Предсмертный дневник. Часть первая

24 июля 2020.

Я решила спиваться. А что ещё делать русскому человеку, доведённому до крайности? Я не пила со своего для рождения. А вчера мы с Володей пили водку, и мне было хорошо. Ночью сильно болело сердце, и это тоже было хорошо. Значит, пьянство – надёжный и приятный способ медленного самоубийства. Всё равно я не могу жить без моих родных и близких и хочу только смерти и соединения с ними в раю. Я всё время плачу и стенаю, а водка меня успокоила. Я и сегодня пью. Поставила перед собой портреты Серёжи, Сашеньки, напротив – портреты мамы и Юльчи. Надела свои буддийские кольца, новый крест (сталь с чёрной вставкой: моя любовь к родным стальная, а чёрная вставка – это моя скорбь). Надела золотую подвеску с александритом, Серёжин подарок. Она так прекрасна! И похожа на слезу. На столе горит множество свечей и стоят горшки с растениями. Я пью за моих любимых и мою скорейшую смерть. Позвонила Оле в Лугу, но она так надоела мне своей наивностью и детским романтизмом, что я бросила трубку. Деревенская дура. Она говорит, что я ещё должна получить в этой жизни награду от Бога. Да единственная награда, которой я была бы рада, - это смерть! Только Борьку жалко. Он без меня не выживет. Что ж, как написал Булгаков, «любящий разделяет судьбу того, кого он любит». Значит, Борька умрёт вслед за мной, и мы будем все вместе в раю.
Господи, как же мне всё надоело, как я устала. Ты послал мне последние книги «На финишной прямой» и «Её кончина». Я не умею придумывать стихи, они приходят от Тебя. Так исполни своё же пророчество!
Серёженька, как последние годы мы были счастливы в нашем тихом Бирюлёво. Как же мало нам было надо! Только быть вместе. Мы сидели визави, ты кромсал кроссворд, я тебе подсказывала. Или вместе пили пиво. Нам даже разговаривать было не надо, просто смотреть друг на друга. И это было счастье. И всё чаще вспоминал своё прошлое, Невский проспект, папу, тётю Лену. Если ты что-то забывал, я тебе подсказывала. У тебя рушилась память, твоей памятью была я.

С щемящей тоской вспоминаю наши с мамой и братом посиделки на чертановской кухне. Брат встречал меня крепким рукопожатием: «Здорово, sister!» - и открытой, совершенно детской улыбкой. Он уже едва ходил по квартире из-за тромбофлебита, ноги страшно распухли, сам он из стройного парня превратился в жирную громадину из-за сидячего образа жизни. Одна его бывшая пассия подарила ему ноутбук, за которым он и сидел целый день. Мама – сухонькая, стройная, как балеринка, но постаревшая не по возрасту. Синие жилы на некогда точёных изящных руках все выступили наружу и вздулись. А взгляд, как у брата, совершенно детский. И обязательно присутствовал кот. Квартира не видела ремонта десятилетия. Ужасающая нищета. Но в окне – родимый Битцевский лес, и над ним – синие зарницы. И на стенах – чудесные мамины картины, которые я одела в дорогой багет. Я дарила брату серебряные кольца, он их очень любил, а ещё разные «феньки» на шею. Маме тоже делала подарки, в частности, подарила ей глобус с подсветкой, о котором она мечтала. Всё вернулось ко мне…
Мама в любую погоду обходила Битцевский лес, раскладывая по кормушкам еду для белок и птиц. Мы с Серёжей предлагали ей денежную помощь, но она отказывалась, говорила, что двух пенсий – её и Джерри – им хватает. А до этого мы поддерживали маму деньгами и вещами всю жизнь.

Квартира в Бирюлёво – драгоценна. Здесь жили все мои любимые: Серёжа, Юльча, Александра, мама и даже мамина Куся. Только брат здесь не бывал. На синем диване спала мама, когда у нас жила после смерти брата. Серёжа лежал на нём, когда смотрел вечерние передачи, в наушниках, чтобы мне не мешать. Сейчас я всё больше лежу на этом узком диванчике, чувствуя дух присутствия Серёжи и мамы.

Никогда не забуду, как умирающий Серёжа, который уже всё время лежал и только вставал в туалет (он до конца был воином и рыцарем), друг, когда я пришла из магазина, обнаружился в моём кресле на кухне. Совсем слабым голосом он опять вспоминал отца, тётю Лену, как он ушёл от матери-садистки к отцу, взяв на поводок своего пса Януса, и отец сказал: «Наконец-то. Я тебя ждал». Я попросила Серёжу прочесть что-нибудь из Есенина, и он прочёл:

                Старый дом без меня ссутулился,
                бедный пёс мой давно издох.
                На московских изогнутых улицах
                помереть, знать, судил мне Бог.

Это последнее, что я слышала от Серёжи… Никогда себе не прощу, что не была с ним в больнице, когда он уходил, не держала его за  руку, не говорила нежные слова. Никчёмный я человек…

Мама скончалась в своей бирюлёвской квартире, на которую она поменяла нашу родную чертановскую. Мама не пережила смерти Джерри, она любила его больше своей жизни. При маме была сиделка, мама умерла ночью во сне – остановилось сердце. И опять же я себе не прощу, что меня не было с ней рядом. Более того, я не могла видеть обожаемую маму в гробу и поручила похороны дочери единственной маминой подруги. Господи, я даже не проводила маму в последний путь! Сволочь я и дрянь, и нет мне прощения… Мама, милая, да я должна была усыпать розами твой гроб, я должна была целовать твои похолодевшие руки! Какая же я всё-таки дрянь…

25 июля 2020.

Борька очень хороший. Он всё понимает. Он понимает, что я скоро умру. Когда я долго лежу без движения, он приходит проверить, жива я или уже мертва. Я не понимаю, как прожила после смерти Серёжи восемь месяцев одна. Впрочем, два суицида… Борьку мне Бог послал, как и Володю. Они – мои утешители и спасители. Володя – святая душа. Болеет за всех бездомных кошек, кормит их, пристраивает. Каждый день кормит ораву голубей. И всё на свою нищенскую пенсию. Ему говорят: «Ты ненормальный какой-то». А я ему говорю, что он как раз нормальный, а те, кто его не понимает – уроды. Володя остался единственным моим другом в огромной Москве. Все так называемые «друзья», которые при жизни Серёжи казались такими добрыми и хорошими, на деле оказались предателями. Я никому не нужна, кроме Володи и моего Бориса. Но Володе уже семьдесят четыре, хотя выглядит он очень моложаво, и у него больное сердце. Когда мне плохо и я не могу выйти на улицу, Володя приносит мне продукты и лекарства.
Бореньку я люблю почти с той же силой, что и мою необыкновенную Сашеньку.


04:15

Светает. Ещё одна бессонная ночь. Бессчётная с ухода Серёжи. Наступает ещё один проклятый день, который нужно как-то прожить. Днём мне особенно плохо и тяжко. Еле-еле доживаю до вечера. Хорошо, если удаётся поспать днём. Но это тяжёлый сон, который не спасает. Господи, как я хочу в родной Битцевский лес…

10:47

Позвонила знакомому таксисту Шарифу, и в девять утра он подал машину. Мы поехали в Битцевский лес. По дороге я ему рассказывала про Серёжу, маму, брата, про моих кисок, вообще про жизнь. Шариф называл меня красавицей и говорил мне «любимая моя». Вот так: плати человеку деньги, и он будет с тобой ласков. А может, я зря наговариваю на Шарифа? Он кажется мне очень хорошим и добрым человеком.

Сначала заехали в церковь Животворящей Троицы возле самого леса. У церкви роскошные цветники и высокий кипарис. Как я люблю кипарисы! В церкви шла служба, но я стоять не стала, надо было сохранить больные ноги для прогулки по лесу. Поставила перед распятием свечу за Серёжу, Александру, Юльчу, маму, брата, маминых кисок Барсика, Кусю, Полосика, похороненных в лесу, где развеян и прах мамы и брата. Возле церкви увидела нечто новое: родник, который там бил, красиво оформили гранитом. Шариф меня сфоткал возле этой красоты. Потом приехали к лесу. Шариф сказал, что только благодаря мне он и бывает в лесу (он меня сюда уже неоднократно возил). О! Я в родном лесу! Как знать, может быть, последний раз. Как хорошо, какая тишь и благость! Этот лес прошёл через всю мою жизнь и уйдёт со мной в Вечность. Белок не было видно. Но я видела трясогузку и любимую птичку синичку. Прошли с Шарифом по любимой мною аллее, ведущей к речке Чертановке, в которой мы купались в детстве. Вода там ледяная – речку питают родники, - но зато совершенно чистая, смело можно пить. До речки я бы не дошла. Сели с моим спутником на скамейку. Курили, разговаривали. Я плакала и плакала. Шариф меня утешал. И сказал мне, что такая любовь, какая была у нас с Серёжей, бывает раз в столетие, если не реже. Я плакала, но была так счастлива, что посетила мой любимый лес! Впрочем, я всегда чувствую его присутствие рядом…


26 июля 2020.

Сегодня весь день была полудохлая. Дыхание тяжёлое, с хрипами. Полудохлая я уже давно, только всё никак не помру почему-то. Цыганка сказала, что, когда я сойду с креста и почувствую жизнь, меня заберут. Что ж вы меня всё не забираете?! Ждёте, когда я сама засуну голову в петлю? Сегодня мне этого очень хочется. Далеко не первый раз. Мне часто хочется повеситься и прекратить эту несчастную бессмысленную жизнь. Так что же я тяну? А всё жду, что меня заберут естественным путём. Я верю предсказанию цыганки.

Вечером, когда стемнело, я опять пошла за водкой. Сидящий на скамейке седой незнакомый мужчина вдруг отчётливо и громко произнёс: «Элла». Без всякой звательной или вопросительной интонации. К чему бы это?

Сижу, пью. На столе передо мной разложены фотографии поездки в Битцевский лес. Горит свеча. Я люблю свечи. Сегодня день, когда в нашем доме в 2007-ом году появилась Александра, светоч моей жизни, самое лучшее существо во всех мирах. Таких, как Александра, никогда не было и никогда не будет.
Этот месячный, крошечный комочек жизни мы с Серёжей поздно вечером привезли из Новопеределкино. И Сашенька сразу потребовала лоточек, хотя не могла знать, что это такое – она вместе с другими котятами сидела в коробке в грязных тряпках. Но она знала. Когда она выбралась из коробки и увидела меня, она закричала: «Ма-а-ма!!!» Я схватила её и прижала к сердцу. Простая серая дворовая кошка произвела на свет чудо. Мы с Сашенькой были назначены друг другу Богом. Месяц я выкармливала Сашеньку из соски. Она выросла трёхцветной зеленоглазой красавицей.
Сашенька моя, Александра, деточка, доченька, умница, ласка моя и нежность, вечная моя любовь, после смерти ты мне сказала, что мы будем вместе, так поскорее бы мне умереть!
Конец моей Сашеньки был ужасен. У неё образовалась мочекаменная болезнь. И я отдала девочку врачу, который оказался живодёром. Фото разрезанной Сашеньки он выкладывал в интернет. А после операции замучил её. У девочки не выдержало, разорвалось сердце. Позавчера ночью мне Бог показал, как она мучилась, как ей было нестерпимо больно и нестерпимо страшно. И меня рядом не было, а я должна была быть рядом. Я получила только золотую урну с прахом моей бедной невинной деточки… Когда Бог показал мне мучения моей доченьки, я от ужаса и боли выла и орала до хрипа, корчилась на простыне в судорогах и конвульсиях. Так что же вы тогда меня не забрали?!
Если бы врач попался нормальный, Сашенька и сейчас была бы жива. Господи, да надо было отнести её в ближайшую ветклинику и присматривать за врачами и за её состоянием, а я нашла этого гада в интернете. Вот правда, что русский человек задним умом крепок.

Поставила рядом с собой на стуле портрет моей деточки, пью и плачу. У меня уже не раз были сердечные приступы, я хочу пить и пить, чтобы сердце не выдержало и разорвалось.

Господи, ты надиктовал мне книги «На финишной прямой» и «Её кончина», ты надиктовал мне эти стихи, ты знаешь, что сама я стихи придумывать не могу. Книги написаны, изданы и разосланы. Так почему ты меня не забираешь? Все мои земные дела закончены. Миссию поэта, которую ты мне поручил, я выполнила с гаком. Я проводила в последний путь всех моих родных и любимых. Я написала завещание – будет музей-квартира. Так почему ты меня не забираешь? Неужели Борис меня держит? Выходит, я зря его взяла…

Сегодня получила гаденькую писульку от отца Иоанна. Я была в бешенстве. Написала его секретарю Терезе, что не желаю больше получать письма от папы Иоанна, реальной помощи от него не дождёшься, а красивые словеса и поучения мне не нужны. «Поучайте лучше ваших поучат». От Терезы пришёл ответ: «Прекрасно! Крепкий ответ –  это свидетельство, что всё не так плохо, а жалобы были от избытка саможаления». Лицемеры и ублюдки! Я ей написала: «Будьте вы все прокляты». И я ни чуточки не жалею, что порвала с этим самодовольным евреем. Он ханжа и лжец. Его заботит только собственная персона и собственное благополучие. Двадцать лет дружбы с ним – двадцать лет лжи с его стороны. А моя лужская подруга Оля мне сказала по телефону: «Так ты же его давно раскусила. Он заботится только о себе».

Никто не знает, не представляет, какие терзания я испытывала год с лишним после ухода Серёжи. Это была настоящая пытка. Я действительно была распята на кресте. Христос мучился меньше. Гораздо меньше. И за мои муки мне не нужно никаких земных наград, мне нужна только встреча с ушедшими любимыми.
Как же нежен был со мной Серёжа в последние годы! Он называл меня «гулька», «солнышко», «мама», говорил: «Какое же ты моё счастье!» А его цитировал Высоцкого: «Посмотри, как я любуюсь тобой: / как Мадонной Рафаэлевой!» Я обнимала его, целовала в губы, целовала его прекрасные точёные руки, приводя его в смущение. Говорила ему: «Ты мой единственный навеки любимый, я не мыслю своей жизни без тебя!» Серёжа и в старости был красив, его лицо было невероятно благородным, а тело стройным и подтянутым. Мы спали на одном диване. И когда Серёжа умирал, я спала рядом с ним, обняв его. Несколько раз просыпалась ночью и прислушивалась к его дыханию. Я не боялась обнаружить рядом с собой похолодевшее тело. Зачем, зачем я отправила его в больницу?! Почему не дала ему умереть дома, в нашей постели, в моих объятьях?! Наивно думала, что в больнице ему помогут, и он ещё поживёт…

Господи, почему ты не забрал меня ни при первом, ни при втором суициде? Ведь я творила над собой такое, от чего обычный человек точно бы умер. А я какая-то проклятая… Выпила сто грамм водки и хоть бы хны. Сердце молчит. Открыла вторую бутылочку. Я жду, что остановится сердце, а вдруг откажут мои и так слабые ноги? Господь, ты этого не допустишь! Ведь меня куда-нибудь увезут из дома. А я хочу умереть здесь, в своей постели, среди моих картин, растений, книг, с Бориской под боком, глядя на старинный буфет и холст со средиземноморским пейзажем. Как я мечтала о Средиземноморье! Не сбылось. Ничего не сбылось. В стихах я всё время просила Господа, чтобы мы ушли с Серёжей вместе, как Мастер и Маргарита, разве я не Мастер? И это не сбылось. А мы с Серёжей так любили эту книгу! Помню, когда мы жили в Питере на Васильевском острове, по вечерам в постели я просила Серёжу прочитать мне вслух ту или другую главу из этого романа, и Серёжа читал своим неповторимым артистичным бархатным баритоном. Надо было записывать на плёнку, какая же я дура, что не догадалась это сделать! И глава, где Мастер и Маргарита обретают свой вечный дом, всегда примерялась мной на нас с Серёжей, всегда вызывала сильный душевный трепет и предвкушение. Может, это всё-таки сбудется? Господи, я верую, я страстно верую! Я вижу наш скромный белый домик в плюще с ажурным крыльцом и балконом. А рядом – пышный сад и тёмный пруд с белыми кувшинками. Видишь, не так уж много я прошу. Как писал Василий Розанов: «Не истины хочу, а покоя». Покой я обрету только на Небесах, когда встречу своих любимых…

Сегодня день Военно-морского флота. Серёжа окончил морское училище в Петергофе, практиковался на Балтике, два года служил во флоте на Фиоленте под Севастополем. Ах, Фиолент, дивное место! Он связал нас с Серёжей венчальными кольцами, которые нам привёз Сергей Брель. Серёжа, как жалко, что не сохранилась твоя морская форма! Не сохранился кортик, его украли, когда ограбили нашу квартиру на Васильевском острове. Но на твоё семидесятилетие я подарила тебе коллекционный кортик, дорогой, с латунью и слоновой костью. Он сейчас висит на стене под твоим портретом, прямо передо мной. Пью за тебя, мой навеки возлюбленный, мой единственный в жизни мужчина и любовь всей моей жизни. На портрете тебе семьдесят два года, ты полон сил и энергии, платиновая седина, ясные, волевые глаза, счастливая улыбка. Ты в красной футболке с вышивкой (эту футболку тебе привёз из Акапулько наш друг, теперь уж бывший),
в своей вечной джинсовой куртке и с орденом «За заслуги в освоении космоса». Я достала из буфета этот орден и омываю его водкой… Когда ты позвал меня жить к себе (через три для после нашего знакомства), я, развешивая свои скудные пожитки в шкафу, не увидела твой военной формы. «А где твоя форма?» - спросила я. Ты сказал, что она тебе осточертела и ты её выбросил. Я потом написала стиш: «Жаль, что выбросил ты свою подполковничью форму…» Но недавно я купила форму подполковника (не знаю, каких войск), единственный экземпляр, который был в интернете, нацепила на неё все твои награды и хитроумно сделала твой портрет в этой форме с наградами. Одела его в золотую рамку. Теперь на лоджии мы висим все втроём – я, мама и ты – при параде, с нашими наградами.

Боже, это ты подвиг меня на писание этих записок, это ты послал мне название «Предсмертный дневник». Я слышала голос (беззвучный, но ясный): «Скоро ты увидишь своих любимых». Так не обмани! Ты знаешь, с каким нетерпением я жду смерти и соединения с моими любимыми. Здесь, на Земле, я никому не нужна, кроме Володи и моего Бориса. Но они переживут. Остальные предали. Да я и не хочу больше ни с кем общаться. Я хочу пить водку и писать эту прощальную прозу. Только, Боже, дай не время написать эту книгу, издать её и подержать в руках. Ты же знаешь, мои книги – мои дети. Как и кошки. А пока я буду изнурять себя бессонницей и водкой. Вот и сейчас пью крепкий кофе – какое удовольствие! Пью водку – какое утешение! И печаль моя светла, и слёзы – сладостные.

27 июля 2020.

У дома в Бирюлёво, где мама жила последние месяцы, цветут «золотые шары» и мальвы. Это – цветы моего детства. Они цвели у бабушки в палисаднике. Мы с мамой жили вдвоём на краю Москвы, детсада не было, мама меня подбрасывала в Кунцево к бабушке с дедушкой. Это тоже был край Москвы, двухэтажные деревянные домики с большими застеклёнными террасами. Практически дача. Я всё время проводила на улице. Из цветков мальвы мы с девчонками делали придворных дам в кринолинах, наколов цветок на спичку, головой служил круглый бутон. Ах, майские жуки, которые так прикольно шуршали в спичечных коробках! И яркие жуки-пожарники. Уйма бабочек. А таинственная и прекрасная бабочка «павлиний глаз» стала символом моего счастливого детства, которое я всё чаще вспоминаю. И вспоминаю мою одинокую юность. Все дворовые дружки и подружки разбежались, потому что я слишком рано повзрослела. Никто меня не понимал, даже мама. Я была до жути одинока. Всё время писала. Жалко, мой дневник не сохранился. Написала роман, полу-любовный, полу-детективный. Действие происходило за границей: Париж – Мадрас – Нью-Йорк. О, дети времён железного занавеса! Как мы мечтали о запретных странах!
С каким восторгом пели пиратские песни и песни с заграничной романтикой:

Есть в Италии маленький дом,
он стоит на обрыве крутом.
Каждый вечер в двенадцать часов
негр-слуга запирает засов.

И как мы радовались, когда железный занавес рухнул! Правда, ни Серёжа, ни мама так и не побывали за рубежом. А мне выпали только Стокгольм и Париж. Что ж, не так уж плохо. Хотя одни мои друзья объехали полмира, а другие – весь мир. Но о Париже я мечтала с отрочества, и эта моя мечта сбылась.

И я, и Серёжа, и мама, и брат – мы все жаждали уехать из страны. И со временем появились возможности, только всегда что-то мешало, не отпускало. Себя мне не жалко – я только хочу поскорее умереть, по возможности легко и спокойно. Мне до боли жалко Серёжу и  маму, которые с лихвой хлебнули совкового режима и не видели настоящей свободной жизни, не видели красот Европы…

02.45

Допиваю водку. Сердце колотится, приступы удушья. Но голова совершенно ясная. Ах, мне ещё нужно сделать обложку для этого моего дневника и соответствующее фото. Теперь боюсь умереть, не сделав обложку и фото. В десять утра откроется фотолаборатория, и мне сделают обложку. А подходящее фото я нашла в своём архиве! Осталось дождаться обложки. Спать не лягу, буду ждать. Водка кончилась, к большому сожалению. Пью крепкий кофе.

Вспоминаю, как весной в лесу сидели с мамой на поваленной берёзе. Мама шила шубку для моей куклы Риты. Но я не любила кукол, я любила мишек, зайцев. Но сидеть вот так с мамой в лесу было счастьем.
Вспоминаю, как однажды, гуляя по лесу, мы с мамой встретили лосей. Они выпрыгнули на просеку – папа с роскошными рогами, мама и лосёнок. У меня в руках была булка. Я, трёхлетка, бросилась к лосёнку и протянула булку ему. Папа недовольно фыркнул, но лоси стояли спокойно. Лосёнок взял булку из моей руки аккуратно и нежно. Я никогда не забуду нежность этих губ. Вспомнилось стихотворение «Обезьяна» Владислава Ходасевича, мы с Серёжей это произведение очень любили. «И в этот миг мне жизнь явилась полной».

Инстинкт самосохранения, чувствуя цейтнот, посылает сознанию подленькие параноидные мысли. Например, такую. Что японцы прочитали мои «Стихи о Японии» и собираются дать мне орден Белой Хризантемы. А ещё хорошую пожизненную пенсию. А ещё гражданство Японии, домик в зелёных окрестностях Киото и личного русскоязычного помощника и секретаря. Я смогу забрать с собой в Японию и все мои вещи, и Борьку, и после моей смерти мой домик станет музеем. Во как! Удивительно, насколько глубоко эта японская паранойя проникла в мою голову и засела там. Я непроизвольно жду звонка из японского посольства, письма или ещё чего-то такого. Паранойя, паранойя от горя и одиночества! Разумом-то я понимаю, что спасения мне нет. И даже никакая Япония меня не спасёт. Я слишком сильно тоскую по моим ушедшим любимым, мне не нужно продолжения земной жизни, даже в идеальных условиях. Ничего мне от мира сего не нужно. Хочу дожить последние дни в моём любимом гнёздышке, напитанном любовью и воспоминаниями. Здесь всё дышит присутствием моих любимых. Серёжины вещи все на месте,
его тапки так и стоят у кровати. И мамины подарки здесь…
04:17

«Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, её болотца и реки, он отдаётся
с лёгким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его». (Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»). Это про меня.

05:00

Рассвело. Утро – подлое время. Хочется жить. Кажется, всё будет в ажуре. Это – обман. Не будет. Всё равно денег надолго не хватит. Жильцы на квартире в Перово, уехав, оставили мне не квартиру, а хлев. Славяне, с высшим образованием. Сволочи. За полгода я скопила семьдесят тысяч, и все они ушли на ремонт. Ещё я ободрала свой пенсионный счёт, чтобы купить в эту квартиру новую мебель. Осталась заначка в долларах, которую скопил для меня Серёжа, но мировой кризис эти доллары может обратить в ничто. Тогда всё равно петля. Ирка Голубоцкая нашла мне хорошую девушку-риелтора, Ирину Гайдай, она и занимается квартирой. Мотается в Москву из своего Щёлково. Я же еле хожу, на такси ездить слишком дорого, да я и не доеду: все внутренности болят. Муж Иры – ремонтник, так что его люди и делали ремонт. А Ирина занимается уборкой и приёмом мебели, которую я покупаю и оплачиваю в интернет-магазинах. Жалуется на усталость, на то, как всё загажено, но я же ей плачу. К тому же, она помогает русской поэзии в моём лице: я не скрыла он неё, что я поэт с мировым именем, и, когда она была у меня дома, я ей показала свои ордена и медали. И портреты мамы и Серёжи в орденах и медалях.

Ремонт уже закончен. Квартира сияет чистотой и красотой. (Ирина присылает мне видео). Половину мебели привезли. Ирина сказала, что сейчас в моде минимализм по части мебели, телевизор никто не смотрит, всё это мне на руку. Вот привезут двуспальную кровать, и квартира будет готова к сдаче. Но сейчас в связи с пандемией и кризисом за какие деньги её удастся сдать? И, опять же, кто попадётся? Нормальные люди или такие же грязные гады? По внешнему виду ведь не узнаешь. Квартирным бизнесом мы с Серёжей занимаемся с 1991-го года. В Питере сдавали квартиру только иностранцам, и всегда была чистота и порядок. Если требовался ремонт – делали сами, мы были полные сил, энергичные, всё умели. А теперь я такая больная, такая хилая, беспомощная, истощённая до крайности и душевно, и физически, смертельно уставшая. Невролог сказала, что ноги у меня плохо ходят из-за психосоматического истощения, вызванного непрерывным стрессом от потери Серёжи. От психосоматического истощения умер Александр Блок.
Возникает естественный вопрос: если я собралась умирать, зачем я занимаюсь перовской квартирой? Мой ответ таков. Как сказал древнеримский император и философ Марк Аврелий: «Делай, что должен, и будь что будет».

06:11

Я дважды выходила из физического тела. В 1993-ом году, когда практиковала йогу. Первый раз я перенеслась в тонком теле из Москвы в Петербург, второй – поднялась с кровати к потолку, а потом на крышу дома. В «теле сновидения» (по терминологии Кастанеды) я делала всё, что делаю в физическом теле, даже мочилась и ела. В «теле сновидения» я часто летала, это было неописуемо приятно. Смерть – такой же выход из физического тела, но уже навсегда. Только не надо смотреть на то, что делается с покинутым физическим телом: как его кладут в гроб, как отправляют в печь крематория. Душа должна видеть свою высокую цель, сосредоточиться на ней и двигаться к ней.

Я несколько раз была при смерти. Сначала возникает тревога и панический страх, но потом приходит смирение и спокойствие.

Моё сознание всегда было возвышенным и мистичным, но вот беда, в последние годы оно опустилось в грубую материю. Шри Ауробиндо и в грубой материи видел божественный свет, а я не вижу. Но всё же и сейчас у меня бывают мистические подъёмы, только крайне редко. Во время этих подъёмов я вижу иной мир и разговариваю с умершими. Вспоминаю строки Рильке: «Мёртвых нет. Единый поток омывает / оба Царства, и Ангел не знает, кто живой, а кто мёртвый».

Включила канал «Культура». Оказывается, в этот день, 27-го июля, умер Михаил Лермонтов. Я его очень люблю и ставлю гораздо выше Пушкина. «Мцыри» и «Демон» - не просто гениальные, а запредельно гениальные вещи. И со временем не тускнеют.
07:47

Давно прошли те времена, когда вокруг меня толпился народ, меня называли гением, Мастером, королевой, пачками посвящали мне стихи, говорили мне: «Ты, Моцарт, - бог, и сам того не знаешь»; когда со мной дружила российская и зарубежная профессура, писала обо мне статьи, равняя меня с Пушкиным и Бродским, когда семидесятилетние поэты говорили: «Мы у тебя учимся».
Вокруг – никого. Мои регалии – прах земной. Я одна и никому не нужна.

Вот какой я стала слабой: раньше могла пить кофе целый день, и хоть бы что, а сейчас из-за выпитого за ночь кофе всё моё тело трясётся и ходит ходуном. А мне надо идти в магазин...