Большая любовь в Чикаго

— Ну всё, началось в Чикаго утро...
— Чего там?
— Да тут одна вышла замуж за принца и превратила его в лягушку. На этом снимке изображен мэр Чикаго Лори Лайтфут с супругой (см. картинку над текстом)
Что думаешь, кукла Лена — как живется в этом городе столь резких контрастов?
— Бли-ин! А они там, в Хабаровске, еще на что-то жалуются. А в Чикаго у них мэр вообще — негр. И ничего, живут как-то. Еще, небось, и гребут деньги лопатой.  Представляю себе их первое свидание при свечах:
— Кто вы, нимфа? — пробормотал он, прерывисто дыша.
— Вау! — восхитилась она открывающейся перспективе...
И тут у них любовь вспыхнула нешуточная. В дальнейшем роман их был бурным, страстным, не без трагизма. Потом малыш, которого она, в минуты близости, звала «Ух ты, мой уголек!», стал мэром Чикаго...
— Ты ошибается, кукла Лена. Мэр Чикаго, как и его супруга Эми Эшлеман, тоже женщина. Они только цветом такие разные. Ну и ростом немного. А так...
— Так ломаются вековые устои. Опять я мимо денег, ну что ты будешь делать...
— Вера в твёрдость устоев, кукла Лена — все равно что вера в розовых белых медведей.
— Признаюсь честно, до встречи с тобой, христопродавец, я тоже иногда меняла свои эротические предпочтения. Впрочем, не столь радикально. А тут — фурор, овации, ангажемент и концертное платье бонусом. Даешь цыган, коней, чурчхелу! Чикаго, блин, слово то какое! У вот у нас, в Новом Уренгое, такого нет.
— Климат у нас не тот, кукла Лена. Афро-представители Малых народов Севера не произрастают.
— А семейка то у них колоритная. Ведь есть же ещё в жизни где-то большая любовь, эфиоп твою мать. Да пускай делают что хотят там у себя в Чикаго — лишь бы не плодились и не размножались! А кто кому там деньги платит, кстати?
— Да какая разница, кукла Лена, кто в этом мире чистогана платит? Главное — что они любят друг друга.  Да у них и бюджет общий, я думаю.
А еще у них там, в Чикаго, на днях случилась пострелушка. Обстреляли похоронную процессию. Ну, чтоб два раза не ходить. Среди раненых — десять женщин.
— А чего так? Ревность, наверное, раз женщин много раненых?
— Да их там не разберешь, кукла Лена. У них там, в Чикаго, как во время «Сухого закона» начали стрелять, так все никак не могут остановиться.
— Да? Впрочем, пусть они там делают, что творят, хоть на головах друг у друга ходят, на то оно и Чикаго. Только нам этого не советуют. А то ведь весь мир должен на них равняться.
— Смотрю я на это все — и боюсь, кукла Лена, что Америка может вспыхнуть, как захваченный пьяными бомжами деревянный барак.  С таким-то бурлением страстей.
— И то верно. Тем более, что нам, в деревне под Рузой, такого точно не надо. А то так и в депрессию впадешь от увиденного.
— А я так тебе скажу: Вечеринки в кокошниках с медведями и балалайками — это мое, кукла Лена, — а Чикаго ихнее — да ну его к черту! Да и из депрессии надо выходить традиционным методом.
— Как быстро ты, старый сушеный молотый перец, разочаровался в институте альтернативного брака и семьи. И потом, ты это на что намекаешь, космополит?
— Да какие тут намеки? Говорю тебе прямо и открытым текстом. Наложение своего возлюбленного на израненное терзаниями тело, кукла Лена, депрессию излечивает радикально.
— Надоело изнурять плоть разговорами, мировая закулиса? Лапает он меня, обормот. Ой, да иду я, иду, ну не какой романтики. А, впрочем, ну ее — не Чикаго чай, ну и слава Богу.
— Действительно, кукла Лена, не пора ли нам от абстрактных размышлений перейти к простому, но предметному созерцанию — давай ка, голубушка, я помогу тебе снять халат...
— Зря моя мама говорит, что я могу довести тихого интеллигентного еврея до состояния, при котором он начинает хлестать водку стаканами и сжимать в бессильной злобе рессору от трактора «Беларусь».
А я, на самом деле, хорошая и ласковая. Ты инсулин уколол уже, обормот?