За черникой

   Ложась спать поставил будильник - надо встать пораньше, собираюсь на рейсовом поехать в город, решить кое-какие рабочие вопросы. Долго возился по постели, не спится, все о делах думается, стал повторять про себя молитвы чтобы отвлечься, Символ Веры до конца не повторил, уснул. Проснулся оттого что кто-то дышит на меня, открываю глаза – собака сидит у постели, просится выпустить на улицу, там коты орут, ей нужно срочно их разогнать.
   Как медведь я сваливаюсь с постели, одеваюсь, нацепляю тапки, и бреду выгуливать собаку, надо, уеду в город, будет день дома сидеть.
    Собака понеслась по палисаднику, коты врассыпную по заборам и подвалам. – Фу! Пойдём гулять! – зову я ее, а там ещё ежик оказывается, собака принялась прыгать вокруг него и лаять, цапать лапами землю, - Пошли, - говорю я строго, и она выбегает из калитки.
   Еще очень рано, но солнышко яркое, слепит, молодая трава мокрая от росы, я бреду за бегущей собакой, роса обжигает голые ноги, это немножко будит меня - сплю на ходу.
   Погулявши пришли домой и я рухнул на диван, лежу, думаю: неохота ехать в город, с утра все дела сделаю, а потом сиди там до обеда, майся, не поеду… а может за черникой сбегать лучше, на Репинки? По холодку-то? Есть ли там черника-то? У колодца вчера говорили, что там всё уже обрали, на тракторах приезжали, чё, оборыши-то собирать… Может все же в город? Не-е, лучше на Репинки!
   Встал, наскоро поел вчерашнего омлета, попил чайку, оделся и вышел на крыльцо, собака выглянула из-под шторы, - пойдем, чего встала? Или думала я в город? Обрадованная пронеслась по веранде сотрясая сервантик, так, что задребезжали стекляшки в нем.
    У соседей громко затрещал завелся трактор – «сороковка», и выкатился на дорогу вытягивая за собой тележку в которой сидят женщины в белых платочках, кивают мне – здороваются, тоже по грибы, по ягоды, только подальше в лес, и я кивнул в след «сороковке».
   Бежим по глобочке, мимо колодца, мимо развалившейся избы, мимо сарайчика и баньки, и вот в полях.
      Не кошены поля-то нынче - трава никому не нужна. Она спутана, сизая от росы, даже словно бледной сиренью отливает, нежно-лиловым под белым шаром раннего солнышка. Над некосью виднеются ушки и хвост моей собаки, она убежала вперед по промятой дороге, а я остановился, засмотрелся на траву, на «божьи слезки». Когда-то в детстве с этой травой меня «познакомила» моя бабушка, мы тогда с нею пасли козье стадо, она много трав знает, вот и занимала моё внимание, чтобы я не скучал на пастушне.
    Хорошая эта травка «божьи слезки», есть еще «кукушкины слезки», но «божьи» я больше люблю, потому, что они «Божьи», что-то в этом было священное, чудесное, невидимый Бог, которого нельзя потрогать и простые слезки, которые можно собрать в ладошку.  Бабушка даже рассказывала почему они так называются, да я забыл, а травку не забыл, она хорошо в сухих букетах стоит, назад пойду, нарву. Собака уже вернулась за мной, стоит и смотрит, дескать - чего ты тут застрял? – Иду, иду.
  Вошли в тень, вдоль дороги на траве висят набрякшие росой паучьи силки, в которых и они сами дремлют, ждут, когда паутина просохнет на солнце и полетит добыча.
     Вот и Репинки, черничное болото, здесь свежо, я вдохнул, мне показалось, что пахнет избой, чистой русской избой, старым, теплым сухим деревом, и солнышко, солнышко только пятнает моховые кочки своими желтыми зайчиками, медленно «ползают» они по зеленому мху, то пропадают, то появляются, высвечивают налившиеся черничины, солнышко играет, совсем как в детстве, в спаленке, в бабушкиной избе, и пахнет, и солнце…
   Иду по болоту, под ногами под зеленым мхом чвокает влага, похрустывают мелкие сухие березовые веточки, задел багульник, остро запахло, как будто ладаном.
    Да и ничего еще, черничка-то тут есть, как в магазине! – усмехнулся я, потому как собирал в таких местах где еще меньше было.
   Наклонился над кустиками и принялся руками обирать-доить кустики, посыпались ягодки в эмалированный бидончик с «поясками», забрякали словно первые струйки молока о дно подойника. Пока только, и дно закрылось.
  Почему Репинки? – размышлял я, собирая ягоды, - старики ничего не говорили про это, может тут в старые времена репу садили? Были репники, а потом стали Репинки. Красивое название. Так за думами и бидончик потихоньку все приятно тяжелел и тяжелел, да и наполнился. Прикрыл я его тряпицей, перевязал травиной – чтобы не растерять по дороге, да и вышел на поле. Солнышко уже нагрело травы, высушило, и Ожило поле, зажужжало, зазудело, застрекотало.   
   Густая мелкая трава качается на ветру, дрожит лиловым маревом метелочек, и кажется, что она звенит, мерно сеет, стрекочет.
    Я нарвал «божьих слезок», обкусал зубами стебельки. Иду, несу бидончик и веничек «божьих слезок», поднимаю его над травой, чтобы ненароком не зацепились слезки-сердечки, не оборвались. Смотрю на траву, зажатую в руке испачканной черникой, на тонкие стебельки и удивляюсь: я рвал обычную сухую, серую траву, а стебельки почему-то порозовели, может окрасились от черничных ладоней?  Нюхаю дрожащий букетик – пахнет пологом из льняных холстов, таким который висел у бабушки на повети и пропах травами, сеном. «Божьи слезки» щекотят мне нос, и я радуюсь, улыбаюсь как ребенок.