сестрой выросли, оказалось, что она явно мала для нашей семьи, но о покупке новой не могло быть и речи.
     Мама дослужилась до главного бухгалтера Молдов-книготорга. Отец работал механиком в мастерских. Но на новую квартиру у них денег не набиралось, поэтому они смирились с тем, что есть. К тому же помогло и то, что я улетел из родительского гнезда в семнадцать лет.
Да и вообще, в еврейских семьях считается, что дети должны жить отдельно от родителей, поэтому то, что родители невесты не дали ей в приданое квартиру, да и просто помогать нам в будущем с ее приобретением, привело моих родителей просто в полное замешательство.   
     Помню, когда моя мама завела разговор о нашем переезде в Кишинёв, моя супруга спросила, а где мы будет жить, ведь у них только две комнаты, то мама сразу ей ответила, что мы должны будем снять квартиру. Это привело её сноху в ужас.
     Ох, если бы моя мама знала, что её сын будет всю жизнь жить с тёщей, она вряд ли дала бы согласие на этот брак. Хотя… ведь мой отец прожил с её мамой, то есть, тоже с тёщей. За исключением того времени, когда Сима уезжала к своему сыну. Но надолго она там не прижилась. Вторая супруга сына не очень жаловала свекровь. Поэтому пришлось возвратиться к дочери, под крышу дома не очень любимого зятя. И с ним она прожила до самой смерти.
    Забегая вперед, скажу, что бабушка пережила свою дочь на год. Мама умерла от рака совсем молодой – в 54 года. Бабушка очень хотела уйти из жизни первой. Поэтому она часто предпринимала попытки суицида, но в последнюю минуту кто-то входил в дом и спасал её. Так что ей пришлось пережить свою дочь, и теперь они лежат вместе на кишинёвском кладбище.
     Обе мои родные женщины мечтали об Израиле. Они часто говорили о том, что я должен уехать в ту прекрасную страну, о которой они, в сущности, знали только по рассказам и по тем джойсовским посылкам, которые получали многие евреи Молдавии и Украины. Но поскольку вопрос переезда в какой-то неведомый мир в моих жизненных планах тогда даже не стоял, а у них самих было очень много проблем, то дальше этих разговоров дело не продвигалось. И только позже мы осуществили их самое заветное желание и прибыли на историческую родину.
     Да, неисповедимы пути Господни!

     Итак, окончив через год высшее учебное заведение, я получил специальность и окунулся в обычные рабочие будни, очень скоро поняв, что свои 120 рэ я имею, а остальные радости можно получить в другом месте. Трудоголиком, как мой тесть, я не собирался становиться. И моим кредо в жизни стало: сколько получаю, на столько работаю. Отсидев на работе положенных восемь часов, я бежал домой, к любимой жёнушке.
     К сожалению, в то время она работала учительницей. «Учителкой» русского языка и литературы. Надо было заработать стаж, а главное – прижиться в какой-нибудь школе, чтобы спокойно уйти потом в декретный отпуск, имея за спиной хороший тыл возвращения на работу. Поэтому я в основном видел свою молодую жену за тетрадками или подготовкой к урокам. И всё же это были хорошие времена. Мы ходили в кино, театры, как молодожёны не отказывали себе и в других развлечениях, приятных для обоих. Короче, это совсем неплохо, сразу не заводить ребёнка, а немного пожить для себя. Что мы с удовольствием и делали.
     На следующий год мы снова полетели в Кишинёв. Моя любимая тётушка Циля – обалденная женщина! – сделала нам подарок, организовав отдых в санатории Одессы. Она понимала, что молодым нужно не сидеть в доме с больным отцом и выслушивать молодой невестке нравоучения свекрови, а понежиться на пляжах Чёрного моря.
Море, солнце, песок. Вот-вот. Я бегу поплавать и отдаю своей супружнице своё золотое обручальное кольцо – оно очень тяжёлое и широкое, по той моде. Пока я нырял и плескался, она, засунув его себе под косынку, прилегла на топчан. Когда я возвратился, она тоже решила искупаться и, протянув мне своё кольцо, сбросила косынку… а вместе с ней и моё кольцо. Всё. Только его и видели. Мы облазили весь пляж – его нигде не было. Нам даже помогали добрые люди. Но бесполезно. Не буду ни на кого грешить, сами виноваты, но с тех пор я не окольцованный. Больше того. Когда мы прилетели в Кишинёв, тётушка узнала и предложила срочно купить новое, уповая на плохую примету. Но мы отказались.
      И вот что я точно понял: эта примета не сбывается. Я живу с этой женщиной уже тридцать шесть лет.  Кольца у меня до сих пор нет. Да и зачем оно мне, мужику по духу и по физическим данным? На мои огромные толстые пальцы его всё равно теперь вряд ли можно было натянуть. Я даже печатку не ношу. Все украшения за меня носит моя благоверная, и ей, поверьте, идёт больше чем мне. А мне приятно смотреть на её сияющие глаза. Женщина.

    Как любой мужик, я бредил машиной. Но, к большому сожалению, в России купить её было очень сложно. Мой тесть мог бы мне в этом помочь, но он упрямо не хотел этого делать. На это у него были свои основания. Во-первых, он считал, что лучше собранные деньги тратить на отдых на побережье Чёрного или Балтийского моря. Во-вторых, те проблемы, которые в то время были связаны с содержанием машины, его пугали.
     Тут я с ним полностью был согласен. Запчастей достать было очень сложно, гаражи строились где-то за чертой города. И если летом машина могла стоять во дворе дома, то зимой, при 30-градусных морозах, её надо было содержать в гараже, а это значит, считай, её уже нет на этот период времени года. Тащи всё с рынка сам, на автобусе или трамвае. Даже до театра тоже трясись в трамвае. А тогда какого чёрта купил – ни помощи, ни радости.
Это тебе не Израиль. Всегда тепло, машина стоит под окнами твоей квартиры. Даже прогревать не надо. Сел и кати себе.
      Поэтому, как только мы немного прижились в Ашдоде, я первым делом стал искать машину. Мои женщины, естественно, воспротивились. Они считали – сначала надо подумать о жильё. Жить в тех условиях, в которых мы пребывали уже полгода, становилось им в тягость. По правде сказать, у нас в квартире было так красиво, благодаря опять-таки рукам моих двух женщин, что никто не мог и догадаться, что эта квартира съёмная. А что нужно мужику, когда он возвращается с работы? Правильно. Чтобы в доме было тепло, комфортно, чисто и вкусно. Что я и имел.
Но мои женщины меня сжирали. Методично, ежедневно, с маленькими скандалами и слезами. А через год спокойного алимовского проживания на съёмной квартире тёща стала устраивать нам истерики после каждого посещения ульпана (школа для репатриантов). В группе пенсионеров, куда она ходила исправно, как лучшая ученица познавать иврит, в перемены только и говорили о том, покупать или не покупать квартиры. Ну, правильно, кто же в Израиле говорит о том, где достать кур или очередную тряпку?
     А потом появились новые ужастики – кто-то уже приобрёл, а кто-то останется ни с чем, если сейчас не решиться. Тёща – женщина решительная – каждый раз вымещала свои порывы на мою больную голову, как только я садился за стол. Кусок не шёл мне в горло. Я страшно боялся поддаться её настойчивому давлению. К тому же горел желанием сначала купить машину, а потом заняться житейскими проблемами.
Поскольку женщин двое, пришлось сдаться. Но я все же поставил условие: квартира только новая, в старой жить не хочу.
     В это время в нашем средиземноморском городе началось грандиозное строительство. Дома ещё только строились, но старожилы поняли, что надо быстро продавать своё барахло и покупать новое жильё, и продавали свои квартиры сравнительно дёшево. Ведь и новые квартиры были на тот период не очень дорогие.   
Мы пришли к общему консенсусу – покупаем новую четырёхкомнатную квартиру, а потом сразу же машину.
     Взяв ссуду в банке, мы купили жильё. Правильнее будет сказать, залезли в кабалу на двадцать восемь лет, так как последняя платежка по ссудам будет через как раз эти двадцать восемь. И к тому времени наша квартира будет стоить нам уже полмиллиона. Тот ещё великий подарочек для нас, новых репатриантов, от еврейского банка! 
      Сказать, что моя тёща принимала самое непосредственное участие в покупке, это ничего не сказать. Я её зауважал ещё больше, когда она не только дала свою половину машканты (ссуды), но и сама ездила в другие города для подписи бумаг, поскольку я не мог отпроситься с работы. Наконец бумаги были на месте. Ключ в кармане. Мы въехали в четырёхкомнатную новую квартиру на последнем этаже восьмиэтажного дома.
Моя супруга сияла от счастья – над нами только Бог!
Год, прожитый на съёмной квартире, где над нашей головой каждое утро, с пяти часов, соседский ребёнок бегал в туфлях на высоких каблуках его мамаши, доводили мою жену до бешенства. Она заявила, что квартиру купит только под самой крышей. Над ней – только Бог.
     Похоже, её мечты сбылись: когда мы выбирали квартиру, оставались две квартиры на последнем этаже. Но это были первые дома с балконами и двумя лифтами. Дом сдавался под ключ, так что мы были почти последние, кто въехал в свою квартиру.
      Машину для перевозки мы даже не брали: всё переносили на руках. У сына к тому времени появились друзья в школе, которые помогли нам. Да и что, по сути, надо было перевозить? Книги, барахло, пару паласов, швейную машинку тёщи, которую, кстати, мы тащили из самой России, как и самовар, две сохнутовские кровати, которые достались нам в подарок от каких-то олим, и шесть деревянных табуреток. Гордостью семьи был телевизор «Фергусон» и синтезатор «Ямаха», который бабуля подарила своему внуку сразу же, как только ей государство возвратило деньги, «по чистой случайности» взятой у стариков-репатриантов.
Вечером мы садились на ковёр перед телевизором: мебели в салоне не было. И тут открывались двери – и к нам вваливались соседи из других квартир. Кто-то нёс свои запасы, немного выпивки, гремел телевизор, играла музыка, дети бегали из одной квартиры в другую. Мы все были пьяны от радости – первое своё жильё на исторической родине! То, что его надо было выплачивать в течение двадцати восьми лет, – да кто об этом думал?!

     И вот я заказал машину «Шкода» и стал ждать её прибытия в Израиль. Время поджимало, а её не привозили. Моё волнение нарастало. Дело в том, что мы, как новые репатрианты, имели льготы на получение первой машины (как, кстати, и квартиры): машина стоила в два раза дешевле её стоимости на рынке в Израиле, и давали ссуды на большой срок. То, что к концу выплаты по ссудам, что мы взяли на машину, она будет стоить как раз свою стоимость, в то время нам казалось глупостью.
     Когда оставалось две недели, нам вдруг позвонили и предложили машину другой марки. Мы с женой сначала расстроились, но когда увидели, что предлагают взамен, печаль сменилась радостью. Это были первые машины «ДАЮ» южнокорейского производства. Красивый, большой, белый автомобиль. Моя жена была счастлива, пожалуй, больше, чем я. Видишь ли, она считала, что крупные женщины (а она почему-то видела себя крупной, при росте метр шестьдесят четыре) должны ездить только в больших машинах. Хотя до этого согласилась на «Шкоду». Но, похоже, Бог и в этот раз решил ей преподнести подарок. А может, тоже считает её крупной женщиной? Ему ведь виднее.

     Теперь «конь» стоял в моей «конюшне», под окнами моего дома. Но на этом коне надо было уметь ездить. По правде сказать, я приехал с водительскими правами, полученными ещё в институте. За время жизни в России машину я не имел. Представляете, как я водил! Взяв несколько уроков, я сел за руль и каждый раз дрожал, как заяц. Эти водители-израильтяне не очень считаются, ты «нэхаг хадаш» (новый водитель) или уже со стажем. На дорогах я вёл себя как «ученик-отличник», чётко зная – вокруг меня «двоечники». С ними не спорят, пусть летят. Мне жить охота.
     Сколько доброго сделала нам эта машина! Хотя в первые годы надо было её выплачивать, и, как говорила моя благоверная, этот монстр сжирал последние наши деньги. Зато мы каждые полгода катались к друзьям в Арад и оттуда уже всей компанией – на Мёртвое море. Несколько раз ездили в Кейсарию. Ну и, конечно, покупки, поездки в другие города, прогулки в лес и к морю. А ещё субботние выезды, когда городской транспорт не ходит, а такси – дорогое удовольствие. Но главное – дорога на работу в другие города. Моя работа часто зависела от наличия у меня транспорта. Моя «ДАЮ» давала мне радости 17 лет. 
     Что касается моей супруги, то ездить с ней было одним мучением. Особенно, когда я ставил машину на стоянку. Ну да, ну не получалось с первого раза задним ходом. Так что, из-за этого надо нервничать? Или выскакивать из машины, когда я ещё на ходу! А уж если она сидит около тебя в машине, то обязательно укажет на то, что ты не знаешь дороги, не туда надо было ехать, не так, не на том повороте повернуть… Иногда мне очень хотелось сделать так, как один приятель. Когда его жена стала указывать, как ехать, он остановил машину и заставил её выйти. Домой она добралась к часу ночи, но больше не говорила ни слова.
     К сожалению, я другой, возможно, мягче, возможно, больше прощаю моей благоверной её выходки. Так что я просто воспитал в себе железную волю: она указывала – я молчал и ехал дальше. Иногда за меня заступалась тёща, и то, потому что она просто не переносила визга своей доченьки. Ну и на том спасибо!
Мой отец учил меня мужской мудрости: «выслушай женщину – сделай наоборот». Ему это, по-видимому, очень помогло. Он пережил свою жену на двадцать с лишним лет, оставив её в могиле на родине предков (не путать с исторической!), а сам уехал умирать в страну развитого империализма. Но об этом чуть позже.

      С приходом Горбачёва в стране всё стало резко изменяться. Перестройка ворвалась в нашу жизнь. Появились интересные журналы, в которых стали печататься запрещённые произведения. Мы рвали эти журналы друг у друга из рук, не успевая прочитывать. Свобода вдруг так явственно почувствовалась в стране, что казалось, теперь всё будет по-другому. Но старшее поколение тормозило наш порыв, каждый раз напоминая, что «оттепель» уже была.
      В конце 80-х и до нашего города докатилась волна еврейского подъёма. Открылись еврейские общества, в которых собирались евреи со всего города. Здесь не только пропагандировали искусство и культуру нашего народа, но и потихоньку напоминали, что пора двигаться в Землю Обетованную. Но пока уезжали ещё очень тайно. Никто не говорил до тех пор, пока в кармане не лежал билет на поезд до Чопа или ещё какого-нибудь пограничного города, откуда путь назад был уже заказан.

     Первыми поднялись наши друзья, которые, как нам казалось, были самыми благополучными из всей нашей компании. Потихоньку ряды редели. Их рассказы о том, как, где и сколько надо дать, чтобы правильно оформиться, приводило нас в ужас. Мы даже не чувствовали, что сумеем это сделать. И не потому, что с деньгами было очень сложно, а потому что понимали: пока нам неоткуда ждать помощи и в самом Израиле. В то время нужен был вызов со стороны родственников, которые принимают вас как новых репатриантов. У нас таких родственников не было. Поэтому мой отец взял на себя все эти хлопоты, поскольку он, вместе с моей сестрой, давно решился на этот шаг. К тому же после множества переговоров с моими родственниками, мы согласились ехать «целым кустом», понимая, что так будет легче.
       Пока мы ждали, произошло несколько событий, после которых мы укрепились в своём решении. В городе разгулялась «Память» – фашистская организация, которая постоянно угрожала погромами. Никто её не собирался утихомиривать. Свобода начинала свои перевёртыши. В магазинах катастрофически не хватало еды, естественно, в простом народе возрастал антисемитизм. Моя супруга иногда прибегала вся в слезах, дрожа от страха. Стоя в очереди за хлебом, она была обвинена в том, что все эти проблемы из-за «таких, как она». Это они (евреи!) всё увозят и разворовывают. Такие же бурные выпады со стороны пьяных мужиков или вздорных баб она испытывала на себе почти ежедневно. К большому сожалению, никто из всей очереди не защищал ни её, ни тем более нашу нацию. Гробовое молчание заставляло мою супругу выскочить из транспорта или убежать из магазина. А однажды её встретил молодой сосед, только что вернувшийся из армии, и сказал ей напрямую: «Увозите своего сына в Израиль, армии он не пройдёт. Либо убьют, либо возвратится калекой».
      Ну и, наконец, инцидент, произошедший с нашим сыном. Его избили в школе до сотрясения мозга. Вопрос, который он задал нам: «Что же такое родина, если меня избивают, потому что я еврей?» – поставил жирную точку в наших колебаниях.
 
     И вот нам пришло приглашение от дальних родственников, о которых мы раньше и не подразумевали. Да и кто посмел бы даже подумать, что у него есть таковые в Израиле – вражеской стране, упоминание о которой было чревато большими неприятностями.
     Но мы уже «созрели». В ОВИР мы пришли втроём. Тесть категорически отказался уезжать из России. Зато тёща сразу дала согласие ехать с нами и тем самым сделала настоящий прецедент в семье. С одной стороны, моя жена успокоилась, так как без своей мамы она уезжать не хотела. С другой стороны, тёща верила, что её супруг ещё созреет и прилетит к нам. А он, со своей стороны, верил, что она одумается и останется с ним.
      Надо отдать должное: ни разу он не вставал на нашем пути и не устраивал никаких проблем с подписями бумаг. Зато бедную женщину буквально терроризировали, требуя, чтобы она развелась со своим мужем. Это позволило бы отнять у него полное право владеть квартирой. Но тёща, будучи очень сильной женщиной (помните, я уже упомянул об этом?), не только гордо отвергла это предложение, но и с большим достоинством выдержала все временные задержки с бумагами. Для нас это было большим испытанием, поскольку время поджимало, а её никак не оформляли на выезд.
Разрешение было получено в тот самый момент, когда мы уже, по сути, не знали, что и делать: без матери не хотела ехать моя супруга, а тёща без нас не хотела выезжать позже. Это было мудрое решение со стороны обеих женщин, как показало время.
     Конечно, как только документы были поданы, нам с женой пришлось покинуть места нашей работы. В то время это было недопустимо – продолжать работать. Нас взял на свою шею тесть. До этого мы с женой слетали в Кишинёв, где заказали автобус на Румынию, и, возвратившись, стали паковать вещи. Таскали коробки, готовили ящики для мебели и кое-какой домашней утвари.
Но вскоре оказалось, что таможню в нашем городе закрыли, а время выезда уже поджимало. Тут надо отдать должное моей благоверной. Я не знаю, кто бы ещё с таким спокойствием и выдержкой продавал и отдавал свои любимые сервизы, спальный гарнитур, ковры и книги. Часть книг она продавала за гроши, чтобы на эти деньги переправить любимые книги в Израиль по почте. О, если бы кто-то нам тогда подсказал, что не стоит этого делать! За всё время жизни на этой земле я не припомню, чтобы мы с ней перечитали хотя бы одну книгу. Зато каждые полгода книги перетряхиваются и пересушиваются. Я вообще перешёл на чтение по Интернету, а моя жена заделалась редактором журнала и теперь читает только вирши своих великих авторов.
     И сейчас я рад, что закрылась таможня, потому что пришлось бы столько ненужных вещей тащить сюда. А так всего-то 24 чемодана, две огромные сумки, куда мы, конечно, не могли не засунуть тёщину швейную машинку «Зингер», пару ковров и любимый русский самовар!
      Так что если вам нужен совет, как отправляться налегке в Землю Обетованную, спросите меня. Я вам точно скажу, что надо взять и чего не надо. Кстати, что действительно надо, и надо очень, это деньги, причём доллары, которые выдавались перед самым полётом. 130 долларов на человека. Других у нас не было. Да и откуда им быть? Квартиру мы оставляли тестю. В России тогда обменять эти русские бумажки на зелёный капитал было просто невозможно, да и опасно. Мы были чисты перед законом и страной, которая нас не только хорошо обобрала, но и заставила отказаться от гражданства, причём за деньги.
      А теперь кто-то ещё сомневается, что я не хочу возвращать себе гражданство России? А на кой хрен? Я туда не собираюсь даже в тур поездку. Меня ностальгия не гложет.
     А моя тёща столько настрадалась в той стране, что ей этих подачек – 30 долларов в месяц – не надо, да их ещё не просто получить. По российским законам требуется прожить не менее полугода на старом месте. Как вам это нравится?

      Итак, отвальная, прощальная, с тостами и поцелуями. Мы взволнованные и радостные идём спать. А наутро… новость. Война в Персидском заливе. Дорога в Израиль закрыта до неопределённого времени.
     Но пути назад нет. Во-первых, потому что мы уже выписаны из этой квартиры, во-вторых, билеты на поезд до Москвы уже куплены, а в третьих, абсолютная вера в то, что скоро всё наладится, а нам ещё надо было доделать кое-какие бумажные дела в Москве. Так что три-четыре дня были в запасе.
     Мою жену с утра не узнать: зарёванная, с покрасневшими глазами, она всё делает, как во сне.
     На перрон приходят наши друзья и родственники. Мороз почти тридцать градусов, но мне жарко, я постоянно курю и почти не слышу шуток наших друзей, которые стараются поддержать в последнюю минуту. Наконец мы входим в вагон. И вот поезд дрогнул и медленно пополз вдоль перрона. За вагоном бегут наши весёлые друзья, чего-то крича и махая руками. И тут моя благоверная заревела, как белуга. Кто-то нервно обратился ко мне:
     – Да уведите вы её в купе!
     По правде сказать, я не ожидал от своей супруги такой бури эмоций и немного растерялся. Но потом вспомнил, какие она выдала слёзы в тот вечер, когда я попросил её руки, и подумал: значит, всё у нас получится.
Мы ещё немного посидели в тишине, подождав, пока закончатся всхлипывания моей благоверной, а потом взялись за вечернюю трапезу.
В Москву нас сопровождал тесть. Он специально взял билет до столицы, чтобы попрощаться с нами уже у самого трапа самолёта. Сам он решил остаться в России. Конечно, я понимал, что теперь ответственность за семью должен взять на себя и мне будет очень сложно, но тестя я не осуждал. Да и что осуждать? Каждый распоряжается своей жизнью сам.
     Уже в Израиле я думал: вероятно, правильно сделал мой тесть, что не приехал с нами на ПМЖ. Ему, очень деятельному человеку, было бы тяжело жить здесь в качестве пенсионера.
     Оставаясь в России, он до конца своей жизни был востребован на своей работе. За то время, что мы в Израиле «взбивали молоко в стакане, как лягушки», он в этот момент проводил связи с Германией и Китаем, куда выезжал как лучший представитель Куйбышевской авиационной академии. В Израиле он тоже побывал, с надеждой найти себе серьёзную работу и наладить связи. Но ни первое, ни второе ему, по-видимому, не удалось. Больше того, в момент его приезда я был в очень тяжёлом состоянии – первый раз меня уволили, и я был в трансе. И тесть старался мне помочь, даже возил куда-то на собеседование.
      Но что касается своей семьи, долг перед ней он выполнил полностью, до конца стараясь помогать во всём. Он организовал нам прибытие и пребывание в Москве в те дни, когда мы заканчивали последние дела с документами.
      А надо сказать, что в это время рэкет расправлял свои крылья и яркие представители этой новой «профессии» буквально встречали евреев у входа на вокзал, чтобы обчистить, как липку. Конечно, их в основном интересовали доллары, но и другими деньгами или золотишком они не брезговали. Откуда знали, что именно этим поездом едут из провинции отбывающие в Израиль, смешно даже спрашивать. Всё было схвачено и налажено.
      А вот картину, которую я, теперь уже смеясь, могу рассказать, чем-то напоминает детективную ситуацию. Как только мы вышли в зал ожидания, и носильщики обставили нас чемоданами и сумками, тут же около нас нарисовались пару мужиков бандитской внешности. Человек, который уже ждал нас с машиной, тоже увидел этих головорезов и боялся подойти к нам. Так мы выжидали пару часов.
По правде сказать, я до сих пор не понимаю, почему они не решились нас тронуть. Ведь деньги были при нас. Позднее в такую же ситуацию попали наши друзья. Их не пожалели, и им пришлось отдать доллары, которые выдавали уезжающим из страны.
Может, их остановило то количество багажа, которое мы везли? Они же не знали, что это всё, что у нас есть. А может, каракулевые шубы моих женщин? Ну какой умный поедет в Израиль в шубах?! О, это был ещё один мудрый поступок моих женщин. Позже именно эти шубы спасли нас в дороге на Румынию, которую мы преодолевали в течение 15 часов в холодном, не отопляемом автобусе.
      Итак, мы выдержали это противостояние. Враг отступил, «блокада» была снята, и мы буквально бегом загрузили вещи в «пикам» и выехали на подготовленные нам квартиры. Чемоданы и сумки было решено оставить в одном месте, конечно, за оплату, а самим перекантоваться в двух квартирах, в разных районах столицы. Мы с супругой и сыном остановились у племянницы тестя, а тёща была переправлена в квартиру какого-то друга.
Но к вечеру грянула «буря». Когда мы все сидели за столом по поводу нашего отъезда, пришла дочка племянницы и сказала, что с завтрашнего дня начинается обмен денег. Все крупные купюры не имеют хода. А моя благоверная как раз в течение целого дня покупала какие-то русские сувениры, стараясь сбагрить мелочь. Это был шок.
      Выход опять-таки нашёл тесть, предложив свою помощь. Взяв последние крупные деньги, он возвратился обратно в наш город и стал производить срочный обмен через своих друзей и знакомых. А мы, закончив последние дела с оформлением визы на Румынию, решили больше не оставаться в Москве, а двинуть на Кишинёв, где переждать войну в Персидском заливе: всё-таки у моего отца сделать это было удобнее и безопаснее.
      На вокзале с нами опять произошёл интересный инцидент: грузчики не хотели везти наши вещи к поезду «Москва-Кишинёв», уверяя, что нам надо на тот, что идёт в Чоп. Никак не могли понять они, почему евреи едут в Кишинёв, а не летят в Израиль. Пришлось показать им билеты, после чего они успокоились и красиво упаковали нас в купе,  профессионально расставив вещи.
Как только поезд тронулся, мы с большим аппетитом умяли ещё тёплую пиццу, купленную за пару часов в первой пицце-хате города Москвы, запив горячим чаем, любезно предоставленным нам проводницей поезда «Москва-Кишинёв».
На следующий день нас встречала столица Молдавии.

      Днём мы бегали по Кишинёву, закупая кое-какие вещи на оставшиеся деньги. Вечерами сидели у телевизора, слушая новости и надеясь на завершение войны в Персидском заливе.
Мой отец очень нервничал. Пока мы «созрели», моя сестра «перезрела» и решила теперь уезжать в Америку. Ничего не сказав нам, они подали документы в Американское посольство и теперь ждали ответа.
      Отец, по-видимому, не хотел ехать в Америку. Он, как и моя мать, бредил Израилем и, по-видимому, страшно переживал, что мы не берём его с собой. К этому времени ни мамы, ни бабушки, ни его любимой сестры в живых уже не было. Жить в Кишинёве одному было сложно – он после неудачной операции остался калекой, очень трудно передвигался. Поэтому сестра забирала его с собой.
Я знаю, что стал невольным тормозом на пути их желания в своё время перебраться в Израиль. Сначала они решили дать мне высшее образование и послали учиться в тот злополучный город. Затем они долго уговаривали нас ехать вместе с ними, но моя супруга тогда ещё была большой патриоткой страны Советов. Она, как и её папочка, всю себя отдавала делу воспитания молодого поколения, будучи на ниве учительства, не видела ничего, что делается вокруг.
      Мать даже умоляла меня оставить пока свою семью в России и ехать с ними, а потом вызвать туда остальных. Но от этого я отказался сам. Я не боялся того, что ждёт меня впереди, я боялся потерять свою благоверную. К тому же у нас уже рос сын.
      Мои родители тоже затормозили. Сначала с отцом случилась беда, потом моя сестра вышла замуж, родила. Затем не стало мамы.
Итак, сестра с семьёй повернула на Америку, где к тому времени уже обосновались наши родственники – родной брат моей мамы и его дети. Всё было продумано очень грамотно. Сначала дядя сделает вызов ей, а потом она уже поможет мне. Но ситуация в стране не давала времени на раздумье и тем более ожидания «своей очереди». Для того чтобы как-то успокоить свою совесть и показать мне свою заботу, дядя пообещал полную поддержку, как только ступим на Землю Обетованную.
Тесть был очень удивлён, когда узнал, какая перспектива вдруг засветила нам, но мы отказались. Для него Америка была державой, на которую ещё можно поменять свою Советскую державу. Не то, что какой-то Израиль – ни держава, ни великая страна, её и на карте-то трудно найти.
     Он даже сказал дочери, что если мы поедем в Америку, он, пожалуй, тоже рискнёт оторваться от этой земли.
     Вообще, его преданность России и русскому народу были для меня – еврея – не всегда понятны. Он страдал за русский народ, за то, как тот живёт, как ходит транспорт в городе, как плохо снабжаются жители…
Сам он был сиротой. В годы войны его родителей расстреляли фашисты. Но он выжил, много и прекрасно учился – всегда был лучшим, первым во всём. Был Сталинским стипендиатом. Окончил авиационный институт с красным дипломом. Поднялся из простого рабочего парня к научным вершинам. И хотя в своей жизни часто нарывался на антисемитов, никогда не придавал этому большого значения. Иногда дело доходило до абсурда.
      Например, в то время, когда мы решали вопрос об отъезде, тесть, будучи в командировке в Москве, столкнулся с настоящим погромщиком. Выходя из гостиницы с чемоданом в руках (шёл на вокзал), он был остановлен высоким человеком, явно выпившим, который спросил его: «Что, уезжаешь?» Тесть ему ответил: «Да, уезжаю». Громила не стал разбираться, куда именно направляется этот еврей (если еврей – значит, в Израиль), и вдарил ему со всего размаху в лицо. А когда тесть упал, стал бить ногами в грудь, стараясь попасть в область сердца. Спасли тестя документы в левом внутреннем кармане пиджака.
     Подоспевший швейцар и какой-то добрый прохожий, бросившийся ему на помощь, доставили избитого и полуживого тестя обратно в гостиницу, вызвав милицию и скорую помощь. Тесть несколько дней пролежал в больнице в Москве. Боясь испугать жену и дочь таким видом (а может, предчувствовал, что тогда они точно заставят его покинуть любимую страну?), он сослался на дополнительные командировочные дни. Милиция, по-видимому, ничего не предприняла, чтобы наказать виновного, хотя нашли его сравнительно быстро. Перед тестем извинились и пообещали во всём разобраться и наказать хулигана.
     Когда тесть появился в дверях, все были в шоке. После такого нападения даже русские люди думали, что он покинет Россию. Но прошло несколько дней, боль утихла, и тесть возвратился к своему патриотизму, болея за русский народ, его несчастья и несправедливую участь.
Насколько же разные были наши отцы! Мой – ненавидел Советскую власть, ругал её, постоянно критиковал политику коммунистов. Его нетрудно было понять. Живя под румынами, евреи имели возможность учиться и держать свои лавки, порой приносящий им немалый доход. Из Румынии многие могли выехать заграницу. Отец даже поступил в Румынский университет, где успел проучиться всего один год. Затем Румыния была оккупирована Советами, и вскоре многих евреев постигла участь врагов народа. И моего отца, как я уже упоминал, вместе с его матерью и сестрой сослали в Сибирь.
Позднее, возвратившись в Молдавию, папа не сумел продолжить учёбу: надо было много работать, чтобы содержать семью. Обида на несправедливость, похоже, навсегда глубоко засела в нём. Он не гнушался крепким словцом, был очень вспыльчив, что приводило к частым ссорам в семье и, к сожалению, послужило плохую службу в последние наши дни в Кишинёве. Он поссорился с моей благоверной, отправив ее… «поматушке», что мы и сделали очень быстро.
     Тесть был полной противоположностью моему отцу. Человек сдержанный, он никогда не ругался, в его лексиконе просто отсутствовал мат. Советскую власть он боготворил, в молодые годы считал, что только благодаря ей сумел достичь больших высот. Дети, погибших в Катастрофе, сильно отличались от детей врагов народа. Враги были другие. Поэтому ощущение страны и власти другие.
Но всё же этот человек не согнулся, не искал врагов, сломавших его жизнь. Более того, в молодости, после окончания Авиационного института, он был направлен на закрытый авиационный завод молодым специалистом. Но очень скоро стал начальником цеха. В его подчинении оказались военнопленные немцы, которые после войны были оставлены в России на некоторое время, помогать поднимать промышленность. Конечно, почти все они ненавидели своих победителей, оставаясь в душе фашистами. А тут ещё еврей. И однажды один рабочий-немец, когда тесть подошёл к его станку, специально направил горячую стружку ему в лицо. Конечно, поднялся настоящий скандал, немцу грозила Сибирь, а возможно, и расстрел. Но тесть не стал мстить, а ведь мог.
     Что же объединяло наших отцов? Кредо мужчины, да-да, то самое: «Выслушай женщину – сделай наоборот». Но, похоже, это всегда плохо кончалось. Позднее, став женатым человеком, я старался взять на вооружение это мужское кредо. Но, поверьте, оно меня часто подводило.

     Итак, наши пути разошлись. Мой отец готовился в Америку, мы уже были на полпути в Израиль, отец моей супруги оставался в России, как потом оказалось, навсегда.
     Кстати, когда мы были в Москве и стояли в очереди за румынскими визами, кто-то пустил слух, что в связи с войной в Персидском заливе, евреям, отбывающим в Израиль, в Американском посольстве дают разрешение на ПМЖ в США. Не знаю, что нас тогда толкнуло (мою супругу, как я могу предположить, то, что её папенька решился бы присоединиться в дальнейшем к нам, а меня – надежда на встречу с моими), и мы, поддавшись общему ажиотажу, бросились к посольству.
     Да, нас только там и ждали! Никто даже не захотел с нами разговаривать. Через какое-то время вышел представитель и сказал, что это недоразумение и ничего подобного не было и быть не может.
     Посмеявшись сами над собой, вы возвратились в очередь в Румынское посольство и получили румынские визы. Мы с женой всё же были патриотами своей нации и, если уж решились покинуть Россию, то, по крайней мере, по национальному вопросу.
Чтобы в будущем наши потомки не решали вопрос, как выходить из галута. И чтобы ни один из них не бросил с упрёком: «Ты говоришь родина, а что такое родина, если меня избивают за то, что я еврей?!»

     Зима. За окном ливень. 13 градусов тепла. Мы с женой залезаем под одеяло и лежим, прижавшись друг к другу, согреваясь теплом от наших уже немолодых тел. В основном согреваю я, она, как всегда, холодная, как лягушка. Но её тело, такое мягкое и нежное до сих пор, меня возбуждает, и от этого кажется, что моя благоверная тоже согревает меня.
     Мы уже давно привыкли, что зима в Израиле – это дожди. Там, где мы живём, снега не видели более двадцати лет, и, сказать по правде, не очень по этому поводу переживаем. Даже есть и свои преимущества, особенно, что касается одежды.
Иногда мы включаем обогреватель, это когда даже носу так холодно, что страшно его высунуть из-под одеяла. Но это опять-таки касается больше моей супружницы. Мне всегда терпимо. 18-20 градусов в комнате – это просто нормальная температура. Но не для моей жены. Её температурный баланс совсем испортился. Она может жить только при температуре 26-28 градусов.
     Утром я встаю очень рано. В 6-30 за мной приходит автобус. А в семь уже начинается смена. Мой диплом инженера здесь мало мне послужил. В основном я работаю в сфере, где надо крутить винты и гайки, натягивать электрические провода. Короче, собираю электрические шкафы. Это моя последняя работа. Если бы моя бедная мама знала, чем мне приходилось и приходится здесь заниматься, она бы опять легла в гроб.
     Когда-то мой тесть старался уговорить меня освоить профессию техника с программным управлением станков. Но, узнав об этом, моя мама очень рассердилась и заявила, что не для этого я обучался в институте пять лет и получил диплом. В тот момент я был ей благодарен за поддержку – мне это явно не импонировало. Но прибыв в Израиль, я понял, что много потерял, не послушав в своё время, как мне казалось, не любящего меня тестя. А ведь он был прав. Эта профессия в Израиле очень даже пригодилась бы. Но нет в истории злополучного сослагательного наклонения. 
 
     Почему-то именно в зимнюю пору мы вспоминаем о том, как собирались в дорогу, как простаивали очередь в Израильское посольство. И сегодня у меня такое ощущение, что кто-то упорно толкал нас в эту сторону. Помню, как я записался в очереди под каким-то ужасным номером. И вдруг ко мне подошёл мужчина и предложил перейти на двести номеров вперёд. Это было каким-то чудом, так как под моим номером я в этот день вряд ли попал бы в посольство.
     А когда надо было обменять на доллары рубли, оказалось, что люди пишутся чуть ли за месяц вперёд, а нам уже надо было покидать Россию. И тогда я поехал в Москву на авось. И что вы думаете? Утром я спокойно встал в очередь в обменный фонд государственного банка и получил эти злополучные доллары. О, эти 130 долларов на человека! Золотой фонд! Я держал 520 зелёных, не веря своему счастью, а вечером уже возвращался в Самару в поезде «Жигули».
Что это были за деньги для простого советского интеллигента, у которого заработная плата составляла 120 рэ в месяц?! Капитал. Его мы бережно спрятали в самом укромном месте.
     Наверное, можно понять, почему? Все по той же причине – мафия, рэкет и всякая сволочь просто не давала проходу, особенно тем, кто покидал этот милый коммунистический рай.
     Именно сейчас вспоминается та ночь. Последняя в Кишиневе. Машина прибыла за нами в три ночи. Нас погрузили, еле втиснув наше последнее добро. Попрощавшись с отцами (за два дня до нашего отъезда прилетел тесть с деньгами) и моими родственниками, мы поехали на пункт отправки евреев, с которого нас уже должны были везти на границу с Румынией.
     Машина долго петляла по ночному городу, как будто заметала следы от преследователей (кстати, оно так и было – опасались рэкета), наконец прибыли к какому-то месту, напоминающему гараж. Нас высадили и поехали за новой партией уезжающих евреев. Так через час в домике для отъезжающих собралось несколько семей.
     Последней привезли экстравагантную дамочку, уже «золотого» возраста, с двумя огромными псами сенбернарами. Да, с чем только не ехали евреи в Израиль! Кошечки, собачки, птички и прочая живность. Как будто предчувствуя великий потоп, собирали наши великие переселенцы всех тварей на Ковчег.
Перед посадкой в автобус оказалось, что у нас слишком много багажа, и наши перевозчики отказались везти его, требуя, чтобы мы что-нибудь оставили. Но они не знали мою жену. После такого количества честно заработанного нами брошенного добра и просто розданного, подаренного друзьям, знакомым и даже чужим людям, она готова была драться теперь за каждую тряпку.
     Я её понимал, но полностью вверил себя ситуации и не хотел больше нервничать. И так я курил беспрерывно, после чего кашлял, и мне было худо. Начальник перевозок сказал, чтобы она обратилась к водителю автобуса. Тот сначала заартачился, но в это время подошли молодые мужчины с автоматами – наша охрана, и один из них, увидев мою расстроенную, чуть ли не плачущую жену, и узнав, что случилось, тихо сказал: «Не беспокойтесь, мы вас погрузим».
От материальной благодарности молодой человек почему-то отказался, чем вызвал у нас приятное ощущение – не все в мире так уж плохо, если есть ещё такие парни.
Мы доплатили водителю за багаж всю оставшуюся у нас сумму – слава Богу, хватило! – и, трясясь от нервного напряжения, уселись на оставшиеся места.
     Нашим товарищем по несчастью (правильнее всё же сказать – по неприятности) оказалась дама с собаками. Во-первых, она не везла их в клетках (можно подумать, что клетки вошли бы в автобус), во-вторых, шофёр и с неё хотел поиметь (что явно заполучил, судя по тому, что собаки с хозяйкой были погружены, правда, на заднее сидение автобуса).
     И путь на Румынию начался. Через несколько часов, когда начало светать, мы подъехали к границе. Пока проверяли автобус, нам было предложено привести себя в порядок (женщинам, как всегда, не повезло – одна кабинка на всех).
Затем нас вывели в зал досмотра, а вещи пустили через эскалатор проверки. Вот здесь по голливудским меркам должно было что-то случиться. И случилось! Именно с нами. Мы единственные из всех в нашем автобусе подверглись тщательному осмотру. Очень скоро таможенника стали злить и ответы моей супруги, и моё нервное поведение. Привязался к веревке, которую я держал в кармане на случай, если у чемодана отвалится ручка. А нервничал я ещё и потому, что все наши усилия по конспирации лопнули, как мыльный пузырь, из-за глупости этого же таможенника.
Дело в том, что по рекомендации тех, кто в письмах описывал эти проверки, мы закупили большое количество бутылок водки и положили их поближе – в портфель сына, надеясь на то, что таможенник откроет и позарится на них. Мы, как и следует, подарим ему столько, сколько он захочет себе оставить. Но в нашем случае, как я уже сказал, произошёл сценарий по-голливудски. Наш ребёнок был пропущен без проверки, а вместе с ним уплыл и портфель с ценной взяткой. А нас начали трясти. Да, те ещё блюстители границ! Одна положительная страница в этой истории, правда, есть: эту водку я пил в течение нескольких лет пребывания в Израиле.
     Можно теряться в догадках, почему именно нас заподозрили в перевозке какого-то особого товара. Может быть, виноваты были шубы, в которые были закутаны мои женщины – ведь  мы выезжали из России при минус 30 градусах, по дороге, естественно, не переодевались, чтобы не распаковывать багаж. Может, какая-то особенность в моей жене? Ну, кому нужны такие шляпки при переходе государственной границы?! Да ещё с какой-то особой бляхой на лбу, привлекающей особое внимание не только женщин. А уж когда он открыл её шкатулочки с огромным количеством  бижутерии, я подумал, что этому осмотру не будет конца. Сказать ей, чтобы она подарила этому крокодилу для его крокодилихи одну из своих побрякушек, я даже не мог – мы были на большом расстоянии друг от друга. Да и моя благоверная закипала, как русский самовар, который мы везли с собой. Вот если бы таможенник захотел оставить себе этот сувенир, я бы не задумываясь это сделал. Хотя… как можно без русского самовара в Израиле?!
     Вон он стоит на нашем балконе с посаженным в него цветком. Но память о великом переходе он навсегда оставил в наших головах.
     С тёщей тоже мы чуть не вляпались. Оказалось, что она спрятала свой советский паспорт в очечник, куда бросила немного русских монет – ещё один сувенир на память о великой России. Таможенник попросил её высыпать всё на стол. Как получилось, что паспорт не вылетел на стол, – трудно сказать, но он застрял в складках очечника. Можете представить, в каком состоянии в этот момент была моя тёща? И что бы было с ней, если бы… Какое счастье, что история не знает сослагательного наклонения. Таможенник собрал мелочь и сказал, что это провозить нельзя. А и правда, он-то знал, что русские деньги в Израиле не принимаются. 
Когда мы, наконец, были освобождены и проходили через последнюю вертушку, то услышали вслед слова таможенника, обращённые к своим коллегам: «Жаль, прошли те времена, а то бы я раздел эту дамочку».
     Раздел!.. Да, тогда бы мы до ночи куковали на этой таможне. Это тебе не корсет в ту новогоднюю ночь на моей скромной подружке. Это уже моя жена! Её голыми руками не возьмёшь! Она тебя научит и как раздеваться, и как одеваться.
В автобусе все уже были обеспокоены нашим отсутствием, поэтому наше появление всех привело в радостное состояние: посыпались вопросы и сочувствующие возгласы.
Границу Румынии пересекли очень благополучно. Руководитель нашего «круиза» предложил заплатить с каждого взрослого по 30 долларов, а в благодарность – никаких  дополнительных проверок. Все с радостью согласились. Деньги быстро собрали и с большим благоговением вручили румынским солдатам – им они нужнее.
И вот автобус пересёк границу и покатил по разбитой румынской круговой дороге, так как в это время прямая дорога на Бухарест была перекрыта из-за волнений в столице. Румыния была объята восстанием: сменялась власть Чаушеску.
     Пятнадцать часов в холодном автобусе: водитель переключил всё тепло на свою кабину, – мы тряслись по румынской земле. За окном мрачные пейзажи. Снег почти не покрывал чёрную землю, часто лил дождь. За всё время автобус нигде не останавливался на отдых, а необходимость «нужды» заставляла водителя останавливать его прямо в поле и – напра-нале – мужчины – туда, женщины – сюда... быстро... и снова в путь.
     К вечеру мы, наконец-то, прибыли в Бухарест, где нас ожидали прекрасные номера в неотапливаемой гостинице.
     Перекусив молдавской провизией, взятой в дорогу (поскольку ужин не предусматривался), мы разбежались по номерам. Мои женщины легли, не раздеваясь, накрывшись каракулевыми шубами. Вот так, они и здесь пригодились. Тёща была совсем слаба после пятнадцатичасового переезда и перенесённого воспаления лёгких (она заболела накануне нашего отъезда из Самары, и жена даже делала ей уколы во время пребывания в Москве).
     Я и сын спали в другом номере. Мы приняли горячий душ, благо, что хоть вода была, чтобы согреться, а потом, навьючив на него всё, что было, закрыв всеми тёплыми одеялами, я оставил его в номере одного, а сам пошёл на дежурство, которое вынуждены были организовать в вестибюле гостиницы мужчины, чтобы не тащить весь багаж по номерам.
Утром стало веселее, когда нас пригласили позавтракать в ресторане гостиницы. А когда в зал вошёл представитель Сохнута и объявил, что сегодня будет первый рейс на Израиль, началось дикое ликование. Оказалось, что в гостинице было много людей, которые уже неделю ждали этого рейса: Израиль был закрыт в связи с войной в Персидском заливе.
     Я снова на мгновение подумал о чуде. Кто-то нам открывал дверь в тот мир.
В аэропорту все с волнением ждали, когда объявят посадку. И пока я отлучился буквально на минуту, к моей жене подкатил какой-то молодой человек и, похоже, заведя с ней шашни, предложил ей выпить чашечку кофе, предоставив в её распоряжение несколько долларов.
     Вот, ей было мало перехода через «советские Альпы», подавай ей голливудский сериал. Что было дальше, я услышал от неё уже после того, как от нас отошли представители службы безопасности Израиля.
Она была рада воспользоваться его доброжелательностью и подкрепиться на дорожку (вы же понимаете, дамочка отощала!), а также напоить своего сына. Но не успела присесть к столику, как к ней подлетел человек в штатском и тихо спросил, что она собирается здесь делать, и кто дал ей доллары (да, он-то понимал, что вряд ли эта мадам раскошелится себе на питьё).
     Ужасно растерявшись, она пробормотала что-то, но в этот момент он увидел нашего сына, тоже присаживающегося к столику, и на его лице отобразилась маска ужаса. Он, естественно, потребовал, чтобы она сейчас же допивала кофе и выметалась из бара. Ну, естественно, он сказал это мягче.
Обжигаясь, моя благоверная еле выпила напиток и, не дождавшись, когда сын доест пирожное, выскочила с ним из бара под странные взгляды присутствующих там посетителей.
     С другой стороны дверей её уже ждали два человека с одним вопросом: «Откуда у неё деньги пить кофе?», и я, у которого только недавно успокоились нервы и который теперь не мог произнести ни звука.
Она молчала, по-видимому, побоялась подвести молодого кавалера и не знала, как ответить. Но тот сам подошёл к нам и признался в своём добром намерении. Эти два «штатника» тут же отвели его в сторону и что-то долго говорили.
Когда он возвратился, нам всё стало понятно. Поскольку ещё шла война в Персидском заливе, эти люди обеспечивали безопасность израильтян и предотвращали террористические акты. Со стороны молодого человека, прожившего уже не один год в Израиле и знавшего, что такое арабский терроризм, эта искренняя доброта было недопустимым легкомыслием.
     К счастью, раздумывать обо всём было некогда. Объявили посадку. Через последнюю границу Европы мы прошли совсем спокойно: учтя опыт предыдущих проверок и пустив портфель с водкой вперёд, тем самым обеспечили себе зелёный коридор, пока доблестные органы румынской погранзаставы впопыхах распивали подарочные наборы.
     Нас загрузили в «Боинг». Мы уже сидели в салоне самолёта, когда за окном увидели, как в него поднимают клетки с нашими знакомыми собаками: хозяйка, похоже, не стала спорить с бравыми таможенниками и заплатила теми же долларами. Ну и правильно. Лететь – так лететь. Как говорит моя жена: «У каждого своё предназначение». Может, это и было предназначение милой старушки – привезти на Святую землю породистых собак. Правда, видели бы вы эту старушку – всю в орденах, с боевой выправкой!
     В таком лайнере я летел впервые. Приятное ощущение. За три часа полёта я прекрасно отдохнул, в отличие от моих женщин не отказался от горячего обеда и с радостью принял бутылочку вина, предоставленного мне в подарок.

     И вот под нами синее море, а затем показалась зелёная полоска земли, всё ближе, ближе... По радио попросили пристегнуть ремни... Шасси коснулось беговой дорожки, и зазвучал Гимн Израиля... И тут гром рукоплесканий прошёлся по салону.
Наверное, это правильно – благодарить тех, кто вас спасает, кто не даёт погибнуть, кто доставляет на Землю обетованную.