Атаман Павел Кремень

    "Из грязи в "князи", а из "князей" опять в грязи", - думал прячущийся в
редеющих под напором октябрьских ветров кустах, статный тридцатилетний, высокого
роста молодец.

    Который день скрывался он от правительственных карательных отрядов, как рыбу,
вылавливающих приверженцев самозванца Емельки Пугачева. Ему хотелось есть...
Ягоды и грибы в сыром виде успели ему изрядно надоесть...

    Разгром под Татищевой был полный, но он не прятался за чужие спины, и рубился
с гусарами князя Галицына. Он до конца исполнил свой долг при полковнике его
"амператорского" величества Петра Третьего Подурове. Был ссажен выстрелом в плечо
вблизи Каргалинской слободы с коня, скручен и захвачен в плен карателями.

    Его доставили вместе со своим непосредственным начальником в Оренбург - где
уже находилось не мало пленных его сотоварищей по оружию.

    Тюремный кузнец с помощником заковали его в цепи, а солдаты бросили в
каземат, - где на соломе сидело и лежало немало арестантов. Очевидно Подурова
поместили отдельно от него.
   
    Сырость и холод обуяли его помятое, и раненое в плечо тело.

    В каземате были слышны всхлипы и надсадное дыхание сильно избитых, и
изломанных допросами людей.

    Он присел, потеснив в полумраке сотоварища по несчастью.

    - Откуда ты, и кто ты? - спросил, давший место ему арестант.

    - Сейчас я никто, - и звать меня никак, - ответил он.

    - Впрочем ты прав!.. Нас всех отправят к Всевышнему через "глаголь" или
плаху, - в лучшем случае каторга светит со всеми ее жизненными прелестями;
если не запорют плетями до смерти!.. Вот такие у нас здесь мрачные перспективы!

    Дня через три его повели в допросную - где сидели чины назначенные для этой
цели оренбургским губернатором. Там же в углу стонал на дыбе исхлестанный и
избитый палачом незнакомый человек.

    - Кто ты есть, откуда сбежал, вор? - начал допрос на ломанном русском языке 
глава допросной комиссии (по-видимому немец по национальности).

    Он набычившись просто молчал, и игнорировал вопрос одетого во все черное
человека, показавшемуся ему каркающим вороном на ветвях раскидистого дуба.

    - Не хочешь отвечать?.. Палач прижги ему раненое плечо! Полечи!

    Ражий детина грубо сорвал рубище с допрашиваемого и приложил раскаленную
пластину к нагноившейся на плече ране.

    Он заскрежетал зубами, но выдержал, свалившееся на его испытание раскаленным
железом.

    - Смотри какой вор крепкий попался?! Добавь ка ему плетей, палач?! А ты
писарь приготовься писать, как только ему развяжем язык?..

    Палач с усердием полосовал голую спину арестованного, стараясь попасть по
прижженной раскаленным железом ране!

    Все бы может трагично кончилось для него, если бы в допросную не вошел
дежурный офицер с приказом от оренбургского губернатора; прекратить все допросы
и дознания с пристрастием, до приезда московской комиссии.

    Его перевели в отдельное помещение, и лечил его личный лекарь губернатора
(тоже немец).

    С чем было связано такое послабление, он не понимал? Но зато понимал, что
надо воспользоваться предоставленной возможностью...

    Его освободили от тяжких оков, как тяжелобольного... Он понимал, что только
хитрость и решительность его самые ни на есть лучшие союзники.

    Лекарь накладывая на рану лечебную мазь, и давая какие-то горькие порошки,
приговаривал на ломанном русском языке себе под нос:

    - Вот так, голубчик, - вылечу я тебя основательно от лихоманки, чтобы висел
ты на глаголице здоровенький и весьма ухоженный!.. Я не виноват, что ты есть, -
вор, и форменный злодей! Через некоторое время прибудет комиссия из столиц, и
все... Не мой ты подопечный?!!   
 
    "Вчера лекарь "промурлыкал" под нос, что придет этак через денек и отдаст
приказ вернуть меня на прежнее место сидения (вонючий каземат), переполненный
такими же бедолагами как и я... Надо действовать незамедлительно - и пусть мне
сопутствует удача?!! Или иначе висеть мне на "вешальнице", как тому Ване с
колокольни, приняв позорную смерть шелудивой крысы!" - думал про себя он, шевеля
заживающим простреленным плечом. 

    При очередной встрече с "пользующим" его лекарем, он резко соскочил со
своего соломенного ложа и обмотал цепью опешившего эскулапа:

    - Прошу не шуметь, или я тебя задавлю, как мышонка!

    Но лекарь так опешил от изумления и страха, что не пытался даже звать на
помощь, тем более сопротивляться мощному объятию ражего молодца.

    - Я тебе не сделаю ничего, если ты будешь мне повиноваться, иноземец!..

    Он вытащил нож из сумки лекаря и обрезал ремешок на ней. Проворно связал
этим ремешком, обомлевшего немца. Оторвав кусок ткани от своего ветхого одеяния,
он сунул свернутую куклу из него в рот неподвижного эскулапа и перевязал ему
его накрепко лентой из того же материала, уложив несчастного немца на свое ложе.
Затем он звякнул в колокольчик для вызова тюремщика и затаился у входной двери.

    Ничего не подозревающий тюремщик взглянул в зарешеченное оконце, и не найдя
ничего предосудительного, открыл дверь в каземат. Он мгновенно был пронзен ножом
лекаря в горло и упал на пол, не издав и звука. Он вытащил связку ключей из
кармана убитого, нашел ключ от оков, и освободив свои руки, стал шустро снимать
с себя тряпье. Натянул форменный кафтан тюремщика, затрещавший кой где по швам,
Сунул пистолет охранника за пояс.

    - Лежи тихо, лекарь, - останешься жив и здоров, спасибо за лечение?!!

    Натянув почти на самые глаза шапку, он выскользнул в коридор и запер ключом
дверь помещения в котором находился связанный им лекарь.

    Он шел по темному тюремному коридору. У ближайшей толстой кованой решетки
услышал окрик часового, пытавшегося факелом осветить его лицо, но не успел, -
брошенный умелой рукой, нож лекаря со свистом воткнулся в глаз солдата. Он
в быстром темпе открыл дверцу в решетке и двинулся скорым шагом дальше. Возле
караулки постоял прислушиваясь; охрана видать бражничала и играла в "зернь"...
Взятым с предыдущей решетки замком он закрыл дверь караулки на ключ (к счастью
для него на двери были ушки для замка). При выходе из острога столкнулся со
сменным офицером, который шел принимать караул. Офицер оглядел его с
подозрительным вниманием, и перекрыв ему путь, выхватил пистолет. Раздался
выстрел. Но в последнюю минуту ему удалось отвести руку с пистолетом, и в прямом
смысле свернуть офицерику выю, как какому-то разъяренному быку!

    На выстрел во входную дверь тюрьмы сбежалась наружная охрана, делавшая обход
здания, в количестве двух человек! Пороховые газы от выстрела скрыли видимость в
закрытом помещении, что весьма было на пользу нашему беглецу... Тот немедленно
выстрелил в переднего солдата, и кинулся на второго со шпагой убитого им до 
этого офицера. Опешивший от неожиданности солдат, не успел выстрелить из ружья,
как тут же был пронзен неумолимым клинком в умелой руке беглеца!
 
    "Вперед! Только вперед! Живым не дамся в любом случае!" - пронеслось в его
мозгу, как молния.

    Он надеялся на пролом в стене, который еще наверно не был заделан в городе
со времени осады Оренбурга пугачевцами. На счастье предположение его вполне
оправдалось. Он ринулся к нему с быстротой "таежного марала". Вдогонку и со стен
неслась беспорядочная пальба всполошившейся охраны...

    Он успел через пролом прыгнуть в ров с водой и нырнуть  в общем то не теплую
апрельскую воду.

    Со стен продолжали стрелять по тому месту водоема, - куда он успел войти с
разбега.

    Он плыл до потери пульса в холодной воде и слышал, как вокруг его шлепали
свинцовые пули, взбивая ил со дна водоема. Он вынырнул, и глубоко вдохнув порцию
воздуха, снова ушел на глубину водоема. В воде он успел заметить корни растущего
ивняка, а под ним глубокий подмыв берега. Он успел втиснуться в спасительную в
данном случае для него достаточную пещерку и вдохнуть воздух полной грудью.

    Делать было нечего - надо было оставаться в этой пещерке, так как солдаты
обследовали ров со всех сторон и направлений по приказу самого губернатора,
который приказал найти его живым или мертвым. Он слышал голоса перекликающихся с
друг другом людей наверху. Багры упорно взбаламучивали ил около него...

    Часа через два наступила сплошная тьма(хоть глаз выколи), и поиски решили
отложить до утра...

    Мозг его лихорадочно работал... Он понимал что долго не сможет держаться в
хладной - еще не летней воде, а если даже и выдержит, то будет выловлен при 
наступлении рассвета, словно полудохлая хищная рыбица щука, в тухлой болотной
погани сточной канавы. А быть обнаруженным после того что случилось, - ему
очень даже не хотелось... Однако шанс на спасение оставался. Из разговоров
карателей он слышал, что его не считают живым, а значит бдительность солдат
будет притуплена; и он принял решение действовать незамедлительно... Стараясь
не производить какие-то всплески и шумы, он начал движение на противоположный
бережок рва. Выбираясь змеей, он ясно заметил в сплошной темноте отсветы двух
кострищ. Кострища обслуживали два солдата, из которых один спал у ближайшего к
нему костра, а второй колдовал над дальним кострищем. Ему не состояло труда
подобраться к спящему и свернуть ему шею. Впрочем хруст позвонков и короткий шум
насторожили второго солдата, и тот схватив рядом лежащее ружье, двинулся с 
особой острасткой к костру - где отдыхал его товарищ по оружию.

    Он затаился за трупом убитого им солдата. "Надо спасать положение, или тот,
другой поднимет тревогу!" - мгновенно пронеслась мысль в его голове...

    Солдат направил штык в сторону своего товарища; и в этот миг он мгновенно
вскочил на ноги, и отклонив ружье от себя, схватил за горло карателя, - но тот
успел перед смертью выстрелить в воздух...

    Медлить было нельзя! Он подхватил сумку, нож и пистолет убитого ранее
им солдата и что есть духу рванул в темноту от крепости. Через некоторое время
он остановился, чтоб перевести дух и снова бежать... Ему было отпущено мало
времени - он это понимал... Немного передохнув и восстановив по новой дыхание, -
он взял направление на отдаленный лесок, - который как он знал по раннее осадной
компании Оренбурга его "ампираторским величеством", находился не так далеко от
города.      

    И вдруг в ночной темноте он услышал позади цокот копыт и собачий лай...

    - По мою душу летят "орелики" - мне конец, - прошептал он себе под нос: - Я
против такой карусели, и пусть меня простят все мои Архангелы-хранители!..

    Он вытащил заткнутый за пояс пистолет убиенного им солдата-карателя, и
шустро запрыгнул в первый попавшийся на его пути буерак.