Крещение

Я работаю уже восемь месяцев. Идёт 1954 год. Появились друзья. А главное – у меня свои деньги. Целых 500 рублей в месяц. Это оклад помощника лесничего. По сравнению со стипендией 180 рублей (18 рублей по теперешним деньгам), это – целое богатство. Я ем досыта, что хочу. Мне дали маленькую квартиру рядом с квартирой лесничего. Это на нижнем этаже конторы лесничества. Если хочу – могу ходить в столовую и даже упрекнуть официантку, почему в супе плавает муха. Мух в столовой было очень много и они нередко пикировали прямо в тарелку. В столовой был постоянный буфет. Тут можно было заказать сто грамм, но я ограничивался кружкой пива. В лесхозе мне дали две чёрные форменные шинели с блестящими пуговицами в два ряда. С лесными регалиями. Одну шинель я перешил на зимнее пальто, а другую с гордостью носил. Также дали форменный костюм с одним просветом в петлицах и одной маленькой звездочкой. Я даже на зимнюю шапку нацепил лесную эмблему.
После голодной военной поры и очень голодного студенчества – жизнь мне казалась раем. Но одно обстоятельство меня не устраивало. Конторские работники лесничества любили выпить. Заводилой был Сергей Баральцев, наш бухгалтер. К концу дня он обычно выкладывал на свой стол пятерку. Молча к этой пятёрке ложилась вторая пятёрка. Лесообъездчика Кутяхина Василия Петровича. С юмором вступал в пай Василий Михайлович – чуваш с высшим образованием. Водка тогда стоила 21.20, т.е. 2 рубля 12 копеек пол-литра по нынешним деньгам. За водкой обычно посылали меня, как самого молодого. За одной бутылкой следовала вторая. Заканчивалось это тем, что лесничий кричал конюху Степановичу: «Запрягай Майку!» Это личная выездная лесничего – очень горячая лошадь-монголка. С вихрем мчались на застоявшейся лошади в сторону села Уни. Эта компания с юмором потешалась надо мной в том, что пить я никак не мог. Обычно после первого глотка мне перехватывало дыхание. И вот однажды от лесничего я получаю приказ произвести ревизию обхода у лесника Корепалова. Я еду к нему на велосипеде, это восемь километров. Придирчиво проверив обход, я запоздал и остался у лесника ночевать. Он завёл меня в деревенскую избу. Обстановка крестьянских изб в те годы была такова: большая, битая из глины русская печь, настолько большая; что в ней при нужде даже мылись. Лично я мылся в русской печи, когда был маленьким. Золу из печи выметали помелом, стелили на пол солому, ставили с горячей водой деревянную шайку, и баня готова. Остаётся скинуть с себя портяную рубаху до колен. Штанов тогда мальчикам не давали. С табуретки на шесток, и ты в печи. Очень хорошо пахнет распаренная солома, и мыться вполне можно.
В переднем углу висели иконы. Икон было много. Лики святых были строги, всегда следили за тобой, и под их надзором грешить как-то было страшно. Под иконами стоял большой стол, сколоченный из досок. Стол накрывали домотканой скатертью только при приёме гостей. А обычно столешницу скребли ножом. Вдоль стен располагались широкие скамейки, настолько широкие, что на них можно было спать. Кроме скамеек были ещё табуретки. В каждом доме непременно были палати. На палатях спали дети все вповалку, подстелив в лучшем случае соломенный матрас или даже что-нибудь из старой одежды. Стены были тёсаны топором с косым топорищем, и перед большими праздниками, такими как Пасха или Рождество, их мыли и скребли косарями. Из пазов торчал слежавшийся мох. На ужин Корепаловы для меня, как для гостя, сготовили селянку в целую большую сковороду. Поставили сметану, молоко во всяких видах, гору своей выпечки домашнего хлеба. Основой этого торжества была полчетверти самогона. Меня садят под иконы в красный угол. Семья у Корепаловых была большая, но никто – даже хозяйка – за стол не сели. Лесник Корепалов наливает мне полный стакан самогона. Я не пью. Меня по деревенским обычаям вежливо, но очень настойчиво уговаривают выпить. Тяжба эта продолжается и принимает нежелательный оборот. Неожиданно с кухни выходит сын хозяйки – коренастый крепкий парень тракторист. Ему, вероятно, лет 27. Он только что с поля – по пояс голый – после умывания растирается полотенцем. Мускулы на его теле так и играют. И вот этот крепыш ехидненько так мне говорит: «Кто не пьёт да не курит, так бабой, де, пахнет». Повернулся и снова ушёл на кухню. Я был пришиблен на месте. Пахнуть бабой мне не хотелось и пришлось прикладываться к стакану.