Чувство дома

  Проснулся я рано, так как собирался отправиться на охоту, побродить с ружьём не далеко от нашего посёлка. Время у меня было свободным до двух часов дня, когда начинались уроки второй смены в школе. Нет я не был учеником, а был полноправным учителем физкультуры и пения Кумакской средней школы. И сегодня мои уроки начинались во второй половине дня. Просыпался я всегда бодро, и не задерживался в кровати для того чтобы понежиться, и в сладостной неге, от того что есть ещё возможность повалятся в кровати, вытягивать руку или ногу как бы будя мышцы после долго и крепкого молодого сна. Да я был молодым восемнадцатилетним человеком ставшим по воле случая учителем пения и физической культуры. Вся моя беда состояла в том, что я был хороший спортсмен и умел играть на баяне. В бытность свою учеником седьмого класса Кумакской средней школы я научился самостоятельно играть на баяне, и практиковал это почти каждый день добавляя в свой актив всё новые и новые современные песни. С восьмого класса я помогал уже нашему физруку, Хамит Михайловичу Ярмухаметову, вести в школе спортивные секции в меньших возрастных группах с третьего по пятый класс. Моя фотография лучшего спортсмена школы не сходила с почётного стенда находившемся на одной из стен школьного коридора. Да и моё постоянное участие в художественной самодеятельности школы конечно же повлияло на то, что однажды действующий директор Кумакской средней школы обратился ко мне с просьбой стать учителем пения и физической культуры, законченной мною в этом же году школы. Поселковая школа некогда славившаяся своими замечательными учителями, стала страдать нехваткой учителей да и количество учеников постепенно сокращалось. Посёлок начинал умирать, ещё с одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года, когда закрылись золото добывающие шахты, прекратила работу фабрика по переработке золота, а с ними все обслуживающие этот большой рабочий организм вспомогательные предприятия, такие как лаборатория, и прочие. А на дворе, как говорится, уже одна тысяча девятьсот семьдесят второй год. По окончанию школы я устроился работать в совхоз имени космонавта В. Комарова, в качестве комбайнёра-тракториста, а что, выбора у меня не было, хотел поступить в свердловский юридический институт, но нужно было иметь два года трудового стажа, на исторический факультет в Оренбургский педагогический опоздал так как промотался бесполезно в Свердловск. Осталось идти в комбайнёры в совхоз имени космонавта В. Комарова, личностью я там был известной играл в их взрослой футбольной команде с пятнадцати лет и не уходил с поля без забитого мяча в ворота соперника, и частенько пел с их совхозной клубной сцены. Комаровцы относились ко мне хорошо и проблем в отношении ко мне с их стороны не наблюдалось я полностью устраивал их как нападающий их футбольной команды державшей чемпионский титул Адамовского района уже пять лет подряд. Комбайнёрство моё продлилось не долго, судьба в качестве директора Кумакской средней школы, Нейгум Пиус Яковлевича, предложила мне работу учителя пения и физической культуры, на что я дал своё согласие. Начинался удивительны и полный интересной и содержательной жизни период моего существования. Но пока я собирался на охоту по утке в строну отделяющую наш посёлок Кумак от совхоза имени В. Комарова, и имеющую в своём протяжении каких то пару тройку километров. Попив на скоро чаю с хлебом и маслом, нацепив патронташ и повесив на плечо ружьё, я вышел из дома. Дом наш, в котором мы жили вдвоём с матерью, стоял на окраине посёлка. Это был четырёх квартирный барак построенный из самана, (смешанная солома и земля в форме прямоугольника, замешанная и высушенная на солнце). Квартира наша находилась в середине, рядом с торца жили Семенюки, за нами Кусмухаметовы, с другого торца жил учитель казахской школы, Болга к сожалению на помню его фамилию, хотя мы были с ним дружны. Маленький участок огороженный штакетником находился перед нашими входными дверьми и был засажен всевозможными цветами и посреди грядки рос молоденький тополёк, посаженный мною и моей матерью. Я вышел из дома и направился в сторону комбината, так называлась часть нашего посёлка третьего квартала. Я не пошёл прямо по степи начинавшейся непосредственно через дорогу ведущую из Кумака в Тикашу, одно из отделений совхоза, а вышел на дорогу ведущую в Комаров. Полевая дорога, но хорошо накатанная, служила основным связующим звеном между посёлком и совхозом. Она начиналась как бы от бывшего гаража посёлка и шла немного под уклон через насыпанную плотинку с торчавшей из неё, приличного диаметра трубой. Из трубы изливались излишки воды, предохраняющие плотинку от размыва. С права по пути моего движения находилась старая размытая дамба насыпанная из глины и размытая весенним паводком, но её уже никто не восстанавливал и уровень воды был низок и совершенно не грозил размывом проложенной ниже дороги по новой и не высокой дамбе использующуюся в качестве проезжей части дороги. В воде плавали домашние гуси и утки иногда переругивающиеся если кто-то из них нарушал не зримые нами границы допустимые в общении между ними. Труба же нависала над балкой, довольно глубокой, с бежавшим внизу её небольшим ручейком, во время нечастых летних дождей. Сейчас же в начале осени она была пуста, и заполнена поросшей по её бокам различной степной травой, и прижившейся в ней различной мелкой степной живностью. Эта балка в дальнейшем своём продолжении делила третий квартал посёлка на части, и достигала реки Кумачка и пополняла её дождевой водой и водой весенних паводков. Расположение посёлка было интересным само по себе он как бы лежал на старых отрогах Уральских гор, уже не очень ярко выраженных в этой степной местности. Часть третьего квартала с прилипшим к нему названием «Комбинат» была, как бы выше всего остального посёлка, и на его вышей точке было расположено здание бывшей конторы Прииска со временем занятым под поселковую больницу. И с деревянной скамеечке расположенной рядом со стенкой больницы, можно было наблюдать большую часть остального третьего квартала вплоть до «Второго» магазина расположенного на возвышенности, скальные выходы поднимались в этом месте где расположен был второй магазин почти на поверхность. Так же с этой точки можно было видеть и часть четвёртого квартала и речку Челиксайку делящую посёлок на две почти что равномерные части и впадающую в реку Кумачку. Так как здание теперь уже больницы находилось на возвышенности за ним внизу расположилась остальная часть третьего квартала называемая «Комбинатом» и закрывающаяся опять же балкой тянувшейся из недалёкой степи. И что интересно эта балка тянулась не параллельно посёлку а начиналась со стороны возвышенности с которой можно было уже видеть совхоз Комарово, она начиналась небольшим углублением и постепенно увеличиваясь по своей глубине и ширине шла в направлении посёлок и уже приблизившись к нему резко заворачивая и шла параллельно ему опускаясь в реку Кумачку. Прямо перед больницей метрах в тридцати в сторону посёлка лежал казахский плотно заселённый аул переходящий на другую сторону балки с перекинутым на ней деревянным мостиком, среди мазанок казахов можно было наблюдать вкрапление таких же мазанок-землянок украинцев и немцев, огороженных плетёнными заборчиками из талы, на кольях которых можно было видеть трёхлитровые и другие стеклянные банки, которыми очень дорожили хозяйки приспосабливающие их для различных солений и варений. За плетёнными заборами можно было видеть кустарники вишни и смородины а так же крыжовника и грядки со все возможными овощами. Ветряки с опущенными в колодец трубами исправно качали воду для полива. Да, в то время, когда я шёл не спеша с ружьём на плече в сторону моей предполагаемой охоты посёлок ещё был довольно многолюден и его аура ещё чувствовалась как добрая и радостная, но уже немного ущемлённая в своих размерах. Я шёл, как всегда не спеша, с наслаждением вздыхая утренний свежий воздух, слева меня от плотинки лежали следы складских керновых помещений уехавшей из посёлка геологоразведочной партии.
После неё ещё оставалась несколько строений барачного типа и здание бывшей конторы геологической партии, уже начинавшее потихоньку рушиться и разбираемого предприимчивыми жителями посёлка на свои нужды. Стоял ещё домик, моей одноклассницы и моего друга я не боюсь этого сказать, Тани Беляевой. Ох сколько юношей за ней ухлёстывали, но у нас с ней были особые дружеские отношении не переходящие в любовь или во что-то там подобное. Нам было просто интересно быть вместе и разговаривать на любые темы, мы были оба отличными спортсменами, и участниками нашей школьной самодеятельности, и мы всегда находили общий язык. Тем более что наши дома находились не далеко друг от друга и часто возвращались из школы вместе. Я прошёл уже плотинку и вдруг увидел нашего директора школы Пиус Яковлевича Нейгум, шедшего мне навстречу и помахивающим талинкой в руке. Здесь я должен немного сказать о нём пару слов, это был обаятельный интеллигентный человек, с внимательным голубым взглядом, готовый всегда вас выслушать и помочь, и всегда безупречно одетый. И сейчас, хотя он был одет в домашнюю одежду, он выглядел, всё равно, как директор школы, чист, опрятен и интеллигентен со своей помахивающей талиной в руке, и готовый улыбнуться встречному. Я поздоровался с ним, он мне ответил и спросил куда я направляюсь в такую рань. -Так, пообщаться с природой до послеобеденных уроков. Он конечно же видел ружьё на моём плече и промолвил. - Да, Леонид Петрович, кто рано встаёт, тому Бог даёт. Удачи тебе. И мы разошлись. Пиус Яковлевич отогнал корову в стадо и возвращался домой, а я же отправился дальше. Солнце уже взошло и его осенние лучи уже начинали выгонять туман из балочек и низин, наступало то сладостное состояние утра, когда остывшая ночная прохлада заменялась на прогреваемую и приятную утреннею свежесть. Дышалось легко и привольно, короткие мои резиновые сапоги стали влажнеть когда я с дороги свернул в степь и напрямую пошёл к реке Кумачке, с полыни которую я задевал ногами обильно падала прохладная роса на мои сапоги и они влажно поблёскивали на солнце. Травяного, густого покрова в этом месте степи не было так как здесь пролегал путь домашнего стада животных третьего квартала, выпасавшихся на участке между совхозом Камарова Тикашой и Кумаком. Коровы и овцы уходившие утром в степь и возвращавшиеся из неё, на своём пути оставляли выбитые копытами тропинки и почти что выедали всю траву. Об этом можно было судить по обильному облаку пыли поднимавшиеся в безветренную погоду, и обозначая возвращавшееся в вечернюю пору стадо в посёлок, где его уже с нетерпением ждали хозяева с талинками и корочкою хлеба в руке. Я шёл не спеша и наслаждался открывавшимися передо мной картинами утра, шёл я ещё не далеко от окраины посёлка и мог слышать как скрипел вороток на колодце, то в одном, то в другом хозяйском дворе вдруг начинал кричать петух, напоминающий что уже утро, мол шевелитесь. Ему отвечал другой, но заведённый и отъезжающий мотоцикл перебивал их перекличку. Спустившись к реке на краю посёлка я ещё не стал снимать ружьё с плеча и по тропинке вдоль реки стал пробираться мимо мусульманского кладбища расположенного справа от меня на высоком берегу. Даже если бы из под ног у меня вылетела сидевшая в камыше утка я бы не стал стрелять её. Я никогда не стрелял находясь рядом с кладбищем будь то зима, когда я тропил зайцев или осень в разрешённое время охоты. Меня всегда сдерживало, что-то, да и я считал, что правильно делаю, не тревожу покой ушедших в другое измерение людей, какой бы национальности они не были. И, вообще я считал всех жителей нашего посёлка одной разнокалиберной, но сплочённой семьёй, помогающими и готовыми помогать друг другу в любой жизненной ситуации. Были конечно некоторые недоразумения, но в какой семье их не бывает. Я шёл по тропинке вдоль реки надомной нависали скалы с правой стороны с выветренной породой и блестящими частицами кварца в ней, и золотым отливом вкраплениями перита. Левый берег был покрыт толстым слоем эфели и я до сих пор не могу понять, как он там оказался этот слой размытой слабой породы, с перерабатывающей золото фабрики. Но и он этот слой уже основательно стал зарастать травой, природа постепенно возвращала свои владения назад в нормальное их состояние. Как бы человек не старался воевать с природой она всегда останется победителем. Мы, человеки не стараемся подстроиться под природу и и её законы, а стараемся ей насадить свои и постоянно проигрываем ей в этом. О нас это ничему не учит и мы бьём себя в грудь называем себя повелителями природы, хотя являемся всего лишь частью её и как оказалось не самой лучшей. Я прошёл отметку на которой находился так называемый «Белый камень» и передо мной открылся вид на низину. Горная старая гряда спрятанная под не толстым слоем земли, и тянувшаяся кривой линией от самого Комарова, заканчивалась здесь на берегу Кумачки. На одной из возвышенности этой гряды лежал крупный белый камень, отделившийся в не знаю какое время от основной горы и сейчас он и несколько его меньших собратьев лежали на поверхности обдуваемые и обмываемые ветрами и дождями со снегом. Сама же гряда была покрыта не толстым слоем земли, и если бы копнуть на штык лопаты можно было упереться в скальные породы. С этого «Белого камня» зимой мы катались на лыжах, у этой горы бал длинный и пологий спуск, обещающий лыжнику приятное время препровождения. Перед моими глазами открылась низина с плавным поворотом реки, река упираясь в скалы левого берега, плавно поворачивала и текла в сторону совхоза Комарова. Правый берег после окончания скальных выходов был абсолютно чист и подойти на выстрел к утке, если она имелась на этих открытых плёсах, было просто не возможно. Я перешёл на левый берег реки, в этом месте река мелела до простого ручейка, их было несколько, а затем ручейки сливались уже в глубокое плёсо находившееся метрах в пяти. На левом берегу, в том месте где я её переходил находились два небольших озерка, вода сохранялась в них всё лето подпитываемая по всей видимости родниками. И я надеялся на встречу с дичью на этих небольших степных зеркальцах воды. О том встречу я сегодня свою удачу или нет я конечно же не знал, да и для меня не было это особо важно. Я шёл по своей степи, я знал в ней каждую тропинку, каждый куст ивняка на реке был мне знаком. Я знал где можно перейти реку не намочив даже ног. Я знал каждый родник у реки где смог бы утолить свою жажду. Я знал то, что как и в каком месте и какую рыбу я смогу поймать в то или иное время. Это чувство, своего и родного жило во мне постоянно, это был мой настоящий дом, мой дом полный жизни и радости. Я любил это всё: реку, степь, эти старые отроги Уральских гор, полные звёзд летние тёплые ночи с костром у реки. И эти небольшие степные колки из берёзок и клёнов, обросшие по краям своим дикими кустарниками вишни. И где бы я не находился, на рыбалке ли охоте в том или ином месте я чувствовал себя дома.