Леонид Балашевич. Углубляясь в историю. ч. 5-я

На иллюстрации: Корнет Маннергейм (в середине) с солдатом и унтер-офицерами Кавалергардского полка. Раскрашенная фотография 1892 года.

В первый день предпоследней недели июля после череды тёплых солнечных дней наступило резкое похолодание, закапал мелкий нудный дождик, и пришло самое время снова вернуться к компьютеру и покопаться в биографии Маннергейма. Размышляя о том периоде его жизни, когда этот 22-летний молодой человек так настойчиво доказывал опекуну дяде Альберту фон Юлину и другим родственникам  выгоды от поступления после окончания Кавалерийского училища в гвардию и конкретно в Кавалергардский полк, я невольно задался мыслью о том, что было бы интересно проследить, насколько оправдались его доводы и надежды в его дальнейшей реальной жизни, тем более что ни в одной из прочитанных мною книг авторы этого не пытались сделать.  Начнём с мундира.
Из письма дяде: 
       «У кавалергардов до забавного высокая репутация по всей России, а его мундир – самая лучшая рекомендация».

       В оценке мундира Конногвардейского полка и его роли в своей судьбе Маннергейм не ошибся ни на йоту. Вот что написал об этом в своей монографии Herman Lindqvist: «Во время несения службы в Зимнем дворце Маннергейм должен был надевать специальный придворный «исторический» мундир. На его белой куртке был серебряный воротник и серебряные же галуны. Белые брюки из лосиной кожи были такие узкие, что их можно было натянуть на ноги только влажными. Брюки увлажнялись и посыпались изнутри мыльной мукой, после чего два человека «встряхивали» офицера и заталкивали его в брюки. Брюки сидели идеально после того, как они высыхали на голой коже. Мундир дополняли сапоги из блестящей кожи, голенища которых были выше колен. Надев такие сапоги, нормально сесть на стул было невозможно. На мундир одевался алый корсаж, который спереди и сзади украшала Андреевская звезда. На голову одевалась золотая каска, на которой возвышался царский двуглавый орёл. Офицеры называли его голубем, поскольку голуби обожали садиться на головы памятников императорам».

       Кроме этого мундира, конногвардейцу нужно было иметь ещё по крайней мере пять других видов одежды на разные случаи военного быта и службы, в том числе шикарную «николаевскую» шинель с пелериной и бобровым воротником. Ни одна копейка из выделенных дядей на мундиры средств не была  потрачена Густавом впустую. Леонид Власов писал, что мундир он заказал у самого модного военного портного Карла Норденштема, мастерская которого находилась на Невском проспекте в доме 46, и удивил старого портного своей педантичностью и требованием, чтобы всё было сделано предельно элегантно и «с иголочки». Парадная и походная амуниция (каски, палаши, медные кирасы) были куплены в магазине для офицеров «П. А. Фокин» на Караванной улице. К выбору шпор Густав отнёсся особенно придирчиво. Он считал, что шпоры для кавалериста – главное в мундире, они должны были быть с колёсиками и хорошо звенеть. Такие шпоры можно было купить тогда только на Гороховой улице у Савельева, все импортные шпоры из Европы не звенели, а только брякали. Были же времена!

     Совершенно очевидно, что мимо Маннергейма в таком мундире, принимая к тому же во внимание его высокий рост, безукоризненную выправку и красивое лицо, пройти мимо было невозможно. Каждое появление в нём было как представление, которое привлекало взгляды со всех сторон. Недаром, когда через два года службы в Кавалергардском полку Маннергейму нашли богатую невесту Анастасию Арапову и организовывавшие этот брак родственники спросили её, хотела ли бы она выйти замуж за Маннергейма, та ответила: «Ну кто же не хотел бы заполучить стильного Маннергейма, который такой модный- ; la mode!». Даже спустя столетие кавалергардская форма продолжала поражать воображение молодых женщин. Когда студентка исторического факультета Хельсингского университета Вера фон Ферсен впервые попала в музей Маннергейма и увидела его в роскошной форме кавалергарда, она была настолько потрясена, что у неё уже не осталось сомнений в том, на какую тему она будет писать диплом. Она стала интендантом музея, наладила связи с потомками кавалергардов во Франции и в 2013 году при участии Георгия  Бибикова выпустила замечательный альбом-монографию о кавалергардах с воспоминаниями их потомков и прекрасными иллюстрациями.

    Опыт ношения кавалергардского мундира безусловно оказал влияние на всю дальнейшую жизнь Маннергейма. Он всегда стильно одевался и вёл себя так, как будто шёл во главе полка на праздничном параде. Спустя годы лидер кадетской партии И. В. Гессен после встречи с Маннергеймом назвал его «породисто-изящным», а известный финский художник, автор национальной финской символики и друг Маннергейма Аксель Галлен-Каллела говорил, что с таким господином, как Маннергейм,  нужно всегда выглядеть «классом люкс». 
Из письма брату Карлу:
 «Мне будет сравнительно легко через посредство моих товарищей приобрести знакомства в Петербурге».

    Вероятно, молодой Маннергейм имел инстинктивную способность налаживать хорошие отношения с сослуживцами. Многие из них стали его близкими друзьями и оказали ему существенную помощь не только в приобретении знакомств в столице, но и в его материальных затруднениях и в продвижении по службе. Надо иметь в виду, что в конной гвардии служили исключительно выходцы из богатых аристократических семей, редко нуждавшихся в средствах. Первым стоит упомянуть Павла Демидова, который окончил Кавалерийское училище годом позже Маннергейма и был его «зверем», т.е. подопечным. Демидов серьёзно поддержал Густава в самое трудное время, предоставив ему жильё в своей квартире на Захарьевской улице. Второй его товарищ по полку, Александр Звягинцев, был двоюродным братом Анастасии Араповой, будущей жены Маннергейма. Именно он и познакомил Густава с Анастасией на шикарном балу у богатой домовладелицы Елены Александровской на Большой Морской. Дружил Густав и с поручиком Владимиром Воейковым, который был большим любителем слабого пола и охотно давал ему ключи от своей квартиры, чтобы Густав мог провести ночь с очередной «рыбкой» из числа великосветских дам. Корнет граф Дмитрий Менгден был не только его товарищем по полку, но и мужем сестры Анастасии Араповой Софии. Оба они сумели спастись от большевиков, жили во Франции и на год пережили Маннергейма. Нельзя не упомянуть и непосредственного командира Маннергейма штаб-ротмистра барона Фёдора Гюне, который разглядел в нём талантливого наездника и сыграл большую роль в успехах Густава на соревнованиях в верховой езде. Я привёл только часть имён из тех, которые сохранила история, многие имена не сохранились, но и этого достаточно, чтобы убедиться в прозорливости юного Густава, понимавшего важность добрых отношений с товарищами по службе.

     Следует упомянуть, что офицеры полка получали бесплатные билеты в оперу и на балет, в театры и на званые вечера, где также завязывались многочисленные полезные знакомства в высшем петербургском свете.
Из письма дяде:
«Это единственный полк, который попадает ко двору. Императрица – шеф полка, она знает офицеров поименно и так же знает их петербургский высший свет».
      И в этом пункте молодой офицер не ошибся. Поступив в Кавалергардский полк, он сразу взлетел по социальной лестнице из провинциального финляндского барона в придворную среду российской императорской фамилии. Спустя год после поступления в полк состоялось его личное знакомство с императрицей Марией Фёдоровной, супругой Александра III, в прошлом датской принцессой Дагмар. Вместе с несколькими другими вновь зачисленными в полк офицерами Густав был приглашён в красную гостиную Аничкова дворца, где тогда проживала семья императора. Когда его представили императрице, он заговорил с ней по-датски, и их беседа затянулась дольше предусмотренной этикетом. Мария Фёдоровна продемонстрировала удивительную осведомлённость о семье Маннергеймов, спросила даже у Густава, как поживает коллекция насекомых его дяди Карла Густава, одного из высших чинов Выборга и учёного-энтомолога, и о  том, почему его отец давно не был в Петербурге. Через год Маннергейм на полковом празднике в Елагином дворце представил Марии Фёдоровне свою молодую жену и тоже имел с ней тёплую и неформальную беседу. В 1912 году Маннергейм представлялся императрице по случаю присвоения генеральского звания. Позже, в 20-е годы, Маннергейм во время своих многочисленных зарубежных поездок неоднократно посещал Марию Фёдоровну в Дании, где она жила после эмиграции из России. В первом томе своих воспоминаний Маннергейм упомянул об этих встречах: «Когда в 20-х годах я путешествовал по центральной Европе и проезжал через Данию, где Дагмар проводила закат своей жизни, я получил возможность выразить своё почтение бывшей моей высшей начальнице». В письме фрейлине Софье Орбелиани Маннергейм писал: «Как вы знаете, вдовствующая императрица всегда относилась ко мне особенно тепло». Маннергейм отвечал взаимностью и не забывал о ней вплоть до её кончины в 1928 году.

     Офицеры Кавалергардского полка регулярно приглашались на придворные приёмы с танцами, на которых они играли роли кавалеров. На одном из таких вечеров в 1901 году на него обратила внимание младшая 19-летняя дочь императора Александра III княгиня Ольга.  Нарушив придворный этикет, она сама предложила Густаву пригласить её на танец, после которого долго не отпускала его от себя и занимала его своей болтовнёй, что привлекло внимание всего общества. После этого они встречались в частном порядке или на разных мероприятиях вплоть до первой мировой войны и даже в ходе её в Польше. Виделся Маннергейм с Ольгой и в 20-е годы, когда навещал императрицу в Дании. Ольге тоже удалось эмигрировать, и она с мужем Куликовским, за которого она вышла замуж в 1916 году, жила тогда вместе со своей матерью.

   В 1896 году во время коронационных торжеств в Москве по случаю вступления на престол нового императора состоялось личное знакомство Маннергейма с Николаем II. На этих торжествах Маннергейму и его сослуживцу по полку фон Кноррингу была оказана высокая честь сопровождать императора во время коронационного шествия к Успенскому Собору 14 мая 1896 года.  Во время шествия Кнорринг шёл справа, а Маннергейм слева от царя. Они же охраняли императора с обнажёнными палашами в руках на ступенях тронной лестницы. Вечером 16 мая Николай II, одетый в мундир Кавалергардского полка, устроил приём для его офицеров, участвовавших в коронации. Леонид Власов пишет, что император в ходе приёма неожиданно подошёл сам к Кноррингу и Маннергейму и начал расспрашивать их о жёнах, детях и сложностях службы. Беседа затянулась настолько, что нарушила график приёма и привела в замешательство свиту.

  Следующая личная встреча Маннергейма с императором состоялась в октябре 1908 года после его возвращения из двухлетней разведывательной экспедиции в Китай. Вот что писала об этом Элеонора Йоффе в своей книге «Линии Маннергейма»: «Император пожелал лично выслушать доклад о поездке. Это была большая честь.  Маннергейм признаётся в письме к сестре Софии, что волнуется - оценят ли по достоинству его труды? Да и рассказать о впечатлениях и результатах двухлетнего похода во время 15-20 минутной аудиенции нелегко, а именно столько времени отвели для доклада Его Величеству. Но всё прошло как нельзя лучше. «Поскольку непохоже было, что император собирается садиться, я спросил, могу ли я начать, и он утвердительно кивнул. Я излагал своё дело стоя. Вопросы императора и то, как он меня перебивал, показывали, что он с интересом следует за моим повествованием. Хадак, подаренный Далай-ламой, он принял в соответствии с традицией, на обе вытянутые руки. Когда я, взглянув на настольные часы, заметил, что моё короткое, как мне показалось, повествование длилось час двадцать минут, я почтительно попросил извинения и пояснил, что не заметил, сколько прошло времени, так как часы находились у меня за спиной. Его Величество улыбнулся, поблагодарил меня за интересный доклад и сказал, что он тоже не обратил внимания на то, как летит время».

     Во время службы в Польше в качестве командира 13-го Уланского Владимирского, а затем Лейб-гвардии Уланского полка, Маннергейм осуществлял охрану семьи императора во время отдыха в Спале и участвовал в выездах на охоту с императором. Его заслуги были по достоинству оценены – он получил звание генерал-майора и генерала свиты Его Величества, что давало ему возможность в любое время получить аудиенцию у императора. Последний раз он воспользовался ею 23 февраля 1917 года во время отпуска. Приехав с фронта, он был принят императором и его супругой в Царском Селе. Встреча была нерадостной и произвела на Маннергейма гнетущее впечатление. Вскоре грянула революция, и больше Маннергейм с императором не встречался, но навсегда сохранил о нём добрую память. Власов писал: «Портрет императора был всю жизнь у него на почётном месте даже в годы оголтелой русофобии. Густав до конца своих дней в Швейцарии был убеждённым монархистом и часто сетовал на то, что финны безвозвратно потеряли много хороших и тёплых традиций царских времён».
Из письма дяде:
«Я не заслуживаю всех благ, растраченных на меня, если не буду всеми способами стремиться возможно скорее обходиться своими силами…»

      Можно только догадываться о том, какие чувства испытывал молодой Маннергейм, попав без гроша в кармане в высший петербургский свет. В одном из писем он жаловался, что только на чаевые извозчикам он за неделю потратил 10 рублей, ибо гвардеец не мог давать чаевые меньше 50 копеек. Вознаграждения в виде денежных призов, которые он получал на скачках, не могли решить все его финансовые проблемы, и уже через год после поступления в гвардию он начал всерьёз задумываться о том, как их решить. Самый простой путь был известен – найти богатую невесту. В этом Густаву активно помогала его крёстная Скалон де Колиньи, тётка будущей жены Анастасии, а также товарищи по полку, в частности, Александр Звягинцев, который познакомил его со своей богатой двоюродной сестрой 21-летней Анастасией Араповой. Она не отличалась особой красотой или талантами, но принадлежала к богатому старинному дворянскому роду и имела состояние в 800 000 рублей и годовой доход в 14 000.  Её покойный отец Николай Устинович Арапов был главным полицмейстером Москвы.
 
     15 января 1892 года Маннергейм получил разрешение на женитьбу на Араповой от командира полка, её кандидатура была одобрена офицерским собранием, а 2 мая того же года в 15 часов состоялось их венчание в полковой церкви на Захарьевской улице. Так 25-летний Маннергейм, как по мановению волшебной палочки, в один миг стал состоятельным человеком, стал «обходиться своими силами» и смог сполна расплатиться со своими долгами перед дядей Альбертом. И в этой части у него всё получилось!
Из письма дяде:
«Из гвардейских полков я, со своей стороны, ставлю на первое место кавалергардский, потому что там, как нигде, воз можно сделать быструю карьеру…»

   Ещё не закончив обучение в Кавалерийском училище, Густав «с математической точностью», как он писал дяде, рассчитал, что если он пойдёт в гвардию, то уже через девять лет станет подполковником – 3 года в гвардии, 2,5 года в академии и 3 года в чине капитана). Жизнь показала, что этот прогноз оказался слишком оптимистичным. Трудно сказать, верил ли сам Густав в такой наполеоновский план или использовал его как уловку для дяди, чтобы получить от него деньги, но в реальной действительности через девять лет после поступления в гвардию Маннергейм получил лишь звание штабс-капитана. Густав не рассчитал, что при поступлении в академию генштаба нужно сдать довольно сложные экзамены, в том числе по русскому языку, с которым у него по определению были проблемы. На этом экзамене он и срезался, вследствие чего весь ход его дальнейшей карьеры изменился. Он больше никогда не пытался повторно сдать экзамен в академию и так и не получил высшего военного образования. Кстати, когда он уже был Главнокомандующим финской армией и фельдмаршалом, в его штабе в Миккели во время войны он был единственным из числа высших офицеров своего штаба, не имевшим высшего образования. Звание полковника он получил 29 ноября 1905 года, через 15 лет после поступления в гвардию, и не в результате рассчитанного карьерного роста, а за военные заслуги во время войны с Японией, на которую он пошёл добровольцем.

   Неудача с поступлением в академию в какой-то мере замедлила его формальный карьерный рост, если считать успешность карьеры по воинским званиям. Но, с другой стороны, этот сбой направил его карьеру в совершенно другом направлении, которое дало ему бесценный опыт в самых разных областях жизни, а не только военного дела. Так что простим ему этот небольшой сбой в его юношеских расчётах.