Деревня Горбачата

Я очень привязан к своей малой родине. В смысле военного голодного детства и трудной послевоенной юности вроде бы не за что любить мою деревню – Баженовку по регистрации, Горбачата по прозвищу. Но привязанность не исчезает. Целый огромный край со многими десятками деревень по живописному берегу р. Вятки превратился в пустырь по той причине, что кто-то из руководства нашей родной коммунистической партии признал эти деревни неперспективными. Горбачата тоже опустели. Всех дольше держались  семья Рогожникова Василия Васильевича. Но и тот уехал, бросив свой добротный красивый  дом-пятистенок. Наш отцовский дом в самую Пасху 1989 года сожгли мальчишки-рыбаки из-за озорства. И приходится теперь приезжать к бывшему  подворью, буйно поросшему крапивой. Я верю, что когда-нибудь люди вернутся к своим заброшенным очагам. Выстроят новые дома, вспашут огороды. Верю потому, что нельзя же бросить такую красоту. Неглупыми были наши предки в том, что обжили эти увалы по берегам двух рек. Я объехал буквально всю страну от острова Сахалина до Карпат, был в Крыму, на Кавказе. Там, конечно, очень красиво. Но это – южные курорты, и, как говорят, места не для нас. Судьба бросала меня в командировки в города Котлас, Сыктывкар и даже на север чуть ли не до самой тундры, и нигде я не видел такой природной северной красоты. Если выйти на угор в конце деревни, открывается живописная картина. Внизу под угором несёт свои воды река Пижма. За Пижмой зеленеют Бобыльские луга с красивыми озёрами, гривами ивняков, черёмухи и дубрав. За Бобыльскими лугами течёт красавица река Вятка, затем снова луга, а за ними до самого горизонта шумят сосновые боры суводского лесхозтехникума. Слева вверх по Пижме видно село Жерновогорье с высоким элеватором. Высокое плато местности с суглинистой почвой с подстилающим слоем известняков при подходе к рекам разрезается глубокими оврагами-логами. По дну оврагов встречаются малые водопады-бухалы. Так их называли местные жители за то, что в них весенняя вода «бухает», т.е. падает. Крутые склоны оврагов покрыты густым лесом. По дну оврагов местами бьют ключи с чистой родниковой водой, из них самый известный – Городищенский ключ. Даже в жаркую погоду в оврагах прохладно. На городищенском поле, примыкая к тракту, растёт березняк. В 1970-80 годы там проводились массовые гулянья колхозников. Если идти по первому от деревни полю, выйдешь на «поперешную» дорогу (попросту – на «поперешню», что значит – дорога, идущая поперёк полей). Далее следует среднее поле. За ним сибирский екатерининский тракт с его старинными полосатыми верстами. Вековые берёзы сейчас почти выпали или столканы бульдозерами, а на новые посадки у нас толку не хватает. За трактом следует третье поле. А дальше – лес. У нас его зовут попросту Березник. Сколько там заветных грибных и ягодных мест, выползанных мною на коленях и исхоженных босыми ногами. Кажется, каждый овражек и бугорок до боли знаком. Из поколения в поколение передавалась легенда о том, что где-то левее Березняка есть вход в пещеру и будто бы эта пещера проходит под полями и выходит к берегу р. Вятки. Ещё старики рассказывали, что якобы на угоре деревни Городище ушла под землю церковь. В Советском районе есть промышленные залежи известкового камня. Этот камень разрабатывают и отправляют во все районы Кировской области. На нашей стороне реки, где расположена моя деревня, подстилающий горизонт также известковый. Это хорошо видно на срезах оврагов. Так что легенда о пещере и провалившейся церкви вполне возможна. Как-то в один из приездов в нашу, уже пустую деревню на угоре я достал из своих припасов закуску, бутылку горькой поставил хоть и не на серый камень гробовой, но в отношении умершей деревни так оно и было. Выпил, закусил и решил совершить экскурсию по заброшенным домам. Стояла прекрасная летняя погода. Хозяева меня не приглашали. Дома глядели на меня пустыми окнами и распахнутыми покосившимися калитками. Захожу в первый дом Нюры Шерстнёвой. С её сыном Генкой я вместе пошёл в первый класс. Мужа Нюры в первые дни забрали на войну, и не было от него ни одного письма, ни похоронки. Как в воду канул её красавец. От гражданской войны осталась у них в доме настоящая казачья сабля, и Генка ни один раз мне её показывал. После войны приняла Нюра в дом приёмника Павла Шерстнёва из деревни Лысаново. Этот приёмок не просто пришёл в дом, а взял от своей матери (неродной) амбар, как пай при разделе подворья и поставил его у своей жены. В этот же амбар и упёрся мой взгляд. Крыша его осела, пол провалился. Двери сорваны с петель. Но, к моей радости, в доме хорошо сохранилась русская печь. Никакие невзгоды её не тронули. Только побелка отвалилась. Когда-то мальчишкой я сиживал на той печи. В деревне ребята ходили друг к другу. И этому взрослые не препятствовали. Всё это я вспомнил со многими подробностями. Таким же образом я навестил пепелище дома учительницы Белявиной, дома Мани Шестаковой, Саши Рогожникова, Василия Павловича Рогожникова, Василия Васильевича Рогожникова, Татьяны Дмитриевны, Михаила Андреевича (уже один холм). В свой пустой, тогда ещё не сгоревший дом залез через окно, предварительно выставив раму. Сходил и на место бывшего конного двора. С ним у меня особые воспоминания. Конный двор раньше вмещал, вероятно, 15 лошадей. Он был наполовину врыт в землю, или, наоборот, его до окон засыпали землёй, вероятно, для тепла. Начинался он пристроем, далее располагалось само рубленое в лапу тёплое здание. Посередине – коридор. Вдоль коридора по обе стороны – стойла для лошадей. Последнее стойло с левой стороны было занято погребной ямой, где хранилась колхозная семенная картошка. Рядом с конным двором стоял маленький домик – хомутная. В домике – печка с плитой. Отец сидел на табуретке и чинил хомута, а я пёк картошку. Однажды я чинил раму и с размаху ножом почти напрочь отрезал себе конец указательного пальца на левой руке. Отрезанный палец отец мне прилепил на место, привязал тряпкой. И, к удивлению, отрезанный конец прирос. Но шрам на пальце виден и сейчас. Таким же образом я обошёл соседнюю пустую деревню Вшивцево и по «поперешной» дороге направился в Грехово, на центральную усадьбу колхоза к своей снохе Городиловой Татьяне Фёдоровне – жене брата Николая. Не очень весело стало навещать свои родные, но опустевшие места.