О кошмарах вслух не говорят. Глава 11

— Быстрее! — кричит Ворон.

«Да куда ж ещё», — я бегу со всех ног, и потому снег разлетается во все стороны. Рассвет наша группа встретила на заледеневшей спортивной площадке в компании тренера и его угрожающих комплиментов по поводу успеваемости. Теперь мы завершаем тренировку бегом за выносливость — по всей видимости, Ворон и её нас решил лишить.

— Достаточно! Живо подойдите ко мне!

Отдышавшись, на дрожащих ногах иду вслед за Виктором. Парень смешно дёргается, а от его фигуры исходит пар. Тренер похож на ребёнка, который в предвкушении будущего открытия подарков. Загадочно потирая руки, Ворон обводит каждого заговорщическим взглядом и даёт указания:

— Весь день сегодня посвятим занятиям на природе. Хорошенько позавтракайте и потратьте время на индивидуальную тренировку. После я буду ждать вас у входа в Академию в 13.00. Необходимое снаряжение вы найдёте в ваших комнатах. Готовьтесь к сюрпризу.

Зная Ворона, готова поспорить, что этот сюрприз может претендовать на звание «последнего» в моей жизни. Поднимаясь после столовой по лестнице, включаю внутреннего детектива и пытаюсь угадать план тренера. Весь день на природе — звучит странно. Может, он хочет нас где-то закопать? Больше догадок даёт плавательный костюм, который аккуратно сложен на моей постели. Полностью чёрный он плотнее того, в котором я занималась в академическом бассейне. Для рук прилагаются такого же качества, как и костюм, перчатки, а для ног — резиновые сапожки. На груди чуть выше места, где находится сердце, логотип змеи сверкает янтарными глазами. Ах, я поняла: Ворон хочет не закопать нас, а утопить. Взяв сразу всё необходимое, отправляюсь в спортивный зал для разминки. Однако путь мне преграждает взбешённый Косперски, глаза которого сверкают, как новогодняя гирлянда.

— Ты не думал как-нибудь взять отпуск? — полушутя спрашиваю я и проскальзываю сбоку от мужчины.

— Откажись, — без объяснений Косперски снова встаёт передо мной и не пускает дальше.

— Окей, давай попробуем по-другому, — я скрещиваю руки на груди и медленно киваю. — Прежде чем командовать, объясни, в чём дело. Тогда я, может быть, прислушаюсь к тебе.

— Откажись от того, что предложит мой отец, — вдруг спокойно, вернув себе самообладание, говорит Косперски, а его глаза наполняются беспокойством и страхом.

— Ты же понимаешь, что я вряд ли смогу?

— Сможешь, — уверенно сказал Никита, пожав плечами.

— В таком случае твой отец сможет снизить мне баллы. Я не хочу рисковать своей успеваемостью. В конце концов, Ворон — тренер, значит, он знает, с чем я справлюсь, а с чем — нет.

— И какую цену ты готова заплатить, чтобы оставаться лучшей?

Взгляд Косперски становится колким и режущим. Раздражение мужчины передаётся и мне, и я сжимаю руки в кулаки.

— Мои умения не дёшево стоят, сам знаешь.

— Я знаю, что зачастую твои поступки балансируют на грани безумства, — наступает на меня Косперски, но я не двигаюсь с места. — Тебе плевать на собственную жизнь, и ты совершенно не хочешь признавать тот факт, что я могу придерживаться в этом отношении другого мнения.

Никита отступает к стене, давая мне возможность пройти. По его глазам вижу, что это проверка. Неопределённо махнув рукой, прохожу мимо мужчины и удаляюсь прочь, ни разу не обернувшись.

***

— Сегодня я взял на себя немного больше, чем обычно, и сделал выбор за вас.

Как будто когда-то было по-другому. Ворон расхаживал на ступенях, всё так же загадочно потирая ладони и бросая на ребят таинственные взгляды. Наконец он остановился и, уперев руки в боки, громко начал:

— Недалеко от границ Горда есть специально выкопанный водоём. Поздней весной, летом и ранней осенью я всегда привожу туда учеников для сдачи зачёта по плаванию. Зима в этом году непредсказуемая и днями весьма комфортная. Я давно хотел начать практиковаться в зимнем плавании — и вот, этот час настал! Ваша группа будет первой, но не последней, что сдаст экзамен в природных условиях.

Ворон широко улыбался, а у меня поплыло перед глазами. Я растерянно оглянулась на заснеженные площадки и заледенелые тренажёры.

— Извините, а первоначальный вариант прохождения экзамена каков? — подал голос Виктор, также отрешённо разглядывая местность.

— В обычном бассейне при участии Серовой, — махнул рукой Ворон. — Скука страшная и никакой естественности.

Забавно, что даже если бы у меня был выбор, топиться при помощи Марты, помня её напутствие после Ингениума — не самое лучше, как по мне. Тренер проводит инструктаж и в конце оповещает:

— Между прочим, я предложил и другим группам присоединиться к нам. И вот добровольцы.

Двери отворились, и на улицу вывалились четверо парней, среди которых я узнала косматую голову Джея. Состроив мне гримасу, он становится позади и больно щипает меня за плечо.

— Хочу проверить, так ли ужасен твой тренер, как ты про него говоришь.

Я тихо хихикаю и немного успокаиваюсь. С Джеем всегда не так страшно, как бывает в одиночку. Я мельком оглядываюсь на друга, который игриво мне подмигивает и смешно фыркает, и снова улыбаюсь.

— Всё, двигаем, машина уже ждёт у ворот! — подгоняет группу Ворон.

Все уже заняли места, но машина не двигалась, видимо, ожидая самого водителя или его помощника. Прошла минута, и грузовик наконец тронулся в путь. Мы привалились к крепким спинкам кузова, и теперь вся группа сидела лицом в центр. Плотный брезент защищал от порывов ветра и неожиданно пошедшего снега, так что Джей под мерное покачивание начал даже засыпать, сползая мне на плечо.

— Ну и что у вас у всех лица, будто мы на поминки едем? — рявкнул Ворон. — Цид, ты постоянно ошиваешься около нашей библиотеки. Давай, поделись чем-нибудь с товарищами.

— Чем, например? — буркнула я и нахмурилась.

— Что ты там мямлишь, — снова рявкнул тренер, но в следующую секунду смягчился. — Что-нибудь из поэзии процитировать сможешь?

Я не смогла скрыть своего удивления. Ворон говорит о поэзии? Видя мою реакцию, он замешкался и закашлялся. На помощь засмущавшемуся тренеру пришёл Виктор:

— Печально, но в наше время поэзия не ценится, хотя она очень красива и глубока по смыслу.

— Говоришь, как девчонка, — протянул с другого края Артур.

— Что это за сексизм в твоих словах? — Виктор сделал вид, что обиделся. — Да и кстати, девушкам действительно нравится поэзия. Это объясняется тем, что они развиваются быстрее и больше нашего понимают в стихах. Кроме того, именно рифмами и очаровывали дам несколько веков назад.

— Я смотрю, ты упорно продолжаешь эту традицию, — хмыкнул Артур, но даже в его глазах что-то промелькнуло. 

— Сейчас, дайте вспомнить, — Виктор нахмурился и усиленно о чём-то думал. — Есть какое-то стихотворение… сейчас… Твои глаза…

Парень всё пыхтел и бормотал себе под нос несуразные рифмы, и я узнала стихотворение, которое он пытался процитировать. Через несколько секунд голова Виктора окончательно поникла, Ворон полностью отвернулся от нас и в кузове повисло молчание. Тихо вздохнув и вжав пальцы в бёдра, я негромко начала:

Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.

Чёрные глаза — жара,
В море сонных звёзд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.

Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.

Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полёта.

Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, чёрных.

Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю — в том нет вины —
Все четыре этих цвета;.

***

— Да, что-то я, наверное, поторопился с предложением составить вам компанию, — протягивает Джей, осматривая окрестности.

Водоём располагался на открытом пространстве, вдалеке виднелся лес, за ним кое-где лоскутами проглядывали части заброшенной дороги, ведущей к одному из разрушенных городов.

— Этот водоём, — вещал Ворон, — был выкопан специально для добычи воды или ещё чего-то такого, что сейчас нам уже не требуется. Он имеет одинаковую глубину в любом месте: здесь нет пологого ни захода, ни выхода. Это своеобразный глубокий ящичек.

«Гробик», — я мысленно поправила тренера. Возле берегов вода покрылась коркой льда, но это только у краёв, что немного успокаивало. С другой стороны, мы же будущие первоклассные солдаты и должны быть готовы к любым условиям ведения боя. В том числе, в этом жерле дьявола.

— Сколько там градусов? — хмуро спросил Артур, кивнув на водоём.

— Без понятия, но знаю точно, что вода ледяная, — тренер снова начал потирать руки. — Именно поэтому на вас более плотные костюмы. Вы также будете ощущать холод, но в меньшей мере.

Подольский подошёл к Ворону и что-то горячо ему зашептал, а я всё вглядывалась в тёмную водную гладь. Джей усиленно фыркал рядом со мной, то и дело взлохмачивая и без того растрёпанные волосы.

— Всё, довольно! — хлопнул в ладоши Ворон и дал знак построиться.

Тренер начал распределять пары, и я чудесным образом оказалась с Артуром. Мои брови стремительно поползли вверх, и я покосилась на Подольского, который не сводил с меня глаз и в этот момент весело подмигнул. Неприятное предчувствие защекотало место под лопатками, и я открыла рот.

— И никаких возражений! — Ворон прошёлся по мне предостерегающим взглядом и обернулся к парням, чтобы дать наставление. — Запомните, здесь главное не время, а ваше умение совладать со своими мыслями и телом в критических ситуациях. В случае чего вытаскивать вас будет некому, поэтому вы и только вы отвечаете за ваши жизни.

Джей был в первой паре и после оглушительного свиста тренера сразу же бросился в воду. Я волнуюсь, наблюдая за то исчезающими под водой, то вновь появляющимися макушками друга и Виктора. Навскидку длина водоёма где-то 40-45 метров и проплыть такое расстояние хоть и в специальных костюмах, но всё-таки в ледяной воде опасно, поэтому я облегчённо перевожу дыхание, когда вижу, как дрожащие фигурки парней выбираются на противоположный берег. Ворон три раза свистит и бросает через плечо.

— Следующая пара.

Подойдя к краю берега, я замечаю, что Артур не сводит с меня глаз. Неприятное предчувствие уже выпускает когти, но я стараюсь не зацикливаться на негативных мыслях. После свистка моё тело автоматически делает необходимые движения, и вот я уже вовсю работаю ногами и руками. Ледяная вода обжигает не хуже огня, а зубы от такого начинают дребезжать. Выныриваю после прыжка и плыву к противоположному берегу. Слева в метре от меня я слышу дыхание Артура, но пытаюсь не обращать на него внимание. Я полностью сосредотачиваюсь на цели — противоположном берегу — и старательно работаю конечностями. Подплывая к середине водоёма, я чувствую, как ноги начинает сводить судорога. Страх волной прокатывается по моей спине, когда низ тела перестаёт меня слушаться. Паника захлёстывает, и я с головой погружаюсь в воду. Я стараюсь не поддаваться удушающим волнам страха: эта минутная слабость не помешает мне закончить экзамен. Расслабляю нижнюю часть тела и работаю только руками, снова вытаскивая себя на поверхность. Я делаю глоток воздуха и быстро соображаю. «Просто расслабься. Это помогает», — Джей часто так говорит. Воспоминание о друге прибавляет сил, и я делаю глубокий вдох. Я полностью расслабляю тело, и вода сама выталкивает меня на поверхность. Окончательно успокоившись и удостоверившись, что ноги снова меня слушаются, я уверенно продолжаю плыть к противоположному берегу. Неожиданно боль, как от пореза, пронзает позвоночник, и над ухом раздаётся противное шипение Артура:

— Я ведь предупреждал.

По моему телу волной проходит электрический разряд, и я успеваю только издать приглушённый крик. Меня сразу же пронзила жгучая боль, а рот непроизвольно открывался, позволяя воде заполнять его. Боль окрашивает мысли во всевозможные свои оттенки, и я не могу ни на чём сосредоточиться. Захлёбываясь ледяной водой, я стремительно иду ко дну, теряя сознание и прощаясь с жизнью.

***

Никита очень красивый. Мокрая чёрная водолазка плотно прилегает к его телу, подчёркивая каждый изгиб и мышцу. Такие же мокрые волосы небрежно торчат в разные стороны, а серо-зелёные глаза выделяются на мертвенно-бледном лице мужчины. Волевой подбородок подрагивает, а кадык беспрестанно ходит вверх и вниз. Пухловатые губы Никиты посинели, но они продолжают энергично двигаться, видимо, что-то кому-то говоря. Взгляд Косперски не скрывает страха, и сейчас мужчина не имеет никакого сходства с тем властным командиром, каким он показывает себя большую часть времени.

Открываю рот, и из него сразу же льётся вода. Задыхаясь в рвотных позывах, я перекатываюсь на бок и прижимаюсь щекой к обжигающему снегу. Мир перед глазами стремительно кружится, и от этой карусели голова просто разрывается.

— Я отвезу её обратно в Академию, — доносятся до меня слова Косперски, которые он произносит тоном, не принимающим никакие возражения.

Через несколько секунд я уже парю в воздухе, и тело от подобной смены состояний начинает биться в конвульсиях. Я усиленно пытаюсь что-нибудь сказать, но изо рта по-прежнему льётся только вода. Я лечу по воздуху к какому-то чёрному пятну, а белоснежный покров вокруг ослепляет и давит на голову. Я упираюсь затылком во что-то и закрываю глаза, снова теряя сознание.
 
Настойчивое дёргание за рукава моего костюма приводит в чувство.

— Не надо.

Косперски продолжает бешено дёргать одежду, пытаясь освободить моё тело от облегающей ткани. Услышав мой хрип, он поднимает на меня удивлённый взгляд, который сразу же становится гневным. Однако видя моё состояние, Никита сдерживается и спокойно произносит:

— Я хочу помочь.

— Я знаю, правда, — не сдаюсь и продолжаю хрипеть. — Но я смогу сама.

Плотно сжав губы, Косперски не сводит с меня взгляда. Потом снова поднимает моё тело на руки и несёт в уборную. Положив меня в ванну и наполнив её до краёв горячей водой, Никита почти касается дрожащими губами моего лба и говорит:

— Я подожду в комнате.

Я прикладываю много усилий, чтобы стащить с себя костюм, потому что каждое движение отзывается взрывом боли в теле. Избавившись от одежды, я просто парю в горячей воде и пялюсь на лампу. Я пребываю в каком-то странном заторможенном состоянии. Так и должно быть? Где внезапное озарение в случаях, когда тебя вырывают из лап смерти? Моргаю и сосредотачиваюсь на своих ощущениях, но, кроме боли, ничего не чувствую.

Тряхнув головой, придирчиво оглядываю тело, покрытое маленькими красными пятнышками. Кожа стала непонятного серо-жёлтого цвета, и от такого сочетания немного мутит. Аккуратно нащупываю место на пояснице, куда меня чем-то шибанул Артур. Пальцы скользят по двум небольшим бугоркам, которые от малейшего прикосновения начинают жечься и пульсировать, и я морщусь. Прикрыв глаза, пытаюсь понять, что именно произошло, хотя ток ни с чем не перепутаешь. Артур ударил меня электричеством и не просто ударил, а пропустил его через кожу. Видимо, мне повезло, что парень вообще не разбирается в физике и разряд получился небольшим, а иначе… Что там? Кровь и лимфа — отличные проводники тока ко всем жизненно важным органам? Да ещё и когда тебя шарахают в водоёме?

Вода уже остыла, и я нехотя выбираюсь из ванны, предвкушая тираду Косперски. Сердце сжимается, когда я понимаю, что он действительно беспокоится обо мне, но ведь в случившемся я не виновата. Главное, успеть ему об этом сказать. Я высовываю голову и опасливо вхожу в комнату. Косперски, заметив меня, в два шага оказывается рядом и берёт за плечи. Его хватка обжигает, и я замираю под огненным взглядом мужчины.

— Ну как, справилась с заданием? — обманчиво ласково спрашивает Никита.

— Я могу всё…

— Ты уверена? — перебивает меня Косперски и не даёт возможности рассказать. — Да ты вообще понимаешь, что творишь? Твоё бы тело сейчас покоилось на дне этого грёбанного водоёма, если бы я не успел тебя вытащить. По своей глупости ты угробила бы не себя, нет, не себя. Ты угробила бы свою мать, для которой ты так стараешься и лезешь туда, куда не следует. И кто бы отвечал за твою ошибку? Кто? Кто, если тебя уже нет? Смерть — это непоправимая ошибка, жаль только, что ты этого не понимаешь, Цид.

Никита не выпускает моих плеч, и мне становится невыносимо жарко. Я выворачиваюсь и отхожу на шаг, выставляя руку вперёд:

— Ты не знаешь всего и даже не даёшь мне шанса объяснить.

— И не собираюсь, — Косперски скрещивает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз. — Разве не ты сама приняла решение лезть в морозильник? Думала, что справишься, да? Если ты умеешь отвечать за свои ошибки и ещё лучше — справляться с их последствиями, почему эту признать не можешь?

— Послушай, Косперски, — от обиды на глаза наворачиваются слёзы, но я их быстро смаргиваю. — Твоя гиперответственность начинает напрягать. Прими тот факт, что я уже не в том возрасте, когда не могу здраво оценивать риски и соотносить их со своими возможностями. Почему ты мне не веришь? Почему не слышишь, что моей вины нет? Почему так желаешь оказаться правым?

— Потому что так оно и есть, — наклоняется Никита и бросает мне это прямо в лицо.

Его властный, непримиримый тон, надменный взгляд свысока и непоколебимая уверенность в правоте становятся для меня последней каплей. Резко подняв голову, я пару секунд смотрю мужчине в глаза и спокойно выдаю:

— Потому что это ты до сих пор не можешь справиться с последствиями смерти матери и теперь чувствуешь ответственность за всё, что происходит вблизи от тебя. Это ты до сих пор винишь себя в её смерти, хотя и говоришь об обратном. И может тогда тебе стоит перестать себя жалеть и уже сбросить со своих плеч груз ошибки, которую и ошибкой назвать сложно?

Чистая правда, сказанная в самой грубой и уничижительной форме. Браво, Этель, твои таланты как всегда вовремя. Я испуганно прикусываю язык и смотрю на Косперски, на которого будто вылили ведро ледяной воды. Лицо мужчины резко вытянулось, кожа побледнела, а глаза вовсе потухли. Я непроизвольно тянусь к Никите, но он, шатаясь, делает шаг назад, будто я его ударила. Стыд накрывает горячей волной, и к щекам приливает кровь.

— Никита, подожди…

Жестом остановив меня, мужчина выходит из комнаты, так ничего и не сказав. Закусывая губу, я вдруг начинаю плакать. Я тихо заливаюсь слезами и прокручиваю события последних часов. Почему я всё время разбиваю кулаки о стену недоверия Косперски? Почему, когда я так жажду его поддержки, я встречаю только сомнения и упрёки? Почему я решила, что имею право говорить о его детской трагедии в таком тоне и в таком контексте? Почему этот Артур вообще заметил моё существование и решил его прервать? Бешенство охватывает меня, и я с силой стискиваю зубы. В этом мире каждый меня по-своему недооценивает. Днями я доказывала и себе, и окружающим, что стою всех привилегий, ради которых стараюсь, и в те же дни меня убеждали в обратном. Почему позади меня нет того, на кого я всегда смогу положиться и кто никогда не осудит моё решение? Я предоставляю Косперски свободу выбора, и в это же время меня он её лишает. Я уже не понимаю, отчего плачу: от обиды, от злости или от разочарования. Но я просто плачу, как всегда скрывая свои слёзы от всего мира.

***

Заламывая пальцы, рассматриваю дверь из тёмного дерева. Середина ночи — именно то время, когда я смогла заставить себя пойти к Никите. Горят только два светильника у противоположной стены, поэтому в коридоре почти ничего нельзя рассмотреть. Однако это не мешает мне вот уже как десять минут разглядывать витиеватое солнышко на табличке возле чёртовой двери, в которую я по-прежнему не могу постучать. Ужасная тяжесть залегла в низу живота, и я морщусь. Я крайне некрасиво поступила по отношению к Косперски и просто обязана извиниться. Я заношу руку, чтобы постучать, но так и не осмеливаюсь. Вместо этого прижимаюсь лбом к дереву и медленно дышу. Я смотрю на серебряную ручку и ради интереса тяну её вниз. К моему удивлению, дверь бесшумно открывается, пропуская меня внутрь.
«Забыл или ждал?», — проносится в голове, и я делаю шаг. Шторы плотно закрыты, а свет выключен, поэтому я абсолютно ничего не вижу. Спотыкаясь на пороге, я начинаю падать, врезаясь во что-то, и тяну это за собой. Тихий вздох подо мной оповещает, что это «что-то» вполне так «кто-то». Губы немеют, а горло сдавливает так и не вырвавшийся крик. На меня вдруг накатывает беспричинный страх, и руки начинают дрожать. С моих губ срывается лишь тихий вздох, и я замираю, боясь сказать что-либо ещё. Я сижу на напряжённых бёдрах, а чьи-то длинные холодные пальцы сковывают мою талию.

— Опять ты?

Я узнаю плавный бархатный голос, и меня начинает мутить. Растеряв в безумных волнах неконтролируемого страха всякие навыки, я неловко упираюсь локтями в грудь пугающего психопата и пытаюсь отклониться назад, в то время как он только ближе прижимает меня к себе.

— Я могу закричать, — в панике предупреждаю я.

Тихо рассмеявшись, он вдруг убирает руки с моей талии и откидывается на них назад. В мраке я с трудом различаю очертания, но понимаю, что его лицо находится в паре сантиметров от моего.

— Давай, кричи, — соглашается он и ожидает моих дальнейших действий.

Страх отступает, и я полностью оказываюсь в своей власти. Однако я так и продолжаю молча сидеть на его бёдрах и безвольно пялиться в тьму. Боже, Этель, почему ты молчишь? Но я не могла найти здравого объяснения этому. Я просто отказалась предпринимать всякие попытки спасти и себя, и других.

— Почему я молчу? — непонимающе проговариваю в пустоту.

— Не поверишь, но мне и самому интересно.

Я почувствовала лёгкое дуновение и поняла, что он приблизил своё лицо. Страх накатил с новой силой, и я ничего не могла разглядеть не только из-за темноты, но и из-за чёрно-красных пляшущих перед глазами пятен. Я рвано выдохнула, когда он коснулся кончиками ледяных пальцев моей щеки.

— Ты меня убьёшь?

— Да, — ласково мурлычет он мне на ухо. — Хочу сделать это ещё с того дня, когда впервые тебя увидел.

— Почему? — я невольно вдыхаю запах зимнего леса и ночной стужи.

— Только никому не говори, — словно ребёнок, доверивший мне тайну, тихо шепчет он, — но я, кажется, тебя боюсь.

— А я думала, всё наоборот.

Я опускаю голову, абсолютно не разбирая, что и где находится. Моя щека касается чего-то твёрдого и прохладного, и я вздрагиваю. Страх хозяйничает в голове, переворачивая всё вверх дном, и от этого просыпается боль в теле, берущая свои истоки из событий прошедшего дня. Я вроде как пока жива, что странно, поэтому вдруг выдаю:

— За прошедшие сутки это уже вторая попытка меня убить.

Я чувствую, как заледеневшая рука начинает поглаживать меня по голове, немного потягивая за пряди волос. Это даёт странное упокоение, которое, смешиваясь с усиливающимся страхом, пьянит.

— Видимо, ты даёшь весомые поводы для этого, — предполагает он.

Обжигающая обида пробивается сквозь плотную пелену страха. Даже этот психопат считает, что я только и делаю, что бегаю и думаю, под чей топор подложить голову. Скупые слёзы потекли по моим щекам, и их я испугалась больше, чем близкой смерти. Его пальцы, стирая солёные дорожки, стали теплее и не упускали ни единой капли. Мягкие губы касались моего уха и тихо нашёптывали:

Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая лэди,
Никто не спас.
Вы так устали повторять любовный
Речитатив.
Чугунный обод на руке бескровной —
Красноречив.
Я Вас люблю! — Как грозовая туча
Над Вами — грех!
За то, что Вы язвительны, и жгучи,
И лучше всех;.

Слыша эти строки, я непроизвольно улыбаюсь. Мой нос касается его кожи, так что я чувствую, как и его губы чуть изгибаются.

— Где бы ты хотела оказаться в последние секунды своей жизни?

Я чувствую, как разум начинает от меня ускользать, верх и низ меняются местами, а тело перестаёт слушаться моей воли и полностью отдаётся потокам страха. Не сопротивляясь, я только кладу ладони на его грудь и прижимаюсь к нему всем телом, утыкаясь предположительно в место между плечом и шеей.

— Я уже там.

В один миг он разорвал нить, соединяющую меня с внешним миром. Я вдруг отчётливо поняла, что падаю. И в этот раз меня никто не поймает.

***

Комок чувств выталкивает меня из забытья, и я подскакиваю на кровати. Комнату наполняет тусклый свет редкого зимнего солнца, и я настороженно оглядываюсь, попутно прощупывая кожу на лице. Жилище Косперски никак не изменилось с моего первого появления здесь: по-прежнему на столах стоят аккуратные стопочки книг, из-за которых выглядывает внушительный монитор; доска для заметок испещрена листочками и вырезками, а по бокам от шкафа стоят несколько коробок. Постель, на которой я лежу, прилежно заправлена, и только моё тело нарушает идиллию идеальности. Я поворачиваю голову к окну и встречаюсь взглядом с Никитой, который наблюдает за мной, опираясь на подоконник. 

— Замки вскрывать ты тоже в детстве научилась? — с ухмылкой на губах произносит мужчина.

Я непонимающе пялюсь на входную дверь. Продолжаю пальцами водить по лицу и ушам — по тем местам, каких касались изящные ледяные пальцы. Не могла же я всё это выдумать? Снова смотрю на Косперски, но он лишь отворачивается от меня к окну.

— Не понимаю, дверь была открыта, — уверенно осипшим голосом проговариваю я.

— Всё было наоборот, — не оборачиваясь, отрицает Косперски. — Уже неважно. Что ты хотела?

Сев на постели, отрешённо смотрю на спину мужчины. С чего начать? Косперски не выглядит наряжённым — скорее, он погружён в раздумья. Его плечи плавно вздымаются в такт дыханию, и я немного прихожу в себя от наблюдения за этим.

— Для начала я бы хотела извиниться за свои слова.

Обернувшись, Косперски вымученно улыбается. Я давно заметила, что Никита едва ли выглядит на свой возраст — и теперь, когда черты его лица сгладились, он ещё меньше похож на 29-летнего.

— Но ты ведь сказала правду, и сама это знаешь, — чуть склонив голову, произносит мужчина.

— Знаю, — киваю в ответ. — Но мне не стоило говорить подобное в пылу ссоры. Ты жил с тяжёлым грузом несколько лет, и я не должна была так разбрасываться своим мнением. 

Никита неспешно подходит ко мне и садится рядом на постель. Его плечи поникли, и он старается не встречаться со мной взглядом. Подбадривающе аккуратно толкнув мужчину, я улыбаюсь в ответ на его робкую улыбку.

— Ты прекрасно видишь ложь, но это не мешает тебе продолжать каждый день обманывать самого себя. Мы не несём ответственность за чужие поступки, и ты никак не мог повлиять на ситуацию с матерью. Ты был ребёнком, которому поставили страшный диагноз, и вместо того чтобы поддержать семью, твоя мать вовсе её покинула. Быть может, всё стало бы по-другому, останься она верна тебе и отцу, но она сделала свой выбор. И ты не в ответе за него.

— Когда я говорю себе о том, что я всё же виноват в случившемся, я не вижу лжи, — слабо сопротивляется Косперски и смотрит на меня, ожидая контраргументы.

— Я сейчас скажу, что ты идиот, и ты тоже не увидишь лжи, — Никита усмехается, а я продолжаю. — Самообман — разрушительная вещь. Порой люди говорят и делают то, во что искренне верят, но это не делает их убеждения единственно истинными. У тебя больная вера в свою вину, и она полностью сбивает твой детектор лжи.

Я вижу по глазам-хамелеонам, как Косперски серьёзно задумывается над моими словами. Он моргает, и плечи его немного расслабляются. Тряхнув головой, мужчина расслабленно падает на постель и тянет меня следом. Перекатившись на бок, я смотрю в лучистые глаза Никиты и вспоминаю ночь.

— Где ты был?

Косперски вновь напрягается и настораживается. Хорошо подбирая слова, он через несколько секунд выдаёт:

— Возникают некоторые проблемы на границах. Верхи Юга вот уже не первый день обеспокоены подобным положением и не стесняются созывать ночные собрания.

— Обещай, что не будешь делать поспешных выводов и выслушаешь меня до конца, — серьёзно говорю я.

Косперски каменеет, и на его лицо вновь ложится маска командира. Он встаёт и сажает меня напротив себя, внимательно вглядываясь в глаза.

— Зависит от преподнесённой информации, — Косперски избегает острых углов, и я хочу начать рассказ, но не знаю, с чего.

— Здесь кто-то был.

Странное нежелание рассказывать о ночном разговоре завладевает разумом. В извращённом понятии это становится чем-то личным для меня, да и к чему упоминать Косперски о стихах Цветаевой?

— Ты его видела? — спокойно спрашивает Никита, на ходу соображая что-то.

— Нет, было слишком темно. Могу сказать только, что этот человек буквально очень холодный, словно мертвец. И ещё было страшно, будто я с самим дьяволом встретилась. Какая-то неконтролируемая паника, которую ничем нельзя объяснить и оправдать.

Зрачки Никиты расширились, и он ошалело посмотрел на меня. Видимо, его всерьёз выбил из привычной колеи мой рассказ, и мужчина не мог найти, что спросить. Быстро встав, Косперски начал метаться по комнате, переворачивая всё вверх дном. Спустя минуты поисков, не увенчавшихся успехом, он резко поворачивается ко мне и скрещивает руки на груди.

— Прости за грубый вопрос, — Никита не сводит с меня глаз, и его взгляд в эти секунды слишком строг и требователен, — но почему твоё сердце до сих пор бьётся?

— Что? — непонимающе переспрашиваю я, хотя и сама удивлена этому факту.

— Я спрашиваю, почему ты всё ещё жива? — чётко повторяет Никита.

— Но я сама не понимаю, — я пожимаю плечами и тоже поднимаюсь на ноги.

— Я бы мог подумать, что ты специально сюда послана, если бы не мои способности. Это бы оправдывало то, что ты сейчас жива. Но я вижу, что ты не лжёшь и что сама сбита с толку текущим положением. Однако твоя теория про веру в собственную правду наталкивает на другую мысль.

Я прищуриваю глаза и внимательно смотрю на Никиту. Ладони немеют, и я сжимаю их в кулаки. Русло, в которое впало течение этого разговора, мне крайне не нравится.

— Только не говори, что ты меня подозреваешь.

— Второй раз, Этель, — напоминает Никита, делая шаг ко мне. — Второй раз ты оказываешься в центре не самых лучших событий — а именно тех, что несут прямую угрозу Югу. Тем более, наличие твоей жизни просто выходит за рамки возможного.

— О чём ты? — пытаясь сохранять спокойствие, медленно выговариваю я.

— То описание, которое ты дала, хотя и очень поверхностное, но подходит лишь одному человеку. А он, как показала практика, в живых не оставляет никого.

Крепче стиснув зубы, смотрю на Косперски. Его желваки играют, а взгляд не скрывает подозрительности и неверия.

— Хорошо, ладно, допустим, — я зажмуриваю глаза и лихорадочно ищу выход. — Но будь я с ним, стала бы я рассказывать про это и навлекать на себя подозрения? Он слишком умён, чтобы оставлять меня в живых… — слова вертятся на языке, и я уже понимаю их губительную силу.

— … просто так, — кивая, договаривает вместо меня Косперски.

Остервенело мотнув головой, я взмахиваю руками. Я уже не скрываю охватившего меня бешенства. Мать вашу, да как так вообще получилось? Ведь я сейчас действительно выгляжу в глазах Косперски пособником Севера.

— Это какой-то бред. Ошибка, — я отрицательно качаю головой и смотрю на Никиту. — Да это просто нереально, чтобы ты со своими способностями не видел моей непричастности.

— Я устал постоянно сомневаться в этом, — вдруг сказал Косперски, и в его глазах отразилась печаль.

— Что, прости? — резко бросила я. — О, ну да, конечно, я здесь месяц задницу рву забавы ради. Я без понятия, как этому психопату удаётся меня вечно подставлять, но я не несу в себе угрозы для Академии.

Мои аргументы выглядят бедно, но от безысходности мне больше нечего сказать. Я заламываю пальцы рук и жду вердикта Косперски. Устало тряхнув головой, он тихо сказал:

— Он всегда видел всё раньше других, так что это впереди, Этель.

Отказываясь верить в слова Косперски, я дёргаю плечом. Пора бы остановиться.

— Довольно. Всё. Конец. Наблюдай за мной, сколько пожелаешь, отдавай под стражу и мучай допросами, но теперь в законном формальном порядке. Хватит. Ты никогда не начнёшь мне верить, хотя у тебя есть всё для этого. До встречи на занятиях, господин Косперски.

Я чуть отталкиваю Никиту, открывая себе дорогу, и выхожу из комнаты. Идя по коридору, я лишь вспоминаю прикосновения пальцев, которые старательно стирали слёзы с моих щёк. Думать о чём-то большем у меня нет сил.

; — стихотворение Р. Киплинга (перевод К. Симонова)

; — отрывок из цикла стихотворений М. И. Цветаевой «Подруга»