О дружбе, любви и творчестве

Кирилл жалеет только о том, что не может напиться до состояния полной невозможности воспринимать адекватно окружающий мир. Организм предательски не желает получить алкоголь в нужном количестве и выдает его обратно, когда этот самый окружающий мир становится чуть расплывчатым и туманным.
В ванной комнате на него смотрит помятая небритая морда с темными кругами, в центре которых находятся заплывшие глаза, именуемые, как известно, «зеркалом души».

Кому только ни приписывается эта фраза. И Цицерону, и Шекспиру, и Толстому. Любопытно, при каких обстоятельствах такое приходит в голову. Может, так же как и он сейчас, кто-нибудь из них, великих, встал после бессонной ночи и, взглянув на себя с омерзением, честно признал: вот оно эго, истинное, неприлизанное, исходящее из глубины сознания и являющееся непреложной сутью того, что впоследствии всячески скрывается, смываясь, причесываясь, одеваясь.
 
Он наскоро принимает теплый душ. Только бы она не проснулась и не пришла к нему. Эта ночь, которая была ночью любви для нее и ночью лишь ответной реакции для него, ничего хорошего не сулит обоим. Она еще больше привяжется к нему, а ему еще труднее будет разорвать их связь, теперь скрепленную постелью. Он улыбается, вспомнив, как после легкого ужина собрался уйти, но она подошла к нему вплотную и очень серьезно произнесла: "если ты меня сейчас же не обнимешь, я буду кричать."
Он вытирается полотенцем, заходит тихонько в спальню, открывает шкаф, чтобы взять одежду...

- Так и уйдешь, не попрощавшись? – Она лежит обнаженная в соблазнительной позе. Хорошо сложена, но не идеально, не красавица, но не уродина, любящая, но нелюбимая.
- Не хотел тебя будить.
- Если ты чувствуешь себя виноватым, то напрасно. Мне было хорошо, и я ни о чем не жалею, в отличие, наверное, от тебя.
- Ну, мне... тоже... было...
- Да, ладно, не напрягайся, тебе не идет подыскивать слова. Просто поцелуй меня и скажи, что тебе нужно уйти.

Он подходит, наклоняется к ней и целует.
- Мне нужно уйти. – Возвращается к шкафу, быстро одевается и подходит к двери.
- А если ты чувствуешь вину перед Аленой, то напрасно. Ты не являешься для нее тем же, кем для меня. Подумай, зачем она привела тебя на мой день рождения.

Ника долго смотрит на дверь, за которую только что вышел человек, проведший с нею ночь.
Конечно же, ей, недавно вступившей в бальзаковский возраст, доводилось и раньше проводить ночи с мужчинами, чего не мог бы себе представить ее пуританский отец, но это происходило довольно редко, так, между прочим, без особого желания с ее стороны.
То, что она испытала теперь, не идет ни в какое сравнение. Есть все-таки значительная разница между сексом с нелюбимым мужчиной и любимым. Его прикосновения рождали в ней блаженство, никогда ранее не испытываемое, до полнейшей самоотрешенности, на грани потери сознания. Если бы она вызывала в нем взаимность, то считала бы себя счастливой. Но, увы, все закончилось с его уходом, и неизвестно, испытает ли она подобное снова.

Кирилл выходит на улицу в косой от холодного ветра дождь. Поднимает воротник и вспоминает, что забыл зонтик. Останавливается и не знает, как поступить. Нет, надо идти, до машины недалеко. А, может, вернуться?

- А, молодой человек! Вы снова здесь!

Илья Викторович, отец Ники, с самого начала не проникся к нему симпатией, поскольку полагал, что его дочь достойна большего, чем этот поэтишка, печатающийся в разного рода журналах, которые почему-то называют толстыми, и издающий книжонки сомнительного содержания. Мужчина должен обеспечивать свою семью, занимаясь серьезным мужским делом. Каким именно Илья Викторович, подполковник пограничной службы в отставке, не называл, но уж точно не сочинительством. Его неприязнь возникла во время их памятной встречи у Ники на ее тридцатилетии.
И принесло же его в такую рань.
- Что это Вы в такую рань к моей дочери? - с ехидством произносит Илья Викторович, почти озвучив мысли Кирилла, но не на свой счет. 
- А, может, это я уже от нее, - в тон отвечает Кирилл и тут же жалеет об этом.
- Что?! Вы… знаете ли..
Илья Викторович машет пальцем перед носом визави и нажимает на дверной звонок.

Кирилл медленно отдаляется, слыша по дороге крик Ильи Викторовича: «Это я, Ника! Отец! Открывай!»
Кирилл, мельком оглядываясь, видит, как тот чуть ли не подпрыгивает к висящей под металлическим козырьком видеокамере, и шагает дальше.

Сев в машину, Кирилл включает печку, дворники и ждет, пока прогреется мотор. Черт знает что! В середине апреля такой колотун.
Зря он огрызнулся. Илья ведь действительно подумал, что он не вышел, а собирался войти. Теперь Нике придется выслушивать очередную нотацию, оправдываться, лгать. Хотя это их семейные дела. Пусть сами и разбираются... И все-таки ее жаль.
Она хорошая, порядочная, открытая, без всякого дурацкого женского жеманства, от которого его мутит. И в постели оказалась очень даже. Ему искренне жаль, что она не в его вкусе.
А кто в его вкусе? Алена? Взбалмошная, самолюбивая, в общем, полная противоположность Нике. Надо же, две подруги и такие разные. Любовь, как говорится, зла. Хотя какая любовь? В этом тоже следует разобраться. Что-то странное с ним происходит последнее время. Нечто подобное он испытал впервые в восемнадцать лет, когда учился в литературном институте.

Кирилл нажимает на газ... Да, да, почти двадцать лет назад в его группе учились две подружки, две Танюшки. Одна Танюшка – красотка с огромными синими глазами и длинными по пояс черными волосами, в которую, естественно влюбились все парни, включая его самого, другая Танюшка – так себе, рыжеватая, вся в веснушках, с короткой стрижкой, несколько угловатой фигурой и маленькими карими глазками.
Они были неразлучны, поэтому Кирилл, приглашавший на встречу одну, вынужден был довольствоваться обществом другой. Они часто ходили в кино, в кафе, на студенческие вечера.

По мере общения он стал замечать, что красотка, не блиставшая умом, хохотушка и кокетка, постоянно поправлявшая волосы и бегавшая глазами по сторонам, наблюдая за тем, какое впечатление она производила на окружающих, постепенно уступала место другой, серьезной, умной, рассудительной. Ему было интересно с другой! Куда же подевалась красотка? Ее не стало. Он перестал видеть ее красоту. Перед ним была куколка-пустышка. Его тянуло к другой, которая стала для него красивой. Значит внешние данные – это блеф, обман на один день. Внутреннее содержание – вот что надолго.
Это открытие его, юнца, поразило настолько, что отложило отпечаток на восприятие людей в дальнейшем и умение оценивать их критически, не поддаваясь первому впечатлению.
Что же происходит сейчас? История повторяется? Есть Алена, яркая, волевая, себе на уме, которую затмевает Ника, добрая, нежная, искренняя?
Стоп, что она имела в виду насчет дня рождения? Да, его привела Алена, сказав, что хочет, наконец, познакомить его с ее лучшей подругой. Что в этом такого? Для того чтобы прекратить их отношения, переключив его на другую, не нужны такие сложности. Все намного проще, и она это прекрасно знает.

На дне рождения Ники народу было немного: несколько близких друзей, включая Алену, приведшую Кирилла. Родственников представляли отец Илья Викторович и мама Вера Петровна, задачей которой было подавать на стол и следить, чтобы гости ни в чем не нуждались, что она и делала с большим удовольствием, пока Кирилл знакомился.

Когда все сели к столу, Илья Викторович поднял тост. Он оповестил присутствующих о том, что гордится своей дочерью, которая несмотря на уже преклонный возраст не блудит, а блюдет себя.
Тут он, очевидно, ожидал услышать веселую реакцию на искрометный юмор, но ее не последовало. Это его распалило.      

- А что? Разве я не прав? – продолжил он. Женщина должна быть воплощением чести. Она не может до замужества просто так с кем попало. В ней заложен самой природой инстинкт материнства. Она хорошая жена и мать. Надеюсь, моя дочурка найдет себя вторую половину среди серьезных ответственных мужчин, а не шалопаев, ищущих острых ощущений в скороспелых отношениях.

Он посмотрел по сторонам в поисках одобрения, но все сидели молча. Только Вера Петровна непрестанно кивала.

- А что скажете Вы, молодой человек? – обратился он к Кириллу, - Вы в этом доме впервые, насколько я понял. Хотелось бы выяснить, так сказать, чем Вы дышите.
- Вы в этом уверены?
- Вполне!

Кирилл поднялся. Осмотрев присутствующих, он задержал взгляд на хозяйке дома. Ника была спокойна и внимательно смотрела на него.

- Ну что ж, пожалуйста. Моралисты всех мастей воспринимают человеческие отношения однозначно. Либо мораль, либо разврат...
- Я бы попросил, молодой человек, - сказал Илья Викторович громким командным голосом, постучав вилкой по бутылке водки, что не остановило Кирилла.
- Но Вы же хотели услышать, чем я дышу, или Вы считаете, что всем следует дышать, как дышите Вы? Так вот, по мнению этих самых моралистов, все должно быть разложено по полочкам. Жить они нам советуют по уставу:
"Смирно! Руки по швам!" – это команда для тех, кто еще не вступил в брак.
"Ложись!" - это команда для тех, кто вступил в брак.
"Вольно! Разойдись!" - это команда, для вступивших в брак, но понявших, что они не туда вступили. После этой команды автоматически следует первая. Они полагают, что вне брака человек не имеет права быть счастливым, он не имеет права искать и ошибаться, любить или проверять свои чувства. Видимо, свадьбу они воспринимают как торжественную сдачу тел в эксплуатацию.
- Ну уж это слишком!
- А вот и нет, товарищ подполковник, извольте меня не перебивать. Я Вас выслушал! К слову, о женской чести. Если Вы подразумеваете под этим целомудрие, девственность, то она дана женщине именно для того, чтобы ее когда-нибудь лишиться. Это ведь все-таки не совесть потерять. И женщины лишаются ее за редким исключением вне брака, что, по-Вашему, есть жуткий грех и блуд. А это сама жизнь. Так как естественные желания человека, его чувства не подчиняются социальным ритуалам и предрассудкам. Жить надо не в браке. Жить надо в любви. И когда ее нет, ее ищут, то есть блудят, как Вы это называете...
- Я не желаю этого больше слышать! Алена, Ника, закройте своему приятелю рот, не то это сделаю я!
- Ай, бросьте! Ничего Вы не сделаете, - Кирилл резко вышел из-за стола, - Такие, как Вы, умеют только нравоучать других и исходить слюной от собственного бессилия.

Он направился к выходу, взглянув на Нику.
 -  А лично у Вас я очень прошу прощения. Будьте счастливы... так, как это понимаю я, а не Ваш отец.
На лестнице его догнала Алена.
- Ну, ты могуч! – рассмеялась она. Не знал папаша, на кого напал.
- Пожалуйста, вернись, чтоб совсем не испортить Нике праздник, а я пойду. Извинись еще раз за меня.
- Ты заметил ее влюбленные глаза? Никогда не видела ее такой. Ты произвел сильное впечатление. 
- Ты как будто этому рада.
- Почему нет? Я рада за свою подругу.

Вот именно так оно и произошло. Затем был звонок от Ники, которая долго объясняла, почему ее отец таков каков он есть. Так сложилась его строгая военная жизнь, отложившая отпечаток на понимание долга во всем.
А потом они несколько раз встречались, и вчера она пригласила Кирилла вечером к себе.

Кириллу очень хочется отвлечься, встретившись с закадычными институтскими друзьями, с которыми он последнее время видится, к сожалению, все реже.

Пусть он и не может напиться, как того хотелось бы, но просто пообщаться было бы неплохо. Он останавливает машину возле дома, заходит в квартиру, приводит себя в порядок и звонит Ромке.

Роман в отличие от Кирилла может выпить много. Очень много. Так много, что, если нормальный человек на восемьдесят процентов состоит из воды, то Роман после выпитого может легко состоять на восемьдесят процентов из алкоголя. Он ни в коем случае не алкаш, просто любит принять на грудь в хорошей компании под хорошую закуску, но в состоянии без всего этого обходиться.

После окончания института Роман стал известным прозаиком. Его печатают и читают. Из-под его пера вышло множество повестей и рассказов и шесть романов, два из которых получили престижные премии.
На семейном поприще ему также грех жаловаться. Он любит свою замечательную жену Тамару. Она любит его. У них двое близняшек десяти лет, которые на эти выходные отправлены на дачу к теще и тестю.

Он с раннего утра сидит в домашнем халате и пыхтит перед компьютером.
В кабинет заходит его любимая супруга, она же друг, муза, советник, которая, отодвинув его вместе с креслом на колесиках от стола, садится к нему на колени, обнимает за шею и кладет голову на плечо.

- Муррр, муррр... Мой Роман пишет новый роман? – шепчет она ему на ушко.
- Моя хорошая кисонька... Если бы. Вместо того, чтобы писать, я должен заниматься такой фигней.
- Какой фигней?
- Главред Пухов упросил ему помочь, а то он зашивается. Ты же знаешь, как я ему обязан. Надо прочесть и подкорректировать повесть некоего Альберта Сушкина под названием «У смерти не вымолишь отсрочки».
- Замечательное название!
- А какой замечательный местами текст. Вот тут, например, слушай:
«... лезвие ножа, остро сверкнув, вошло меж ребер насквозь по самую рукоятку.»
- Глубоко… это я про текст.
- А вот еще глубже: «Он касался ее первичных половых признаков, но это не помешало ей ничего не почувствовать».
- Аааа! – захохотала Тамара.
- А вот перл, находящийся на первой же странице: «Ты самый настоящий винторогий осел, позволивший себе изменять». Каково? И на это я вынужден тратить кучу времени. Выявлять и исправлять, потому что Альберт Сушкин – родной сын Егора Сушкина, олигарха и филантропа, на чьи средства существует журнал Пухова.
- Ты хочешь сказать, что имеешь право самостоятельно переправить осла на козла? А, может, это авторское видение, и ты потом будешь отвечать по всей строгости.
- Какое видение? Где этот, с позволения сказать, автор видел винторогого осла?! В каком заповеднике? Я туда хочу прямо сейчас!
- Ну, не кипятись, дорогой. Вспомни «Демона».
- Какого демона?
- Лермонтовского. Как там...

«И Терек, прыгая, как львица с косматой гривой на хребте».

...Что же Лермонтову дозволено, а Сушкину нет? В каком заповеднике Михаил Юрьевич видел львицу с гривой, да еще и на хребте?
- Тома, Лермонтову было всего двадцать пять, когда он закончил поэму. Двадцать пять! Пацан совсем. Конечно, он не видел ни львиц, ни львов. А у Сушкина в распоряжении все радости цивилизации: и телевидение, и интернет. Можно заглянуть и увидеть у кого имеются рога, а у кого нет.
- А как же Достоевский?
- При чем тут Достоевский?
- Ему было уже сорок пять, когда появился на свет «Преступление и наказание».
- И?
- Ну, вспомни, в самом начале при описании комнаты старушки-процентщицы:

«...круглый стол овальной формы». Это как?

- Это Горький назвал «авторской глухотой», то есть ошибкой, не замеченной автором. От этого не застрахован никто, даже маститые. Достоевский постоянно работал в спешке, так как все время нуждался, вот и допустил такое.
- Во-первых, меньше надо было проигрывать в карты, чтоб не растрачивать гонорары, выплаченные ему заранее, а во-вторых, тебе, оказывается, неведом известный факт, милый мой.
- Какой?
- Такой, что редактор указал на это Федору Михайловичу. А тот ответил, что ничего не надо менять. Это тоже называется авторской глухотой?! А я уверена, что это зазнайство и неуважение к читателю. И в данном случае искреннее незнание Сушкина мною не так неприемлемо, как намеренное искажение очевидного Достоевским. Кстати, сколько лет этому Сушкину? Может, он никогда не касался женских половых признаков.
- А нечего писать о том, чего не касался!

Тамара вскакивает с коленей Романа и садится в кресло напротив. Несколько секунд царит тишина. Затем она вновь вскакивает с кресла и подходит к супругу.

- В своем последнем опусе ты довольно подробно, я бы даже сказала, смакуя, описываешь в первом лице любовные сцены с разными прекрасными дамами, которые компенсируют невыносимо тоскливый быт с надоевшей женой.
- Здрасте, моя радость! Ты что несешь?!
- А то и несу, что лежит на поверхности. Очень достоверно описываешь, скрупулезно, со знанием дела... не то что бестолковый Сушкин.
- Тома, ты с ума сошла или издеваешься? Кому как не тебе, жене писателя, понимать, что следует отличать автора от его героев.
- А следует ли?
- По-твоему, например, Тургенев – это господин Н.Н, влюбившийся в Асю.
- Почему бы и нет?
- Да потому что сам Тургенев утверждал, что, однажды находясь в каком-то немецком городке, увидел в окне дома красивую девушку, за спиной которой стояла пожилая женщина. И все! Он стал представлять себе, как складываются их судьбы. То есть этого было достаточно для разыгравшегося воображения, что и свойственно большому мастеру.
- Ох, сравнил себя с Тургеневым!
- Да, я – не Тургенев! Я – Кольский!
- Что ты говоришь! Давай-ка выйдем на улицу и проведем опрос. Кто такой Иван Тургенев и кто такой Роман Кольский. Боюсь, что ответы тебя сильно огорчат.
- Ах, вот ты как!
- А как ты думал.
- Да этим, что на улице, без разницы. Ты полагаешь, они читали Тургенева? Он, между прочим, за всю жизнь написал всего шесть романов. Я их уже написал!
- Так дело же не в количестве. И неважно, что; они читали, важно, что они знают, кто такой Тургенев. А кто такой Кольский, не знают.
- Сейчас не знают. А когда я умру, узнают!
- Ну, нет, ты не умрешь. От скромности уж точно!

Тамара выбегает из комнаты, с силой хлопнув дверью.
Роман вглядывается в монитор, но не может сосредоточиться. Черт-те что! А еще умная баба. Выпить бы сейчас. С ребятами. Самое время. Интересно, как они там.

В этот момент звонит телефон.
- Ромка, здорово!
- Кирюша! Привет, дружище! Ты не поверишь, только о тебе и Тёме подумал.
- Значит соскучились друг по дружке. Не пора ли встретиться?
- Еще как пора! Звоню Тёме.

Артем в отличие от Кирилла может выпить без особых последствий для организма, но, конечно, до Романа ему далеко. Ромка – орел! Сколько бы ни было в доме Артема алкогольных напитков, а их всегда немереное количество, после ухода Ромки не остается ничего. И что самое поразительное: Ромка никогда не пьянеет до такой степени, чтобы не быть в состоянии уехать самостоятельно.

Артем любит собирать друзей у себя.
Творческая мастерская на первом этаже, огороженная по углам деревянными ширмами, за которыми расположены его работы, ожидающие покупателей, вмещает большую компанию. Впрочем, в последнее время компания сузилась до самых близких друзей, с которыми он знаком почти двадцать лет.

На третьем курсе Артем четко осознал: литература – не его призвание. Он пытался писать и стихи, и прозу, но, если Ромке, Кирюше и другим сокурсникам это давалось легко и быстро, его потуги заканчивались ничем.
Как-то во время одной и лекций по современной русской литературе вместо того, чтобы конспектировать он занимался тем, что его всецело увлекало, и вовсе не заметил подошедшую преподавательницу Ольгу Андреевну.

- Я всегда была убеждена в том, что бесталанных людей не бывает. Вы просто не там находитесь, уважаемый. Вы заблудились. 
Она взяла в руки лист бумаги, на котором Артем сделал рисунок.
- Это очень хорошо, поверьте мне, я в этом знаю толк.

С этого рисунка, который хранится Артемом в домашнем сейфе, и началась его карьера. Он ушел из литинститута и больше никуда не поступал.
Он начал писать, но не стихи или прозу подобно его друзьям, а картины, как выяснилось в последствии, в свойственной только ему необыкновенной манере.

Преподавательница, давшая тогда первую оценку Артему, стала его поводырем по жизни в искусстве, познакомив с нужными людьми. До преподавания Ольга Андреевна была владелицей богемного арт-салона, но лишилась его после скандального развода с мужем.

Вначале создавалось имя. Таким образом Артем Райков превратился в Артемия Райского.
Затем были организованы персональные выставки в России, Европе, Америке, которые имели огромный успех. Его картины стали стоить немалых денег, продаваясь частным образом и даже на аукционах.
Творческий успех сыграл определенную роль в личной жизни Артема. Он был дважды женат, но постоянные довольно долгие разъезды, развеселое времяпрепровождение никак не способствовали укреплению семьи, и в результате он решил, что не стоит больше связывать себя узами Гименея. Свобода творчества не должна быть регламентирована ничем.
Удачливая карьера любого творческого человека редко обходится без зависти коллег и вообще людской подлости. Не обошелся и Артем.
В интернете на популярном сайте, посвященном новостям культуры, стали периодически появляться статьи известного журналиста Егора Ляхова, считавшегося специалистом по современной живописи. Он пылал гневом в адрес Артемия Райского, который, по его мнению, неумело смешивает абсолютно разные жанровые принципы неореализма, сюра и абстракции с единственной целью: создать личную субкультуру, тем самым возвысив себя над самим искусством.               

Артем был рассержен не на шутку. Мудрая Ольга Андреевна успокаивала его тем, что ничего в этом мире нельзя изменить, посредственность всегда ненавидит талант. Возможно, это состряпано по чьему-то заказу, просто надо быть выше и не обращать внимания, тем более, что этот пасквилянт наверняка человек несчастный, а значит, обиженный судьбой.
- Почему он несчастный? - спросил Артем.
- А Вы когда-нибудь видели счастливого человека злым?

Но Артем не успокоился. Он сообщил обо всем друзьям, и Ромка с Кирюшей пообещали порвать этого писаку на куски. Не физически, конечно.

Так вскоре на том же сайте был опубликован материал некоего Ляха Егорова «Критика критика», в котором в уничижительной, но остроумной манере разъяснялось кто такой Егор Ляхов и почему ему категорически противопоказано не только писать о чем бы то ни было, но и вообще думать.
Заканчивался материал обращением к читателю попробовать представить себе, как бы критик Ляхов прокомментировал «Обнаженную Маху» Гойи. Это бы выглядело так:

«О чем нам говорит горизонтальное положение этого тела? О нравственной неустойчивости и скудном самовыражении в абсолютно пошлой, неприемлемой манере. Плотно сведенные колени – не более, чем неадекватное восприятиe нашего маленького, замкнутого мира. А о чем свидетельствуют широко разведенные груди? О полном раздвоении личности некогда, возможно, целостной натуры. Обратите внимание на левый сосок. Он явно вступает в дисгармонию с более высоким правым, что свидетельствует об отсутствии четкой позиции и желании ввести того, кто это видит, в заблуждение. Смешав абсолютно разные краски и сгустив их, автор тем самым надменно возвысил себя на фоне натуры.»

К тексту прилагалось двустишие:

Узрев обнаженную Маху,
Наш Ляхов со страху дал маху.

Ляхов стал посмешищем виртуального сообщества. Его продолжали пинать и дальше все, кому не лень, поскольку, очевидно, напакостил он многим. Нападки на Артемия Райского с тех пор прекратились.
Артем все это утро работает над картиной.
Она должна стать вершиной его творчества. На ней будет изображена Лея, с которой он познакомился три месяца назад в одном из арт-салонов, где наряду с коллегами выставил несколько своих картин.

Наблюдая за посетителями, он обратил внимание на красивую стройную женщину лет тридцати трех-тридцати пяти, буквально застывшую перед его ноктюрном.

- Как Вам? – спросил он, делая безразличный вид.
- Поразительно. Как и все, что выходит из-под кисти этого мастера.
- Вы хорошо знакомы с его творчеством?
- Думаю, что да. Я, к сожалению, не владею ни одной из его картин, но у меня есть каталоги, кроме того, в сети он представлен довольно широко, включая автопортрет и фотографии.
Оба рассмеялись.

Тем же вечером они ужинали в ресторане и обсуждали разные темы, главной из которых было искусство.
Артем узнал, что необычным именем его новая знакомая обязана Лее Органе, героине голливудского блокбастера начала восьмидесятых «Звездные войны», во время просмотра которого в коммерческом видео-кафе у ее мамы начались схватки. Фильм был остановлен и оба родителя на скорой помощи отправились в роддом.
Лея – дизайнер-модельер в крупной компании и так же, как Артем участвует в творческих выставках. Она тоже однажды побывала замужем, но не хочет об этом вспоминать.
Артем в свою очередь поведал историю своего становления в качестве художника.

Они встречаются нечасто. Тем желаннее, радостнее встречи. В отличие от киногероини, обладавшей упрямым, взрывным характером, Лея спокойна, покладиста и непривередлива. Иногда она остается у него ночевать. Их вполне устраивают такие ни к чему не обязывающие отношения.

В общем, все у Артема складывается неплохо. Вот только жаль, что не так часто, как хотелось бы, он видится с друзьями.
Артем наносит последний мазок на картину, как вдруг раздается звонок.

- Тёма, салют!
- Ромка, дорогой! Рад тебя слышать! Только о тебе и Кирюше подумал.
- Он мне только что звонил.
- Правда?!
- Мы решили, что двое – не кворум! Третьим будешь?
- Буду! Буду! Так давайте же ко мне, черти! Дождь вот-вот закончится.

Этот момент ими не обговаривается. Каждый знает, что он делает. Роман приносит спиртное, Кирилл еду.
Спустя несколько часов трое друзей собираются на заднем дворе, где хозяин на мангале готовит мясо.
 
- Я вам вот что скажу, корешки мои золотые, - говорит Артем, опрыскивая шашлык красным сухим вином, - это просто неприличное, недостойное нас безобразие.
- О чем ты?
- О том, что непозволительно так редко видеться. Не знаю, как вы без меня, но я без вас чахну.
- Ага, над своими шедеврами ты чахнешь, аки Кащей над златом, - улыбается Кирилл. – Тебя ж вечно нет, все в разъездах по Парижам да Лондо;нам.
- Точно, - подтверждает Роман, - только по Скайпу и можно обнаружить, и то не всегда реагируешь.
- Пожалуй, соглашусь. Но я вот уже третий день дома.
- Ну, так мы все не сидим на месте. Вот сейчас совпали.
- А было время, когда не разлучались почти. В ликбезе, помните, называли нас три мушкетера.
- Еще Женька просилась четвертой. Утверждала, что это все гендерная дискриминация. Мол, если бы она написала роман, то ввела бы Шарлотту д'Артаньян, так как где-то обнаружила, что д'Артаньяна звали Шарль.
- На вопрос, а как же Констанция, ответила: это лишняя линия в романе, потому что слишком печальная.
- У нее был пунктик на эту тему. Она еще сделала бы Пятницу женщиной, и произведение стало бы намного интереснее.
- Тут я с ней согласен. 
Кирилл наливает Роману и Артему коньяк, а себе пива, чтобы можно было выпить побольше.
- Так друзья мои! Баранчик сообщил, что готов к употреблению. – Артем подносит шампуры.
- Предлагаю первый тост за то, что, если мы попадем на необитаемый остров, пусть у каждого из нас будем своя Пятница, чтоб не поссориться.
 - Правильно. Семь Пятниц на неделе.
- Она была влюблена в тебя по уши, - Роман смотрит на Кирилла, - и всячески пыталась быть среди нас. Кстати, где она, как она, кто-нибудь знает?
- Она замужем, трое детей...
Артем присвистнул. - Поддерживаешь отношения?
- Как-то случайно встретились в универсаме. Работает корректором в частном издательстве. Помните ее? Высокая, стройная, красивая...
- Ты хочешь сказать, что уже не высокая, не стройная и не красивая?
- По-прежнему высокая. Остальное – увы. С трудом ее узнал.
- Вот что же это такое, братцы! – восклицает Роман, - Влюбляемся мы в них, славненьких, изящненьких, женимся, а потом с ними происходят всякие метаморфозы. И как с этим жить?
- Ну кто бы жаловался. Тамара твоя, по-моему, ничуть не изменилась. А кое у кого, не будем показывать пальцем, образовалось пузико.
- Та выпьем же за то, - Артем поднимает рюмку, - чтобы наши любимые не изменяли нашим телам и вкусам!
- Замечательно сказал. Поддерживаю. – Кирилл немного отпивает пива.
- Ну, ладно, с женщинами все ясно, а какие размышления по поводу шашлыка?
Артем подносит новые порции.
- Мне его привезли из магазина, где хозяин – мой большой поклонник. Он как-то купил у меня натюрморт, на котором был изображен стол, полный яств. Он пытался угадать, какие именно продукты изображены, но угадал только мясо. Настоящий профи.
- Не буду кривить душой, - говорит Роман, - шашлык вполне достоин быть съеденным. – Я, кстати, однажды побывал на скотобойне. Мне нужно было описать, как происходит это мероприятие. Доложу вам зрелище не для слабонервных.
- Читал, читал. Описал мощно.
- После этого долго не мог есть мясо.
- Правда, что живность понимает, что с нею происходит?
- Понимает и испытывает страх и стресс.
- А как же отсутствие души, разума? Или все на уровне инстинктов?
- Ну, точно так же можно приписать инстинктам любые чувства и поступки человека.
- Крамолу излагаешь. Это венцу творения не понравится.
- Это сам человек решил, что он венец творения. Почему, собственно, слону или таракану не думать, что они само совершенство?
- А как же речь?
- А речь – самый примитивный способ общения. Многие, например, морские животные общаются на огромных расстояниях друг от друга ультразвуком, недоступным человеческому уху на частоте, превышающей двадцать килогерц!
- А барашек тоже умеет говорить, - входит в диалог Кирилл, рассматривая внимательно шашлык. - И, если homo sapiens не понимает беканье барашка, тот в этом не виноват. Возможно, своим беканьем он пытается сказать: "Баран – это звучит гордо!"
- А есть люди, которые ни бе, ни ме.
- А как же орудия труда?
 - Умение создавать орудия труда, сам знаешь, не является преимуществом. Животные их не создают, потому что прекрасно обходятся без них. Я в таких случаях всегда вспоминаю «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких: «Человек – это только промежуточное звено, необходимое природе для создания венца творения – рюмки коньяка с ломтиком лимона.»
- Вот, подливаем коньячка и закусываем лимончиком, чтобы оправдать свое существование.
- Так выпьем же за то, - Роман поднимает рюмку над собой, - чтобы человек был настолько высок духом и телом, чтобы никакая скотина нас с собой не смогла спутать!
- Сам понял, что сказал? – смеется самый трезвый из присутствующих Кирилл.
- Не-а. А я и не должен. Я же не себе говорю, а вам. Вот вы и понимайте.
- Логично.
- Вы наверняка не раз наблюдали лебедей. Они всегда плывут парами. Лебединая верность. Людям бы так.
- А мне это говорит как раз об обратном, - возражает Артем.
- Как это?
- Они же не бессмертны.
- И что?
- Ну, ты же сам говоришь, что они плывут все время парами.
- Не понимаю.
- Эх, Темка, - Кирилл качает головой, - циник ты и низвергатель сказок.
- Я сказку делаю былью!
- А я, между прочим, видел однажды слона, рисовавшего себя хоботом на каком-то аттракционе.
- Можно и зайца научить курить, как сказано в незабвенном кино. Если чем-то усердно заниматься долгое время, то есть долбить в одну точку, обязательно в этом добьешься положительных результатов.
- Даже если никогда раньше ничем подобным не занимался?
- Точно. Как-то на заре моего восхождения один мелкий предприниматель нанял меня в качестве репетитора своему отпрыску по имени Вадик, желая, чтобы тот хотя бы на время оттянул свою уплату долга родине.
Художественное училище было единственным учебным заведением, в котором у предпринимателя имелся блат, да и поступление в те годы было намного упрощеннее. Усложнял задачу лишь тот факт, что Вадик совершенно не умел рисовать, но, учитывая приличное вознаграждение, я взялся за дело.
Теорию Вадик вызубрил, но на экзамене необходимо было изобразить натюрморт с натуры, а что конкретно, можно было узнать только на самом экзамене. Папаше удалось выяснить, что натурой послужит яблоко. Правда, неизвестно какого сорта, следовательно, неясно, как оно будет выглядеть.
Я принес яблоки почти всех сортов, которые на тот момент находились в продаже, и началась кропотливая, нудная, но жизненно необходимая работа.
Вадик срисовывал объекты попеременно по восемь часов в сутки под моим жестким контролем. Мы израсходовали неимоверное количество ватмана, стерли не одну дюжину карандашей и резинок, но зато мой подопечный поднаторел настолько, что мог закрытыми глазами нарисовать любое яблоко при любом освещении со всевозможными вариантами падающей тени. Яблоки выглядели как настоящие.
На экзамене Вадик оттараторил без запинки теорию, а когда дело дошло до практики, случилось непредвиденное: в качестве натуры была выставлена груша.
- Однако! - восклицает Роман.
- Как позже выяснилось, экзаменатор не успел дома позавтракать и по дороге на работу съел яблоко. В буфете училища яблок не оказалось, но были груши. Вот так.
- Что так? Чем же закончилось?
- Вадик не умел рисовать грушу. Он нарисовал... яблоко.

Стало тихо.
- И? - произносит Кирилл, - неужели сказал, что он так видит? Он поступил?
- Конечно. Это было условием моего гонорара. Я на эти деньги потом полгода снимал подвал вот в этом моем будущем доме в качестве квартиросъемщика.
- ???
- Ну, что вас так удивило? Блат же был. Как-то этот вопрос решили.
- Но тогда с таким же успехом он мог нарисовать точку с запятой и не надо было столько мучиться и тем более нанимать тебя, - резонно замечает Роман.
- Кто знает, дорогой Ватсон, кто знает.

Все трое заливаются смехом.
- Судьба Вадика в результате сложилась неплохо. Он и есть хозяин сети мясных магазинов, откуда к нам прибыл шашлык.
Снова смех.

Звонит телефон Кирилла.
- Привет.
- Привет, Ника.
Артур с Романом переглядываются.
- Я весь день валяюсь в постели. Читаю твои стихи. А ты что делаешь?
- А я с друзьями, с Ромкой и Тёмой, о которых я тебе рассказывал.
- Втроем? Без женщин?
- Без женщин.
Артур с Романом вновь переглядываются.
- Что собираешься делать потом?
- Потом? Ничего особенного. Разойдемся по домам.
- Если есть желание, приходи ко мне.
- Что скажет папа?
- О папе не беспокойся. Об Алене тоже.
- Верно ли я понимаю, что вы о чем-то договариваетесь по поводу меня и за моей спиной?
- Нет, Кирилл. Неверно.
- Ладно. Не знаю еще. Как получится. Пока.

Артем наполняет рюмки свою и Романа.
- Однако, не понял. Она вроде бы звалась Аленой.
Кирилл добавляет себе пива.
- Я ее переименовал.
- Давно?
- Этой ночью.
- Предлагаю выпить за дам, как бы их ни звали! Главное, чтобы они были в радость!
- Принято.

- А я, ребятки, с Тамаркой сегодня того... слегка разругался, вот, - Роман кривится, положив в рот большой кусок лимона… - Мы с ней не сошлись в вопросе кто более популярен я или Тургенев.
- Пусть этот вопрос будет единственным вашими разногласием.
- Красиво излагаешь! Как подобает большому поэту.
- Лично я люблю тебя больше, чем Тургенева.
- Вот! И я ей так сказал... что люблю себя больше, чем Тургенева. Тьфу… что я... ну, в общем, понятно. Тёма, а как там твоя Лия?
- Лея. Никаких нареканий. Полное согласие.
- Так, может быть, вновь решишься? Бог любит троицу.
- Или четверицу, - произнес Кирилл, - как в случае с Юркой Сомовым.
- Что?! - Этот тихоня, который шарахался от дам, был четырежды женат?! - Последние два слова Артем и Роман воскликнули одновременно.
- Именно так. Об этом мне поведала Женька, которой он однажды пожаловался на жизнь. Как выяснилось, тихоня искал свой идеал, пользуясь исключительно собственным опытом. Он считал, что главное в женщине – не преданность и заботливость и даже не желание готовить. Женщина должна любить собак и уметь завязывать галстук. Будто нельзя это выяснить заранее.

- На тихоню, помнится, запала дочка нашей замдеканши, - хихикнул Роман, - но он на нее – никакого внимания. Она даже в слезах объяснилась ему в любви. Мол, что с ней не так, красивая, стройная, неглупая. А этот дуралей, чтоб ее не обидеть, ответил, что дело не в ней, а в нем. У него просто дурной вкус, и он предпочитает полных, некрасивых и глупых.

- Вот-вот, не вижу никакого смысла, - заключил Артем, - От добра добра, как известно... Меня и Лею все устраивает. Я вообще не понимаю, зачем люди женятся.
- Чтобы быть всегда рядом.
- Вот именно. Находясь в здравом уме и твердой памяти, вдруг ни с того ни с сего решают жить вместе – принимать пищу за одним столом ежедневно и спать в одной постели еженочно.
- Ну, как по мне так это не так уж и плохо.
- Это как по тебе. Не это главное. Я в общем-то не против. Дело в другом, а конкретно в том, что когда эти же люди, опять-таки находясь в здравом уме и твердой памяти, решают вернуться в свое естественное состояние, это воспринимается негативно. Ах, ах! Почему? Что случилось? Как же так?! У меня возникает резонный вопрос. Почему эти же возгласы не звучали тогда, когда они принимали первое решение? Почему надеть на палец кольцо, знак того, что тебя окольцевали и впредь за твоим полетом будут пристально следить, это хорошо, а снять его и обрести свободу – это плохо?
- Ну, ты братец, разошелся.
- Нет, вот вы скажите-ка мне, - вошел в раж Артем, - брачующиеся, марш Мендельсона, свидетели, родные, белый автомобиль, кортеж, зал со столами, ломящимися от еды, крики «Горько!» – это все для того, чтобы молодые могли возлечь на брачное ложе, хотя они до этого уже неоднократно залегали, причем без всяких хлопот?
- Ну, должны же как-то отличаться будни от праздников.
- Вот-вот. А почему бы так же торжественно не отмечать развод? Чем он не праздник? Представьте: ЗАГС. Церемониймейстер вопрошает, готовы ли пришедшие прекратить, наконец, совместное проживание, на что те единогласно отвечают «Да!» и снимают друг с друга кольца. Теща и свекровь плачут от радости, свидетели обнимаются, звучит... да пусть тот же марш Мендельсона. А потом все едут отметить это дело в кабаке. Фотограф снимает, чтоб потом раздать фотки на память. Провозглашаются тосты за свободу личности и процветание общества, которое освободилось от очередной бестолковой семьи, где царила нелюбовь и дисгармония. Все кричат... ну, допустим, «Сладко!» для разнообразия, чтобы не спутать события, и отбраковавшиеся целуются на прощание...
- А если дети?
- А что дети? Их ждет в будущем то же самое. Пусть учатся.
- Стоп, стоп, стоп! Так мы далеко зайдем. Предложи еще, чтобы хоронили с такой же радостью, как принимают младенца в роддоме.
- Нет, для такого я еще недостаточно выпил. А, ладно. Это я так... развлекаюсь. Друзья мои!
Артем поднимается из-за стола.
- А почему бы нам не собраться в следующий раз всем вместе, в смысле с дамами?! Вы даже можете все у меня заночевать. Места полно. Весь второй этаж в вашем распоряжении. Каждой паре – по комнате. Две ванные.
- Теоретически такое возможно, - отвечает Роман.
- Тост! Выпьем же за то, чтобы теория воплотилась в практику! А ночью будем заниматься с нашими прекрасными половинами любовью. И мой дом превратится в очаг дружбы, любви и творчества!
- Но прежде снимем с себя одежды – этот недостойный современного человека пережиток постыдного прошлого! - подыгрывает Кирилл.
- И водрузим над собою знамя светлых сексуальных утех, переходящих в ненавязчивые оргии!
- Да здравствует равноправие и братство между полами!
- Но-но, братство отменяется, - возражает Артем, - а то обвинят в пропаганде инцеста.
- Согласен, сделаем секс самым доступным способом получения наслаждения... без ущерба для социального статуса граждан, их материального положения и национальной экономики! - восклицает Кирилл.
- Ура!!! - кричат все.
Затем следуют еще тосты, которые повторяют старые, но в новых интерпретациях. Друзья, прощаясь, обещают друг другу при любой возможности давать о себе знать.

Артем сокрушается, что все время хотел показать свою последнюю картину и все-таки забыл.

Роман обдумывает как будет просить прощения у Томы таким образом, чтобы она осталась довольна, и при этом не пострадало бы его самолюбие.       

Кирилл до определенной развилки дорог размышляет, куда ему следует ехать.