Запарижье

К международному молодёжному фестивалю я готовилась по Бурде.
Кто не знает, это журнал мод с выкройками. Сшила модный сарафан и бермуды, чтобы в них выпендриваться, играть в воллейбол или выходить в поле на показной сбор картофеля. «Трудовые мероприятия» всегда включались в программу, но никого не напрягали, так как закинуть три картофелины в мешок под апплодисменты колхозников было даже забавно.

Фестиваль на самом деле был просто весельем студентов под полупрозрачной вуалью пропаганды советского образа жизни.

В том году франко-советский фестиваль проходил в Запорожье. Это место было мне известно исключительно по рассказам Гоголя как ореал обитания чубатых  мужиков в необъятных шароварах. Спустя сто лет со времён Запорожской Сечи и Тараса Бульбы, в конце двадцатого века,  - думала я,- едва ли реально встретить на украинской земле всё это великолепие. Наверняка и жители стали почти европейцами, и город  приобрёл новый архитектурный силуэт, и есть что показать, раз туда везут иностранцев. Мне даже  показалось забавным окрестить Запорожье  Запарижьем (для внутреннего пользования).

Действительно, гостиница на берегу большого озера оказалась новой и современной. Она располагалась в живописном месте, но не в городе. Повсюду нас возили на «Икарусах» - лучших тогда автобусах без кондиционера. Укрепляя дружеские связи с французской молодежью, мы прекрасно проводили лето, ездили на экскурсии, пели песни, влюблялись, танцевали на дискотеке, болтали ночи напролёт.

Сшитые мною наряды имели успех, но несчастье подкралось на дискотеке под  знаменитую песню Африк Симона Ха-фа-на-на, -  семисантиметровый каблук ушел куда-то из-под ноги. Я оказалась на полу. От боли в лодыжке  слёзы и искры брызнули из глаз.
Вообще-то со мной всегда приключаются подобные истории, но не каждый раз меня подхватывает француз, несёт на не помню какой этаж и уже в номере держит на руках, пока холодная струя воды льётся из крана на опухшую щиколотку.
Слёзы высохли, но в городскую больницу ехать всё-таки пришлось. На «скорой» - с почестями и сиреной.  К забинтованной  «производственной травме» доктора приставили костыли: танцам конец!

Нужно было возвращаться в гостиницу, но, то ли из-за волнения и боли, то ли из-за беспечности, я не подумала о пути назад.  У меня с собой не оказалось ни адреса гостиницы, ни денег на дорогу. Только название отеля и озеро. Хорошо, что это помогло. В больнице мне подсказали номер  трамвая, который шёл примерно в этом  направлении. Потом надо было пересаживаться на какие-то другие автобусы, - вобщем, путь был не близкий, - и я покостыляла на остановку.

Как я уже сказала, денег не было ни копейки, зато на мне были белые бермуды! В белой маечке и с белым бинтом на ноге, я сияла белым неопознанным пятном на древней запорожской земле.
Модные короткие брючки по колено с отворотами и карманами придавали мне уверенности до тех пор, пока не подошел первый трамвай. Это был не мой номер, но удивительно, что в полупустом вагоне лица пассажиров были буквально прилеплены к стёклам.

Трамвай никак не уезжал, и я что-то заподозрила. Обернулась: за моей спиной не было ничего такого, что могло бы приковать внимание абсолютно всех пассажиров. Это мог быть пожар, авария, гей-парад, старт космической ракеты  или медведь в курточке и штанишках на задних лапах. Но позади меня ничего такого не было. Только я одна стояла на своих задних лапах в элегантной европейской одежде. Наконец, трамвай звякнул и увёз публику.

Подошел другой. Его передняя дверь очутилась прямо передо мной, чтобы я могла  взобраться на площадку  прямо за вагоновожатым. Это было любезно. Я уже открыла рот, чтобы спросить кого-нибудь, сколько ехать и где нужно делать пересадку, как вдруг заметила, что люди в вагоне трамвая выпадают из своих кресел в проход, как будто транспорт накренило, причём каждый ряд вовнутрь. Все до одного беспардонно рассматривали мои ноги и мои бермуды!
Мне быстро расхотелось их о чём-либо расспрашивать этих невежд, и я закрыла рот.  Остальные этого сделать не сумели: головы с отвисшими  челюстями продолжали качаться в проходе в такт движению. Чубов на них не было, а то бы и они свисали косичками до самого пола.
Я постаралась посмотреть поверх голов, но это только ещё больше обескуражило.  В вагоне-прицепе все повставали со своих мест, чтобы получше разглядеть моё «странное» одеяние.
Я думаю, так на базарах разглядывали в дремучие времена карликов или уродов в клетках.
Испуганные, изумлённые, возмущённые, осуждающие, гневные взгляды огненными стрелами летели в мою сторону, прожигали насквозь мягкую  ткань идеально сидящих на мне штанов.
Вообще-то я люблю внимание и рада выступать перед публикой, но эта аудитория едва ли осыпала бы меня овациями. Я достояла на своём подиуме до следующей остановки и вышла, не вынеся молчаливого порицания. Кто бы мог подумать, что бермуды — по сути, просто брюки - так шокируют нетронутых европейской модой запорожцев!
Шок был и у меня. Однако добираться надо было поскорее: вечерело.
Вспомнился Муравей - любимый персонаж сказки Бианки: Ему домой, а у него нога...Солнце уже низко, а муравейник-то далеко!
Решение пришло внезапно: прикинуться иностранкой и «голосовать», то есть ехать автостопом. Я приняла непринуждённую позу и небрежно подняла руку. Не прошло и  минуты, как остановилась машина.
Водитель быстро понял мой ломанный русский: «Отель - фестиваль - опиталь — сильвупле», - и повёз меня, показывая по дороге  местные достопримечательности, громко и доходчиво стараясь донести до «чузеземного» сознания преимущества советского бытия: «Тут у нас школа, а тут, вишь, озеро». Водитель  был счастлив. На его улыбающемся лице было написано: «Не часто в наших краях вот так на дороге встретишь француженку и окажешь ей неоценимую услугу, проще говоря, спасёшь!»
Так мы ехали и, можно сказать, болтали. Мучимая угрызениями совести, я старалась загладить свою вину восторженными «О-ля-ля!» по поводу нового здания какого-нибудь райкома. Водитель не удивлялся ни моей странноватой речи, ни странным шортам — иностранка ж! И денег не взял! Советские люди бескорыстны!
Всю дорогу я боялась, что мои русские друзья выбегут навстречу  с криками: Ну где ты, Танька, пропадала?
Не хотелась обидеть того мужика, но, боюсь, без этой уловки едва ли бы я доехала…
И потом, я же его не укусила, как Муравей гусеницу!