Исидоровна

Раннее утро началось с крепкого кофе и просмотра прессы, и вот уже Нинель Исидоровна идёт по центральной аллее кладбища с двумя белыми лилиями.
Цветы она взяла у бывшей балерины, снабжавшей округу самыми нарядными букетами.

«Извините, - смущённо обронила Нинель, поклонившись одряхлевшему Белому лебедю, - с деньгами плоховато».
Прима, казалось, презрительно скривила сероватые узкие губы.
«Всегда стервой была, но талант, во всём, даже в теперешнем положении», - отметила Неля, попятившись, и чуть не споткнулась о трость известного в прошлом оперного баритона, постаревшего, но не утратившего внешний лоск.

-Торопишься, Сидоровна? А я вот жену решил навестить, – приветствовал Арнольдыч бывшую хористку.
- Исидоровна! Сколько можно говорить!
- Исидоровна? Отец – Сидор, дед – Сидор, а она Исидоровна! Переигрывает, - неслышно для дамочки протянул старик. Добавил с участием:
- Не ходила бы ты туда, Нелечка!
«Надо же! Дознался!» Вслух же отрезала:
- Не вам меня судить!
- Конечно, конечно, - расстроился бедняга, - простите, великодушно. Не хотел обидеть.

Нинель лишь отмахнулась. День явно не складывался.
Ягоды на рябинах, росших вдоль дороги, пылали, зелени листьев не видно было, но вот алый цвет сменился густым синим, пугающее пятно надвигалось на Нелю:
«Опять мальчишки откуда-то взялись, сегодня их уже трое. Какие красивые лица, кого-то они мне напоминают! Не пойму! Но почему синие? Они же живые…смотрят, будто душу вынимают. Что им от меня нужно?»
Дети молчали, только головки на тоненьких шейках качались, как одуванчики на ветру. Ручки с музыкальными пальчиками вытягивались, приближаясь к Нинели.

Пришлось ускориться.
Вот и свежевырытая могила. Оркестр, толпа провожающих в последний путь.
Исидоровна протолкнулась поближе к родным. Слёзы брызнули из её поблекших глаз вслед покрывающим роскошный гроб стылым комьям земли. Лилии легли поверх пышных букетов, нежной стрункой грусти, прозвучав в тишине.

- Прошу с нами помянуть, - пригласила вдова. Все потянулись к машинам. Пожилая дама скромно поместилась на заднее сиденье микроавтобуса.

Любые поминки трагичны лишь до определённого момента.
После четвёртой рюмки, собравшиеся в уютном зале заводского клуба, расслабились, разговорились, тягостные минуты на кладбище, казалось, стали забываться.
Особенно оживились ровесники усопшего: они-то, слава Богу, ещё живы, и похороны достойные, и стол богатый.
- Валюша, посмотри-ка внимательно на дамочку, которая уселась рядом с братом Владимира Петровича. Неужто это та самая?
- Ну, что ты, Диночка? Не посмела бы бывшая любовница директора на похороны притащиться! Да та и выше была, сочная вся, яркая. А эта мелковата и  одета простенько. Нет, не она!
- Не скажи, времени-то сколько прошло: годы не красят. Хотя… Точно не наша, своих я всех узнаю: часто теперь стали встречаться - то одного провожаем, то другого…
- Да. Глядишь, скоро и нас…
Подруги пригорюнились и перестали думать о незнакомке.

Та сидела молча, вытирая белоснежным платочком лёгкие слезы, катившиеся из прозрачных глаз при каждом тосте, поднятом за ушедшего в мир иной.
- Вы бы покушали что-нибудь, - обратился к Исидоровне сосед по столу, - совсем ничего не ели. Так искренне горюете, хорошо знали брата?
- Спасибо, знала (тут собеседница замолчала, будто вспоминая).
«Что это со мной? Я не могу вспомнить имя? Как же его звали?» - пронеслось в голове Нинель. Но она быстро оправилась и произнесла:
- Справедливый и надёжный был человек, кто же его ни знал!
- Да, мало таких осталось, - поддержал разговор седой мужчина, сидевший напротив. – А пойдём-ка мы с тобой, Пётр Петрович, покурим да обсудим одно дельце неотложное.

Дама в отсутствие соседей по столу, не забывая периодически всхлипывать, пододвинула поближе пирог с осетриной. Потом так же неторопливо и аккуратно опустошила салатницу и тарелку с мясной нарезкой. Похоже, несмотря на худобу и печальный вид, аппетит у неё был отменный.

Народ потихоньку стал расходиться.
«Пора и мне честь знать. Вот уже и со столов убирают… Надо бы помочь!»
Нинель споро присоединилась к женщинам, собирающим еду и бутылки в заранее приготовленные пакеты.

Две упаковки Исидоровна отнесла в машину родных. Один пакет оставила себе. Не самовольно взяла - зачем! Те же родственники упросили: пусть, мол, хороший человек ещё раз помянет Владимира Петровича: так убивалась, «сердешная». «Есть же благодарные люди!»

С чувством выполненного долга Нинель Исидоровна двинулась домой.
Распогодилось, солнышко осеннее пригревало, на душе с каждой минутой становилось теплее и радостнее.

«Удачный день: и сыта, и дня на два еды запасла. А, главное, бутылку водки удалось прибрать. Будет чем с соседом рассчитаться за починку крана. Ах, надо было две забрать! Пригодилось бы. Хотя и так ладно, что жадничать!»

Дама зашла в ободранный подъезд некогда престижного дома. Из бывших жильцов в нём осталась одна она, одинокая, ни мужа, ни детей, с маленькой пенсией, на которую прожить было бы невозможно, если бы…
«Завтра передохну», - решила пожилая женщина, усаживаясь перед телевизором.
Развернула газетку, полученную в переходе.

«Незадача! Что же они враз на тот свет собрались? И бывший директор Центрального рынка, и бизнесмен известный, основу состояния сколотивший на ваучерах, скупленных за гроши у детдомовцев. Выходит, отдых побоку! Но кого провожать? Не хотелось бы идти к упырю, который детей обманул…, а рыночники запросто выгонят с поминок того, кого близко не знают: они своих за версту чуют. Надо подумать. Подготовиться всё же не мешает».

И Нинель пошла гладить «похоронное» платье.

«Богатый у нас край! Много людей достойных, но не вечных. На мой век хватит! Лишь бы мальчишки синие отстали…
И что им от меня нужно?»