В последний, тринадцатый день

     Не знаю, рассказывать ли даже сейчас, в дни торжества на планете корона-вируса, о самом удивительном явлении, которое осенило меня в Зале Совета национальностей Дома Советов Российской Федерации, который, должно быть, войдёт в историю Москвы под названием "Белый Дом". Прошло почти 27 лет с тех пор, когда г-н Ельцин Б.Н. с маху отменил Конституцию РФ, присвоив себе, любимому, исключительное право, особые полномочия, взял да и ввёл в Москве военное положение этот "великий демократ".

     Я уже описала тот самый, тринадцатый день, когда стены "Белого Дома", в самом центре столицы, содрогались от снарядов. Вниз летели осколки стекла, крошились кирпичные кладки, трескались бетонные плиты, завивались в спирали трубы и батареи отопления... Мне придётся напомнить тот момент, когда я вернулась из "высотной" диетической столовой Хасбулатова с двумя раздутыми, тяжеленными авоськами, где были полиэтиленовые бутылки, ёмкости от коньяка и минеральной воды, а также несколько фляжек. Все они были наполнены клюквенным напитком. Да ещё торчал блок с сигаретами. Всё это надо было донести до раненых, страдающих от потери крови и жажды на 3 этаже. Здание содрогалось...

     И всё-таки мы вернулись! И тут первое чудо: вернулись с не разлитым питьём для них! Ни одна бутылка не разбилась, не лопнула, хотя много раз нам с Леной приходилось и бежать, и прыгать, и бросаться на пол с размаху, да ещё и кубарем скатываться по лестницам. Сдав бутылки, немного очистив костюм от пыли, я вошла в тёмный зал, где для меня держали место в первом ряду с правой стороны. Наконец-то можно было сесть, откинуться на спинку кресла и закрыть глаза. Вот тут и началось второе необъяснимое явление: я вдруг увидела центр Москвы с высоты и поразилась красоте, чистоте, тишине и безлюдью.
   
     Плыли белые пушистые облака, светило ласковое солнышко. Я, буквально не дыша, рассматривала округу, любовалась и недоумевала. Меня восхищали дома, свежесть ветерка, прозрачный воздух. Не было ни танков, не слышно было ни выстрелов снайперов, ни стонов раненых. Как я здесь оказалась? Почему поднялась так высоко? И где все москвичи? Я хотела оглянуться, но вдруг началось движение. Облака, парящие в небе, стали сдвигаться, как по команде, перестраиваться, создавая ступеньки, идущие с высоты к земле. Наверху этого необычного строения вспыхнула радуга, в её центре облака чуть разошлись и пропустили женскую фигуру в длинном светлом одеянии с прозрачным шарфом в руках. Невесомо ступая по облачным ступеням, уверенно и величаво она спускалась по воздушной лестнице. Где-то в середине пути она повернула голову вправо, внимательно, изучающе посмотрела на меня, словно взвешивая мельчайшие частицы моего бытия, анализируя их и мгновенно осуществляя синтез. Строгость, неулыбчивость, сосредоточенность её чисто русского красивого лица совсем не портили её милый славянский облик. Необычное соединение доброты и строгости словно светилось, сопровождая каждое движение, заставляя меня замереть...


      Это было то, что обычно называют "Матерью Божией",  или "Девой Марией", или "Мадонной"... Я широко раскрытыми, удивлёнными глазами рассматривала мельчайшие подробности такого удивительного явления, не двигаясь с места и не понимая в необычном потоке жизни сути происходящего. Кто-то тронул меня за плечо:

 - Нина Евгеньевна, люди приуныли. Почитайте Ваши стихи так, как Вы умеете.Конечно, вы устали, сегодня Вам столько довелось пережить... Но зато мы напоили всех. Снова послали. Почитаете?
 - Баррикадные?
 - Конечно, это сейчас очень нужно. У всех в душе горечь. Надо бы подбодрить! Но, конечно, читайте, что хотите!

     Мне показалось, что читала я очень долго. Наверное, в самом деле очень устала. И снова подошли ко мне и тихо сказали:
 - Приехал воин, бард с гитарой. Как-то сумел к нам пробраться. Он Вас сменит, споёт... А Вы посидите, отдыхайте...

     Обычно среди текущей жизни у меня почти без всякого повода появляются на руках и ногах ссадины, царапины, ранки и синяки, которые долго не проходят. И вот третье непонятое наблюдение: при всех падениях в нашем походе по этажам, кувырках на пролётах бесчисленных лестниц, среди летящих осколков стекла, кирпичных и бетонных "крошек" я не обнаружила никаких следов этой многочасовой "гимнастики". Ничего кроме разорванных "вдребезги" очень красивых дорогих узорчатых колготок... Ни одной самой маленькой ранки...

     Очень долго потом в 90-х годах в церквях и монастырях России мы с мужем искали похожие изображения на иконах, листали книги с иконописью, но не нашли ничего напоминающего увиденное мною явление. Если бы я была художником, я бы обязательно нарисовала то, что увидела с закрытыми глазами. Было совсем  не понятно, почему возникла такая живая картина. Я не любила и отказывалась рисовать ещё с первого класса, всячески уклонялась от такого занятия. Рисовали все вокруг меня: муж, дочь, сын, зять, внуки. Но только не я... Так как же я создала бы такую удивительную живую картину в своём воображении, да среди продолжающегося расстрела? Более того, в то время я была на 99 процентов атеистом, а по политическим убеждениям - стопроцентный коммунист и патриот Советского Союза. И вдруг - Матерь Божия!

     И всё-таки я нашла в одной книге с иконописью художников Западной Европы похожее застывшее изображение.  Там было всё не так ясно и ярко, как я это увидела. Там не было никакого движения, всё застывшее, но всё-таки похожее. Значит, ещё кто-то до меня увидел подобное и сумел зарисовать? Создали иллюстрацию, но без описания, без слов, без названия. Почему не поделились впечатлением? Боялись инквизиции? Или насмешек друзей - воинственных безбожников?

     Вот когда я пожалела, что не умею рисовать! Дитя войны, выросшее без кистей и красок, без настоящих учителей-художников, без верующих энтузиастов... Без единомышленников и замечательных подруг. Где уж тут научиться рисовать! Даже мечту "писать пьесы" пришлось  отодвигать "на потом". И уже не было ни одного родственника, с которым можно было бы обсудить увиденное явление. Что сказала бы моя тётя Лида, старшая сестра матери, певица и регент церковного хора? Как отреагировал бы Анатолий Васильевич Луначарский, когда в споре с Лениным предлагал соединить православно-религиозное учение с коммунистической идеей? Кстати, никакого пения "ангелов" я тоже не услышала. Полная тишина... Дуновение ветерка... Безлюдье и безмолвие... И одновременно абсолютное понимание необычности происходящего в "Белом Доме" противостояния: издевательское окружение "колючкой", лишение всех элементарных удобств и связей с внешним миром, обстрел и расстрел безоружных людей...

     Когда через много лет я впервые проехала по всем этим местам на обыкновенном автобусе, во мне вспыхнул такой внутренний неудержимый пламень, что я на весь автобус стала горячо и громко рассказывать и показывать, где и что было здесь 4 октября 1993 года. "Народ безмолвствовал"...