Пацанский возраст

 
 


    Сергей Андреевич  проснулся  среди  ночи  от  сильной  боли. Последние дни  он  измучился  от  этих  изнуряющих  болей  в ноге.  Болело  в разных  местах -  то   стопа, то бедро, то  голень. Ноги, собственно,  не  было, ее  ампутировали  неделю  назад. Сказали, гангрена. Но  он  физически  ощущал  ее, всю, от  паха до  пятки, чувствовал  ее  благодаря  этой самой  боли.  И если  бы не  ровное  одеяло там, где  должна  была  находиться   нога, то  можно  было  подумать, что   никакой   ампутации  не  было, и нога  на  месте.  Пришла  сестра, сделала  укол, и боль   стала  глуше. Коростелев  закрыл  глаза и  через   пару  минут  задремал. И сквозь   навалившуюся  на  него  дремоту ему    казалось, что  никакой   операции  не  было.  И все это происходящее  с ним  теперь – это затянувшийся  дурной  сон.
Ближе  к рассвету снова  пришла  сестра и поставила  рядом  с его  кроватью стойку с капельницей, подсоединила ее  к  катетеру, стоявшему  в локтевом  сгибе  Коростелева, пережала  трубочку пальцами и ввела  шприцом  лекарство  в вену. Потом  отрегулировала  колесиком скорость   капель, посмотрела на  Сергея  Андреевича и  тихо  сказала:
- Спите.
  И поправила  одеяло.  Сергей  Андреевич   посмотрел  на нее  благодарно, хотел  сказать спасибо, но  язык  повиновался  ему  с трудом, будто  свинцовый. И сестра, скорее  всего, не  услышала  бы  его  слов, потому что, сделав свое  дело, быстро  вышла  из палаты. 
Вид  у нее  был  усталый. Наверное,  было  много работы  на  дежурстве, и немного поспать не получилось, подумал Коростелев.
Боль   в ноге    поутихла, но  во  рту  пересохло, и захотелось  пить. Коростелев  пожалел, что  не  попросил  сестру  подать  ему   воды. Звать  ее  не  хотел, да  и не  дозовешься  теперь. Она сейчас, наверное,  по  палатам  ходит, выполняет  назначения.  Или  больных  возит  на  каталке.  Кнопка  вызова тоже  не  работает. Сергей Андреевич пошарил  рукой  по   столешнице  тумбочки, здесь  должна была  стоять  бутылочка  с водой. Бутылочку  он  не  обнаружил, хотя  точно  знал, что  она  должна  там  стоять.   Коростелев  подтянулся  на  кровати  чуть  выше, чтобы  было  удобнее  шарить рукой. Бутылочку  на  этот  раз  он  нашел, она  стояла  в самом  центре  тумбочки. Осторожно, чтобы  не  выронить ее и не  пролить  содержимое, поднес  ко  рту  и сделал  несколько  глотков. После  этого  поставил  бутылочку  ближе  к краю, чтобы  удобнее  было  взять  в следующий  раз.  От  подтягивания  в кровати сердце  его  сильнее  забилось  и дыхание  участилось, так что  дышать  стало  труднее. В последние  дни – он  стал  замечать  это – после  небольшой  нагрузки   у него  появилась  одышка. К нему  приходил  терапевт, женщина   молодая, серьезная  и немногословная.  Она  послушала  его  трубочкой, попросила  приподняться  в постели, чтобы   послушать  со  спины, но  Сергей  Андреевич  не  смог  этого   выполнить. Впрочем, он слегка  приподнялся,  но  сразу  закашлялся. Его  попросили  лечь  на  бок, он  повернулся  и снова   закашлялся. Потом  его  возили  на  рентген. Коростелев  спросил  у врача, что  у него, но тот   сказал, что  ничего  плохого  не  нашли, и что  лечение  идет  по  плану.
Приходила  жена, о чем-то  тихо  говорила  с санитаркой, показала  ей  пакеты, которые   поставила  под  кровать,   достала  кошелек и дала   ей  несколько  купюр. Потом  она  сидела  рядом  с Сергеем  Андреевичем, что-то  рассказывала, но  Коростелев  после  укола  был  сонлив и на  разговор  не  расположен.  Однако про  сына  спросил, как  он? И что  он  хотел бы  его  увидеть. Светлана  Павловна  сказала, что  у мальчика  совсем  нет свободного времени.   Скоро  сессия, и   нужно  готовиться  к экзаменам.
- Для  отца  мог бы, кажется, время найти, - заметил  Коростелев.
- Боюсь, больница плохо  на  него  подействует, он  очень  впечатлительный, - сказала  Светлана Павловна.-  Ему сейчас трудно,  и помочь  некому. Я с ног  сбилась.
Коростелева  сделала скорбное  лицо, что  должно   было   подчеркнуть, как  она  сбилась  с ног, ища  нужных  людей, готовых  помочь  сыну.
Коростелев  сына  не  видел  с тех  пор, как  попал  в больницу. Сын  не  приходил не  до  операции, не после нее. Ладно,  думал Коростелев, дело  молодое, ему  не  до его  стариковских  болячек. А все-таки, обидно, что  отца   в больнице не  навестил  ни  разу.
После  ухода  жены  Сергей  Андреевич  снова  задремал, и ему  приснился  сон. Будто  он  студент, и нужно  сдавать  какой-то  предмет,  а он  ничего  не  знает. И почти  по-настоящему  ощущал  во  сне свою тревогу и неуверенность. Чувство  это  было  новое для Сергея  Андреевича и потому совсем  незнакомое. Он  всегда  был  уверен в жизни, верил в свои  возможности  и свои  силы. Правда, давно  это  было.
   
    Коростелев  шел  по  министерскому  коридору, кивал, когда  встречался кто-то. Кому-то  еле  заметным  наклоном  головы, кому  -  коротким и в меру глубоким    поклоном,  с едва   заметной  улыбкой. Иногда,   останавливался с кем-то  и  пожимал  тому  руку. Сегодня  ему  исполнилось  пятьдесят  пять  лет, и он  принимал  поздравления  от  сослуживцев, и разные  хорошие  пожелания  сыпались  на  него  со  всех  сторон. Карьера   его  удалась и находилась  в самом  зените. За  тридцать  лет  Коростелев  прошел  путь  от  начальника  смены  небольшого  завода  до   начальника    отдела  министерства.  Поднимался  по  служебной  лестнице медленно, обстоятельно  и уверенно, без  какой-либо  посторонней  помощи,  а потому нынешнее   положение  свое  высокое  считал  заслуженным  и прочным. Если  нужно  к министру, то     без  записи, а так запросто, иногда  и без  звонка  секретарю.  На  здоровье   не  жаловался, держал  себя  в форме, не  распускался.  Не курил и алкоголем не злоупотреблял.   Дважды  в неделю  играл в теннис  и посещал  бассейн. Поэтому  нравился женщинам. Иногда  флиртовал, особенно  в командировках,  но всегда  знал  меру, ничего  не  обещал им и надежды на серьезные  отношения  не  давал.     Предпочитал  замужних, с ними  хлопот  было меньше.
Вот  недавно  был  в одном  местечке, довольно  захолустном,  но  имевшем  все шансы   превратиться  в индустриальный  район. Там  строился   завод  по    обогащению  руды по новому      методу без  дыма  и вредных  выбросов.  Там  познакомился  с одной  интересной  молодой  женщиной, Барановской Светланой Павловной,  лаборантом.  С виду,  неприметная, она  сначала  не  показалась  Сергею  Андреевичу. Была  при  нем  вроде гида, объясняла   различные  технологические  тонкости   процесса   обогащения руды. Объясняла  понятно  и толково. По  всему  было  видно, что    не глупа,   свою  работу знала и   делала  хорошо. И при   этом   бросала на  Коростелева голодно-восхищенные взгляды.   Сергей  Андреевич  слушал  внимательно  и покровительственно  улыбался.      Пригласил  вместе  поужинать и не  получил  отказа.   Вечер     удался.     Оказалось потом,  что   она  хорошо  разбирается  не  только  в вопросах   обогащения руды. Они  стали  встречаться.  Коростелев    подыскал ей  работу  в столице, помог  с  жильем, общежитием, на первых  порах. И случилось так, что  Сергей  Андреевич  влюбился в Барановскую как  мальчишка  и совсем  потерял  голову. И даже  растерялся  поначалу.  Как-то  зимой, когда  они со Светой  отдыхали   в   ведомственном  санатории, он  спросил  ее  утром  за  завтраком:
- Не  староват я для тебя? Замечаю, на  нас  смотрят как  на  отца  с дочерью. Мне  даже  тут  один  комплимент  отпустил, какая  у вас   славная дочь, Сергей Андреевич!
Света  изобразила  на  своем  лице  удивление  и возмущение  одновременно.
- Скажешь тоже. Ты молодым  сто  очков  вперед  дашь!
И закатила  глаза  при  этом  театрально.    Врала,  конечно, но     Коростелеву   это  льстило.
Коростелеву  исполнилось  пятьдесят  пять  лет, и он  отмечал    это    в             « Берлине». Хороший  стол  заказал. И людей  хороших  и нужных  пригласил.
Много   было   поздравлений и добрых  пожеланий. Его  коллега и товарищ, начальник другого  отдела  в министерстве,  Цуканов, сказал  тост, который  запомнился. И быть  может  потому, что  именно  во  время  его  Коростелева   осенило, он, оказывается  еще  не  старый, это  жена  его   состарилась, хоть   ему  она почти – на два  года его  моложе - ровесница, а он  еще  молод   душей, а значит, и телом.
 Цуканов  сказал  тогда:
-  Сергей Андреевич, вы  сегодня  дважды  отличник, у вас  две пятерки. Пятьдесят  пять – пацанский  возраст. Есть  опыт, знание, положение. И силы есть.  И многое  еще у вас  впереди.
Сказал  не  без  умысла. Знал  про  отношения с Барановской, которая  тоже  была  на  банкете, но тактично   сидела  в стороне и   среди именитых гостей не  светилась.
  Гости  после  этого  тоста одобрительно загалдели и дружно за это выпили.
    Барановская   поступила в Горный  институт на вечернее отделение. Там же  и работала на одной из кафедр лаборанткой.     Была  дисциплинирована, расторопна  и  исполнительна. У Коростелева  были  связи  в этом  институте, поэтому  у   Барановской    проблем  не с учебой, не  с работой  не  возикало.
Они   почти  не  таились, и жена Сергея  Андреевича  догадывалась, что   у мужа  на  стороне  женщина, но  держалась мудро  и вида  не  показывала, рассудив, седина мужу в бороду, а бес  в ребро -  перебесится  и  успокоится.
А Коростелев  окончательно  потерял  голову и уже    верил, что  с Барановской   обретет  вторую  молодость. Разница  в возрасте  двадцать  семь  лет   его  не  останавливала.
Он  рассказал  все жене. Та  выслушала  спокойно, истерик  не  закатывала, жаловаться   по  месту  работы  мужа  не  грозила. Спросила только, как дочь, что  скажет, когда  узнает?
Ольге, дочери, было  двадцать  восемь, ровесница  Светы.
- Должна  понять, - сухо  сказал Сергей Андреевич, -  со  Светой ещё подружатся.
- Не думаю, - сказала Анна Дмитриевна.
Коростелев  снял  квартиру,  Барановская  переехала  к нему  и стала Коростелевой. Спустя год  купили  трехкомнатную квартиру в хорошем  спальном районе  Москвы.  Светлана  Павловна окончила Горный  институт и осталась  на кафедре  в аспирантуре. У них родился сын Виктор.
     Прошло  десять лет. Сергей Андреевич  отметил свое шестидесятипятилетие.  У него  стало  повышаться артериальное давление  и сахар  в крови. Врачи сказали, диабет и гипертония. Коростелев  ежегодно ложился в ведомственную больницу подлечиться.  Теперь каждый день у  него начинался с приема лекарств. Сначала таблеток  было  три: от  сахара, давления и для профилактики тромбов. Потом  количество таблеток  увеличилось до  пяти. Что делать!  Пацанский возраст заканчивался. И  на работе   в министерстве  появились  проблемы. Молодые  стали на пятки  наступать.  Начинались  новые  времена, и    министерство  реформировали. В семьдесят лет Коростелева   тихо  отправили  на  давно заслуженный  отдых.  Светлана к тому времени    защитила кандидатскую диссертацию, и у нее  была  почти готова докторская.  В недалекой  перспективе маячило заведование кафедрой. Иногда, когда он  видел  недовольство   им жены, особенно по утрам, когда она за завтраком бросала  на него  хмурые  взгляды и торопилась в институт, который  теперь  назывался  университетом. Тогда  Коростелев с грустью думал, вот и проявилась их со Светой  разница  в возрасте. Он стареет, уже нет былой лихости и задора, а она в самом  расцвете   своих  сил и возможностей. И карьера ее на подъеме. А, благодаря кому? Коростелеву! Если бы не его  обширные  связи и деньги - зарабатывал  он  прилично, -   кто бы она была? Горный инженер, каких тысячи. И  работала бы, скорее всего, не по специальности. Где в Москве для нее гору найти? Да и в Москву, навряд ли, перебралась.  Хотя, устроилась бы. Не Коростелев, так был бы кто-нибудь другой. Такие не пропадают.
Коростелев лежал и смотрел в окно. Начинало светать. Начинался еще один  день, похожий на другие. Пришла сестра и сделала  укол.
Ближе к полудню  пришла жена. Она  поговорила  с врачом, потом  подошла к санитарке,  передала новые пакеты со средствами  ухода и дала  деньги. 
Села   рядом с кроватью Сергея Андреевича.
- Сережа, я договорилась, завтра придет  нотариус. Нужно оформить дарственную на Витю. Сам понимаешь, жизнь, есть жизнь. У тебя дочь от первого брака, мало ли что? Она говорила быстро и уверенно, чем исключала  возможность какого-либо   диалога. Сергей Андреевич кивнул, соглашаясь. Дочь он не видел  много лет, она о себе    ничем не напоминала, не смогла простить ему  его  уход к другой женщине. Вряд ли она  станет что-то  требовать от отца. Но Светлана  Павловна рисковать не   захочет, поэтому все будет  по закону, чтобы потом не возникло разных неприятных  ситуаций.
Последнее время он  вспоминал  дочь, пытался ее представить. Он знал, у нее своя семья, взрослые дети, его  внуки, которых он ни разу не видел. И не увидит.  А   неплохо было бы увидеть  их!
   На следующий день пришла Светлана Павловна. С ней был  сын и  женщина  нотариус. Светлана Павловна и женщина   сели  за небольшой  стол, который был в палате, разложили  на нем документы. Они  тихо переговаривались,  проверяя  документы. Сын  сидел  поодаль на стуле около  окна, и в беседе  участия не  принимал, только  периодически  подходил  к столу и ставил  свою  подпись там, куда  пальцем  ему показывала женщина нотариус. К отцу не  подошел. Коростелев  лежал и смотрел на  происходящее  без  всякого  интереса. Наконец женщина нотариус, собрав необходимые  документы  в стопку и подложив  под них  толстый журнал, чтобы  удобнее  было  подписывать, поднесла  их Коростелеву, протянула  ручку и дежурно-официальным  голосом сказала:
- Сергей Андреевич, если  вы согласны, подпишите дарственную на ваш загородный дом и квартиру вашему сыну Коростелеву Виктору Сергеевичу. Коростелев взял ручку и, не читая, стал  расписываться. Последнюю подпись  он  поставил в толстом журнале, который был  подложен под   листы  бумаги.
Женщина   сложила документы  в большую  сумку, наигранно бодро  пожелала Коростелеву  поправиться и вышла  из палаты. Следом вышла Светлана Павловна. Сын  продолжал  сидеть  на стуле  около  окна.
- Как дела? – Спросил его  Коростелев. – Что в университете?
- Нормально, - ответил сын.
Сергей Андреевич  хотел  спросить еще что-то, но передумал.  Коростелев заметил, как сын  несколько  раз задержал  свой  взгляд на том ровном  месте, там, где  под одеялом должна  быть  нога, и где  вместо  холмика была ровная поверхность  одеяла. Брезгует, подумал Сергей Андреевич,  одноногим отцом своим  брезгует. И горькая  обида  разлилась  в его душе.
Вернулась  Светлана Павловна. Присела  рядом  с кроватью. Вид у нее был довольный.
- Я тебе тут  принесла, она сделала  неопределенный  жест  рукой, пюре овощное, соки. Тебе будут  давать. Я договорилась  с санитаркой, если  тебе что-то будет нужно, ты ее попроси, не стесняйся.
Она помолчала  немного и решительно  встала.
- Ну, мне пора, - сказала она. – Надо в университет. Сегодня среда, у нас  общее собрание  кафедры. Не скучай.
Потом  быстро наклонилась и едва коснулась губами  его  небритой щеки.
Подошел сын.
- До свидания, папа. – Сказал он.
Коростелев снова  остался один.
Потом  его      отвезли  на каталке  в перевязочную. Сергей Андреевич  мельком  посмотрел на культю  своей ноги.  Она была с линией швов, глубоко  врезавшихся в ткани.  Врач осмотрел культю, помял  ткани по линии швов. Кожа  в одном  месте кожа была  красная, и когда  врач трогал это  место,  Коростелеву было особенно больно, и он  сказал это  врачу.
- Знаю,- ответил тот.
Потом  взял ножницы и снял два шва,   развел  края раны  зажимом  и вставил туда  резиновую  полоску.
- Нужно будет  назначить  антибиотики, - сказал врач  сестре, и та согласно кивнула.
- Что-то не так? – Беспокойно спросил Коростелев.
- Рана не очень хорошо   заживает, есть  небольшое  воспаление,  - ответил врач, - при  диабете  это  не редкость.  Но, в общем и целом, результат     удовлетворительный.
Коростелева  отвезли  в палату. Пришла  сестра  и поставила  капельницу.
Боль  в ноге  после  перевязки  потихоньку  утихла.
Принесли   обед. Коростелеву  есть  не хотелось, но  он заставил  себя  съесть  бутерброд с сыром и выпить  чай.
После  укола  он задремал, но ненадолго. Он сквозь  дремоту услышал, что кто-то  вошел к нему.  Сергей Андреевич  открыл глаза. Рядом  с ним на стуле сидела его  первая жена, Анна Дмитриевна. Они  не виделись  много  лет, и жена  сильно  изменилась, постарела. Ее, некогда густые и русые волосы, всегда аккуратно  уложенные, значительно  поредели и были     белые от седины. У нее была короткая, почти мужская,  стрижка,     которая  придавала ей трогательный и, одновременно, беззащитный  вид.   На лице ее было  много  мелких и глубоких  морщин, особенно  вокруг глаз, некогда небесно-голубых, а сейчас выцветших,  водянисто-бесцветных.
- Не хотела тебя будить, - сказала Анна Дмитриевна. – Здравствуй, Сережа.
-  Здравствуй, Аня. Спасибо, что навестила.
- Я случайно  узнала, что ты в больнице лежишь. Мне соседка  сказала. Она здесь в другом  отделении  медсестрой работает. Говорила, Сергея  Андреевича видела в отделении хирургии. Я ее попросила  разузнать  о тебе. Когда узнала, что  операцию тебе сделали, - она на секунду  замолчала, понимая, какую  операцию  сделали Коростелеву, и что  ему это может  быть    неприятно, - решила  навестить  тебя.
Некоторое  время  оба  молчали.
- Может быть, тебе плохо, так я пойду, - сказала Анна Дмитриевна.
- Что ты, что ты. Останься. Хорошо,  я рад тебе. Расскажи  о себе. Как ты? Как Оля?   
- Все хорошо  у нас. У Оли  детки  совсем  взрослые. Сами  скоро  родителями  будут.
 Коростелеву вдруг  страстно  захотелось  узнать  про них как можно  больше.  Как жаль, что   он   раньше их не видел. Хоть  одним  глазом сейчас  посмотреть  на них!  Анна Дмитриевна, между тем, продолжала:
- Коле двадцать  пять, работает. Нине  -  двадцать, в медицинском  учится. Хочет  врачом быть.
- Врачом – это хорошо, -  согласился Коростелев.
-  Ну, а ты, как? –  преодолевая   внутреннюю  неловкость, спросил Сергей Андреевич.
- Все нормально, Сережа.
- Одна?
- Нет, живем все вместе. Как говориться, в тесноте, да не в обиде.
- Я не в этом смысле.
- После тебя у меня никого  не было. Не до того мне было. Сначала Олю нужно было  поднять, да и годы мои  уже не те были, чтобы любовь крутить.
- Да, годы не те, - эхом  повторил Коростелев, - а  вот мне тогда казалось, что те.   Думалось, что всегда буду молодым и сильным. Жизнь, однако, быстро  прошла. Назад её не отыграешь.  Вот, ногу  отрезали, - добавил он  равнодушно. – Теперь я калека.
 Анна Дмитриевна сочувствующе   покивала.
- И с одной ногой люди живут, - сказала  она, вон, после  войны  сколь  увечных  было. Что делать, это жизнь.
- Что делать? Любимый  вопрос русской  интеллигенции. Ничего  не поделаешь, - будто  самому  себе  сказал Коростелев.
Анна Дмитриевна  про интеллигенцию  ничего  не  поняла. Она  просто  сказала:
- Вот  тут я принесла тебе, - она открыла  сумку, которая  стояла  на полу возле  ее ног и  положила на тумбочку  пачку  печенья и пакет  с яблоками.- Тебе можно?
Печенье и яблоки, особенно если они сладкие, ему не  рекомендовались из-за диабета, но чтобы  не обижать Аню, он  сказал:
 - Мне теперь  все можно.
Анна Дмитриевна указала  на яблоки:
- Мытые, можешь сразу  их кушать.
И, чтобы  перевести  разговор  спросила:
- Как твои?
- Нормально. Вчера  приходили. С нотариусом.
 -  О будущем жена твоя  заботится,- не то,  осуждая, не то,  одобряя, сказала Анна Дмитриевна.-  Ее дело, только ты, Сережа, не думай ничего  такого. Нам  от  тебя ничего  не нужно. Скажи  своей жене, чтобы  на этот  счет она не волновалась.
Они  еще немного  посидели, и Анна Дмитриевна стала  собираться.
- Пойду. А ты поправляйся. Скоро тебя  выпишут?
- Не знаю. Как  рана заживет, - Коростелев кивнул на культю  под одеялом. – Сегодня  врач на перевязке  ковырял там  что-то. Говорил, заживает  плохо.
Анна Дмитриевна снова покивала головой  в знак сочувствия.
- Дома, все ж, стены  помогают, – добавила  она  уверенно.
Хотела сказать «до свидания», но подумала, когда теперь они  увидятся, может  никогда, и у самой двери сказала:
- Всего  доброго тебе, Сережа!
- Прощай, Аня!
Вечером  пришла  сестра  и сделала  укол, и Коростелев заснул. Приснилось  ему, что  идет  он  по  незнакомой  улице к себе домой. И, вроде, знает куда  идти, и дом  его  где-то  рядом должен быть, а   найти его он  не может, все время плутает и в одно   место  приходит. И место это  ему незнакомое.   С тем и проснулся.
Было  еще темно. Он протянул  руку и пошарил ей по тумбочке,  хотел было взять  наручные   часы, но раздумал. Не все ли равно, который сейчас час. Нога не болела, и чувствовал  он себя  после вчерашней  перевязки  гораздо  лучше. Наверное, рана  заживает, подумал он.  Вспомнил, что  и температура   вчера  вечером  была нормальная. И,   проснувшись,    бодрость он    ощутил    и даже легкий  голод. Он бы сейчас чего-нибудь   съел.  Сергей Андреевич  вспомнил, что  у него  в тумбочке  лежит печенье, которое  принесла  Анна Дмитриевна.
Он вытащил  одно  печенье из пачки и съел его. Запил  водой  из бутылочки.
 Его,  судя по всему,  скоро выпишут  из больницы.     Передвигаться будет в инвалидном  кресле. Надо   будет  сказать  Свете, чтобы купила  его заранее. 
Только  в душе  его  сначала  незаметно,  потом больше,  стала  расти  тревога: а нужен ли он жене и сыну такой? Вот Аня, приняла бы его  любого, в этом  он был  уверен. Он помнил их расставание тогда, когда ему было  пятьдесят  пять.    Аня тогда    выслушала его, что он  полюбил, и что на другой женщине  жениться хочет, и ничего тогда  не сказала,    просто выполнила  все   формальности, связанные  с  их  разводом.  Коростелев   несколько  раз   звонил дочери, приглашал  в гости  в свою  новую  семью, но  она всякий раз отказывалась. Потом  он и звонить ей  перестал.
Сейчас ему восемьдесят  один, возраст  его  далеко не пацанский. Стариковский  возраст. А жена еще  совсем  не  старая. Вероятно, есть у нее  мужчина. Она женщина    заметная.  Коростелев,  вдруг  вспомнил, как  несколько  раз к ним  в дом  приходил  какой-то  импозантный  мужчина, средних  лет, спортивного   сложения. Света  представила его  как  своего  коллегу  по университету,  говорила, что  живет он рядом с ними  по соседству. Сергею Андреевичу  показалось  тогда, что  они  несколько  раз  обменялись  недвусмысленными  взглядами, как  переглядываются  на людях  тайные  любовники. Впрочем, ему могло  и показаться.  Тогда  он  это  забыл, а вот  сейчас припомнилось.
    Нога  уже  не  болела, хотя  он временами  чувствовал  ее всю до кончиков  пальцев. С культи  сняли  швы, и перевязки  больше  не требовались. Коростелев  спросил  врача насчет  протеза, когда  можно  попробовать ходить с ним. На это  врач ответил, что  в возрасте Коростелева   протезом  пользоваться   можно  не  раньше, чем через год, но  все равно его не советовал. Можно  упасть  и сломать  вторую  ногу. Инвалидная  коляска в данном  случае  надежней  и безопасней.
- Тем более, - добавил  врач, - вам  положено  бесплатно, как  инвалиду.
-  Когда  меня  выпишите  домой? - Спросил Коростелев врача.
- Хоть завтра. Ваша жена только   попросила подержать  вас несколько  дней, ей  нужно оформить   документы.
- Какие документы? – не понял Коростелев.
Врач поняв, что  сболтнул  лишнее, поспешил  уйти, сославшись  на занятость.
Коростелев  стал  ожидать  выписку.
Через   день  пришла Светлана  Павловна, и Сергей Андреевич  подумал, что  за ним, и что  они  сейчас  поедут  домой.
 Но Коростелева  показала  мужу   какую-то  бумагу, которую  ему нужно  подписать.
- Я, вроде, все подписал? Что  еще от  меня нужно? – Удивился Сергей Андреевич.
- Успокойся. Тебе  вредно  волноваться, - бесстрастным  голосом  сказала Светлана  Павловна. – Это  твое  согласие на переезд  в интернат.
- Интернат? Я не хочу в интернат!
Светлана  Павловна сделала скорбное  лицо, взяла  в свои  руки  ладонь Коростелева,  и дрожащим  голосом  сказала:
- Сережа, милый, тебе нужен  уход, реабилитация. Я весь день  в университете.   Витя учится. Одному тебе будет  безумно  трудно. И потом, это  временно. Как только  ты  окрепнешь, мы снова будем все вместе.
- Когда  нога  вырастет? – Съязвил Коростелев.
- Не смешно, - Светлана  Павловна стала  раздражаться. – Пойми, наконец, так нужно.
- Кому нужно?
Ответа  не  последовало. Да он  и не  требовался, все было  и так  ясно. Коростелев понял, что  его  сдают  в интернат, как выбрасывают  ненужную  старую, отслужившее свое, вещь. Все, что  Светлана  Павловна  хотела  получить  от  него, она получила, и ей  он  больше  не нужен.  Сергей Андреевич взял  ручку и поставил на документе  свою  подпись.