Торжество

Торжество. Рассказ.

***

Я проснулся. В широкое полукруглое окно рядом с моим ложем светила полная луна. Ее пронзительное серебристое сияние пробивалось через темные и рваные ночные тучи. Холодный сквозняк колыхал давно истлевшие занавески. Где-то далеко мерно шелестели, с шипением разбивались о скалы, морские волны. Обрывочные отблески картин, что я видел, пока спал, еще кружились в моей голове. И хотя я и не помнил ни одной из них, я точно знал, что все они были прекрасны: в моей душе стояли тишина и покой, как бывает, когда долго спишь и видишь только приятно волнующие и хорошие сны. Я не знал, сколько длился мой сон: в моей комнате не было ни хронометра, ни каких иных свидетельств о том, сколько я был здесь. Возможно, я мог бы определить дату по положению звезд: я точно знал, что где-то среди других томов в шкафу, была нужная для этого книга, но я не помнил какой была картина звездного неба, когда я лег на это ложе и закрыл глаза, как не помнил и ничего из того, что было до того момента, как я начал видеть сны, а потом они оборвались, и я, повинуясь настойчивому бою звонящих где-то вдали, над морем, колоколов, пробудился.
Вокруг стояли тишина и запустение. Рама арочного окна давно выпала, и ее истлевшие остатки перемешались с разноцветными осколками стекол на полу. Занавески, драпировки и флаги на стенах слабо колыхались в лунном свете выгоревшими тусклыми лохмотьями, а на убранстве моей спальни, на просторном письменном столе, высоких резных шкафах и опрокинутых стульях, лежал толстый слой осыпавшейся с потолка каменной крошки и пыли. Единственным, что не тронули ржавчина и тлен, оказались лежащий у меня на груди, укрытый в искусно украшенные холодным лунным серебром ножны меч, сияющие, как будто только что начищенные латы у изголовья кровати и лежащие рядом тусклые и бесцветные, как и все вокруг, но новые, только что сшитые и принесенные сюда неведомым слугой, нарядные длиннополые одежды.
Я не знал, почему так надо, но я встал, подошел к письменному столу и, протянув руку, прозвонил в стоящий на нем маленький колокольчик. С его густыми мелодичными переливами где-то рядом хрустнуло каменная крошка. В коридоре послышались тихие шаги. Юноша-оруженосец вошел и, молча поклонившись, протянул мне полотенце, которым я тщательно обтерся от пыли и морской соли, помог мне облачиться в мое праздничное одеяние и броню, а когда я закончил приготовления, преклонил колено, подал мне меч и зажженный светильник, и также молча вышел.
Ее я встретил в коридоре. Она ждала меня. Я не помнил ни ее имени, ни кто она, но я точно знал, что она предназначена мне, а я ей. Выделив ее взглядом среди проходящих мимо торжественных безмолвных фигур, я подошел и с поклоном коснулся ее руки. Она тоже узнала меня, и молча поклонилась. Я взял ее под руку. Она была самой прекрасной из всех женщин вокруг, и это ее я видел во сне.
Накинув на головы капюшоны, вместе с другими парами, также как и мы несущими в руках колокольчики и холодные тусклые светильники, мы вышли за ворота крепости. Безмолвным неспешным маршем проследовали по высокой крепостной стене к дверям величественного храма, на острых башнях которого били колокола, и их мерный непрестанный звон перекликался с шумом ветра и моря, отливался эхом от скал, далеко разносился над вересковыми пустошами и бескрайней гладью мерцающей в лунном свете воды.
Здесь нас встретил и благословил облаченный в тусклые серебристые одежды патриарх. А когда все вошли, замерли вдоль высоких, озаренных пронзительным ночным сиянием окон и колонн, и, чинно положив руки на эфесы, склонили головы, появились Король и Королева. Вошли после всех, пройдя по багровому ковру, встали перед укрытым ярко-алой тканью алтарем, и по окончанию торжественной безмолвной литургии, первыми прикоснулись к чаше, что держал в руках патриарх, в глухом, закрывающем лицо капюшоне, и первыми же покинули храм через боковую арочную дверь. За ними, также касаясь лицами и лбами чаши и основания алтаря, последовали и все остальные. Когда же наступила наша очередь, я также, как и все другие рыцари, молча обнажил свой меч и, склонившись, поцеловал холодные и гладкие, истертые до блеска миллионами рук и губ каменные плиты. Моя спутница, насколько позволяло ее длинное платье, тоже преклонила колени. Коснувшись кончиками пальцев пола перед алтарем, поцеловала их.
Оставив у алтаря светильники, следом за всеми мы тоже покинули храм через боковую дверь и, пройдя по широкому белому мосту над сумрачным фьордом, куда не проникал свет луны, вошли в двери пиршественной залы, под сводами которой тихо перекликались колокольчики и на столах стояли кубки уже наполненные праздничным напитком.
В высокие и узкие, обрамленные коваными рамами окна все также светила полная луна, и ее призрачные лучи, преломляясь в желтых и синих стеклах витражей, падали на резные каменные колонны и заставленные ровными рядами церемониальных чаш столы. В их сиянии глаза Королевы, что рука об руку с Королем встречала входящих в зал, горели непреклонным, холодным блеском.
- Ты счастлив? – спросила она. У нее не было ни носа, ни губ, только бледные пронзительные глаза без зрачков и очень длинные блестящие волосы обрамляли серую, отливающую мертвым лунным светом личину.
- Да, я рад видеть вас, моя леди – также без слов ответил я, низко кланяясь ей – о другом мне нечего вспоминать и не о чем жалеть.
- И хорошо – снисходительно ответила она. Ее скорбный застывший облик напомнил мне одно из потемневших от времени величественных панно, что украшали зал, как будто они с Королем сами были узниками и слугами в этом огромном замке, полном безголосых, торжественных и равнодушных призраков. И, как будто соглашаясь со мной, Король также молча кивнул мне. У него тоже не было лица: его заменяла глухая, серая, металлическая пластина, и только его бледные руки с тонкими длинными пальцами, которые он, лаская, переплетал с серыми мертвыми пальцами Королевы, напоминали о том, что рядом с ней не пустой латный доспех, оживленный бьющим в окна, беспощадным лунным светом.
Когда вошли последние из гостей, Король и Королева закрыли двери и встали во главе стола. Король поднял чашу и произнес, что срок близок, но еще не наступил. Что когда иссохнет море, рассыплется в прах земная твердь и потухнут звезды, в ночь, когда луна погаснет, колокол прозвонит в последний раз, и мы обретем свое истинное упокоение. Королева взяла в руки чашу и, держа ее обеими ладонями, прочла слова молитвы.
По ее окончании я, как и все другие, коснулся губами своего кубка и сделал глоток. С первых капель налитое в него показалось мне пресной, лишенной всякого запаха и вкуса водой, но с каждой ее каплей мне становилось все теплей. Бледные ночные цвета начали обретать яркость, как будто невидимая рука один за одним зажигала вокруг разноцветные праздничные светильники. Безмолвный мраморный зал наполнился говором и эхом голосов, поначалу вкрадчивых и осторожных, но с каждым мгновением становящихся все более громкими и радостным, а с последними глотками я уже слышал веселый смех, различал слова праздничной застольной беседы и льющиеся как будто со всех сторон звуки играющей арфы и скрипки.
На столах появились кушанья, загорелись разноцветные лампады и свечи. Заспешили пажи в блестящих камзолах и молодые девицы с косами перевитыми нарядными лентами. Забил барабан. Двое кавалеров вышли с мечами в свободное пространство между столов и, поприветствовав друг друга, обнажив мечи, начали торжественный праздничный поединок.
Я обнял свою спутницу, что прильнула ко мне и весело улыбалась, глядя на то, как один из них пронзил другому грудь, мощным ударом пробив доспех, а тот, ловко отрубил противнику голову, но тут же подобрал ее и помог приставить ее на обратно, после чего оба низко откланялись Королю и Королеве. Как одна из девиц обратилась огромной змеей и танцевала, извиваясь бесконечными, блестящими кольцами. Как волшебник в высоком цилиндре достал из своей шляпы огнедышащую кошку и играл с ней, как стремительный длинноногий скрипач исполнил виртуозное соло с таким искусством, что у всех перехватило дыхание от его одновременно стремительной, торжественной и печальной композиции.
Выпив еще несколько чаш, вместе со всеми произнеся торжественные и чинные тосты, мы с моей спутницей встали из-за стола и, взявшись за руки, пошли на крепостную стены. Смотрели на луну и море, ходили по замку и окрестным скалам, подсвечивая фонариками на цепях темные дорожки парка с высокими живыми изгородями. Разговаривали, смеялись, играли с другими приглашенными, а после пошли ко мне, где служанка уже навела порядок, а расторопный паж, принес праздничный ужин и разжег камин.
- Что за глупый авангард! Или это твой? Выкинь его в море! – со смехом заявила мне моя спутница, взяв со стола старый череп с откидывающийся крышкой, который был приспособлен в качестве пепельницы. И, размахнувшись, выбросила его вон.
- Пойдем, посмотрим как у тебя – привлекая ее к себе, сказал я ей.
В ее просторной, смежной с моей, спальне была большая мягкая кровать с белым прозрачным балдахином и луна светила в окно. Моя спутница подошла к нему, перебросила ноги через подоконник.
- Так и хочется взять и полететь – сказала она, мечтательно глядя на бушующие волны и скалы далеко под ним. Ветер трепал ее длинные волосы и широкие рукава. Свет высокой полной луны играл в драгоценных камнях венчающей ее лоб серебряной диадемы. Я подошел к ней, обнял ее, удержал. Она откинулась на меня спиной, отпустила руки, вытянула ноги над обрывом. Но нам так и не дали побыть вдвоем: кто-то требовательно застучал в дверь, сказал, что Королева зовет всех на представление.
- Какая чушь! – сказала моя жена, но надела мантию, которую уже успела скинуть и бросить на высокую спинку стула, и мы пошли.
В амфитеатре в одной из башен замка, в глубокой яме, на песке, лежали люди. Небритые, неопрятные и грязные, облаченные в некрасивые, как будто шутовские, одежды, они были как будто скованны колдовским сном, но когда Король звоном колокольчика призвал всех к молчанию, и смех и голоса утихли, Королева сделала властный жест и они как будто пробудились. Хрипло и грубо перекликаясь, начали водить руками, ощупывать песок, как будто были в полной темноте. Один из них зажег электрический фонарь и его яркий белый луч побежал по рядам собравшихся на трибунах зрителей. Актеры замерли, как будто удивились тому, что все смотрит на них в ожидании веселого спектакля или поучительной мистерии.
- Сколько их… - грозно покачивая оружием как опереточный злодей, прошептал один.
- А вы кто? – как будто удивившись, спросил второй.
В зале засмеялись. Как будто улыбнулась и Королева.
- А кто вы? – спросила она так громко и властно, что ее голос перекрыл все остальные звуки, как под порывом ветра заставил дребезжать плафоны лампад и фужеры в руках зрителей.
- Ты! – крикнул один из артистов и поднял ружье. Звонко лязгнул затвор, свет фонаря померк.
- Я же говорил! – зашипел третий комедиант, изображая, что он ничего не видит – не надо было сюда лезть! Я же говорил!
Зашипел химический факел, но и он как будто тоже не дал им света. Искренне ломаясь, размахивая руками, шаря по сумкам и карманам своих шутовских одежд, артисты засуетились, изображая страх и смятение.
- Смотри, вот мы сейчас, вот так вот сделаем! – быстро зашептал один как будто кому-то на ухо, но так, что услышали все.
- Давай, давай! – также, на весь зал, зашипел другой – термическую, туда, где эта нежить там была главная! Быстро!
- Скукота! – картинно и громко вздохнула Королева и, изобразив усталость, подняла свою безликую маску к Королю. Тот нежно обнял ее, протянул руки, приласкал и пересадил к себе на колени.
- Тебе принести? – кивая в сторону амфитеатра, касаясь своей маской ее лба, гладя ее волосы, спросил он.
- Нет – бросила она пренебрежительно, обняла его, отвернулась и сделала разрешающий жест – все уберите их, они унылы.
Мы с женой даже не успели подняться со своих стульев, как несколько мерцающих в сиянии вспыхнувшей в окнах с которых упали занавеси, луны, хищно извивающихся тел с первых рядов скользнули вниз. Снова блеснул белый электрический свет фонаря, под аплодисменты и смех затрещали беспорядочные выстрелы. Запрыгали, рикошетя от стен, трассирующие пули, посыпалась мраморная крошка и разбитое стекло, но не прошло и нескольких мгновений, как все было кончено. Рыцарь в помятой, пробитой в нескольких местах кирасе, с недоумевающим видом держал в руке какие-то грязные ошметки. Галантный юный кавалер в модной шапочке и высоких щегольских сапогах, отворачивался, смущенно плевался, хлопал по спине поперхнувшуюся, безвозвратно испачкавшую свой праздничный наряд, девицу.
- Ну и дрянь! – поднимая с белого мягкого, залитого свежей кровью песка, оторванную голову, констатировал кто-то, пробуя ее на зуб.
- Ее высочество изволила пошутить! – одобрительно кивая в сторону Королевы, что как будто с улыбкой склонила голову, уткнулась лбом в лоб Королю, весело констатировал один из зрителей.

Доктор Эф