Постановка на учет

Когда-то давно, когда я купил мою первую (спойлер: и последнюю) машину, мне довелось прожить один совершенно незабываемый, гомерически абсурдный, титанически тяжелый и в целом невероятно богатый красками день. Это был день, когда я отправился в мою первую поездку «в большой город» — в то время я жил в ближайшем Подмосковье, а цель моего путешествия находилась на подъездах к МКАДу, — чтобы совершить магический и абсолютно обязательный для всех только что превратившихся из пешеходов в автомобилисты граждан ритуал инициации, а именно — «постановку на учет» в ближайшем отделении ГИБДД. «Номера повесить», как выражались бывалые щетинистые дядьки с кольцами на волосатых пальцах и в кожаных кепках на влажных лбах. Они смотрели на меня с пониманием старших товарищей из душных салонов своих прокачанных девяток, группируясь в некое подобие шеренги возле пункта технического осмотра в один из невыносимо солнечных, изнуряюще жарких дней июля две тысячи одиннадцатого.

Я был, если память не изменяет, четырнадцатым в очереди, я изнемогал от жары, запакованный в мой длиннющий, блескучий, стильнющий и аристократически просторный Lincoln Mark VIII — винтажное американское купе, модель 1994 года, без единой царапинки, с почти девственной кожей салона, едва ли не работающей кассетной магнитолой и, вообще, практически в идеальном состоянии — как будто калифорнийский денди только что выскочил из него, припарковавшись возле grocery store, чтобы купить сигарет и снеков для длинной дороги из SF в LA, и, пока его не было, машину подхватили и унесли в соседнее тысячелетие загадочные волны сансары — могучие, бесшумные, глубоко-изумрудно-зеленые.

Мужчина, постучал мне кто-то в стекло, ваша очередь, двигайтесь! Move, baby, move, baby, I’m in lo-o-ove, шептала мне на ухо Лана, теплый сан-францисский ветер трепал мои волосы, ноздри улавливали крохотные капельки близкого океана, уши регистрировали белый шум волн.

— Значит, вам нужно будет обратиться в УГГ МОТОТРЭР при центральном ГУ РОВД вот по этому адресу, чтобы проверить эту машину на угон, — монотонно бубнил мне краснощекий и, как все вокруг, обильно потеющий мент. — Мы, к сожалению, вас зарегистрировать не можем, потому что у вас ВИН на двери перебит, вот тутавот смотрите—

Он пытался мне что-то показать, водя пухлой рукой по гладкой зеленой двери моего олдтаймера, по застывшей курватуре времени, по совершенному изгибу пространства, шевеля губами и параллельно поправляя фуражку на скользком лбу, но я уже давно был во власти паники.

— Что?! — только и вырвалось у меня.

Мое путешествие на большую сушу up until now шло на удивление гладко, но я был абсолютно не готов к тому, чтобы вот прямо сейчас, не возвращаясь в мою уютную областную пещеру, где можно было возобновить запасы провизии и отрефлексировать детали приключения, поедая Нутеллу ложкой и заново проигрывая лучшие моменты, чтобы вместо всего этого вот так взять и продолжить путь дальше, В МОСКВУ, большими буквами печатал взбудораженный мозг, ПРОЕКТИРУЕМЫЙ ПРОЕЗД №90/21, 14СТР2, РАБОЧИЕ ЧАСЫ С ПОНЕДЕЛЬНИКА ПО ЧЕТ—

— Sorry, son, — офицер приподнял козырек и промокнул лоб бумажным платочком. — Hate to break it to you.

Мне предстояло подниматься на МКАД.

Мое воображение уже рисовало мне картины индустриальной антиутопии, дробилки заводов, градирни ТЭЦ, пробки, перестроения в левый ряд, мигания поворотником, не привыкшего к компромиссам и обладающего яркими лидерскими качествами подкачанного топ-менеджера на «Инфинити», сигналящего мне что есть мочи на стрелке, но реальность оказалась куда безобиднее — я дважды перестроился между рядами, трижды глотнул пыльного загазованного воздуха, несколько раз прищурился на солнце и однажды даже осмелился высунуть руку с сигаретой из окошка, наслаждаясь плодами своей смелости и приобщаясь к касте Курящих В Машине Мужчин.

Под конец я, правда, немного сфальшивил, повернул не туда, неуклюже развернулся, проехал под кирпич, зацепил кого-то, попал под поток матерщины, но в сумме это была неожиданно приятная, легкая и, разумеется, в высшей степени питательная для моего щупленького неокрепшего мачизма поездка.

Я добрался до центрального отделения УГИБДД ГУ РОВД, представлявшего собой, как и предполагала аббревиатура, угрожающе гигантскую агору, куда стекались все-все-все автовладельцы, чьи машины по той или иной причине нуждались в дополнительном бэкграунд-чеке. На необъятном асфальтовом пространстве блестели крышами, натужно тарахтели энджинами, гудели низкими частотами, сипели средними и присвистывали высокими все мыслимые модели частного транспорта со всех уголков галактики.

Я был, чтобы не соврать, четыре миллиарда шестьсот миллионов триста сорок пять тысяч двести двадцать четвертым, и передо мной тянулась, теряясь в дрожащем мареве технологического пейзажа и исчезая за синим горизонтом, практически бесконечная цепочка просителей. В этой причудливой процессии все были равны: высокородные патриции и плебеи, могущественные олиграхи, властители дум и простые крошечные граждане, все терпеливо ожидали своей очереди, держа уважительное расстояние и каждый маринуясь в собственной меланхолии в ожидании аудиенции у Всевидящего Проверяющего Ока.

Принцесса бинарной звездной системы Замоскворечья-Якиманки возлежала на опущенном сиденье своего сверхсветового болида нежно-розового цвета, время от время слабо касаясь одной из двенадцати конечностей педали газа, чтобы продвинуться вперед на несколько метров. Жестокий корсар, решатель вопросов и мастер рукопашного боя, владелец всех круглосуточных цветочных магазинов, непрекословно уважаемый всей чеченской диаспорой столицы, мирно дремал чуть поодаль, положив автомат на колени и опустив наглухо затонированные стекла своего бронированного джипа. То тут, то там то и дело мелькали моментально узнаваемые, белые и ухоженные лица чиновников, правительственных шишек, виджеев MTV и владельцев государственных телеканалов — усталые и как бы приспущенные со своих обычных недосягаемых позиций. Все они были здесь ради одной и той же цели, все ждали одного и того же — Постановки Машины На Учет. Поймав волну всеобщего транса и примкнув к однообразному движению, я механически прижимал и отпускал педаль, продвигаясь вперед, сантиметр за сантиметром, час за часом, к постепенно набиравшей вечернюю резкость синей дымке окоема.

— Уважаемый, — постучал кто-то в стекло.

— Да? — повернулся я, почти с неохотой выходя из медитативной репетитивности моего движения, но в то же время польщенный упоминанием моей новой набиравшей цвет идентичности. Уважаемый. Это звучало по-взрослому, по-мужски, по-закрыто-клубному, по-элитно-охраняемо-коттеджно-поселочному.

— Вы какой по счету? — спросил голос.

Я не видел лица говорящего, потому что в тот момент, когда я к нему повернулся, чтобы ответить, от внезапно поднял голову от моего окошка и закричал что-то на каркающем языке в сторону очереди. Я смотрел на его пальцы, цепко державшиеся за дверь — длинные тонкие пальцы с аккуратно подпиленными ногтями, крупные костяшки, жидкий черный волос, струящийся через массивный, почти oversized изумрудный перстень. Моя меланхолия, навеянная ожиданием очереди, была столь глубока, что я созерцал их почти с детализацией кокаиниста. Это были настолько выразительные руки, что по ним можно было без усилий реконструировать лицо их владельца. Вероятно поэтому, когда он вновь склонился к моему окну, его темно-красные губы, бледная кожа и крупная бородавка чуть выше дьявольски изогнутых уголков рта ни в коей мере не были для меня сюрпризом.

— Вы какой по счету? — буднично спросил он.

— Четыре миллиарда шестьсот миллионов— э-э-э… — начал я.

— М-м, в пятом ярде, короче, — с ноткой искреннего сочувствия, как мне показалось, протянул он.

— Ну да.

— Хотите без очереди пройти сейчас?

— Что? — насторожился я, испугавшись, что нас услышат, и что сама мысль о проходе вне очереди может разрушить эту идиллическую картину равенства, которую я наблюдал на протяжении нескольких часов. Или дней? Или лет? Столетий?

— Без очереди, мужчина, — резко погрубевшим и потерявшим оттенок понимания и участия тоном произнес — почти каркнул — голос.

Я осторожно посмотрел на моих соседей по очереди, ожидая увидеть возмущение и протест, но они оставались полностью безразличны к происходящему. Принцесса Замоскворечья дремала в своем спейсшипе, гроза цветочников сидел на корточках возле своего джипа, гладя окладистую бороду, несколько депутатов от партии «Единая Россия» с отсутствующими — еще больше, чем во время голосования в Госдуме — выражениями лиц смотрели на табло со следующим номером.

— Два миллиарда двести одиннадцать миллионов триста сорок пять тысяч сто девяносто девять — окно четыре, — раздалось из барражирующего где-то в вышине громкоговорителя.

— Ну, как хочешь, — услышал я и увидел, как длинные пальцы отцепляются от двери.

— Подождите-подождите-подождите, — спохватился я.

— Да-а? — тотчас же вернулось лицо, на этот раз как бы подернутое отдаленным подобием добродушной улыбки. Изгиб красных губ ожил и бородавка поползла в сторону, складываясь с ним в нахально-выжидательный знак вопроса.

— Я вас слу-у-ушаю?

— А— А… А что мне для этого нужно сделать? — неуверенно и глуповато спросил я, и в ту же секунду оказался запечатленным на полароидном снимке в веселом цветастом стоп-кадре с проступившим под отвязный брит-поп заголовком новой главы моей жизни: «Ян Ващук учится давать на лапу гаишникам».

И все, что случилось после — включая Большой Взрыв, расширение Вселенной, большие просторы, широкие дороги, сложные развязки, шорох гравия, солнце, дождь, снова солнце, кашу, отчаянное торможение, скрежет металла и выстреливающую в рожу, кажется, все еще хранящую нотки оригинального Gucci Rush, но в остальном противную, горькую и жесткую подушку безопасности — все это и многое-многое другое легко уместилось в незначительной и никому интересной осцилляции болтающегося ключа, то ли забытого, то ли небрежно оставленного в замке зажигания своим легкомысленным хозяином, долговязым и длинноногим бездельником-красавчиком с давно не мытыми длинными волосами, кэжуально вышедшим растянуть мышцы после долгой поездки по Interstate 5 и купить знаменитый вафельный рожок на тонущем в карамельном совершенстве заката полупустом Venice Beach тягучей / нежной / середины 90-х.