Король и Мастер. Глава 12

                12

     Дон Диего находился в предвкушении нового визита в Хертогенбос, гадая, что же он увидит в мастерской Иеронима на этот раз, как и о чём пойдёт приятнейшая беседа с художником. Неожиданно грянувший гром непредвиденных событий в одно мгновение перечеркнул планы дона Диего. Ненастный, полный неизбывного горя день 27 марта 1482 года Диего де Гевара запомнил на всю жизнь. Герцогиня Бургундии Мария, несколько дней страдавшая от неимоверной боли, наконец, испустила дух и отошла в мир иной.

     В ночь перед злосчастным днём соколиной охоты, устроенной эрцгерцогом Максимилианом для Марии, Диего ни на минуту не мог сомкнуть глаз, так нестерпимо болело сердце, ныло всё внутри. Телесно крепкий и здоровый, Диего понимал, что его состояние не является неведомой хворью, а связано с ощущением тревоги и кошмарными снами о госпоже, всё чаще и чаще преследовавшими его. Казалось, ничто не предвещало беды.

     День выдался тёплым и солнечным, как предсказывали придворные астрологи, на этот раз не ошиблись. Герцогиня Мария с самого утра находилась в прекрасном расположении духа, предвкушая удовольствие от обожаемого ею развлечения. В землях герцогского замка при Брюгге, куда прибыл бургундский двор, Максимилиан, желая порадовать дорогую супругу, приказал обустроить всё для соколиной охоты, которую посвятил Марии.

     Как же так случилось, что герцогиню, выращенную отцом ловкой и быстрой, привычную к упражнениям, отличную наездницу, сбросила и поранила лошадь. Герцогиня упала неудачно, попала под копыта лошади. Жутко было слышать хруст собственных ломающихся костей, беспомощно лежать недвижимой тряпичной куклой, покрываясь холодной испариной от нестерпимой боли и леденящего страха быть умерщвлённой ударом мощного копыта неизвестно отчего взбесившейся лошади.


     Последние дни мучений изменили её до неузнаваемости. Щёки ввалились, изящный нос заострился, похожие на лепестки цветов губы иссушила постоянная жажда, лоб будто стал крупнее. Её нежный овальный лик походил теперь на лицо старухи, отправляющейся на тот свет. Только большие светло-карие глаза, ставшие ещё больше, не потухшие, а всё так же светящиеся, теперь ещё и страдающие, остались от прежней герцогини Марии.

     Тяжкие телесные страдания не лишили герцогиню рассудка. До последнего мгновения своей земной жизни, до момента, когда душа её отлетела от бренного искалеченного тела и отправилась в небеса, герцогиня Мария оставалась в сознании.

     Мария понимала, что умирает, что каждая минута может быть последней, каждый новый приступ невыносимой, изнуряющей боли, облегчаемой только опием, может оказаться тем самым приступом, что прервёт её жизнь. Она торопилась отдать последние распоряжения и завещания об управлении её земель и государства после того как её не станет.

     Душеприказчики не спали ни днём, ни ночью, терпеливо ожидали  времени между сотрясающими герцогиню приступами, когда им будет позволено войти в её покои и отписать последние приказы правительницы. Завещания преимущественно касались первенца, четырёхлетнего Филиппа, который объявлялся наследником титула Герцога Бургундского и всех земель Герцогства Бургундского.

     Герцогиня изменяла завещание, составленное когда-то в пользу Максимилиана. Максимилиан не удивился. После рождения Филиппа герцогиня Мария не раз обмолвилась о намерении изменить завещание. Герцогиня объявляла эрцгерцога Максимилиана регентом при малолетнем наследнике. Изменённое завещание не вызвало радости у Максимилиана, но он сознавал, что их сын Филипп – наследник по праву.

     Кроме того, своенравные и влиятельные города Брабанта и Фландрии, Максимилиан знал это наверняка, не потерпели бы правителя со стороны при живом Филиппе, в жилах которого текла не только кровь Габсбургов, но и бургундская кровь. По изъявлённому ею желанию, усопшую Герцогиню Бургундскую Марию похоронили в церкви Пресвятой Богоматери здесь же, в Брюгге, рядом с могилой её отца Карла Смелого.

     Слушая в церкви торжественно-печальные звуки заупокойной мессы, Максимилиан горевал о нежно любимой супруге, она навсегда покинула его вместе с носимым под сердцем их третьим ребёнком. Эрцгерцог винил себя: бес его попутал устроить эту проклятую соколиную охоту! Но Мария так любила охоту и верховую езду, так радовалась новым обученным соколам!

     Диего де Гевара горевал о госпоже и винил себя: зачем он отгонял от себя предчувствия и сны, называя их дьявольскими, не прислушался, ничего не предпринял. Придворные винили себя: они не были достаточно предусмотрительны, не уберегли герцогиню.

     Города Брабанта и Фландрии погрузились в омут сумрачной тоски по своей обожаемой правительнице: Брюгге, громко стеная, хоронил Марию Бургундскую, брюссельцы вопрошали, на кого же госпожа их покинула, гентцы оплакивали герцогиню, оставившую их сиротами, глаза хертогенбосцев оросились слезами неизбывного горя.

     В Хертогенбосе отслужили неисчислимые мессы в Соборе, церквях и монастырях. Горькая печаль хертогенбосских сердец звучала в надрывном перезвоне церковных колоколов.  Едва ли не все жители Хертогенбоса в эти дни отстояли заупокойные по Герцогине Бургундской в Соборе. Торжественно-печальные звуки, чистые голоса мессы улетали в резную высь могучего храма и возвращались оттуда гулким мистическим эхом, обволакивая всех стоящих тягучим горем.


     Оплакав обожаемую Марию, Максимилиан неожиданно столкнулся с непредвиденной проблемой: своенравные города Фландрии и Брабанта не соглашались признавать его регентом при малолетнем Филиппе, новопровозглашённом Герцоге Бургундском, невзирая на завещание Марии. Кроме того, Фландрия и Брабант, бесстыдно воспользовавшись ситуацией, требовали больше самоуправления и вольностей в городах.

     Максимилиан пришёл в ярость. Он не сомневался, что в этом вопиющем противостоянии заправляют Гент и Брюгге. Регентство при малолетнем Герцоге Бургундском, пока тот не достигнет совершеннолетия, принадлежит ему по праву, как вдовцу умершей герцогини и отцу Филиппа, полагал Максимилиан и не собирался сносить оскорбление из-за норова Гента и Брюгге.

     Строптивым городишкам не удастся его обойти. А самоуправления и вольностей у них и так предостаточно, не лишне вспомнить как ему приходилось оправдываться перед городами. Если он не сумеет договориться миром, он пойдёт на них войной; битвами его, не раз доказавшего себя умелым воином и искусным полководцем, не испугать.

     Он найдёт деньги, соберёт войска из воинов, таких же храбрых, как он сам, и заставит гнусных мятежников считаться с собой, признать его регентом при сыне. Это дело чести. Когда замешана честь, всё остальное уходит на второй план; он не постоит за затратами, не посмотрит на опасность быть убитым.

     Эрцгерцог планировал быструю победоносную военную кампанию с триумфальным въездом в оба города в завершении, но вскоре осознал как жестоко он ошибся. Противостояние Максимилиана и городов растянулось на годы. Он сразу определил главную задачу - сломить Гент и Брюгге, самые сильные и богатые города во Фландрии. С остальными договориться будет легче после поражения двух столпов.

     Как и предвидел Максимилиан, его посланники в мятежные города вернулись несолоно хлебавши. Он бросил воинский клич по германским и австрийским землям, и в Нидерландах нашлись его сторонники, любители военных приключений и желающие поживиться за счёт грабежа без последующего наказания.

     Победа далась Максимилиану трудно. Несколько месяцев ему даже пришлось провести в плену в Брюгге. В Брюгге, в резиденции бургундских герцогов находился в это время и маленький Филипп, но пленённый Максимилиан не видел сына. Города пытались принудить Максимилиана отказаться от регентства, но убить отца Герцога Бургундского, своего малолетнего господина, горожане не решились.

     И герцогиня Мария, покоившаяся в церкви Пресвятой Богоматери, прокляла бы их из могилы. Бежав из плена, Максимилиан с помощью отца - императора Фридриха* -  осадил города и вынудил их признать себя регентом. Поражённые города испугались полного разрушения солдатами Максимилиана и дали согласие.

     Детей своих, Филиппа и Маргариту, непрестанно воюющий с городами Максимилиан видел урывками, скучал по ним, но они не являлись предметом беспокойства. Максимилиан не боялся за сына и дочь. Малолетний герцог Филипп, а с ним и сестра его Маргарита были вверены заботам Диего де Гевары.

     Проводив в последний путь почитаемую как святую герцогиню Марию, дон Диего теперь служил её детям. Максимилиан ни на миг не подверг сомнению верность дона Диего. Иногда раздражавшая эрцгерцога личная преданность горделивого испанца Марии теперь служила хорошую службу.

     После смерти Марии дон Диего передал Максимилиану последнюю волю герцогини  - служить её детям и добавил, что новый Герцог Бургундский Филипп и сестра его Маргарита всегда могут положиться на него, как полагалась герцогиня Мария.

     В военную политику Максимилиана дон Диего не вмешивался. Города действовали в интересах Герцога Бургундского Филиппа и от его имени, на что, по мнению Максимилиана, они не имели никаких прав. Максимилиан же не посмеет отнять власть в Бургундии у собственного сына, провозглашённого новым Герцогом Бургундским в завещании герцогини Марии.

     Оскорблённый вдовец борется за право регентства и против излишней вольности городов. При любом исходе кампании Максимилиана Филипп много не теряет, думал дон Диего. Главным делом его жизни с этого времени стали достойная жизнь и спокойствие Филиппа и Маргариты.

     Маргариту, обещанную в жены французскому дофину Карлу, вскоре отправили во Францию, где, по настоянию французской стороны, ей предстояло жить и воспитываться во французском вкусе. Максимилиану пришлось согласиться, война на две стороны была ему не по силам и не по карману.

     Подрастающему герцогу Филиппу, под бдительным взором Диего де Гевары, воспитатели и учителя прививали изящные и грациозные бургундские манеры. Чем далее, чем взрослее становился мальчик, тем сильнее напоминал он дону Диего герцогиню Марию и отца её Карла Смелого. Филипп пошёл ликом своим в бургундскую ветвь, но при этом вместо орехово-коричневых очей Марии на него смотрели голубые глаза Габсбургов. Мальчик был красив и обещал стать привлекательным юношей.

     Придворный вельможа со всей своей испанской страстностью и присущей ему преданностью окунулся в новое предназначение, которому ему предстояло посвятить себя ближайшие годы. Им двигали не только долг перед герцогиней Марией, обещание, данное госпоже на смертном одре, но и любовь к ребёнку, оставшемуся без любящей матери, как если бы это был его собственный сын.

     Под неусыпным оком Диего де Гевары учителя обучали юного рыцаря Ордена Золотого Руна быть рыцарем. Устраивались шутовские турниры, где герцог постигал военное дело, учился владеть оружием и ровно держаться в седле. В его честь травили зверя, чтобы научить охоте.

     На роскошных балах мальчик постигал искусство танцев и изысканный бургундский вкус. Будущего правителя наставляли всегда сохранять величавую осанку, правильно вести аудиенции с придворными вельможами, принимать послов и представителей от народа с челобитными.

     Покровительство правильному, регулярному воспитанию подрастающего герцога,  на фоне переменных успехов его отца на полях сражений,  не заставили дона Диего забыть его хертогенбосского друга. Дон Диего посылал письма или отправлял гонца с посланием в Хертогенбос Иерониму ван Акену.

     Приглашал Иеронима погостить в его брюссельском доме, сообщал о намерениях приехать в Хертогенбос как только представится подходящий случай. Получал ответные письма, сообщавшие о ходе работ над картинами и о радостном ожидании предстоящей встречи, когда бы она не случилась.
*Фридрих III Габсбург (1415 – 1493) – император Священной Римской империи с 1452 года