Чёрный Ворон. Последний дневник. 3 часть. 10 глава

  Не люблю работать на улице. Подобные наряды всегда сильно выматывают. Руки висят вдоль туловища, как две мёртвые, ссохшиеся ветки. Ноги сильно гудят, подкашиваются, делая походку нечёткой и медленной. Я еле успевал за общим ритмом ходьбы, лелея мечту быстрее сесть.
  Нас привели в столовую. Мы с Джо взяли подносы, приборы и выстроились в общую очередь к раздаточному столу. По запаху я сразу понял, что сегодня будет картофель. Казалось, что кроме него есть будет нечего. В принципе, чутьё меня не подвело. Среди больших кусков разваренного овоща старое потёртое сало еле проглядывалось, так что можно было смело утверждать, что на ужин только картофель. Агнесса — худая, низкая повариха со сморщенной кожей и жидкими волосами — шлёпнула в тарелку это варево и небрежно поставила её на мой поднос. Я покорно сделал шаг влево. С противня, на котором лежали куски хлеба, взял тот, который казался больше остальных, забрал одну чашку с чаем и пошёл к столам.
  Наконец-то можно сесть! Джо и Том опустились на соседние стулья через минуту. Взяв в руки погнутые вилки, мы уже хотели приступать к трапезе, как вдруг мой взгляд заприметил новые лица. К общему числу осужденных присоединились новички. Каждый уже был облачён в привычный серый костюм заключённого, а волосы на их головах укоротились до нескольких сантиметров. Практика таких «стрижек» была обязательна для новоприбывших. Всех остальных также отправляли в парикмахерское кресло раз в месяц. Специальный человек приезжал для этого «ритуала» из города. Попасть к нему было нестрашно. Он делал всё аккуратно, а особые осужденные, которые имели отметку о хорошем поведении, могли рассчитывать на небольшие переходы. Парень был ещё молодой, только нарабатывающий свою клиентскую базу, так что наши головы служили ему болванками. А вот новички попадали под руку одного из охранников, который кромсал новеньких как попало. Задеть ухо, порезать кожу головы — привычное дело.
  Желторотики ходили со своими подносами, в страхе выискивая место, где можно пристроиться. Они будто пробирались через густые джунгли, опасаясь, что в следующую минуту могут наткнуться на какого-то дикого зверя, который без капли жалости и сочувствия раздерёт их. Видимо, на воле рассказов о тюрьме наслушались предостаточно.
  Один из стриженых решил остановиться возле стола Малена. К нему я бы и сам по доброй воле не подошёл. Этот человек вобрал в себя всю злость и ярость, которыми были пропитаны стены колонии. Его окружение состояло из тупых качков, которые всегда слушали своего «хозяина» чуть ли не с открытым ртом. Одним резким ударом он выбил поднос из рук новичка и под хохот своих «собак» прогремел прокуренным басом:
  — ****** отсюда, кусок говна!
  Такая же участь постигла и другого новичка, который хотел сесть рядом с Мэйсоном. Психушка поступил точно так же, как и Мален. Два «главаря» переглянулись между собой, поддерживая тупой смех улыбками. Все те парни, возле которых стояли новенькие, присоединись к этому флешмобу. Восемь ужинов разлетелись по полу.
  Самое ужасное во всём этом было то, что три надзирателя, которые стояли в углах, просто наблюдали за происходящим, ничего не предпринимая, чтобы остановить это безумие. Они знали: среди осуждённых есть свои порядки, которые они могут использовать себе во благо.
  Один из желторотиков в страхе быстро засеменил прочь, до конца так и не поняв, что его не просто осмеяли перед всеми. Новичок предсказуемо вернулся к столу раздачи и, дождавшись, пока все отойдут от поварихи, взял новый поднос и подошёл к Агнессе:
  — Чего надо? — прохрипела та.
  — Можно мне порцию?
  — Я тебе уже давала!
  — Но она…
  — Ты уже получил своё! Добавки не жди! — женщина закрыла кастрюлю крышкой и ушла к себе на кухню.
  Провал парня был встречен новой волной смеха арестантов.
  Думаю, теперь каждый новичок осознал, что поесть ему сегодня не удастся. Они все сбились в одну группку и оттеснились к углу. Надзиратель в приказном тоне рявкнул им построиться в одну линию и вывел из столовой.
  Я опустил глаза в тарелку, не желая больше смотреть на этот цирк. Положил в рот кусок остывшего картофеля, потянулся за чашкой чая и тут понял, что это ещё далеко не конец. За колонной стоял последний новичок, крепко сжимающий свой поднос. Парня всего трясло от страха. Так сказать, последний выживший. Никто не замечал его присутствия. Все думали, что желторотики уже окончательно лишились возможности поужинать. Я быстро отвёл от несчастного взгляд, дабы этим самым не накликать беду на него и его поднос:
  — Видели среди мяса рыжего парня? — ухмыльнулся Том. 
  — И что? — нехотя ответил Джо, пытаясь прожевать шмоток сала.
  — Похоже, он от страха чуть в штаны не наложил. Аж колени тряслись.
  — Ты в первый день тоже смелостью не отличился, — я решил осадить газетчика.
  — Если бы у меня вот так вот выбили еду, я бы зубы поотбивал.
  — Да ладно? — лицо Джо расплылось в подозрительной улыбке. — Ты в первый день полез бы на заключённого у всех на виду?
  — Ну, да. А что такого?
  — Идиот, — я снова остудил его гонор. — Мог нарваться так, что потом неделю одну кашу жрал бы дёснами без зубов.
  — И похрен! Зато я бы постоял за себя.
  — За свою могилу ты бы постоял, — мой друг сделал глоток чая и тут будто замер. — Кстати, о могиле. Смотрите.
  Он заметил новичка за колонной. Вместе с ним жертву заприметил и Том. После неудачного «предсказания» о приезде Ворона, отношение к нему стало, мягко говоря, не радужным. Многие и до этого считали его треплом, однако теперь поклонников этого мнения значительно прибавилось. Тому это вовсе не играло на руку, ведь за некоторые новости и факты он мог доставать себе какие-то привилегии. А кто же будет давать ему «плюшки», если слова парня на деле оказываются не тяжелее воздуха? Газетчик набрал на вилку картофеля и обмазал им свои пальцы. А затем поднял руку. Этот жест был сигналом к тому, чтобы надзиратель обратил на него внимание:
  — Что хочешь? — неохотно буркнул в его сторону мужчина с рацией, стоявший в трёх столах от нас.
  — Разрешите встать и взять салфетку? — парень указал на свои грязные пальцы.
  — Свинья. Иди.
  Том с энтузиазмом поднялся и пошёл к столу у стены, на который обычно выставляли упаковку салфеток. Дойдя, он взял пару штук и аккуратно сделал несколько шагов в сторону, тем самым оказавшись за спиной у последнего новичка. Один пинок: на полу оказался не только поднос, но и парень тоже. Столовая снова наполнилась смехом.
  Газетчик вытер свои грязные пальцы и швырнул салфетку в лицо новичку:
  — Ты, кажется, испачкался.
  — Откуда взялся этот идиот? — надзиратель подошёл к Тому и с удивлением посмотрел на желторотика, который сидел на полу, перепачкавшись собственным ужином. От страха, который, казалось, парализовал его, парень не находил в себе силы, чтобы убрать с щеки салфетку, которая прилипла на куски еды.
  — Стоял за колонной, сэр, — отрапортовал Том.
  — Хорошо, что заметил, Барнз. Иди к себе за стол.
  Осужденный вернулся к нам, а сторожевой за шкирку поднял новичка с пола и повёл к выходу:
  — Красава, — ухмыльнулся вслед «разоблачителю» один парень с соседнего стола.
  Газетчик был доволен собой. Он поправил свою репутацию:
  — Будешь должен, — сказал ему Джо, сделав глоток чая.
  — За что?
  — Это я тебе того кретина показал.
  — Рассчитаемся, не переживай.
  К тому моменту, как все доели и уже выходили из столовой, новичков как раз заводили обратно. У каждого в руках появились тряпка и ведро. Они должны были убрать свою еду с пола, а также посуду за всеми арестантами.
 
  Кажется, первый день в тюрьме самый тяжёлый. Но это не так. Испытание — первая ночь. Именно в эти часы в голову приходит осознание того, куда ты попал. Правда, ты ещё не можешь предположить точно, что тебя ждёт дальше, но общее представление уже складывается. Первый день здорово тому помогает. Это своего рода обязанность старших заключённых: «наполнить» тот самый отрезок времени, чтобы желторотик точно понимал своё положение в тюремной пирамиде. А точнее: осознавал то, что положения у него пока вовсе нет. Это держало порядок. Новички не позволяли себе лишнего, и существующая иерархия сохранялась.
  Не прошло и двадцати минут после выключения света, как один из новобранцев расплакался. Смех разлился по спальне ещё сильнее, чем громыхал до этого в столовой. Этого все ждали. Плач — показатель того, что первый день прошёл «успешно». Один из новоприбывших лежал через одну кровать от моей. Парень всхлипывал в подушку, чтобы заглушить слёзы. Но это было бесполезно. Акустика тут хорошая. Все всё слышали.
  В комнату резко вошёл надзиратель, включил свет и сразу прогремел:
  — Что за ржач?! Заткнулись! — повисла тишина. Сторожевой оглядел наш отсек пытливым взглядом и, сделав пару шагов вперёд, остановился возле новичка, лицо которого было всё мокрое от слёз. — Один писк услышу — в одиночку быстро сядешь!
  — Я ничего не делал…, — начал было мямлить тот, но договорить не успел.
  Мужчина сразу же подошёл к нему и быстро вытащил парня из кровати за шею:
  — Закрой рот, кусок дерьма! Я тебя предупреждал! — он выволок несчастного в коридор, выключил свет и захлопнул дверь в спальню.
  Новобранцы поняли, какая участь их ждёт, если они продолжат вслух выражать свои эмоции, поэтому та тишина, которая пришла вместе с надзирателем, больше не прерывалась.

  Сегодня я работал с Джеком. Наша задача состояла в покраске пяти дверей. Изучив фронт работ и выслушав все необходимые распоряжения, мы отправились к завхозу, чтобы тот выдал нам краску и кисти:
  — Пойдём через низ, — сказал мой напарник. — Впереди, вроде, стрижи работают. Не хочу проходить через этот мусор.
  — Хорошо, пойдём, — я согласился.
  Мы завернули на лестницу, ведущую на цокольный этаж.
  Нас сразу же огрело сыростью и холодом. На освещении, как всегда, сэкономили. Лишь одна лампочка маячила в конце коридора:
  — Стой! — вдруг Джек преградил мне дорогу рукой.
  — Ты чего?
  — Тише! — шикнул парень, прислушиваясь.
  Впереди витали мужские голоса. Сначала я не мог понять, что за они, но стоило тембрам стать громче, тем самым проявив свои особенности, я тут же оттянул Джека за руку назад и прошептал:
  — Пойдём наверх.
  — Не сцыкуй — они же в кабинете.
  — А если выйдут?
  Парень указал на открытую дверь старого туалета:
  — Пойдём!
  Он потянул меня вперёд. Голоса всё крепчали: директора и нашего местного врача. Если последний из них вызывал у меня уважение и доверие, то первый кроме страха и отвращения никаких других чувств не пробуждал:
  — И за всё это время такой итог? — удивлялся директор.
  — Да. Я же вам показывал.
  — Так… если таблетки не помогают, что делать тогда?
  — Возможно, стоит подумать о психдиспансере в Бостоне. Там лучшие врачи.
  — Вы смеётесь надо мной? Если вы не забыли — у него есть предписание суда, в котором указано, сколько и где ему положено пробыть! И это «где» — колония строгого режима. А вы предлагаете ему чуть ли не путёвку на курорт выписать!
  — Диспансер — это не курорт…
  — Знаю я этот ваш диспансер! В том Бостоне отдельные палаты, четырёхразовое питание, собственный врач, культурные программы и Бог знает, какое ещё дерьмо! Такие места не для тех, кто оказывается здесь!
  — А что вы предлагаете? Прошло три недели — изменений нет. А в таком состоянии его нельзя помещать ко всем.
  — Значит, принимайте экстренные меры. Его приговор не на кровати лежать!
  — Экстренные меры? То есть?
  — Лечите так, как в девяностых делали. Этот метод кого угодно приведёт в чувства!
  — Вы сошли с ума? — голос врача в момент воспарил.
  — Это вы сошли с ума, раз думаете, что имеете право повышать голос на человека, который является главным в этих стенах!
  — Извините, сэр. Я просто считаю, что такие меры, которые вы хотите применить, на людях уже и вовсе пора прекратить.
  — Да что вы говорите! В каждой второй больнице шоковая терапия успешно практикуется.
  — Возможно, подобные методы ещё существуют где-то, не спорю, но люди, которые подвергаются этому, физически не такие больные как Аддерли. У него сердце слабое, дыхание сбивчивое, голова еле не кровоточит. Это может убить парня.
  — Что вы вечно боитесь всего? Я же не говорю поджарить этого наркомана. Начнём с процентов двадцати.
  — Я не могу. Я… никогда не делал такого...
  — У вас большой опыт. Справитесь, — директор пошёл на выход. Мы сразу же укрылись за дверью туалета. Было слышно, как врач вышел и засеменил вслед за начальником.
  Новость о том, что Ворона хотят «посадить на электрический стул», быстро облетела наши ряды. "Каналы" Тома явно напортачили. Ворон уже почти месяц был здесь, но никто об этом не знал. Джек быстро разнёс услышанную информацию. Та вызвала немалый интерес и ажиотаж. А за несколько дней это стало не просто новостью номер один, но и желанным шоу. Те, кого отправляли в наряды возле санчасти, старались подслушать разговоры, витающие там, чтобы знать: будет ли эта процедура? А если будет — когда точно?
  Наша «агентурная сеть» не подвела. Это должно было состояться через четыре дня, вечером, после отбоя, в 121-ом кабинете. Конечно, желающих поглазеть на подобное зрелище нашлось немало. Однако каждый понимал, что такая большая вылазка тех самых «желающих» может быть легко обнародована. И тогда уже наказание не остановится на дополнительных рабочих нарядах, отмене посещений и прочем. Если кто-то и пойдёт «в зрители», то это должны быть максимум пара человек. Вакантные места были нарасхват. Но у Джека был припрятан туз в рукаве — телефон. Я не знаю, где он держал его. Известно было лишь то, что гаджет появился у парня около полугода назад. Его брат привёз девайс на посещение, спрятав в буханке хлеба. Камера на смартфоне должна была обеспечить то видео, которое жаждали увидеть все. Оставалось последнее место. Обязанность этого человека: стоять на стрёме на тот случай, если кто-то появится в коридоре. Не хочу хвастаться, но слух у меня отличный. И понял я это лишь тогда, когда попал сюда. Эти стены хранили в себе такую акустику, которая могла здорово помешать расслышать что-либо вообще, но я разбирался в ней до мельчайших деталей. Шаги, голоса, звуки — всё это было мне слышно куда лучше, чем остальным. Не знаю, почему так, но факт оставался фактом. Вакантных мест не осталось.

  Никогда бы не подумал, что мне доведётся лицезреть такое вживую. Раньше электрошок я видел лишь по телевизору. Всегда казалось: то, что транслируется с голубого экрана, — простая наигранность, не больше. Вроде душещипательной музыки, которую ставят на задний план, или тусклого, унылого света, который вполне может оказаться солнцем, но таким унылым его делают привычные для нашего электронного века спецэффекты.
  Это помещение было просторным, но не пустым. Несколько предметов, таких как шкаф, стол, стулья, были сдвинуты к окну. А над кушеткой с ремнями и тумбой, на которой стоял заветный прибор, висела большая старая лампа. Тот парень, ради которого, собственно, и была затеяна эта вылазка, уже лежал, освещённый противным белым светом. Мы с Джеком заняли свои позиции. Камера работала. Дверь у 121-го кабинета потворствовала нашему плану. В ней имелось небольшое старое окошко, покрытое привычной для таких мест решёткой. В коридоре было темно, что позволяло нашим фигурам почти не проглядываться изнутри. Медсестра нашего лазарета хлопотала над музыкантом, привязывая того за руки и за ноги.
  Я пытался разглядеть Ворона. Он лежал так тихо и неподвижно, что можно было подумать, что это и вовсе хладный труп. Грудь, покрытая большой татуировкой, едва ли шевелилась. Веки закрыты. Парень выглядел спокойным и расслабленным, будто и вовсе не понимал, зачем он здесь и что это за аппарат стоит на тумбе рядом. Ходили слухи, что блондин отличался холодной кожей и бледностью. Насчёт первого не знаю, но в том свете, в котором я видел его, музыкант и вовсе казался белым. Я пытался понять: что должно твориться в голове у человека, чтобы он так спокойно сносил происходящее? Насколько надо отчаяться, поддаваясь окружающему безумию?
  Директор, который стоял поодаль в тени, казался не таким решительным, каким слышался во время своего фееричного предложения. Мне хотелось думать, что он находится в стороне не потому, что не хочет пачкать руки, а потому, что где-то внутри, хотя бы чуть-чуть, сомневается: правильно ли поступает? Хотя это глупые мысли. Морис Кей — мужчина в годах, маленький, лысый, гавкающий на всех питбуль — любил много говорить. И именно из-за этих громких речей можно было подумать, что тот обладает несравненной решительностью. Конечно, директор не был лишён уверенности, однако доступна она была ему лишь тогда, когда находились чужие руки, которые делали бы всю работу за него, в то время как он сам бы занимал позицию наблюдателя. Поэтому, наверняка, даже толики сомнения в его лысой голове так и не поселилось. Стоять в стороне было безопаснее.
  Наш врач, которому до этого я всецело доверял, копался возле аппаратуры — вытянутого ящика с кнопками и небольшими панелями на нём. В руках у мужчины было много проводов, которые он старался распутать, однако движения его были будто замедлены. Создавалось чувство, что он специально тянет время, думая, что это поможет ситуации:
  — Что вы там копаетесь? — недовольно пробурчал Морис. — Всё должно быть уже готово.
  — Я стараюсь, сэр.
  — Старайтесь сильнее, Мэтт. Время не резиновое.
  Врач ускорил свои движения, но тут резко остановился и, беспомощно облокотившись о тумбу, замер. Медсестра, заметив подобный ступор, так же застыла:
  — Что встали? Работайте.
  — Я не могу, — голос Мэтта звучал как отбойный молоток, а глаза то и дело косились в сторону кушетки.
  — Что это ещё значит? — Кей сделал по направлению к медику несколько шагов.
  — Так нельзя. Это неправильно…
  — Не вам тут решать, что правильно, а что нет! Заканчивайте приготовления!
  — Это убийство, — врач посмотрел на директора. — Я давал клятву.
  — И вы прекрасно исполняете её. Это поможет Аддерли.
  — Вы не знаете наверняка. Что если сердце не выдержит такой нагрузки? Вы даже дефибриллятор не разрешили привезти сюда.
  — Это объёмный инструмент. Не надо, чтобы охрана задавала ненужные вопросы. Справитесь так.
  — Нет, — мужчина отложил провода. — Простите. Я не могу.
  — Какой же вы трус, Мэтт…
  — Называйте, как хотите. Но я не буду в этом участвовать.
  На момент Морис замер, но затем его лицо расплылось в ядовитой улыбке, обнажив складки дряблой кожи около рта:
  — В принципе, я знал, что у вас может просто духу не хватить. Так что не переживайте, я подготовился к подобному развитию событий.
  — О чём вы?
  В следующий миг сработала моя роль «сторожа». Коридор ожил, наполняясь еле слышными, отдалёнными шагами. Мы с Джеком в момент спрятались за поворотом. 
  Я не мог узнать звуки. Ясно было только то, что этот «кто-то» шёл один. Ещё момент — и в обозримом пространстве показалась высокая фигура незнакомца, обтянутая старым костюмом. Рукава пиджака еле доставали до запястий, а штаны не могли прикрыть белые носки, торчащие из потёртых туфель. Поверх серой рубашки красовалась вязаная безрукавка грязно-зелёного цвета, которая также не совпадала с высоким ростом мужчины. Наверное, он думал, что смотрится солидно. Его походка кричала об этом, но выглядел неизвестный нелепо, как ботаник-заучка, который только что получил очередную похвалу от учителя. Он мог выглядеть заурядно, безобидно, но в его лице было что-то такое, от чего у меня внутри начинало неумолимо расти чувство отвращения к нему. Глаза маленькие, серые. Узкий разрез рта не мог держать нижнюю челюсть закрытой, отчего та подрагивала при ходьбе. На щеках виднелись следы от множества глубоких прыщей. Некоторые из них ещё не прошли, накапливая в себе гной. Все эти изъяны смотрелись ещё более отвратительно под довольно толстым слоем кожного жира, отчего лицо его поблёскивало в свете вкрученных лампочек, до которых он чуть ли головой не касался. Волосы мужчины также нельзя было назвать чистыми.
  На подходе к  121-му кабинету аноним остановился на минуту, вытянулся и в один момент настолько уверовал в себя, что буквально рывком распахнул двери. Те с грохотом ударились о стену. Мы с Джеком переглянулись и аккуратно вернулись на свои позиции к дверному окошку:
  — Байрон, наконец-то! Мы как раз вас ждём, — встретил его радостным возгласом Морис.
  — Извините. Я долго машину парковал. Дороги у вас на редкость неприятные.
  — Это верно. Асфальт такой, что колёса иногда жалко.
  — Я готов к работе. Введёте меня в курс?
  — Лучше пусть это сделает Мэтт, — директор указал на медика.
  Байрон подошёл к мужчине, протягивая длинную ладонь:
  — Вы тут единственный врач?
  Тот в замешательстве ответил на рукопожатие:
  — Есть также Сесилия, — он указал на девушку.
  — Значит, единственный. Выходит, вы что-то наподобие дежурного терапевта?
  — Изначально моей специализацией была психиатрия, но здесь пришлось расширить знания.
  — Вы психиатр? — Байрон не на шутку удивился и обернулся к директору. — Если у вас уже есть специалист… зачем нужен был ещё один?
  — Я бы не назвал его таковым. Скорее, он как раз-таки терапевт. А вы один из немногих, кто является практикующим врачом по электрошоковой терапии.
  После подобного «признания» я думал, что Ворон выдаст хоть какие-то движения, протест, но тело музыканта по-прежнему лежало без движения.
  Взгляд Мэтта наполнился отвращением. Он сделал шаг назад от новоприбывшего:
  — А, вот оно что, — тот прямо-таки возгордился своим статусом, будто не замечая взгляда «терапевта». — Ну, тогда понятно. Аппаратуру достали?
  — Да, — Морис указал в сторону прибора.
  Байрон подошёл к тумбе, оглядел всё вокруг и стал копаться в проводах. Спустя несколько минут возни директор снова подал голос:
  — С этим можно работать?
  — Да, вполне, — мужчина распутал провода. — Можем начинать.
  — Подождите, — Мэтт остановил его. — Вы даже не спросили о состоянии этого парня, — он указал на Ворона.
  — Он болен, и его надо лечить, — холодно ответил Кей. — Это всё, что надо знать.
  — Всё? А как же ещё не полностью сросшийся перелом? А обезвоживание? Пробитая в нескольких местах голова? Множество увечий, которые почти не заживают? Постоянные кровотечения? Это всё не имеет значения?
  — Вы не говорили мне о том, что он подвержен кровотечениям, — Байрон оглянулся на директора.
  — Ну… это давно было. Сейчас уже ситуация куда лучше. Давайте, будите его, — Морис кивнул медсестре.
  Та достала из тумбы шприц, сняла с него колпачок и ввела иголку под кожу парня. Теперь-то я понял, откуда взялось такое поражающее спокойствие у блондина. Ворон открыл глаза. Испуганно, он осмотрелся и попытался встать, но ремни сковывали даже попытки начать двигаться. Это вызвало у музыканта панику. Медсестра и Мэтт бросились к нему, чтобы удержать:
  — Вколите ему что-нибудь, чтобы так не дёргался, — небрежно бросил Морис.
  — Нельзя, — покачал головой Байрон. — Это может помешать проведению тока.
  Услышав последние слова, Ворон замер и с ужасом оглянулся на стоящий подле него аппарат:
  — Нет!! Не смейте!!! — по комнате раздался его оглушительный, сорванный голос.
  Держать парня стало сложнее:
  — Ну, хватит! — крикнул Мэтт. — Он же заговорил! Прекратите!
  — Вот и хорошо, — улыбнулся Кей. — Если уже сейчас говорит, то после этой процедуры и вовсе поправится.
  — Может, кто-нибудь из заключённых подержит его? — предложила Сесилия. — Мы можем не удержать...
  — Думайте, что говорите! — обрушился на ту директор. — Никто не должен знать об этом! Что стоите?! — он перевёл взгляд на Байрона. — Начинайте!
  Тот принялся быстрыми, неловкими движениями включать аппарат. Взял какую-то жидкость, смочил ею кусок ваты и не без проблем дотронулся этим до висков Ворона. Затем снова вернулся к устройству, взял два провода за их концы, на которых были какие-то белые набойки, и начал настраивать на панели нужные характеристики. В это время медсестра попыталась вставить в рот музыканту какую-то палку, обмотанную тряпкой. Блондин стал проявлять ещё больше агрессии:
  — Помогите девушке, — Байрон подозвал директора.
  Заняв место Сесилии, Морис принялся сдерживать вокалиста, а та окончательно зажала тому между челюстей палку, придерживая её по обе стороны, давя вниз.
  Я стоял там, за дверью, и смотрел, как Ворон в ужасе изо всех сил пытался извиваться. По комнате летали его разъярённые стоны. Как-то раз я случайно дотронулся до оголённого провода. Тогда меня прилично прошибло током. Конечно, это нельзя было ставить в сравнение, но даже тот один палец сначала будто онемел, а потом ещё полдня болел, отдавая во всю руку неприятным покалыванием. А тут это было возведено в такую отвратительную степень, что меня всего передёрнуло, когда я представил, что может вскоре почувствовать Ворон. Возможно, если бы они там ещё замешкались на несколько минут, я смог бы пересилить свой страх, вышел бы из укрытия и помог бы этому «психу и малолетнему героинщику» (именно так его окрестили в новостях), но пока я собирал свою смелость в кулак, директор по команде Байрона нажал на кнопку, продолжая держать парня другой рукой.
  Возможно, то был просто мираж, но в этот момент я отчетливо почувствовал, что запахло жареным. Истошный вой блондина, леденящий душу, ещё целую ночь и следующий день стоял гулом в моей голове: 
  — Стойте! — закричал Мэтт. — Смотрите, что вы наделали!! Этого добивались?!
  — О чём вы? — не понял Байрон.
  — Кровь! Это вы сделали!
  — Подождите, — тот осмотрел рот Ворона, грубо ворочая голову парня за подбородок. — Это он просто губу прикусил немного. Ничего серьёзного.
  Медсестра поправила положение палки, ткань на которой вобрала в себя кровь вокалиста:
  — Давайте ещё, — скомандовал Морис.
  Услышав это, Аддерли взвыл пуще прежнего. Байрона будто обрадовала эта команда. Он снова приставил провода с набойками к вискам Ворона и кивнул в сторону директора. Разряд. Тело музыканта начало трястись:
  — Хватит! Остановитесь!! — закричал Мэтт что есть сил, отпихивая всех от музыканта. Он быстро освободил тому рот и повернул голову парня набок. В ту же минуту на пол стала стекать кровь. Морис в страхе отошёл от кушетки. — Добились своего?! Сволочи!! Дайте бинты, вату… хоть что-нибудь!! — он посмотрел на девушку. — Не стой столбом! Быстрее!!
  Та протянула ему дрожащей рукой шмоток тряпки с тумбы. Мэтт тут же приложил его к голове Ворона, которая уже начинала кровоточить на затылке. Директор хотел снова подойти к арестанту, но тут врач, будто дикий волк, обернулся к нему и закричал:
  — Не смейте подходить! Всё!! Никто больше не дотронется до него!! Один шаг — и я вызову полицию! — Мэтт отнял от головы Ворона кусок ткани, который прилично уже пропитался кровью, отбросил его в сторону и потянулся к тумбе за новым. Сесилия решила помочь ему. Вместе они перевязали парню голову и начали освобождать того от ремней:
  — Я увожу его к дефибриллятору, пока сердце не встало, — кинул всем «терапевт», отбрасывая всё лишнее от каталки.
  Мне казалось, что как только оковы снимут, Ворон встанет и попробует бежать, но тот лежал, даже не предпринимая никаких попыток к спасению. Я не смог разглядеть его лица. Мэтт с девушкой быстро повезли парня к выходу. Мы снова укрылись за поворотом.
  — Приглашаю в свой кабинет, — послышался голос директора. — Хочу кое-что обсудить с вами.
  — О чём вы?
  — Узнаете, как придём, — Морис вышел из комнаты вместе с Байроном и повёл того вдоль по коридору прочь от нас.
  Я всегда считал себя крепким парнем, но в этот раз, как только мы пришли в спальню, где нас ждали, будто приговор об освобождении, я отошёл ото всех в туалет. Меня тошнило. Казалось, что запах жареной плоти до сих пор стоит у меня в носу.